Текст книги "Алмон"

– Как так? – опешил Дракула. – Гавань остановилась? Не работает? Вся?

Патриций молча смотрел на него поверх бокала. А Дракула все сыпал и сыпал вопросами:

– А почему она бастует? А…

Патриций вздохнул, делая крошечный глоток вина.

– Займись этим. Сейчас же.

– Я? – Дракула заметно опечалился. – Именно я? Как же это я…

– Ты, именно ты. Но, если ты на это не способен, если нет желания, можешь взять бокал, налить себе вина, присесть в кресло и рассказать о своем путешествии на Землю. Ты неплохой рассказчик, уверен, мне будет интересно тебя послушать.

– Повелитель, Гавань слишком важное дело, не терпящее отлагательств! Я так сожалею, что вынужден оставить вас…

– Возьми и Палача, пускай хотя бы раз существенную пользу принесет. Как управитесь, проследите за подготовкой к сегодняшнему приему.

– Разумеется, Повелитель! Положитесь на ваших верных слуг!

Когда за вампиром закрылась дверь, Патриций встал, подошел к хрустальному окну и устремил тяжелый взгляд в задернутый ливневой шторой Парк.

* * *

Анаис пришлось забраться на кровать и сесть, прислонившись спиной к изголовью, чтобы не видеть полуволка. Иначе внутри постоянно метался то затихая, то нарастая, не находящий выхода собственный крик. Опустив лицо в ладони, она старалась не заплакать, чтобы не допустить затопления души мутными водами горя и страха. Не оставалось времени никого жалеть, нужно было искать выход. Анаис начала размеренно дышать, успокаивая сердце и мысли, отгораживаясь от запаха мертвой атмосферы, от которого тоскливо ныла кровь, ускоряя свое течение до беспокойного колотья в висках; от пульсирующего света шаров – он продолжал покалывать глаза и под закрытыми веками… Анаис почти удалось вывести сознание на свежий воздух, в темноту и тишину, как вдруг она ощутила на шее легкое прикосновение чьих-то прохладных пальцев.

* * *

В Гавань Дракула с Палачом явились с подразделением Спец. Штата и порядок был наведен практически мгновенно. Очистительная Служба собрала трупы, и вскоре промышленный центр вошел в обычный ритм работы.

* * *

Сквозь ливень и туман, поднявшийся от разгоряченного тела планеты, зачем-то пробились солнечные лучи и высветили Георга в хрустальном стекле. Его высокая, безупречно сложенная фигура, затянутая в темно-синие одежды, казалась замурованной в сверкающе-стеклянном великолепии. Холодное лицо в нимбе белых волос – спокойное до отрешенности, черты застыли, словно на портрете, лишь на виске часто-часто пульсировала тонкая вена. Пальцы Владыки сдавливали пустой бокал, как чье-то горло, пока бокал не треснул и осколки не вонзились в ладонь.

* * *

Анаис чувствовала, что еще немного и она задохнется. Приподняв голову, Алмон наблюдал, как девушка, извивается, сопротивляясь кому-то невидимому. Прохладные пальцы разжались так же неожиданно, как и возникли. Анаис зашлась в приступе кашля, без сил падая на постель.

* * *

Патриций отряхнул ладонь. Кровоточащие порезы моментально затянулись, не оставив о себе напоминаний. От двери донесся неприятный царапающий звук. Когда Дракула пребывал в особо подобострастном настроении, он не стучал, а скребся в дверь. Патриций поморщился и бросил:

– Входи, Дракула, входи!

Из шкатулки на письменном столе, Георг взял тонкую черную сигару и вернулся в кресло у пустого камина. Вошедший вампир прямо сходу принялся докладывать о решении вопроса с Гаванью, и о том, что приготовления к приему идут успешно и близятся к завершению, и о том, что…

– Дракула, я говорил тебе, чтобы ты дверь не царапал?

– А? – осекся Дракула. – Кто царапал? Я царапал? Да никогда я не мог так поступить, у меня и ногтей-то приличных нет! – Старый вампир вытянул вперед пальцы с сантиметровыми белыми когтями. – Разрешите задать пару важных вопросов?

