Текст книги "Эксперимент. Самые жестокие исследования в психологии"

Преступление и наказание

С тех пор как в 1859 году Чарлз Дарвин опубликовал свою теорию эволюции и установил, что люди происходят от низших видов, всем занимающимся науками о человеке приходится принимать в расчет животных предков хомо сапиенса, но не более, чем известному американскому нейрофизиологу П. Д. Макклину. Человеческий мозг отчетливо делится на три части – когда мозг препарируют, их можно увидеть невооруженным глазом, – каждая из которых эволюционировала в разное время нашей долгой человеческой и животной истории. Макклин называет человеческий мозг «триадой», или трехсоставным мозгом.

В основании находится ствол мозга и нижняя его часть, которую Макклин называет «рептильным мозгом». Это наиболее древняя часть нашего мозга с точки зрения эволюции (архикортекс, или старая кора), которую мы унаследовали от древних пресмыкающихся. Над ним располагается, прикрывая его, палеокортекс (древняя кора), или лимбическая система, мозговая структура, сформировавшаяся позже и управляющая выражением эмоций. Над этими двумя структурами, прикрывая их, располагается неокортекс (новая кора), серое вещество, которое в первую очередь отличает нас от наших животных родственников. Именно неокортекс позволяет нам логически рассуждать, пользоваться языком и выходить за тесные границы биологической эволюции. Мы наследуем больше, чем гены, – мы наследуем также культуру. Конечно, эти три части нашего мозга сообщаются между собой, но все они имеют свои самостоятельные функции, и никакая попытка объяснения человеческой природы не может быть успешной без учета этих различий.

Развитие неокортекса сделало возможным совместное функционирование логического мышления и языка, но поскольку они происходят из «отдельной», развившейся позже структуры, логическое мышление и язык имеют незначительную власть над лимбической системой палеокортекса и эмоциями, которыми она управляет. Однако лимбическая система также обладает языком, но это язык павловских рефлексов. Большинство людей наверняка знакомо со знаменитым экспериментом Павлова, в котором он приучил собак вырабатывать слюну на звук колокольчика, подкрепляя это едой; после нескольких таких подкреплений собаки стали вырабатывать слюну на звук колокольчика даже в том случае, когда за этим не следовала еда. О важном значении эксперимента Павлова нередко забывают. Эксперимент был важен тем, что он показал – эмоции и физические реакции могут вырабатываться одинаковым способом. Именно это делает теорию условных рефлексов столь важной для управления человеческим поведением, в особенности для исправления преступников. В действительности можно даже говорить о том, что адекватная теория преступности, подобно адекватной теории невроза, в значительной степени определяется экспериментами Павлова по выработке условных рефлексов. Но давайте сначала кратко упомянем две альтернативные теории, ни одна из которых, по нашему глубокому убеждению, в действительности не объясняет природы преступного поведения.

Социологический и психоаналитический подход

Социологическая теория связывает преступность с такими факторами, как бедность, несправедливое распределение экономических благ, капитализм, плохие жилищные условия и так далее. В последние 40 лет эти факторы становятся слабее в большинстве европейских стран и в Соединенных Штатах. В то же время наблюдается снижение общего богатства тех 10 процентов населения, находящихся на вершине социальной лестницы. В Европе и Соединенных Штатах наблюдается более справедливое распределение экономических благ, лучшие жилищные условия и более высокий уровень жизни. Если исходить из социологической теории, тогда преступность должна была бы снизиться. В действительности же факты красноречиво свидетельствуют об ее увеличении, а в некоторых случаях даже о многократном. Очевидно, что это опровергает представление о том, что причиной преступлений являются плохие экономические условия. Теории, претендующие на истинное объяснение причин, должны точно прогнозировать последствия.

