Текст книги "Кир Великий. Первый монарх"

ТАЙНА ИСТОКОВ

Поиски первообразов Парсагард неизбежно ведут к исследованию маршрута перемещения иранских племен и их природы. «Племя кочевых или полукочевых всадников, – резюмирует Генри Франкфорт, – взяло на себя заботу о цивилизованном мире и не разрушило цивилизацию, а расширило ее».

Где-то на этом маршруте, до сих пор неизвестном – от северо-восточной части Каспийского моря на юг по его берегам к нагорьям Аншана, – персы соприкоснулись с искусством других народов и каким-то образом сформировали собственные образцы. Теперь очевидно, что в этом они были очень консервативны; раз установив образец, они его придерживались, как придерживались своего отношения к жизни вообще. Говоря о пестром составе ремесленников и разнообразных материалах, перечисленных Дарием в надписи на шушанском дворце, Франкфорт замечает:

«Поразительно, что эта пестрая толпа создала оригинальный и гармоничный монумент. Архитектурный и скульптурный стили обладают единством и индивидуальностью в такой степени, которая не была достигнута, например, в Финикии. Пронизывающий дух и сам замысел строений и рельефов ничуть не изменился со времен правления Дария I вплоть до поражения Дария III от Александра [331]. И этот дух – да и замысел тоже – были персидскими».

Дорога персов начиналась в степях северных кочевников. И неминуемо их первые художественные произведения ограничивались принадлежностями странствующих всадников – топоры, конская упряжь, ковры и нательные украшения. Эти украшения были выполнены в скифском, или «анималистском», стиле. Херцфельд проследил сходство в персидских рисунках – особенно изображающих лежащего оленя – с рисунками уроженцев таких дальних мест, как берега Енисея. Недавние раскопки скифских курганов в Пасирике показали, что вблизи истоков Оби были обнаружены ковры, сотканные в персидской манере. Древние греческие купцы разыскивали эти скифско-персидские ворсистые ковры. Очень давно скифы, жившие севернее Черного моря (в Травяном море Кира), нуждались в одном изделии греческих ремесленников – боевом шлеме. Несколько таких шлемов, вероятно, были на них, когда они нападали на Кира.

Херцфельд находит происхождение украшенной колоннами архитектуры Ахеменидов не в имитации египетских храмов с колоннами, а в деревянных домах иранских предков на севере. Бесспорно, направляющиеся на юг персы несколько веков близко соприкасались с мидянами, родственными им арийцами. Но археологи до сих пор почти ничего не нашли из мидийских произведений искусства, сохранившихся в их горных твердынях. Были обнаружены лишь несколько гробниц в скалах, охраняемых фигурами кочевников, выполненными плоско-выпуклым рельефом. Вероятно, мидянам недоставало творческого воображения персов.

(Попав под чары брошенных Парсагард, автор этой книги проехал по всей дороге вероятного иранского переселения: через горы Курдистана на север и вокруг Каспийского моря. На этой дороге многие следы двадцати пяти веков цивилизации исчезли в земле. Они разбросаны среди неизвестных могил и ушедших под землю городов, погребены под земляными курганами.) Однако то здесь, то там земля открывает старые тайны. Примерно тридцать лет назад из могил, раскопанных членами местного рода, на свет явились бронзовые изделия Луристана. По типу они принадлежали кочевникам: оружие, конские удила и другие небольшие, легко перевозимые предметы. Они озадачили западных ученых, поскольку представляли зрелое искусство, близкое к скифскому анимализму, хотя и с заметным влиянием Вавилона. Зачем искусные мастера, жившие далеко в горах, сделали такие вещи – не позже, чем в 1200 году до н. э. – для заказчиков-кочевников?

