Автор книги: Ганс Шпейдель
Жанр: Зарубежная образовательная литература, Наука и Образование
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)
События, связанные с тактикой ведения военных действий, были поставлены на первое место, потому что они закладывают основы для оценки политических событий и изменений в командовании, которые произошли в этот период времени.
В течение последовавших за марживальским совещанием дней командующий группой армий и начальник его штаба проинформировали командующих подчиненных им армий, нескольких корпусов и командиров дивизий и начальников их штабов относительно результатов «дискуссий с фюрером» и выводов, которые можно было из них сделать. Роммель сообщил командующим более или менее откровенно, в зависимости от их политических склонностей, что в ходе последующих событий на полях сражений вермахту, возможно, придется совершать независимые операции на Западном фронте. Генерал-полковники фон Зальмут и Долльман, а также генерал Гейр фон Швеппенбург согласились с военной и политической оценкой Роммелем сложившейся ситуации и выразили ему доверие. Они заявили, что готовы выполнять его приказы, если даже они будут противоречить приказам фюрера.
25 июня казался особенно значимым днем из-за как военных, так и политических событий и конференций. Советская армия прорвалась на фронте группы армий «Центр» вдоль Смоленско-Минского шоссе и приближалась к границам рейха. В Нормандии неприятель атаковал возле Тийи превосходящими бронетанковыми силами и пробил в линии обороны брешь длиной 3 мили на 3 мили в глубину, что делало Кан уязвимым.
В тот день офицер Генерального штаба полковник Финк и новый генерал-квартирмейстер на Западе прибыл от имени генерала Эдуарда Вагнера, генерал-квартирмейстера, и доложил о подготовке к устранению Гитлера и о планируемом свержении режима, во имя спасения Германии. Он сообщил о провале предыдущих покушений на жизнь Гитлера и о подготовке новой попытки, которая должна быть предпринята в Берхтесгадене. Финка попросили сообщить его руководителям, что Роммель по хорошо известным причинам считал, что покушение на жизнь Гитлера неблагоразумно, и все еще полагал, что его следовало арестовать и предать суду в Германии. Он велел полковнику Финку призвать генерала Вагнера и скоординировать планы заговорщиков в Генштабе армии и тех, что оставались в Германии. Он хотел как можно скорее получить доклад по данному вопросу. Слишком многие, по мнению Роммеля, обсуждали этот жизненно важный вопрос разобщенно.
Он считал существенно важным заранее определить время с тем, чтобы тщательно подготовить мятеж и обеспечить его успех. Он намеревался еще раз лично посетить Гитлера и предъявить свои требования в форме ультиматума.
Боевые командиры могли бы много о чем рассказать. Генерал-лейтенант граф Шверин, командующий 116-й танковой дивизией, представил меморандум о военно-политической ситуации, с требованием от имени своих солдат окончить войну и устранить национал-социалистический режим. Он объявил, что его дивизия надежна и может быть использована против внутренних врагов. То же самое было верно и в отношении 2-й танковой дивизии под командованием генерал-лейтенанта барона фон Люттвица.
