Текст книги "К западу от Эдема. Зима в Эдеме. Возвращение в Эдем"

На пятый день путь пошел на подъем, с запада задувал прохладный и сухой ветер. Охотники саммада Хар-Хаволы принюхивались и радостно хохотали: эта часть мира была им родной. Они взволнованно переговаривались, показывали друг другу знакомые приметы, старались забежать вперед саммадов и медленно выступающих мастодонтов. Херилак не разделял их радости: по следам было отлично видно, что охота здесь скверная. Несколько раз он заметил, что и другие тану проходили этим путем: однажды зола в кострище оказалась теплой. Но охотников не встречали: они явно держались подальше от столь многочисленного и сильного отряда.

Тропа уводила их все дальше в горы, которые становились все выше. Дни были теплыми, солнце пекло, но по ночам все закутывались в шкуры. Однажды на заре Хар-Хавола с радостным криком показал на солнце, поднимавшееся из-за снежных пиков на горизонте. Эти снежные горы им и предстояло одолеть.

Каждый день уводящая к перевалам тропа поднималась все выше и выше, и наконец скалы преградили людям путь. Уводящая в обе стороны стена казалась неприступной. Но, подойдя к ней поближе, люди заметили речное ущелье, отлого поднимающееся к сердцу гор. По дну его мчался сердитый серый поток. И они пошли вдоль речушки, следуя за ее поворотами, и предгорья исчезли из виду. Изменились и окрестности: деревьев стало меньше, остались только вечнозеленые.

Как-то днем на склоне, почти над головами, охотники заметили белых рогатых зверей, перескакивавших с камня на камень. Один из них остановился на карнизе, кося вниз большим влажным глазом, и посланная Херилаком стрела сразила его. Горный козел скатился к подножию утеса. Мех его оказался мягким и кудрявым, а зажаренное в тот же вечер мясо – жирным и просто восхитительным на вкус. Слизывая жир с пальцев, Хар-Хавола удовлетворенно бормотал:

– Только однажды приходилось мне есть горную козу. Вкусно. Их трудно выследить, они живут на высокогорье. Теперь пора подумать о корме для мастодонтов и о хворосте для костров.

– Почему? – спросил Херилак.

– Мы зашли высоко. Скоро деревья кончатся, трава станет жидкой и тощей. И станет холодно. Очень холодно.

– Значит, все необходимое придется взять с собой, – сказал Херилак. – Шатров нет, травоисы легки. Нарубим дров, нагрузим. И молодых ветвей с листьями на корм для зверей. Они не должны голодать. Там будет вода?

– Нет. Зачем она? Снега много, растопим.

И хотя еще было тепло, по утрам лужи затягивал тонкий ледок. Мастодонты недовольно ворчали, выдыхая белые клубы пара. Все жаловались, что воздух здесь жидок, старый Фракен даже задыхался, а потому перебрался на травоис.

Керрика переполняло неведомое прежде счастье. Его радовал и прозрачный воздух, и величественное безмолвие гор, и чистое небо, и скалы. Все здесь было иначе, не так, как на влажном и жарком юге, где Керрик вечно потел, где ему докучали насекомые. И почему иилане’ мало своих болот и вечного лета? Ведь они созданы, чтобы жить там, на юге. Жизнь на севере покажется им невыносимой. Холодный мир этот чужд им – так почему же не оставить его тану? Керрик, как обычно, поглядывал на небо, но ни огромных рапторов, ни других птиц, способных проследить за продвижением саммадов, не было видно. Быть может, все-таки удастся спрятаться от иилане’…

– Там самый высокий перевал, – вечером объявил Мунан, показывая вперед. – Над ним облака, идет снег. Теперь я вспоминаю, ветер дул с запада, снег шел почти все время.

– Мы не можем ждать, пока окончится снегопад, – сказал Херилак. – Мало дров, мало еды для мастодонтов. Идем вперед.

Верхней точки перевала удалось достичь лишь после целого дня непрерывных трудов. Снег был глубоким, мастодонты проламывали верхнюю корку, утопали в сугробах. Все утомились, но шаг за шагом продвигались вперед, подталкивая друг друга. Вечером саммады все еще были на склоне; им пришлось провести там бессонную ночь под тревожные крики недовольных животных. Разжечь костер было негде, пришлось завернуться в шкуры и трястись от холода до зари. С первыми лучами солнца люди отправились в путь, понимая, что, промедлив на этом месте, они насмерть замерзнут.