Патриций кивнул и перевел взгляд на полосы сигарного дыма, тянущиеся в бледнеющих солнечных лучах.

– Мегенавр спрашивает, какую цветовую гамму вы предпочитаете сегодня? Какое одеяние подобрать к приему? Будут ли особые пожелания?

– Пусть сам подберет.

И вампир про себя отметил, что когда Георг не высказывал никаких пожеланий касательно своей одежды, Мегенавр неизменно одевал его в черное, разве что с подбором металла каждый раз гадал, но ни разу еще не ошибся, точно попадая под настроение Патриция.

– Советник Скобар умолял уточнить, будет ли э-э-э-э… частный ужин после приема? В смысле… э-э-э-э… продолжение? Понадобятся ли жертвы?

– Скажу в течение приема.

– А еще…

– Всё, Дракула, всё.

* * *

Отдышавшись, Анаис поднялась, избегая смотреть в сторону «гнезда», и снова попыталась собраться с силами и начать сначала. Но на этот раз ничего не получилось – она боялась закрывать глаза.

* * *

Зала сияла тысячами живых огней – только ими, сведенными в необыкновенные огненные композиции, была украшена Малахитовая. С улетевших ввысь невидимых сводов лилась невесомо-прозрачная музыка. Прибывшие с различных планет и миров многочисленные гости отдавали должное общению друг с другом. Ни одна планетарная резиденция Солнечной не могла себе позволить столь масштабных собраний, нигде не могло одновременно разместиться такое количество лидеров и представителей планет. Поэтому начало собрания вышло несколько суматошливым – некоторые гости никак не рассаживались за столы, желая сразу же пообщаться с интересными или важными Появление Патриция ознаменовало начало приема, и суматоха стала стихать. Черное одеяние, усеянное бриллиантовой россыпью, напоминало звездное небо, грудь отягощала цепь лунного серебра с символами Высшей Власти Империи Марса. Как только Георг достиг центра Залы, его окружило людское кольцо, улыбчивое, шумное, разноликое. Какое-то время Патриций великодушно обменивался едва заметными кивками и ничего не значащими фразами и приветствиями, затем проследовал к трехступенчатому возвышению с резным цельно малахитовым столом и тремя креслами. Как только Георг занял центральное кресло, к нему присоединились Дракула и Палач. Патриций приподнял кубок, усыпанный Драгоценностями Космоса, кивнул и пиршество началось. Так как Патриций ничего не ел, лишь время от времени касался губами края кубка, глядя в Залу, Дракула с Палачом вынужденно голодали, не осмеливаясь жевать рядом с ним. Взгляд Георга скользил, пронизывал, нырял в это сравнительно маленькое, но бурное, взволнованное разноцветное море людей со всей отрешенностью и едва заметным ироничным презрением знатока человеческих глубин. Как вдруг взгляд его, ничего определенного не ищущий, коснулся удивительно ясного, будто насквозь пронизанного тончайшими солнечными лучами девичьего лица. Георг медленно поднес к губам винный кубок, глядя на девушку, она оживленно беседовала с послом Луны. Ее одеяние не оставляло сомнений относительно принадлежности к высочайшему сословию, а глаза, ярко-золотистые, осененные длинными черными ресницами говорили о чистокровном сатурнианском происхождении.

– Дракула.

– Да-а?! Кх-хек…! – старый вампир подавился вином, когда Георг вдруг нарушил молчание, обратившись к нему. – Прошу прощения… кх-хе!

– Кто эта девушка?

– Какая именно? – сдерживая кашель, Дракула прищурился.

– Рядом с лунарём Бергером.

Дракула прищурился еще сильнее. Лунаря Бергера он еще худо-бедно различал в толпе, а вот с девушкой было сложнее…

– А! Понял, о ком вы говорите! Это же принцесса Сатурна Ластения, дочка Аргона и Олавии.

– Принцесса Сатурна? Что же она здесь делает в одиночестве? И разве мы приглашали правителей Сатурна?

– Не знаю, Владыка, честное слово не знаю, списками приглашенных ведал Советник Скобар. Желаете чего-нибудь отведать?

– Нет.

Патриций задумчиво посмотрел на дочь королей Сатурна. «Ластения… – беззвучно произнес он, – красивое имя».