Рундштедт и Роммель часто обсуждали обстановку не только на Западном, но и на всех фронтах и были согласны в том, что она резко ухудшилась. Они потребовали срочного проведения еще одного совещания с Гитлером. Оба фельдмаршала были вызваны в Берхтесгаден 28 июня с таким лимитом времени, что им пришлось ехать полночи для того, чтобы добраться до Верхней Баварии. Лететь самолетом было запрещено. И хотя фельдмаршалы прибыли в Берхтесгаден поздним утром 29 июня, им пришлось ждать до вечера, прежде чем их принял Гитлер. Совещание проходило в присутствии большой группы людей. Фельдмаршалы настаивали на том, чтобы Гитлер обратил внимание на быстро ухудшающуюся ситуацию на войне и принял меры к прекращению военных действий. Гитлер не дал им прямого ответа, а пустился в пространный разговор о продолжении войны с помощью «чудо-оружия». Так же как смерть русской императрицы была поворотным пунктом для Фридриха Великого в Семилетней войне, сказал он, так же новое германское оружие «чудесным образом произведет поворот в ходе войны». Его применение будет прелюдией «окончательной и полной победы». Фельдмаршалы повторили свое требование о личной аудиенции с Гитлером, но в ней было отказано. Он даже не пригласил их на обед и довольно невежливо позволил отбыть. Поэтому Роммель вновь изложил свои взгляды на ситуацию в целом фельдмаршалу Кейтелю следующим образом:
«Полная победа, о которой говорит Гитлер даже сегодня, – абсурд в нашем быстро ухудшающемся положении, а ожидать следует полного поражения. Наша цель должна состоять в том, чтобы всеми средствами немедленно покончить с войной на Западе, отказавшись от всего, что мы захватили на данный момент, и отбросив все наши сладкие грезы, с тем чтобы мы могли удержать Восточный фронт. Мы должны спасти Германию от хаоса, и особенно от полного разрушения вражескими бомбардировками».
Кейтель выслушал его доклад и пообещал изложить его Гитлеру. В конце он обреченно заявил: «Я тоже понимаю, что больше уже ничего нельзя поделать».
Заявление Кейтеля представляется особенно любопытным, потому что после 20 июля он заседал в так называемом «суде чести» германского вермахта, который осудил его старых товарищей и освободил их от обязанностей. В этом деле он, как видно, представил ситуацию в совершенно противоположном свете.
Фельдмаршалы вернулись в свои боевые штабы ни с чем, охваченные противоречивыми мыслями и в подавленном настроении.
7-я армия тем временем потеряла своего командующего. У генерала Долльмана, работавшего денно и нощно, не щадя себя, утром 29 июня случился инфаркт. Он так и не узнал, что Гитлер потребовал его отзыва. Роммель предложил на смену ему кандидатуру одного из самых выдающихся генералов во всей армии, Эриха Маркса, испытанного в боях и бывшего под рукой. Гитлер не одобрил его выбор из политических соображений, из-за глубокого недоверия Марксу, бывшему когда-то начальником секретариата кабинета министров генерала фон Шлейхера, который был убит по приказу нацистской партии в 1934 году. Маркс погиб в бою через три недели после того, как мы с ним связались.
Без всякого согласования с Роммелем преемником Долльмана был назначен обергруппенфюрер СС Хауссер, командовавший II танковым корпусом СС. Хауссеру предстояло оставить свой корпус в тот самый момент, когда он должен был вести его в атаку на противника на фронте у Кана.
Хауссер раньше служил в армии и в Генеральном штабе, но с самого начала ушел в СС. Он имел военную выправку, напористость и отличался храбростью, но с трудом разбирался в политических вопросах, эдакий истинный Янус. Его назначение было воспринято со смешанными чувствами; по послужному списку он был младше, чем многие генералы в командовании, а особенно это касалось командующего западной танковой группой.
Рундштедт был освобожден от должности командующего Западным фронтом через два дня после возвращения с совещания с фюрером, «по состоянию здоровья». У Гитлера не хватило ни мужества, ни такта для того, чтобы лично уведомить своего старейшего фельдмаршала об отставке. Вместо этого он послал своего второго адъютанта, подполковника Боргманна, члена Генерального штаба, в Сен-Жермен с письмом и дубовыми листьями к Рыцарскому кресту. Рундштедт нанес Роммелю прощальный визит в Ла-Рош-Гюйон 4 июля и сказал, что, слава богу, не будет на посту командующего во время приближающейся катастрофы. На следующий день командующий западной танковой группой генерал Гейр фон Швеппенбург был отстранен от командования без предварительного извещения. Его сменил генерал Гейнц Эбербах. Танковая группа была переименована в 5-ю танковую армию.