Когда они миновали перевал, спускаться по крутому и скользкому склону стало еще труднее. Но корм для зверей весь вышел, и еще одной голодной ночевки в снегах мастодонты могли не пережить. И люди ползли вниз буквально на ощупь, утопая в тумане. К полудню они вышли на каменистую осыпь, усеянную глыбами разной величины, и обнаружили, что идти по ней еще трудней, чем по снегу. Лишь к сумеркам они наконец вышли из тумана и сразу же ощутили на лицах теплые лучи заходящего солнца. Внизу открывались ущелья, а вдали зеленели холмы.

Стемнело, но они остановились, только чтобы развести огонь и зажечь факелы. В неровном их свете усталые до предела саммады ковыляли вперед. И, только ощутив под ногами мягкую землю, тану поняли, что испытание завершилось. Тогда они остановились на склоне возле стремительного потока талой воды, среди густой травы. Утомленные люди валились на землю, а мастодонты, удовлетворенно повизгивая, вырывали траву большими охапками. В ту ночь даже консервированное мясо мургу казалось вкусным.

Самое тяжелое окончилось, спускаться с гор было проще, чем карабкаться по ним вверх. Скоро вокруг появились кусты, мастодонты жадно ломали ветки с листьями. Охотники радовались. С утра они заметили свежий помет горной козы и дали клятву добыть свежего мяса. Но осторожные звери убегали раньше, чем охотникам удавалось подобраться к ним на расстояние полета стрелы.

Только на следующий день на поляне среди деревьев им удалось выследить стадо низкорослых оленей. Двоих охотники успели подстрелить, прежде чем остальные разбежались. Есть можно было не только мясо оленей: сосны здесь были не такими, как по ту сторону гор, шишки их были полны сладких орехов. Горы остались позади, и будущее казалось безоблачным.

На следующий день ручей, по берегам которого спускались люди, закончился озерцом, со всех сторон окруженным скалами. На берегах были видны многочисленные следы зверей. Вода из озерца вытекала: она уходила куда-то под землю, видеть подобное тану уже приходилось.

– Вот здесь и остановимся, – произнес Херилак. – Есть вода, рядом пастбище, и охота неплохая, если только мы правильно прочитали следы. Есть ягоды, корни. Голодать не будем. А я пойду вперед с Мунаном, который был здесь, чтобы увидеть, что еще ждет нас в этих краях. С нами пойдет Керрик.

– Надо взять побольше воды в кожаных мешках, – сказал Мунан. – Дальше воды будет меньше, а в пустыне ее совсем нет.

– Так и сделаем, – ответил Херилак.

Окружающий пейзаж менялся прямо на глазах. Деревьев стало меньше, трава пожухла, повсюду виднелись усеянные грозными шипами растения. У подножия холмов на равнине трава стала реже. Здесь и деревья были колючими, часто приходилось идти по песку и мелкому гравию. Растения здесь казались высохшими и торчали далеко друг от друга. Иссушенный и неподвижный воздух… Промелькнула ящерица – и опять ничего живого вокруг.

– День был долгим и трудным, – произнес Херилак. – Остановимся здесь, это место не хуже любого другого. Так это и есть пустыня, о которой ты говорил?

Мунан кивнул:

– Она вся такая. Только больше песка. И ничего не растет, кроме этих колючек. Воды нет.

– Выступаем утром. Пустыня не беспредельна.

В пустыне было жарко и сухо, и, что бы ни говорил Херилак, она казалась бесконечной. Четыре дня от рассвета и до заката шагали тану по пескам, останавливаясь только днем, когда невозможно было идти под лучами палящего солнца. На четвертый день горы, оставшиеся за спиной, превратились в далекую туманную полосу на горизонте. А впереди была только пустыня.

На закате Херилак поднялся на невысокий пригорок и, прикрыв глаза ладонью, поглядел на запад.

– Одно и то же, – промолвил он. – Ни холмов, ни гор, ни зелени. Та же пустыня.

Керрик поднял кожаный мешок с водой:

– Последний.

– Я знаю. Утром поворачиваем назад. Дальше идти нельзя. Воды и так не хватает на последний дневной переход. Напьемся вечером, когда вернемся к горам.

– А потом? – спросил Керрик, сооружая костер из сухих веток.

– Надо подумать. Если охота будет хорошей, можно остаться у гор. Посмотрим.

Когда стемнело, вблизи заухала сова. Сон мгновенно слетел с Керрика, по коже побежал озноб. Обычная сова… не более. Ведь живут же они в этой пустыне, ловят ящериц… Просто сова.