Затем в 1947 году пришло время находки «сокровища Зивие». Это было собрание золотых и драгоценных предметов, очевидно спрятанных в землю рядом с деревней Саккиз и так и не выкопанных. Название деревни, конечно, происходило от слова «сакай», или скиф. И в этом случае археологи столкнулись с искусным исполнением ассирийских рисунков с использованием мотивов скифского, а также персидского анимализма. Сокровище Зивие показало нам поперечный разрез предметов, не имевших, казалось бы, никакой связи между собой. Было ли это случайное собрание различных ценностей и изделий неизвестных мастеров? Франкфорт считает, что в этом случае и в находках Луристана мы встретились с высококвалифицированными работами, которые были сделаны мастерами из кочевых племен, вероятно, завоевателями-арийцами – или скифами, или персами. Но тогда к югу от Каспия, в неисследованных горах в абсолютно неясные времена между 1200-м и 700 годом до н. э., должна была существовать цивилизация довольно высокого уровня развития. И наши персы примерно в эпоху своих легендарных Ахеменидов должны были познакомиться с «каспийской» культурой, совершенно не отраженной в истории.

Десятью годами позже, в 1958 году, эта недостающая связь обнаружилась. В руинах окруженного стеной города-государства в Хазанлу, у берегов озера Урмия к юго-западу от Каспийского моря, была выкопана золотая чаша. Жители этого места, как оказалось, принадлежали к горному народу манна и были похоронены там в IX веке до н. э. Сама золотая чаша, очевидно, принадлежала или к сокровищам некоего храма, или неизвестному царю манна. Ее украшения представляли собой смесь различных на вид стилей: показывали ехавшую на льве богиню с ассирийскими символами, бога, возникающего, по каспийской легенде, из горы, и львов того же вида, что в Зивие или Персеполе.

Значит, эти манна, работники по металлу, учились у ассирийцев и других мастеров, но создали собственный художественный стиль.

Поэтому, когда вскоре после этого на нагорные пастбища Аншанвея прибыли персы, им не требовалось заимствовать стили Шушана, Вавилона или Ниневии Ашшурбанипала. Тогда в горах существовала культура, и по ее образу персы создали собственное искусство.

КИР И АЛЕКСАНДР

Без Кира не мог появиться Александр.

Покоряя империю Ахеменидов, Александр обладал определенными преимуществами: в его распоряжении был механизм сильной македонской армии, советы Пармениона и других опытных полководцев, не говоря уже о наставничестве Аристотеля. База для господства в Греции была создана его отцом Филиппом.

Великий македонец доверял генералитету и умению воевать своей фаланги и элитной кавалерии. Уступая Ахеменидам в умении управлять государством, он часто вступал в кровавые конфликты и прибегал к упорным осадам, например в случае с Тиром и на территории Индии. Знаменитое сожжение им Персеполя, по всей видимости, было непреднамеренным. Как и Кир, он столкнулся с беспощадными скифскими племенами за Сырдарьей, но смог выжить в этой стычке. Он распространил пределы своей империи далеко на восток, за Инд. Однако, когда дело дошло до организации Македонской империи, он потерпел неудачу там, где Кир преуспел. Правление Ахеменидов длилось два полных века, пока сын Филиппа не низверг их. Оно не пережило Александра.

Фактически Александр стремился продолжить это правление, создав евразийское государство, которым руководили бы македонцы и персы, он даже прибегал к поспешным массовым бракам своих военачальников и персидских женщин. В большей степени он чувствовал себя дома среди иранских арийцев, чем в Египте или в Вавилоне, хотя этот древний город пытался сделать своей столицей. Родство между западными и восточными арийцами было очевидно через два века, после того как Кир был положен в гробницу в Парсагардах. Александр отдал дань уважения этой гробнице и наказал мародеров, проникших в нее во время его отсутствия. Он обнаружил, что маги продолжают нести караул рядом, в домике на берегу реки.

Говорят, что греческая культура впервые проникла на Восток с победоносным Македонским, но это слишком легкомысленное утверждение. Эллинизация берегов Азии продолжалась уже довольно давно, и греки владели такими торговыми портами, как Навкратис на Ниле и Танаис в устье Дона. Между Грецией в Европе и Анатолийским побережьем, с тех пор как Агамемнон повел своих налетчиков против Трои, наблюдались людские приливы и отливы, как на запад, так и на восток. После персидских войн V века до н. э. греческие гости пробрались до самого Шушана. Геродот и Эсхил отдали дань уважения величию, а также упадку народа Великого царя. (Геродот рассказывает, что персы научились гомосексуализму у греков.) В чем действительно состоит заслуга Александра, так это в открытии ворот для человечества. Он сломал барьеры между миром Средиземноморья и Индией, принес греческое влияние парфянам, основал греческое государство в Бактрии, разбросав семена эллинского искусства вплоть до Гандхары. Эффект этого решительного слияния народов, языков и мысли с тех пор никогда не прекращал своего действия. Следы зороастрийской мысли и арамейской речи проявлялись во владениях Чандрагупты, а сокровища Ахеменидов достигли далекого пересечения дорог в Таксиле.