Психоаналитическая теория рассматривает преступное поведение как подвид невротического поведения, вызываемый детскими комплексами и излечимый с помощью психоаналитических сеансов. Мы упомянем только два исследования, которые противоречат этой гипотезе. В первом исследовании большая группа юных потенциальных преступников в Бостоне, штат Массачусетс, была наобум разделена на две группы. Экспериментальная группа получала психоаналитическое лечение и консультирование, а контрольная группа не получала такого лечения. Надежды связывались с тем, что психоаналитические сеансы окажут профилактическое действие. Однако после того как спустя 30 лет подвели окончательные итоги, все оказалось совершенно не так, как предсказывала теория. Полученные результаты говорили в пользу контрольной группы: группа, прошедшая курс психоаналитического лечения, совершила больше преступлений, чем контрольная группа.

Сходным образом поступили в тюрьме в Грендоне в Англии, в которой решили проводить курс психотерапии заключенных в психоаналитических традициях. Затем сравнили уровень рецидивизма в Грендоне с уровнем рецидивизма в типичной тюрьме старого типа (в Оксфорде). Уровень рецидивизма был совершенно одинаковым как в группе, проходившей психоаналитическое лечение, так и в контрольной группе. И имеется еще немало таких свидетельств, говорящих о том, что психоаналитическая интерпретация преступности не отвечает действительности, а психоаналитическое лечение бесполезно для изменения поведения преступника.

Имеет ли преступное поведение рефлекторную основу?

Рефлекторная теория преступности, однако, гораздо лучше согласуется с фактами. Из соображений краткости мы изложили теорию гораздо более догматично, чем нам бы хотелось, а для ознакомления с подробным ее изложением мы отсылаем читателя к книге Г. Айзенка «Преступление и личность». Первое, что нужно заметить, – это то, что моральное поведение не является результатом рациональных решений и мало управляется рассудком.

Диаграмма 1. Исследование показало, что две группы заключенных – одна в традиционной тюрьме, другая в тюрьме, в которой была доступна психоаналитическая терапия, – не отличались между собой с точки зрения количества повторных заключений в последующие четыре года после освобождения.

Очень немногие из тех, кто совершает преступления, попадают на скамью подсудимых и оказываются в тюрьме – это широко известный факт. Любой, кто строит свою жизнь на исключительно рациональной основе, может выбрать жизнь преступника, поскольку она скорее приблизит его к материальному благополучию, чем жизнь праведника. Потому возникает законный вопрос: почему сравнительно мало людей совершает преступления, когда вознаграждение так очевидно и столь незамедлительно, а вероятность наказания столь невелика? Ответ, мы полагаем, заключается в понятии «совесть», воспринимаемом не как религиозный механизм, встроенный в человека богом, а скорее как условный рефлекс, сформированный путем длительной выработки и закрепления (как в экспериментах Павлова). Обратимся к событиям, которые сопровождают детство ребенка. Он плохо себя ведет, он эгоистичен и не желает считаться с другими. Когда он ведет себя таким образом, его наказывают родители, учителя, сверстники или тот, кто оказывается в этот момент рядом. Такое наказание – выражается ли оно в том, что ребенок получает подзатыльник, стоит в углу, ложится спать без ужина, – болезненно и неприятно. Таким образом, у нас оказывается цепочка связанных между собой событий. Сначала условный стимул – звук колокольчика в эксперименте Павлова, а в случае с ребенком намерение совершить антисоциальное действие или фактическое его осуществление. Безусловным стимулом – в эксперименте Павлова соответствует появлению еды – является наказание, получаемое ребенком от родителей, учителей или сверстников. Безусловной реакцией – в эксперименте Павлова соответствует слюноотделению у собак – является боль, нервное возбуждение и страх, которые вызывает в ребенке наказание. Согласно теории Павлова, условный стимул после нескольких подкреплений должен начать связываться с безусловной реакцией, так что через некоторое время антисоциальное намерение или поведение должны начать ассоциироваться в сознании ребенка с беспокойством, обычно вызываемым наказанием. Это беспокойство, возникающее в связи с намерением совершить какое-либо антисоциальное действие, мы и называем «совестью», которая эффективно удерживает большинство людей от совершения антисоциальных и преступных действий, даже если они сулят большую выгоду, а вероятность наказания очень мала.