Иилане’ просто не могут узнать о них. Ящерам не перебраться через снега на перевале. В этих краях тану могут считать себя в безопасности.

А ночью Керрику вновь приснился Алпеасак: он снова бродил среди суетливых фарги. На шее вновь был поводок, а на другом конце его – Инлену<. Он стонал во сне, но не просыпался и даже не почувствовал, как пальцы его стиснули крепкий обруч на шее.

Когда Керрик проснулся, сон долго не оставлял его, давил мрачной тяжестью. Сон, всего лишь сон, твердил он себе, но предчувствие беды не покидало его.

Обратно охотники шли много быстрее. Теперь все трое шли почти налегке: еда и вода кончились, и они торопливо шагали по сухой пустыне, по травянистым откосам предгорий. На последний холм они поднимались, когда уже вечерело, предвкушая удовольствие – свежую воду. Они возвращались по собственным следам, раздвигая руками частые ветви кустов. Впереди шагал Херилак, склон начал постепенно подниматься. Он заметил, что обогнал остальных, и остановился, ожидая.

В это мгновение из кустов вылетела стрела и с глухим стуком воткнулась в землю неподалеку.

Громко крикнув, предупреждая идущих следом, Херилак метнулся в сторону. Укрывшись за стволом дерева, лежа, он достал из колчана стрелу, наложил ее на тетиву.

Из кустов послышался голос:

– Эй, Херилак! Ты кричал?

– Кто это?

– Я, Сорли. Будь осторожен. В лесу опасно!

Херилак внимательно огляделся, но ничего не заметил. Какая еще опасность? Но кричать ему уже не хотелось. Среди деревьев, осторожно ступая, появился Керрик. Херилак поманил его к себе, жестом приказал двигаться вверх по тропе. Когда мимо прошел и Мунан, внимательный и безмолвный Херилак отправился следом.

Сорли ожидал их, прячась за большим валуном. Поблизости прятались и другие охотники из его саммада. Укрывшись от нападения снизу, они внимательно вглядывались в лес, редеющий к подножию холма. Сорли поманил вернувшихся за собой и пошел вперед. Перебравшись за гребень, он снял стрелу с лука.

– Я услыхал, как ты раздвигаешь кусты, а потом увидел фигуру. Я не знал, что это ты, потому и выстрелил. Я думал, что это опять чужаки. Они убили караульных, но охотники успели вовремя поднять тревогу. Они убили и одного мастодонта – должно быть, на мясо, но мы успели прогнать их, прежде чем они прикоснулись к туше.

– Кто это были?

– Не тану.

– Мургу? – услыхав ужас в собственном голосе, выдавил Керрик. Нет, нет, только не здесь. Неужели от них некуда скрыться?

– Не мургу. Но и не тану. Среди тану таких мы не встречали. Одного убили – посмотришь. У них копья, луков нет. И когда засвистели стрелы, нападавшие бежали.

Они шли прямо, не сворачивая с тропы. Вскоре Сорли остановился и указал на распростертое тело.

Убитого не трогали. Труп лежал там, где упал, головой в кусты. В спине зияла кровавая рана, из которой извлекли стрелу. Грудь была прикрыта шкурами. Кожа убитого оказалась много темнее, чем у охотников. Черные длинные волосы… Херилак нагнулся и перевернул труп тупым концом копья.

– Охотник, лицом вылитый тану, только кожа и волосы не того цвета.

Керрик нагнулся и поднял веко убитого, голубые глаза внимательно глядели в черные. Стоявший рядом Мунан с отвращением сплюнул.

– Харван, – проговорил он. – Когда я был маленьким, нас пугали рассказами о черных людях, которые по ночам приходят из-за гор, крадут и поедают детей. Их называли харванами. Говорили, что это очень свирепые люди. Одни старики считали, что эти рассказы – чистая правда, а другие – смеялись.

– Теперь ты видишь сам, – ответил Сорли. – Рассказы не врут. Но это еще не все. Сам увидишь.

Они немного поднялись по склону. Там под деревьями темнел распростертый на земле зверь. Поглядев на него, Херилак удивленно пророкотал:

– Ну и долгозуб! Такого огромного я еще не видел!

Зверь был просто громадным – раза в полтора длинней человека. Смерть разверзла его пасть, обнажив два длинных и острых грозных клыка, давших ему имя.

– Его привели черные тану, и не одного. Они вели долгозубов, как мы мастодонтов. Звери повиновались их приказам.

Новости весьма не понравились Херилаку.

– Тут опасно! Свирепые тану, долгозубы. Откуда они пришли?