* * *

Обхватив колени руками, Анаис смотрела в одну точку, слушая тяжелое, хриплое дыхание полуволка. Порой он начинал задыхаться, словно уставал нести непосильную ношу. Тогда Анаис кусала до крови губы и упрашивала себя не плакать. Она смотрела в одну невидимую точку на гладко-серой, без единого изъяна, за которой можно было бы зацепиться взглядом стене, и бесконечно задавала один и тот же вопрос: как с Алмоном могло случиться такое? Почему? Внезапно ее лоб налился теплой тяжестью, а на лицо словно упала сиреневая пелена. И, не успела девушка испугаться, как перед нею дрожащими, сверкающими занавесями распахнулись глубины Космоса, зазвучали, зашелестели тайные голоса планет… В сопровождении тонкокрылых большеглазых Птиц, по звездным далям шел Учитель, и рядом с ним – Алмон.

– Я будто сам себе вырвал сердце, – сказал полуволк, видимо продолжая давно идущий разговор. – Дал обещание, а не сдержал его.

– Это не твоя вина.

– А чья? Я перечеркнул все ее дороги. Смерть слишком легкий путь для меня, я не этого пути искал.

– Ты желал бы вернуться?

– Разве здесь, – Алмон обвел взглядом сияющий, изменчивый мир Высокого Космоса, – имеют значения мои желания?

– Если ты не утратил способности мыслить, чувствовать и сострадать, всё имеет значение.

Мимо с воем проносились тугие огненные клубки, но они и волоса они не трогали на седой голове старика. Учитель подошел к едва заметно двигающемуся сгустку голубых глубинных энергий, присел и жестом подозвал Алмона.

– Все, что ты видишь, Алмон, соткано из единых и вечных законов Вселенной, и законы эти постоянны и нерушимы. И от одной лишь малой попытки хоть что-то изменить, возникнет величайший хаос. Я не могу вернуть тебя в Жизнь так, как хочешь этого ты.

– К чему мне готовиться, Учитель?

– В моей власти дать тебе шанс, Алмон, – уклонился от ответа Учитель. – Дать шанс переступить Границу в обратном направлении и вернуться в Жизнь.

– Я согласен на всё.

– К сожалению, это не так просто, как хотелось бы.

– Если это мой единственный шанс, то он мне нужен. Мне необходима именно эта жизнь, эта судьба.

– Хорошо, Алмон. Если ты не сможешь, не справишься, если повлечешь за собою слишком много бед, я вернусь за тобою.

– Благодарю, Учитель.

* * *

Вечер собрания шел своим чередом. Патриций не выпускал Ластению из поля зрения. Стоя у центральной напольной вазы с причудливым букетом малахитовых цветов, девушка разговаривала с каким-то человеком в ярко-красном, раздражающем глаз одеянии. Допив вино, Георг поставил кубок, поднялся из-за стола и спустился в Залу, окунаясь в пестрое, говорливое море людское. И вскоре подошел к центральной напольной вазе. Увидав Георга, собеседник Ластении замер, и, словно весь подобрался, но с места не сдвинулся.

– Рад вас приветствовать, – Владыка поцеловал руку Ластении, вскользь взглянув не ее собеседника.

Ластения улыбнулась, рассматривая Владыку удивительными золотистыми глазами. Она именно рассматривала его, просто и чисто, как смотрят на известную картину, о которой много слышали, но ни разу не видели. Патрицию понравился этот взгляд.

– Извините за наглость, Георг, – подал голос мужчина в красном, и Патриций медленно перевел на него взгляд, – мне необходимо говорить с вами.

– Да, и впрямь наглость. Говори кратко.

Человек этот был довольно высокого роста и мощного телосложения, что еще больше подчеркивалось его костюмом. Черты тяжелого крупного лица казались высеченными из ржавого камня, и весь, целиком, он производил некое квадратное впечатление.

– Я хотел бы спросить у вас, Повелитель, не нужен ли вам палач?

– У меня уже есть.

– Это не имя, это профессия. Меня зовут Дор и я профессиональный палач, у меня три диплома и большая практика. Если бы я смог надеяться… Дворцовая Каста Палачей… моя профессия… – под взглядом Георга он начал теряться в мыслях и словах.