Для многих людей это изложение может показаться слишком преувеличивающим значение вырабатываемых рефлексов, и они могут отвергнуть эту теорию на этих основаниях. Однако имеются экспериментальные свидетельства того, что условные реакции – чрезвычайно сильное средство выработки социально положительного поведения. У нас, к примеру, есть работа Р. Л. Соломона и его коллег, которая была выполнена как на примере щенков, так и на примере детей. Здесь мы только кратко расскажем об их работе со щенками, однако результаты, полученные в эксперименте с детьми, одинаково впечатляют.

От щенков к людям

Это, разумеется, только пример теории совести. Накоплен огромный экспериментальный материал, который указывает на то, что эта теория, по крайней мере, на правильном направлении. Это предполагает две вещи. Первое – то, что причина огромного увеличения уровня преступности после Второй мировой войны, возможно, состоит в том, что общая атмосфера вседозволенности в последние 40 лет сократила число таких событий в жизни детей, которые способствуют формированию совести. Другими словами, объем социального воздействия значительно уменьшился. Это автоматически ослабило совесть ребенка и сделало его гораздо менее устойчивым в моральном отношении, чем были его довоенные сверстники. Здесь также имеется богатый эмпирический материал, подкрепляющий эту гипотезу. По-видимому, нет сомнений, что школы, проповедующие больший либерализм, имеют более высокие показатели преступности среди учеников, чем школы, в которых исповедуют более традиционные и строгие принципы воспитания детей. У нас нет места для того, чтобы приводить здесь все эксперименты и исследования в поддержку этого взгляда.

Второе – то, что теорию совести можно использовать для исправления преступников, будь то дети, молодые люди или взрослые. Она указывает способы, которыми можно добиться изменения их поведения с тем, чтобы они стали нормальными человеческими существами с нормальной совестью. Здесь требуется не психоаналитическое лечение несуществующих комплексов и неврозов, не апелляция к разуму и «лучшей природе» преступников. Необходимо просто восполнить упущенные при их воспитании возможности, а именно требуется необходимое количество событий, вызывающих формирование социально положительных условных реакций.

Символические накопления

Существует много способов, которыми можно добиться выработки новых рефлексов взамен старых, и один из них – «символические накопления». Это понятие было впервые введено английским специалистом по исправительным учреждениям, чья работа была выполнена столетие тому назад, – Маконоки с острова Норфолк. Остров Норфолк являлся в то время исправительной колонией у берегов Австралии, куда ссылались все наиболее опасные преступники Англии. Когда Маконоки прибыл туда, он обнаружил, что обращение с заключенными было бесчеловечным и жестоким. Никакого перевоспитывающего влияния исправительная колония не оказывала, напротив, имела устойчиво высокие показатели рецидивизма.

Маконоки ввел систему очков, которые заключенные могли получить, упорно работая, воздерживаясь от драк и общим примерным поведением; наказанием являлось отбирание очков. Довольно скоро влияние нового порядка стало очень заметным. Заключенные начали вести себя гораздо лучше, чем раньше, когда их жестоко наказывали. Столь же заметно было влияние новой системы на рецидивизм. По всеобщим утверждениям (даже критиков), Маконоки, очевидно, удалось внушить своим заключенным представление о социально приемлемом поведении, которому они следовали и по выходе из заключения. К сожалению, его усилиям по преобразованию тюремной системы постоянно чинились препоны и наконец был положен конец министерством внутренних дел Великобритании, который в конце концов освободил его от занимаемой должности.

В более близкие к нам времена подобный метод исправления преступников был испробован на многих разных группах, главным образом на несовершеннолетних преступниках, американскими психологами. Разумеется, пока трудно говорить о результатах с полной уверенностью, поскольку потребуются еще многие годы наблюдений, чтобы узнать, насколько успешными были эти попытки. Как бы то ни было, уже сейчас можно говорить о том, что подобные методы при правильном применении могут снижать уровень рецидивизма у юных преступников примерно на 50 процентов в течение более трех лет после освобождения из тюрьмы. Это, конечно, далеко от полного успеха, но если бы количество заключенных во всех тюрьмах и исправительных колониях удалось бы сократить наполовину, одна экономия денежных средств уже оправдала бы все предприятие.