Но этот поток имел два направления. Почти ничего обычно не говорится о том, что пришло после Александра из Персии на Запад. Концепция золотой дороги в Самарканд могла возникнуть тогда, когда богатства из далеких Китая и Туркестана стали прибывать в Александрию на Ниле. Приемы восточной архитектуры применялись при строительстве Рима; бронзовые и глазурованные изделия проникли в западные страны и были освоены ремесленниками, а с культом Митры пришли таинственные верования, нарушившие самообладание Рима. Когда римское правление искало последнего прибежища в Византии на Босфоре, его двор имитировал церемониал персидской ападаны – гораздо более сложный, чем во времена Кира.

Великий царь, оставшийся в человеческой памяти, был не македонцем, а персом.

СВИДЕТЕЛЬСТВО КСЕНОФОНТА

Ксенофонт, знатный афинский гражданин, мог быть учеником Сократа, который спас ему жизнь в одном из сражений. Наверное, он был способным политиком и, несомненно, острым наблюдателем. Отправившись в Азию с греческими наемниками, служившими Киру-младшему, он случайно стал начальником отряда наемных воинов и хорошо справился с задачей привести их обратно к Эвксинскому морю. Он подробно описал этот «Анабасис», то есть «Обратный путь», и его произведение стало знаменито. В нем рассказывается об отступлении десяти тысяч воинов в 401 году до н, э., когда приближался конец правления династии Ахеменидов, но до прихода Александра еще было далеко.

Пробиваясь с боями через пустыни и горы, покоренные Киром, Ксенофонт попал под чары легенд о первом Ахемениде. Как и Геродот, чье путешествие было легче, Ксенофонт собирал по дороге истории, которые все больше пробуждали в нем любопытство к этой личности и особенно к воспитанию знаменитого Кира, совершенно не соответствовавшего образцам греческой жизни, известной этому солдату-писателю.

«Всей его огромной империей, – замечает Ксенофонт, – правили ум и воля одного человека, Кира. Его подданные чувствовали с его стороны заботу и опеку, словно были его детьми, и чтили его, как отца».

Вслед за этим Ксенофонт, сын Гиллуса, написал другую книгу – гораздо менее известную, чем «Анабасис», – которую он назвал «Киропедия, или Воспитание Кира». В ней он попытался воссоздать жизнь и воспитание Ахеменида, ставшего для Ксенофонта кем-то вроде героя. У него было мало фактов, которыми он мог воспользоваться, и афинский воин в действительности нарисовал портрет молодого грека в азиатской обстановке. (Его книгу часто называют первым документальным историческим романом.) Все-таки он побывал кое-где на территории Кира, встречался со многими жившими там людьми и видоизменил свои эллинские образы несколькими фактами из жизни Ахеменида. Он хорошо изобразил армян и другие горные народы; он понял личности нескольких женщин и смог получить ясное представление о целях Кира и двигавших им силах. Многие его эпизоды были использованы в этой книге. Оказалось, что солдат Ксенофонт как репортер гораздо лучше историка Геродота, но и в наше время такое случается нередко.

В эпилоге Ксенофонт не отказывает себе в кратком редакционном размышлении о том, насколько ухудшилась жизнь персов, с которыми он сталкивался – примерно через шесть поколений после Кира, – по сравнению с нормами, существовавшими при первом Ахемениде. Эти строки проливают некоторый свет на строгость жизни при Кире. Однако стоит отметить, что Ксенофонт мог быть пристрастен.

«Прежде почитались лишь люди, рисковавшие жизнью, особенно ради царя. Но теперь какой-нибудь Митрадат или Ариобарзан… награждается величайшими почестями, если доставит царю хоть какую-нибудь выгоду.