Патриций усмехнулся одними уголками губ:

– Ты прав. «Палач» – не имя, но так же и не профессия, это призвание, это почти искусство и научиться такому ремеслу невозможно. Головорубы мне не нужны. Ступай.

Дор поспешно растворился в толпе, а Патриций взглянул на Ластению.

– Мне сложно выразить словами свои чувства, как рада я знакомству с вами. – Ластения смотрела на Георга со светлым восторгом в глазах.

Ее мелодичный голос навел Патриция на мысль, что она должна прекрасно петь.

– Вы правы. Я тоже считаю, что чувства под час не возможно выразить словами. Хотел бы предложить вам небольшую прогулку по Дворцу, с надеждой, что вас это заинтересует.

– Прогулку по Дворцу? – эхом прозвучал ее голос, и золотистые глаза Ластении сделались растерянными, почти встревоженными.

– Не волнуйтесь, дитя прекраснейшей планеты, – мягко улыбнулся Георг. – Я лишь хочу показать вам немного скрытых от посторонних глаз Дворцовых чудес. Да и рядом со мною вы в полнейшей безопасности. Нет безобиднее места, чем рядом со мною, видите, даже Дракула с Палачом стараются держаться рядом, чтобы чувствовать себя спокойно, потому что я – олицетворение безопасности.

Ластения рассмеялась и, вскоре, рука об руку, они покинули Малахитовую Залу.

* * *

Тяжесть ушла, слетела с лица сиреневая пелена, вернулись на свои места серые стены и световые шары. Забившись в угол кровати, Анаис в ужасе посмотрела на полуволка. Должно быть, почувствовав ее взгляд, он приподнял голову и шумно втянул ноздрями мертвый воздух.

– Алмон, – жалобно проговорила она, – ну разве же смерть не освобождает от всех долгов и обещаний? Какую ненависть мне испытывать к себе теперь за то, что вынудила тебя на обещание всегда быть рядом со мной? Ты прервал свой путь в Высоком Космосе, чтобы вернуться зверем? Лучше бы ты убил меня, Алмон…

Анаис опустила голову, хотела заплакать, но не смогла.

* * *

Ни ночью ни днем не находила покоя Терр-Розе Голубая Птица. Она не знала, чего ждать, к чему готовиться и не понимала, как толковать молчание Владыки.

* * *

Распахивая перед принцессой двери залов и галерей, Патриций повествовал об истории и значении интерьеров. Ластению поразило даже не столько их великолепие, сколько глубокий смысл буквально каждого предмета, отчего интерьер переставал быть просто обстановкой, а становился единым, многозначимым организмом…

Когда прогулка утомила обоих, Георг пригласил Ластению в свой кабинет. Юную девушку переполняли впечатления от увиденного, отчего на губах ее блуждала туманная весенняя улыбка. Она замерла у панорамного окна, с восхищением глядя, как за хрустальным стеклом, один за другим выбрасывают светящиеся струи фонтаны в полуночном Парке.

– Ластения.

Принцесса обернулась. Патриций стоял в паре шагов, протягивая ей бокал прозрачного вина.

– Благодарю, – она взяла бокал и слегка пригубила. – Восхитительный вкус! Как оно называется?

– Название вам ничего не скажет, – улыбнулся Георг. – Это вино делают только во Дворце и только для меня.

* * *

Слезы ослабили Анаис, почти затопили крошечный уголок надежды, надломили стержни, державшие душу на плаву. Неслышно ступая, подошло Отчаяние и тихонечко присело рядом.

* * *

– Вы пронзительно милы, Ластения. Со стороны Аргона весьма неразумно посылать во Дворец столь прелестного лазутчика, такого шпиона я мог бы и вовсе никуда не отпустить. – Неожиданно сказал Патриций. Он уже не улыбался, глядя на девушку. В полумраке кабинета силуэт Ластении казался «облитым» разноцветным сиянием парковых фонтанов. – Вы стали бы одним из лучших украшений моего дома. Если Сократ волнуется о местонахождении Анаис, я могу успокоить его сердце ответом, это вовсе не тайна. Анаис вместе со своим преданным другом Алмоном здесь, во Дворце, так что пускай он за нее не переживает, они вы полной безопасности под моим покровительством. Отправляйтесь домой, принцесса, в свой превосходный, гармоничный мир и примите мой совет: не стоит вам всего этого касаться.