На генерала барона фон Швеппенбурга возложили ответственность за провал контратаки II танкового корпуса СС. Гитлер передал ему о своем решении по телефону, упрекнув во все возрастающем пораженчестве. Генерал сделал обстоятельный доклад о сложившейся ситуации после провала атаки и рекомендовал отвести войска из Кана и района западнее реки Орн. Он также потребовал свободы действий, завершив доклад следующими словами:
«Мы должны выбрать между сумбурной тактикой в рамках стратегии жесткой, упорной обороны, стратегией, дающей полную инициативу противнику, и системой гибкой тактики, которая, по крайней мере частично, оставляет за нами инициативу. Танковая группа считает, что последнее решение наиболее верное и наиболее сильное».
Роммель передал этот доклад дословно, выразил с ним полное согласие и еще раз подчеркнул требование свободы маневра. Услышав об отзыве Гейра фон Швеппенбурга, сразу же поддержал своего командующего группой, но его протесты бесцеремонно отверг Кейтель.
Новый командующий генерал Эбербах был способным солдатом, имевшим большой опыт в бронетанковой войне. Характер, поведение и политическая интуиция делали его особенно одаренным командиром.
Офицеры и солдаты подобным же образом ожидали, что их опытный и испытанный в боях командующий группой армий фельдмаршал Роммель станет преемником Рундштедта в командовании на Западе. К их удивлению, новым главнокомандующим вооруженными силами на Западе стал фельдмаршал Гюнтер фон Клюге.
Недоверие Гитлера к Роммелю стало слишком сильным.
Гюнтер фон Клюге был артиллерийским офицером, побывавшим на всех постах в Генеральном штабе. Он отличился в кампании 1940 года на посту командира 4-й армии. Под его командованием Роммель вел дивизию «Фантом» в знаменитом наступлении к побережью. Клюге проявил себя как мастер импровизации, продемонстрировав силу воли в качестве командующего группой армий «Центр» на русском фронте. Он был благоразумным, энергичным, храбрым и требовательным к себе, но склонен к позерству. В войсках его прозвали Хитроумный Ганс. Он был безжалостен, требуя от подчиненных полной отдачи. Холодные глаза на лице с резкими чертами выражали чувство непримиримости. В разговорах личного характера он выказывал сильную любовь к природе и огромный интерес к военным дисциплинам и современной истории. Он не соглашался с Гитлером и все же чувствовал себя связанным с ним; наверное, находился под влиянием чувства обязанности за особые почести и награды, которые получал от Гитлера.
Он оправился после автокатастрофы, случившейся зимой 1943/44 года, когда его автомобиль перевернулся на шоссе Минск – Смоленск. Выглядел свежим и энергичным. Клюге только что провел две недели в Берхтесгадене, где Гитлер проинструктировал его по поводу новой задачи и убедил в том, что провалы на Западе стали результатом плохого руководства, ошибок и упущений, допущенных воюющими армиями.
Оба фельдмаршала довольно холодно встретились, когда Клюге ближе к вечеру 5 июля прибыл в Ла-Рош-Гюйон. Во время дискуссии в оружейном зале замка Клюге указал, что отзыв фельдмаршала фон Рундштедта был очевидным признаком недовольства Гитлера руководством на Западе. Сам Роммель не пользовался абсолютным доверием фюрера. У Верховного командования складывалось впечатление, что теперь, как и в Африке, Роммель слишком легко попадал под влияние «якобы подавляющего воздействия оружия противника» и был слишком склонен к пессимизму. Роммель также каждый день проявлял упрямство и не выполнял распоряжения фюрера.
«Фельдмаршал Роммель, – заключил Клюге, – даже вы должны теперь подчиняться безоговорочно. Это добрый совет, который я вам даю».