В последнее время исследователи предпочитают не проводить подобные опыты в таких учреждениях, как исправительные колонии или тюрьмы, по той простой причине, что в учреждениях группы сверстников демонстрируют активное неприятие каких-либо воспитательных попыток по отношению к ним. В такой обстановке все попытки по перевоспитанию только усиливают и закрепляют криминальные наклонности заключенных. По-видимому, нет сомнений в огромных плюсах процесса снятия институциональных ограничений. Это к тому же гораздо дешевле. В нескольких экспериментах, проведенных в Соединенных Штатах, было обнаружено, что новые психологические методы исправления преступников, применяемые вне стен исправительных учреждений, не только стоят всего лишь одну треть от стоимости традиционных мер перевоспитания, но и оказываются гораздо более эффективными с точки зрения профилактики рецидивизма. Несмотря на это, европейские страны не проявляют большого интереса к этим инновациям.

Мы не хотим преувеличивать достигнутые в этой области исследований успехи. Возможно, что разработанные методы применимы не ко всем типам заключенных. Возможно, методы, показавшие себя эффективными в Америке, окажутся малоэффективными в Великобритании или Германии. Мы, однако, предлагаем, чтобы небольшие пробные эксперименты такого рода теперь были проведены с подходящими правонарушителями, в особенности несовершеннолетними, чтобы проверить эти методы и посмотреть, в какой мере достижения наших американских коллег мы можем использовать и в других странах.

Существует ли криминальный тип личности?

В картине преступности, которую мы нарисовали, отсутствуют некоторые важные черты. Первая из них связана с проблемой личности. Мы нередко считаем, что для преступников характерны определенные черты личности, и теперь имеются убедительные свидетельства в поддержку этого взгляда.

Во-вторых, разные люди имеют разные предрасположения с точки зрения формирования условных рефлексов. Павлов наблюдал это на собаках. У одних собак связь между колокольчиком и слюноотделением формировалась уже после нескольких подкреплений, в то время как для других требовалось 100, 200 или даже 300 подкреплений, прежде чем формировался соответствующий условный рефлекс.

Теория указывает, а многие эксперименты демонстрируют, что у интровертов условные рефлексы формируются гораздо быстрее, чем у экстравертов. Люди, отличающиеся общительностью, импульсивностью, легкомысленностью и несдержанностью в своем поведении, с большим трудом поддаются такому воспитанию.

Диаграмма 2 показывает результаты эксперимента, проведенного с целью выявления таких различий между интровертами и экстравертами, и иллюстрирует заметную разницу между ними. Эксперимент использовал мигательный рефлекс, то есть реакцию века, на струю воздуха, направленную на роговицу. Испытуемые надевали защитные очки, в которых было проделано отверстие, соединенное при помощи резинового шланга с внешним источником воздуха; затем на роговицу направляли через шланг струю воздуха. Условным стимулом являлся тон, менявшийся в наушниках, а эксперимент состоял в измерении миганий в ответ на тон. Вначале не было никакой реакции, но когда тон несколько раз подкреплялся струей воздуха, испытуемый постепенно начинал реагировать опусканием века (опускание века в этом случае не является произвольной реакцией; произвольные реакции гораздо медленнее, чем условные, и тем самым могут быть отчетливо дифференцированы от них).

Судя по всему, интроверты заметно быстрее обучаются мигать, чем экстраверты. Другими словами, у них быстрее формируется условный рефлекс. Следовательно, можно ожидать, что экстраверты труднее поддаются такому обучению и в других отношениях, а значит, при прочих равных, в большей степени предрасположены к антисоциальному поведению. Имеются многочисленные исследования, подтверждающие это, которые демонстрируют одинаковые результаты в отношении школьников, молодых людей и взрослых.

Диаграмма 2. Этот график показывает заметное различие в «обучаемости» условным реакциям между интровертами и экстравертами. Условный раздражитель, смена тона в наушниках, связывался со струей воздуха, направленной на роговицу, провоцируя мигательный рефлекс. После 50 проб частота, с которой мигали экстраверты, оставалась одинаковой, в то время как у интровертов она продолжала увеличиваться.