* * *

Алмон, а вернее то, что от него осталось, почти все время спал или бодрствовал, лежа без движения – сложно было разобрать. Ощущая себя невыносимо слабой и жалкой, Анаис зачем-то все разглаживала и разглаживала ладонью измятую ткань платья.

* * *

Утро Сатурна щедро лилось в окна дворца, расплескивая солнечные блики по светлому полу Деревянной Столовой – небольшой частной столовой королевской семьи. Сократ восседал напротив королевской четы и ел фруктовый салат.

– Я беспокоюсь о нашей девочке, – нарушила молчание Олавия. – Сколько может длиться этот прием?

– Еще нет повода для волнений, – спокойно, твердо ответил Аргон. – Большие встречи порою затягиваются надолго.

– Лишь бы не случилось продолжения… – пробормотал Сократ, ковыряясь двузубчатой вилкой в тарелке, но, уловив взгляд Аргона, предпочел замолчать, уставившись поверх головы короля. Олавия взяла салфетку и стала складывать ее едва заметно подрагивающими пальцами.

– Что-то салатик никак не идет по назначению, – толстяк со стуком положил вилку на край тарелки.

– Возьми другой.

– И так много ем, худеть пора.

Сократ подпер кулаком щеку и окончательно погрузился в созерцание пространства.

Троим слугам, замершим молчаливыми скульптурами по углам Столовой, оставалось лишь молча переживать, что их любимые короли и их дорогой гость ничего не едят и вряд ли соберутся отведать все приготовленные к завтраку блюда.

Когда напряженная тишина готова была уже разразиться слезами Олавии, двери Деревянной Столовой распахнулись и впустили Ластению.

– Фух-х… – Сократ потянулся к бокалу, желая промочить резко пересохшее горло.

– Наконец-то, девочка, ты вернулась! – воскликнула Олавия, поднимаясь ей навстречу. – Как ты могла так запоздать?

– О, я столько повидала чудесного, что обо всем на свете позабыла! – Возбужденная, раскрасневшаяся Ластения присела рядом с Сократом.

– Что-нибудь узнала? – Толстяку пришлось сделать еще пару глотков и как следует откашляться.

– Да, конечно же! Я узнала всё-всё! Анаис во Дворце! – солнечные глаза Ластении сверкали торжеством. – Во Дворце Анаис и друг ее Алмон! И с ними все в полном порядке!

– Ты сама видела Анаис? – озадачился толстяк.

– Нет, не видела.

– А как же ты тогда это узнала? Тебе кто-то рассказал?

Девушка немного смутилась.

– Патриций. Мне сказал Патриций. Кажется, он с самого начала понимал, зачем я пришла во Дворец, и просто играл со мной.

– Угу, – глубокомысленно заметил Сократ, непроизвольно покрываясь холодным потом при мысли о чудесных играх веселого Владыки. – Ты могла бы дословно повторить все, что он сказал? Для начала опиши, при каких обстоятельствах вы вообще начали общаться?

– Он подошел ко мне на приеме, предложил показать Дворец…

«Точь-в-точь, как Терре… – с тревогой отметил Сократ».

– …потом мы пришли в его кабинет, пили восхитительное белое… нет! – совершенное прозрачное бесцветное вино, и вдруг он сказал, что Анаис и ее преданный друг Алмон находятся во Дворце, чтобы ты не волновался…

– Что? – очнулся толстяк. – Что ты только что сказала? Алмон? Полуволк? Ты ничего не перепутала?

– Нет, имя простое, звучное, я сразу его запомнила. Патриций абсолютно точно сказал: «Алмон», а что в этом удивительного?

– Удивительного? Да ровным счетом ничего, если не считать, что он целиком и полностью погиб в Мертвой Зоне…

* * *

Едкое световое марево начинало раздражать глаза до непрерывно текущих слез. Защититься от света нельзя было ничем, – ни ладонями, ни тканью платья. Все мысли и ощущения сосредоточились только на раздраженных глазах, сознание стало притупляться, уходя в слезливую апатию.