Несогласие в оценке привело к жаркому спору между двумя фельдмаршалами – ситуации, во время которой Роммель неоднократно и настойчиво говорил Клюге, чтобы тот сделал собственные выводы из требований конкретного момента. Роммель на повышенных тонах протестовал против несправедливой критики со стороны Гитлера и Верховного командования. Атмосфера разговора настолько накалилась, что Клюге велел начальнику штаба и оперативным офицерам (IA) группы армий покинуть помещение.
Роммель потребовал, чтобы новый главнокомандующий немедленно взял назад свои обвинения, а потом в письменной форме известил об этом Верховное командование вооруженными силами. Роммель установил срок, к которому должно было быть удовлетворено его требование. Он посоветовал Клюге не принимать решения, не посовещавшись со своими войсковыми командирами и солдатами и не побывав с инспекцией на фронте.
Они не могли справиться с чувством глубокой обиды друг на друга. После этого совещания Клюге не вдавался в общую ситуацию, а Роммелю было тяжело осознавать, что Клюге более не склонен обсуждать жгучий вопрос о том, как спасти рейх от уничтожения. Роммель владел конфиденциальной информацией, которая привела его к справедливому заключению, что Клюге годами контактировал с оппозиционными силами в Германии. Теперь он предстал глашатаем Гитлера и говорил в духе Берхтесгадена, не имея информации из первых рук о положении на фронте.
Следуя маршруту, подготовленному группой армий, Клюге начиная с 6 июля в течение двух дней ездил с инспекцией и говорил со всеми попадавшимися ему командирами и солдатами. Савл превратился в Павла. Под давлением неоспоримых фактов и проясняющих ситуацию мнений всех командиров ему пришлось осознать: Роммель был прав, говоря о том, что Клюге был временно ослеплен обманчивыми высказываниями Гитлера.
Клюге взял обратно все обвинения, оправдывая свое поведение тем, что Гитлер и Кейтель дезинформировали его. Он понял, что Гитлер не хочет видеть истинную ситуацию, несмотря на все донесения, телефонные звонки и личные беседы. Гитлер жил в мире грез, а когда грезы улетучивались, искал козлов отпущения.
Оберст-лейтенант резерва доктор фон Хофакер прибыл в Ла-Рош-Гюйон 9 июля по указанию военного губернатора Франции генерала фон Штюльпнагеля. Хофакер был сыном командующего Вюртембергского корпуса в Италии в Первую мировую войну, под командованием которого Роммель получил свой орден «За заслуги» за штурм горы Матажюр. Полковник фон Хофакер был также двоюродным братом полковника графа Клауса фон Штауффенберга, члена Генерального штаба, который поставил в известность начальника штаба группы армий «Б» о своем предстоящем визите от имени генерала Бека. Однако события 20 июля сделали этот визит невозможным. Цезарь фон Хофакер, энтузиаст, с талантом политика и редким даром убеждения, до войны занимал в Берлине высокий пост в сталелитейной промышленности, а в последние годы стал самым доверенным штабным офицером Штюльпнагеля. Вместе с ним работал доктор Макс Хорст, доверенное лицо Штюльпнагеля. Хофакер должен был формировать окончательное мнение о положении на фронте для Бека и Штауффенберга. Он представил хорошо известный меморандум, содержавший точку зрения военного губернатора, в котором призывал к незамедлительным и решительным действиям ввиду сложившейся военной и политической ситуации, заканчивая призывом всех сил Сопротивления к фельдмаршалу сразу начать действовать независимо с тем, чтобы покончить с войной на Западе. Это был откровенный призыв к мятежу, и он совпадал с точкой зрения заговорщиков в Берлине о том, что союзники никогда не пойдут на переговоры с Гитлером и его когортой – Герингом, Гиммлером или Риббентропом. Предлагалось одновременно отмежеваться от того, что называлось национал-социалистическая система. Меморандум делал акцент на вопросе, поднимавшемся Роммелем во время более ранних дискуссий о том, что бомбардировки противника следует прекратить для того, чтобы дать Германии моральную и экономическую передышку. Хофакер спрашивал, как долго можно удерживать Германский фронт на Западе. Решения Берлина существенно повлияют на ответ на этот вопрос. Ответ, который давал Роммель, был столь же прямым: «Самое большее от четырнадцати дней до трех недель. Потом можно ожидать прорыва. У нас нет дополнительных сил, которые можно было бы бросить в бой».