Другой чертой личности, характерной для преступников и людей, склонных к антисоциальному поведению, является сильная эмоциональность, то есть сверхчувствительность лимбической системы (размещающейся в палеокортексе), которая контролирует выражение эмоций. Имеются и другие черты личности, связанные с преступностью, но нет необходимости входить здесь в подробности, чтобы показать, что антисоциальное поведение тесно связано с некоторыми личностными типами.

Эта связь обнаружена не только в Западной Европе и в Соединенных Штатах, но также и в таких восточноевропейских странах, как Венгрия, а также в странах третьего мира, например в Индии. Другими словами, эта связь не является культурно зависящей, как хотели бы представить это некоторые критики марксистского толка, она универсальна и распространена повсеместно.

Генетический компонент преступности

Теперь хорошо установлено, что изменения личности, рассматриваемые здесь, глубоко укорены в генетической конституции человека, при этом генетические факторы отвечают примерно за три четверти всех индивидуальных особенностей, в то время как факторы среды отвечают примерно за одну треть. Это красноречиво говорит о том, что преступные наклонности, как и умственные способности, имеют генетический компонент, и действительно факты полностью подтверждают такой взгляд.

Один из источников фактического материала – исследования близнецов (однояйцевых и двуяйцевых). В экспериментах такого рода психологи отправляются в тюрьмы и читают там дела всех заключенных с целью выяснить, есть ли среди них близнецы. Затем они разыскивают другого близнеца, чтобы выяснить, является ли он однояйцевым или двуяйцевым близнецом и привлекался ли он к уголовной ответственности. Поскольку в случае однояйцевых близнецов имеется 100-процентная общность наследственности, в отличие в среднем от всего лишь 50 процентов для двуяйцевых близнецов, от однояйцевых близнецов можно было бы ожидать большего «согласия», чем от двуяйцевых близнецов, если корни преступного поведения уходят в наследственность. Теперь мы имеем более десятка таких исследований, проведенных в разных странах. И общий вывод этих исследований говорит о том, что однояйцевые близнецы примерно в четыре раза чаще демонстрируют «согласие», чем двуяйцевые близнецы. Таким образом, если один из близнецов преступник, вероятность того, что и другой близнец тоже преступник, в четыре раза выше, если он однояйцевый, а не двуяйцевый близнец.

Другим источником фактических свидетельств являются исследования приемных детей. Дети, усыновляемые в раннем детстве, получают свой генетический багаж от своих биологических родителей, а среду от своих приемных родителей. Что из двух сильнее в определении криминальных или некриминальных черт, когда они вырастают? И в этом случае, если судить по проведенным в нескольких странах исследованиям, можно сказать, что генетический компонент гораздо более важный. Приемные дети склонны вести себя во многом так же, как и их биологические родители, а не так, как воспитывали их приемные родители. Здесь можно увидеть, что среда и воспитание обладают меньшим влиянием, чем наследственность, однако оба фактора важны и оба играют свою роль в формировании антисоциального поведения. Мы особенно подчеркиваем здесь значение генетических факторов потому, что в последние 50 лет наблюдается тенденция усиливать значение среды и умалять значение генов.

Теперь мы можем понять, почему попытки изменить криминальные наклонности, повлиять на мотивы и поведение преступников и убедить их стать законопослушными гражданами редко когда увенчивались успехом. Существует сильный генетический фактор, действующий на уровне довольно примитивной части нашего мозга (палеокортекса), которая говорит на языке, совершенно отличном от языка рассудочного мышления, который понимает неокортекс (новая кора). Вот почему рациональный подход – апеллирование к разуму и чувству социальной ответственности – так часто терпел неудачу, как потерпели неудачи социологический метод и психоаналитический подход. Если мы хотим добиться успеха, нам придется научиться разговаривать на языке палеокортекса (древней коры) и понять, как применить законы формирования условных рефлексов к проблемам, которые ставит перед нами преступность.