– Ленкоранская акация, – произнесла Анаис вслух, собирая воедино готовящееся разлететься осколками сознание и прикрепляя рассудок к звуку собственного голоса. – Ле-ен-н-ко-ран-н-ская а-ка-ци-я.

Она твердила название дерева с пушистыми цветами до тех пор, пока не увидела акацию так ясно, как если бы она росла прямо здесь, в Серой Обители. А дальше вспыхнуло солнце, заспешили по тенистым улочкам беспечные пестро одетые люди и заиграло сверкающими бликами прекраснейшее море на свете.

* * *

Ластения красочно рассказывала о Дворце, о гостях, о приеме. Олавия слушала ее с живейшим интересом, иногда задавая вопросы. Аргон с Сократом хранили молчание. Толстяк то и дело отвлекался от ее монолога и, поглядывая на короля с королевой, невольно любовался царственной парой. Смуглое лицо Аргона, покрытое неповторимым загаром, которым одаривает только солнце Сатурна, глаза цвета темного янтаря, осененные черными ресницами, благородные скулы, скульптурной лепки лоб с золотым обручем, перехватывающим прямые черные волосы, безупречная осанка, плавное спокойствие движений – все в нем говорило о силе интеллектуальной и физической. Супруга Аргона, королева Олавия, воистину являлась воплощением красоты, любви и женственности. Казалось, она вобрала в себя все самые лучшие качества, которыми только могла быть наделена женщина для того, чтобы стать королевой не только по титулу. «Глаза отдыхают и радуются, когда смотришь на них, – думал Сократ – Редко какой планете так крупно везет с королями. Значит, заслужил Сатурн, заслужи-и-ил…» Вдруг он заметил, как резко обозначились скулы Аргона и потемнели глаза – это был верный признак гнева. Толстяк очнулся и прислушался к словам Ластении:

– …он – само совершенство! Он так прекрасен! Самый умный, самый красивый мужчина во Вселенной! Мне кажется, что я уже до смерти влюблена в него!..

Когда Сократ догадался, кого принцесса имеет в виду, он так ударил кулаком по столу, что его бокал опрокинулся и растеклось недопитое вино.

– Замолчи! – рявкнул он.

Ластения осеклась на полуслове и вопросительно взглянула на отца. Аргон с каменным лицом смотрел прямо перед собой, и только гуляющие желваки выдавали его внутреннее состояние.

– А что я такого сказала? – в голосе Ластении прозвучала обида.

– Извини, – вздохнул Сократ, – прости, моя милая, но больно уж не к месту ты начала выражать свои восторги по поводу этого, с позволения сказать, человека.

– А почему я не могу им восторгаться? Он в своем роде гениальнейшая личность и удивительно красивый мужчина, общаться с ним подлинное удовольствие!

– Для многих это удовольствие становится последним, – мрачно заметил толстяк. Он взял салфетку и стал вытирать пролитое вино.

– Как же можно не отдавать ему должное, ведь он сделал Империю Марса самой могущественной в Системе…

– А ты знаешь, какой ценой он этого добился? – оборвал ее Аргон. – Ты видела его Дворец, знаменитый Дворец, который стоит на смертях и душах. Ты видела роскошь, не ведая о том, откуда она возникла, ты видела драгоценности, не зная, что питает их блеск. Так что же ты видела, что?! – Король повысил голос. – Тебя покорили изысканные манеры и ласковые слова Патриция? А ты видела, как он убивает взглядом? Ты видела Гавань, Отстой, Крематории, Очистительную Службу? Ты знаешь, чем занимается персонал этой Службы? Их единственная обязанность – сбор трупов. У них есть специальная служба для этого! Ты видела черно-синие плавучие гробы, которые они называют «Рабскими Кораблями Ахуна»? Ты знаешь, с чего начинал Ахун, имеющий теперь свои космодромы, тренированный штат охотников, отлавливающий «товар», свой воздушный и морской флот и собственную эмблему, повергающую в ужас любого, потому что эта эмблема олицетворяет медленную и мучительную смерть? Ты знаешь, чем раньше занимался Ахун? Он был известнейшим архитектором, множество прекраснейших зданий не только на Сатурне, но и на планетах Сообщества спроектировал именно он. Ахун был очень добрым, светлым человеком, своими деяниями приумножавшим красоту. А что теперь? Он ловец людей и убийца, создавший хорошо отлаженную машину рабства и смертей. Теперь он получает удовольствие от всего этого, хотя раньше никто и никогда не смог бы заставить его жить такой жизнью. Изменить Ахуна подобным образом смог только Патриций, и как он это сделал – неизвестно. Если начну перечислять все деяния Повелителя, мне не хватит остатка моей жизни, и то, уверен, не успею сказать всего, что знаю, а половина мне просто неизвестна! – Аргон поднялся из-за стола. – Прошу меня простить.