Хофакер должен был доложить фельдмаршалу фон Клюге, а затем ехать в Берлин, чтобы кратко проинформировать генерала Бека и других, примкнувших к силам Сопротивления, и скоординировать планы свержения национал-социалистического строя. Он должен был снова докладывать Роммелю после 15 июля.
Попытка технически реализовать возможность приостановления военных действий для того, чтобы пересечь линию фронта и вступить в переговоры с противником, была в эти дни предпринята генералом бароном фон Люттвицем в секторе 2-й танковой дивизии. Командование союзников предложило по радио произвести обмен женского медицинского персонала и службы связи, захваченного в Шербуре, на нескольких тяжелораненых солдат союзных войск в месте, указанном союзниками. В течение двух часов локального перемирия был совершен этот акт гуманизма. Гитлер, узнав об этом, пришел в бешенство и впал в подозрительность.
Фельдмаршал фон Клюге вернулся в Ла-Рош-Гюйон 12 июля. Они с Роммелем обсудили тактические действия и операции и пришли к полному согласию по военным проблемам.
Клюге попросил сделать окончательную оценку того, как долго может быть удерживаем фронт тающими силами воюющих частей, не имеющих за собой никаких резервов. Роммель согласился, что армейских руководителей и большинство командующих корпусами следует попросить высказать свое мнение. Он предложил, чтобы их ответы были направлены Гитлеру вместе с ультиматумом. Он рассказал, что, по его мнению, следует сделать, если Гитлер, как и ожидается, отвергнет их требования. Он сообщил Клюге о миссии Хофакера, который скоро вернется с новостями из Берлина. Генерал-квартирмейстер должен был через несколько дней докладывать о ситуации на русском фронте и в штабах армий.
Клюге внимательно выслушал Роммеля, потом объявил, что в принципе согласен с его идеями и примет окончательное решение в зависимости от донесений, которые будут поступать от боевых командиров. Роммель дал указание начальнику штаба сообщить о его намерениях и о его беседах с Клюге генералу фон Штюльпнагелю. Нужно было обратить внимание Штюльпнагеля на то, что Роммель был готов при любых обстоятельствах начать действовать, даже если Клюге не решится принять участие. Генерал Шпейдель посетил Штюльпнагеля в Париже под вечер 13 июля. Военный губернатор только что получил известие об аресте Лейшнера и Лебера, лидеров социал-демократов из сил Сопротивления в Берлине. Ощущалась необходимость в быстрых действиях. Штюльпнагель предложил ничего не предпринимать до возвращения Хофакера. Военный губернатор завершил подготовку к перевороту в находившемся под его командованием районе.
Фельдмаршал Роммель ездил на фронт 13, 14 и 15 июля и разговаривал со всеми своими командирами, в том числе с командирами СС Зеппом Дитрихом и Хауссером, донесения которых о ситуации на фронте выглядели особенно тревожными. Они были совершенно откровенны, и Роммель не предвидел никаких трудностей со своими войсками СС, если бы решил действовать на Западе независимо. Генерал, командовавший I танковым корпусом СС, а позднее ставший командующим 5-й танковой армией, группенфюрер СС Дитрих во время посещения Ла-Рош-Гюйон выразил как Роммелю, так и его начальнику штаба недовольство руководством фюрера. От потребовал полномочий действовать независимо в случае прорыва фронта. Части СС, которые вели бои с врагом и храбро сражались, жестко контролировались своим командиром. Справедливости ради следует сказать о боевых частях СС, что совсем не отождествляли себя с подразделениями секретной полиции своих собственных СС. Им были чужды методы их работы.