И о телах своих они не заботятся так, как раньше, когда им не положено было плевать и сморкаться. Тогда они укрепляли себя трудом до пота. Но теперь все это вышло из моды.

Кроме того, поначалу у них существовало правило принимать пищу один раз в день. Сейчас это правило сохраняется, но приступают они к еде рано, в завтрак, а заканчивают, когда решаются идти спать. Точно так же когда-то они воздерживались от еды и питья, находясь на марше, но теперь их переходы стали столь коротки, что никто уже не удивляется подобной умеренности.

В прежние времена они часто ходили на охоту, и преследование зверя позволяло упражняться и людям и коням. Однако с тех пор как Артаксекс [вероятно, Артаксеркс II Мнемон, 404 год до н. э.] и все его придворные стали падки до вина, старый обычай начал забываться.

До сих пор принято воспитывать мальчиков при дворе, но прекрасные наездники больше не появляются, поскольку негде теперь юноше показать свое мастерство. Раньше еще было соображение, что дети персов должны слушать, как судьи выносят решения, и учиться справедливости, но теперь все изменилось с точностью до наоборот. Детям достаточно посмотреть, у кого из спорящих толще кошелек, чтобы понять, кто выиграет дело. Раньше детям преподавали все о растениях, и они могли распознавать ядовитые травы, но теперь молодое поколение само интересуется ядами, чтобы применять их против других.

Во времена Кира персы старались ограничивать себя во всем, и только от мидян узнали о манере одеваться и некоторых других привлекательных сторонах жизни. Сегодня они лелеют индийскую изнеженность. Их больше не устраивают хорошие простыни и покрывала на ложе, они должны и под ножки своей кровати постелить толстый ковер. Зимой они носят одежду с длинными рукавами и перчатки. Им не довольно тени дерева или скалы, рядом с ними постоянно должны находиться слуги, создающие искусственную защиту от солнца.

Прежде нельзя было встретить ни одного перга, идущего пешком, ведь они должны были безупречно держаться на лошади. Нынче они кладут на коня еще больше покрывал, чем себе на ложе.

В минувшие дни владельцы поместий должны шли направлять своих слуг в армию, и несущие вдали от дома службу воины получали регулярное жалованье. Теперь персидские вельможи придумали новый вид кавалерии, чтобы вытягивать плату а прислугу, поваров, пекарей, банщиков и массажистов».

Свое сравнение Ксенофонт заканчивает резкой критикой морали современного ему персидского воинства. Он считает, что Кир тренировал бойцов для борьбы с врагом и соответственно их вознаграждал. «Нынешние генералы тешат себя надеждой, что нетренированные люди будут служить так же, как тренированные. Теперь ни один из них не выходит на битву без помощи эллинов… В наши дни персы менее религиозны, менее послушны долгу перед своими соплеменниками, менее справедливы к другим людям, менее отважны на войне. Если же кто сомневается в моих словах, пусть он сам изучит их поступки».

Послесловие автора

Хотя мир первого Ахеменида не так далек от нас, как Луна доктора Айлиффа, все-таки это пробел в истории. Эта книга, соответственно, не научный труд по истории и не исторический роман. Чтобы написать роман, нужно знать мизансцены. Автор может сочинить интересные ситуации для своих персонажей, но не сможет абсолютно правильно придумать одежду, которую они надевают по утрам, часы, по которым они определяют время, и привычные для них повседневные занятия, если только эти персонажи не жители Утопии или не гиперборейцы.

Эта книга представляет собой попытку в воображении вернуться в мир Кира, на двадцать пять веков назад. Она не придумана, а составлена из известных фрагментов и открытий, ключевых для природы этого народа. Кир изображен таким, каким мог быть сын мелкого царька Аншана. Легенда, конечно, очень быстро наделила его тайной рождения, сообщив, что его матерью на самом деле была Мандана, царственная дочь Астиага; что ребенка переправили к пастухам – избитая история древних рассказчиков, – чтобы те с ним покончили, но честные крестьяне сберегли ему жизнь, и впоследствии его происхождение благополучно было установлено. Геродот вводит в легенду фигуру Гарпага и добавляет еще один «бородатый» анекдот о полководце, которому, обманутому злым царем, невольно пришлось съесть мясо своего убитого сына. В таком смешении легенд может быть лишь очень незначительная правдивая основа.