Аргон вышел из столовой, Ластения спешно последовала за отцом, а Сократ вопросительно взглянул на Олавию, ожидая пояснений. Олавия молчала, тогда толстяк сам спросил:

– Откуда он так хорошо знает Ахуна?

– Почему ты решил, что хорошо? Всем известно, что он поставщик рабочей силы в Гавань.

– Да, но не всем известно, что он бывший архитектор, даже я этого не знал.

Олавия вздохнула:

– Вообще-то, мы не очень любим об этом говорить.

– А все-таки?

– Ахун – отец Аргона. Сам Аргон некогда жил на Марсе и на Деймосе.

– Но… Как же так? – опешил толстяк. – У Аргона внешность чистокровного сатурнианина! Чище некуда!

– Ты прав, – тихо сказала Олавия, – он похож на сатурнианина, потому что Ахун тоже сатурнианин.

– Но… у Ахуна черные глаза с характерным только для марсиан красным отливом! Цвета-то я пока еще различаю! И лицо…

– Внешность Ахун изменил, цвет глаз тоже, это же так просто.

– Вот это да! – с чувством выдохнул толстяк. – И у Ахуна еще хватает наглости кричать на всех углах о своем марсианском происхождении и побуждать всех бороться за чистоту расы! Он сатурнианин! Кто бы мог подумать! А кто же мать Аргона?

– Она со спутника Сатурна Тиметра, есть там небольшое уютное государство. Она умерла, когда Аргон был еще очень маленьким. – Олавия смотрела на свои унизанные перстнями пальцы, не поднимая глаз.

– Удивительные вещи! Я-то, наивный, полагал, что знаю все про всех, а оказывается, толком ничего не знал о своем любимом друге!

Олавия печально улыбнулась.

– Когда-то Ахун был нашей гордостью, гордостью всего нашего народа и состоял при дворе моей матери. Я с детства влюбилась в его сына, и уже никого не смущала мысль о том, что на троне может оказаться сын архитектора. Хотя Аргон и не был монархом от рождения, он был рожден для того, чтобы стать им. Возможно, его предки когда-то и были ответвлением королей.

– М-да, обычно королевское древо очень, очень развесистое, так что все возможно.

– Ахуна все уважали, он был достойнейшим человеком, великим творцом, а потом… потом он стал нашим величайшим позором.

– И что же, они с отцом не общаются?

– Нет, для Аргона он умер в тот момент, как только стал служить Патрицию…

– Погоди, никак в толк не возьму, зачем Патрицию понадобилось привлекать к подобному роду занятий архитектора? Неужто не нашлось никого более подходящего?

– Я этого не знаю, – губы Олавии тронула легкая грустная улыбка. – Возможно, он разглядел в нем нечто скрытое от всех нас. Мы можем лишь предполагать.

– Удивительно, как же Аргону удалось после всего этого сесть на трон?

– Ты же знаешь, у нас дети, как отдельные, независимые личности никогда не несли и не несут ответственности за поступки своих родителей, ни за хорошие, ни за плохие. Аргон превратил Сатурн в цветущий рай, народ его боготворит, а я… я люблю его всем сердцем так же, как и в юности.

– Спасибо, родная, – Аргон стоял в дверях.

Сократ с Олавией не заметили, как он вернулся.

– Аргон, ты только не подумай, что мы за глаза тебя обсуждали, – поспешно сказал толстяк, – мы тут это…

– Ну, кто бы посмел предположить, – губы короля дрогнули в неповторимой мягко-ироничной усмешке. Он подошел к своей супруге и обнял ее за плечи.