Военный губернатор полагал, что в случае необходимости сможет устранить секретную службу во Франции и в Париже без особых проблем.
Роммель вернулся с фронта, погруженный в свои мысли и взволнованный. Он говорил с солдатами на передовой, и они подтвердили и дополнили ту картину, которую нарисовали командующие армиями и боевые генералы. Повсюду ему задавали тревожные вопросы, не смогут ли в последний час изменить ситуацию быстрые и независимые действия вышестоящих командующих. Фельдмаршал давал разъяснения там, где они требовались, и вернулся, укрепившись в уверенности, что солдаты и офицеры всех рангов целиком верят ему как руководителю.
Все прочие возможности донести правду до Гитлера оказались исчерпаны. Вместо военной поддержки, обещанной Гитлером, были лишь мелочные придирки и злобное подозрение. Продолжали сыпаться дилетантские распоряжения из Баварии и Восточной Пруссии. Роммель еще раз направил послание Гитлеру, на этот раз в форме очевидного ультиматума. Он был направлен Гитлеру 15 июля в виде трехстраничного меморандума по военному телетайпу через главнокомандующего войсками на Западе. Его текст был примерно следующего содержания.
Положение в Нормандии становится день ото дня все сложнее. Близится кризис.
Из-за ожесточенности сражений, непомерно огромного числа боевой техники, особенно артиллерии и бронетанковой техники, брошенной в бой противником, а также в результате эффективных действий его военно-воздушных сил, которые преобладают над районом боевых действий, не имея соперника, наши потери настолько велики, что боевая мощь наших дивизий быстро слабеет. Пополнения из Германии редки, а транспортные трудности неделями не дают им попасть на фронт. Пополнение составило лишь 6000 человек, по сравнению с потерями в 97 000, из которых 2360 из офицерского состава (28 генералов и 354 кадровых офицера) – в среднем потери составляли от 2500 до 3000 человек в день. Материальные потери на поле боя чрезвычайно велики, и восполнить возможно не более чем малую их часть. Уничтожено 225 танков, только 17 получено взамен. Новоприбывшие дивизии не имеют боевого опыта, не хватает артиллерии, бронебойного и противотанкового оружия ближнего боя. Они не в состоянии успешно противостоять жестоким атакам после многочасового артобстрела и бомбежки с воздуха. Как доказали боевые действия, даже самые храбро сражавшиеся боевые части бывали полностью разгромлены в результате таких атак.
Складывается настолько трудная ситуация со снабжением в результате разрушения системы железных дорог и бомбежек шоссейных и грунтовых дорог на расстоянии до 100 миль за линией фронта, что могут быть доставлены только предметы самой первой необходимости. Артиллерийские и минометные боеприпасы приходится расходовать с максимальной экономией.
Нет сколь-нибудь значительных подкреплений, которые можно было бы бросить на нормандский фронт. День за днем высаживаются все новые силы противника, и масса боевой техники выгружается на берег. Наши военно-воздушные силы не беспокоят линии снабжения противника. Натиск противника все нарастает.
Таким образом, следует ожидать, что союзникам удастся в короткое время – от 14 дней до трех недель – прорвать наши слабые рубежи, особенно на фронте 7-й армии, и продвинуться далеко в глубь Франции. Последствия этого непредсказуемы.
Войска героически сражаются повсюду, но неравная борьба близится к концу.
Фельдмаршал закончил послание собственноручным постскриптумом, написанным от руки: «Считаю своим долгом просить Вас незамедлительно сделать политические выводы. Вижу свой долг как главнокомандующего группой армий заявить об этом со всей определенностью. Роммель, фельдмаршал».
Слово «политические» было опущено, когда послание передавалось по телеграфу, так что слово «выводы» могло включать в себя как военные, так и политические вопросы.