Все основные персонажи этой книги существовали. Некоторые второстепенные персонажи, например Виштаспа, изображены на основании довольно устойчивых легенд. Несколько еще менее значимых имен, таких, как «Амитис» и «Абрадат», взяты у Ксенофонта, который мог о них слышать. Имена появляются в наиболее знакомых формах и могут иметь латинское, греческое или клинописное древнееврейско-арамейское происхождение. Однако близким к Киру иранцам и представителям других народов я пытался давать имена так, как они произносились в то время, без лингвистических окончаний – «Губару» вместо греческого варианта «Гобрий». Само слово «Персия», конечно, происходит от греческого названия для первоначального «Парса» или «Парсуаш». Так же и географические названия на родине Кира – например, Каспийское море называется Гирканским. Кир и его сторонники фактически исследовали очень много новых для себя территорий и придумывали для них описательные названия: Голубые горы, Горькие воды или Травяное море, как с незапамятных времен поступали и другие путешественники. Основным ориентирам, например Тигру и Евфрату, даны современные названия. Расстояния исчисляются в милях, но часто даются как было принято, во времени перехода на это расстояние, пешком или верхом. Новый год в Персии и Вавилоне празднуется, разумеется, в день весеннего равноденствия, примерно 20 марта. В Персии это до сих пор так.

Помните, что мы имеем дело с доисторической эпохой. Все подтвержденные исторические даты, связанные с Киром, включая знаменитый цилиндр, с описаниями могут поместиться на шести страницах, не более. На этих страницах можно довольно легко проследить за Киром, когда он приближается к Сардам или Вавилону, но, отъезжая восточнее Вавилона, он исчезает практически полностью. Кроме того, эти легенды за двадцать пять веков резко преобразились. Слова Ездры и Исайи дошли до нас со страниц Ветхого Завета, зороастрийские молитвы сохранились в более поздних Гатах; Геродот наблюдал Персидскую империю в период упадка примерно в то же время (как и Ктесий, Диодор, Сикулий и Плутарх после него). Страбон, однако, наряду со своими географическими сведениями дает много подробностей о более древних обычаях. В персидской эпопее о царях «Шахнаме» среди мифов о сотворении мира, подвигах Джамшида в конфликте между Ираном и Тураном Кир вообще отсутствует. По иронии судьбы наиболее полно открыли реального Кира археологи, обнаружившие так много следов эпохи Ахеменидов. Никогда не забуду тех часов, которые мы провели в дискуссии с покойным Эрнстом Херцфельдом, работая в Персеполе, и дней с Джорджем Камероном в горах Мидии.

Я также благодарен мудрым и терпимым замечаниям Джона Розенфилда об этом послесловии.

По случайности во время Второй мировой войны меня послали на территорию между современными Турцией и Афганистаном, составлявшую когда-то центр империи Ахеменидов. В ту пору археологические раскопки были доступны для любого исследователя, и они направили меня в музеи Багдада и Тегерана и их превосходные библиотеки, где я провел долгие счастливые часы в свободных исследованиях. В эти три года у меня возникло желание воссоздать жизнь Кира по разнообразным находкам археологов.

Но во времена Кира эти «источники» не могли быть сопоставлены и не могли содержать отличающуюся от других точку зрения на события. Когда Кир был царьком Аншана, арийские поэты воспевали реальные для них традиции; из мечты о спасении возникали зороастрийские гимны; Исайя выражал неугасающую надежду освободить свой томящийся в плену народ; все остальные малоизвестные народы жили и страдали или праздновали победы. Тогда не было ни Востока, ни Запада, а слова «Европа» и «Азия» еще не были придуманы. Предубеждение против всего, что восточнее Афин, не существовало до того дня, когда великому детективу Шерлоку Холмсу потребовалось напомнить читателям: «В Хафизе столько же смысла, сколько в Горации».