– Какие вы, ребята, красивые, – Сократ с любовью смотрел то на короля, то на королеву. – Сколько нежных чувств я к вам питаю, вы даже и не представляете. Живите вечно, очень вас прошу! Не умирайте, просто умоляю!

* * *

Терр-Розе в один глоток выпила полбокала вина. Королева никогда не любила вино Параллельных Миров – каким бы ни было оно дорогим и изысканным, его привкус неизменно напоминал приторные печеные фрукты. Морщась от специфического винного запаха, Терра все же допила до дна. И в этот момент ей в голову пришла долгожданная идея. Терр-Розе поняла, каким образом ей следует поступить.

* * *

– Что за мерзость? – Патриций посмотрел в хрустальную чашу, от которой только что пригубил.

– Напиток бодрости, Повелитель, – ответил Палач и поскорее спрятался за тонкую декоративную колонну, не сомневаясь, что чаша незамедлительно полетит ему в голову. Так и случилось.

Патриций тяжело поднялся с необъятного ложа, набросил на плечи халат и после заметил, что в его постели еще кто-то находится. Хрупкая длинноногая девушка с роскошной гривой рыжеватых волос крепко спала, уткнувшись лицом в подушки цвета черного золота.

Георг запахнул халат, завязал широкий пояс и присел в кресло у сервированного черно-золотого стола. Палач хотел, было, наполнить кубок вином, но Патриций раздраженно отмахнулся от молодого человека. Палач примостился в малом кресле у дальней колонны и притих, ожидая покуда Георг придет в относительно благоприятное расположение духа. Патриций наполнил бокал, сделал пару глотков, вынул из шкатулки тонкую черную сигару, и в воздухе незамедлительно вспыхнул крошечный огонек. Палачу было известно, что после «ночи, наполненной огнями», Повелитель предпочитает белое вино сорта «Лотон-Ло» подсорта «Нигарин» и салат из бледно-сиреневых листьев редкого растения фериса, тонких, почти прозрачных побегов леанро и мелко нарезанных, чуть кисловатых ломтиков фрукта баго. Без кожуры.

Обладая этими бесценными знаниями, Палач заранее озаботился сервировкой стола, и целое утро мог наслаждаться обществом хмурого, не выспавшегося Владыки. Патриций не гнал Палача, но и не смотрел в его сторону, он меланхолично попивал вино, вяло поедая салат из золотой, усыпанной драгоценными каплями салатницы. Постепенно взгляд Георга сфокусировался на салатнице, и она показалась ему уродливо тяжеловесной.

– Убрать, – тихо произнес Владыка.

– Сейчас, – Палач кинулся к девушке, крепко спавшей на кровати.

– Тарелку убрать! – рявкнул Повелитель и швырнул в Палача произведение искусства Юпитера. – Принеси в прозрачном!

Молодой человек подобрал блюдо, собрал рассыпавшийся салат с золотистого ворса ковра и помчался за прозрачным. Георг, откинувшись на спинку кресла, выдохнул голубоватый сигарный дым и посмотрел на массивную черно-золотую люстру. Патрицию всегда хотелось, чтобы хоть одна такая большая люстра упала вниз. Просто взяла и упала…

– Вот, господин, – Палач поставил на стол такое прозрачное, что оно казалось невидимым, блюдо с салатом, – приятного аппетита. Доброе утро…

– Палач, – тяжелым серым взглядом Георг посмотрел на нерешительно мнущегося у стола молодого человека, – ты меня любишь?

– А? – Палач непонимающе улыбнулся. – Ч-ч-ч… то?

– Ты меня любишь?! – прорычал Георг.

– Да! – выкрикнул Палач.

– А за что? – гораздо спокойнее произнес Владыка, делая глоток вина.

– Ну… вы весь такой… да и вообще…

На лице Патриция вдруг возникло выражение, будто он собирался заплакать. Но он расхохотался. Отсмеявшись, Георг затушил сигару и сказал:

– С кровати прибери.

– Да! – молодой человек обрадовался, что все теперь снова стало просто и понятно.

Палач ловко завернул девушку в ее собственную одежду и, перебросив через плечо, понес к выходу.