Употребление слова «политические» могло бы стать своего рода красной тряпкой перед носом Гитлера и вызвало бы бесполезный гнев вместо здравых раздумий, и войска стали бы объектом нового безрассудного приказа, отданного в гневе. Фельдмаршал фон Клюге, отправляя послание, указал, что полностью согласен с мнением Роммеля и его требованиями. (Оригинальную копию этой телеграммы с постскриптумом Роммеля и заметками на полях пришлось уничтожить позднее, когда начальник штаба группы армий был арестован.)
Фельдмаршал в последний раз возвысил голос предостережения. Он сказал после отправки ультиматума: «Я дал ему последний шанс. Если он им не воспользуется, мы будем действовать».
Прекрасные города Германии, родина, которую он любил, пока еще большей частью оставались не разрушенными войной. Большая часть немецких провинций была еще не захвачена «штормом». Ненужные жертвы, которые никто не мог оправдать, гибель многих тысяч людей всех национальностей, ужас смертельной битвы на земле Германии были все еще отвратимы.
Эрвин Роммель ясно понимал, во что выльются последствия его решения действовать независимо, и у него не было иллюзий об условиях мира. Они будут жесткими и тяжелыми. Он надеялся на достаточную степень государственной проницательности, психологической мудрости и политического расчета в планах союзников. Он не ожидал сочувствия и ему подобных эмоций, но полагался на осознанное понимание великих держав.
Роммель говорил обо всем этом поздно вечером 15 июля с вице-адмиралом Руге и начальником штаба. В тот вечер ему придавало сил утешительное чувство доверия, столь редко его посещавшее в течение этих недель, когда он ощущал тяжелый груз на своих плечах. Он искал и находил поддержку этому чувству, глядя на вечные звезды.
Но в последующие дни всем тем, кто разделял его мнение, предстояло увидеть, что непостижимая высшая сила, в руке которой судьба человека, следовала своему собственному предначертанию. Не предполагалось никакого свершения во имя освобождения.
Кризис в районе Кана нарастал день ото дня, глубокие прорывы противника ликвидировались с трудом и за счет героического самопожертвования. Решающий прорыв союзников к Парижу был неизбежен.
Утром 17 июля фельдмаршал поехал на опасный участок фронта, чтобы лично ознакомиться с ситуацией, восстановить порядок и ободрить измотанные войска. Он подозвал нескольких командиров и рассказал им о своих требованиях к Гитлеру и о том, что, как он ожидает, произойдет потом. В связи с телефонным звонком его начальника штаба Роммель решил вернуться раньше, чем первоначально планировал. Однако локальный кризис в боевых действиях сделал его присутствие необходимым. Он поехал в штаб 1-го танкового корпуса и встретился с Зеппом Дитрихом. Он отбыл оттуда в 4.00 вечера, чтобы к ночи вернуться в Ла-Рош-Гюйон. На дороге между Ливаро и Вимутье, близ вотчины Монтгомери, вражеский истребитель заметил штабной автомобиль, который, как всегда, шел без сопровождения. Летчики понятия не имели, что преследуют самого выдающегося человека на Западном фронте, того, кто лелеял единственную надежду на то, чтобы спасти Германию. И прежде чем автомобиль успел уйти под укрытие рощи черных тополей, самолет спикировал на него, поливая огнем пулеметных очередей. Водитель был убит, а фельдмаршал ранен настолько серьезно, что поначалу его тоже сочли умершим.
Фактически Роммель был устранен в тот самый час, когда армия и народ больше всего в нем нуждались. Все те, кому требовалась его помощь, чтобы найти дорогу в новый и более счастливый мир, остро почувствовали, что лишились надежды и опоры.
Эрнст Юнгер писал об этом моменте следующее:
«Удар, который обрушился на Роммеля на дороге Ливаро 17 июля 1944 года, лишил нас единственного достаточно сильного человека, способного взвалить на себя ужасный груз войны и одновременно гражданской войны, единственного человека, достаточно целеустремленного для того, чтобы противостоять ужасной глупости лидеров Германии. Это было предзнаменование, имевшее только одно объяснение».
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.