– С севера. И ушли на север. Наверное, это отряд охотников.

Поглядев на север, Херилак покачал головой:

– Значит, и эта дорога закрыта для нас. Путь на запад – тоже, по крайней мере в этом месте. Как узнать, сколько здесь этих черных тану, сколько долгозубов у них? Мы не хотим воевать, остается только одна дорога.

– На юг, – согласился Керрик, – на юг вдоль этих гор. Но тогда впереди могут оказаться мургу.

– Впереди может оказаться все, что угодно, – хмурясь, бросил Херилак. Лоб его прорезали морщины. – Это ничего не значит. Надо идти. Или пустыня окончится, или набредем на края с хорошей охотой. А пока попьем сладкой воды. Пусть ночью стойбище охраняют охотники. Выступаем с рассветом.

След саммадов мог бы прочитать и ребенок: травоисы прорезали в мягком торфе отчетливые следы. Глубокие борозды, оставленные шестами, огромные отпечатки ступней мастодонтов и большие кучи навоза Херилак даже не пытался скрыть. Просто оставил несколько охотников в двух днях пути от саммадов, чтобы убедиться, что их не преследуют. Но дни шли за днями, и ничто не указывало на то, что черные тану со своими долгозубами увязались за путниками. Но, несмотря на все, Херилак днем и ночью выставлял стражу.

Ущелья и гребни, отходившие от высоких гор, переходили в сухую равнину. И люди спускались вниз. Путь их теперь пролегал не по холмам и долинам, а вдоль края пустыни. Охотники шли впереди, они отыскивали воду в ущельях. Вечерами, когда люди останавливались, мастодонтов уводили в горы напиться.

Они все шли. Охота у подножия холмов и на равнине не радовала. Травянистые просторы теперь удалялись от предгорий все дальше и дальше, туда, где раньше была только сухая пустыня. Равнину время от времени пересекали пересохшие русла. Но на равнине не было воды, не было и зверей – одна только трава. Приходилось идти дальше.

И только когда луна дважды стала полной и уменьшилась, они добрались до реки. Вода текла с гор: течение было быстрым, поток глубоко врезался в землю. Люди остановились на краю берегового обрыва, внимательно вглядываясь в водную пыль над перекатами.

– Здесь не перейти, – проговорил Керрик.

Кивнув, Херилак поглядел вниз:

– Лучше не пересекать, а пойти по изгибам. Там, куда течет вся эта вода, нет пустыни. А где нет пустыни, есть охота. Найдем место, разыщем еду – будем собирать и охотиться. – И Херилак высказал никогда не покидавшую его мысль: – Все это следует выяснить, прежде чем настанет зима.

Тану пошли вдоль реки, петлявшей сначала по равнине, потом среди невысоких холмов. Во многих местах береговой откос не был крутым, и они могли поить мастодонтов. Кое-где возле реки им попадались оленьи следы. И не только оленьи. Первым это заметил Мунан. Он пришел к костру Херилака и Керрика и уселся спиной к горам.

– Я был охотником много лет, – заговорил он, – но однажды охотились на меня. Расскажу, как это было. В высоких холмах, которые вы называете горами, я выслеживал большого оленя. Было раннее утро, и след был свежим. Я шагал молча, но чувствовал: что-то не так. А потом вдруг понял, в чем дело. Кто-то выслеживал меня самого, шел следом. Я чувствовал на себе чей-то взгляд. И когда я понял это, то резко обернулся назад и увидел позади себя долгозуба. Не так близко, чтобы он посмел прыгнуть, нет. Я выслеживал большого оленя, а он выслеживал меня. Долгозуб посмотрел мне в глаза и исчез.

Херилак кивнул, соглашаясь:

– Звери тоже ощущают это. Однажды я выслеживал долгозуба; почувствовав мой взгляд, он повернулся ко мне. Охотник чувствует, когда на него глядят чьи-то глаза.

– За нами сейчас следят, – спокойно сказал Мунан, вороша горящие ветки. – Пусть один из вас, не поворачиваясь, возьмет хворост и поглядит на холм за моей спиной. За нами следят оттуда, я в этом уверен.

– Керрик, бери хворост, – распорядился Херилак, – твои глаза острее.

Керрик неторопливо поднялся и, пройдя несколько шагов, поднял с земли сухую ветку, которую тут же сунул в огонь.

– Не знаю… – нерешительно сказал он. – На вершине холма скала, а под ней темное пятно. Может быть, зверь?

– Ночью выставим дополнительную охрану, – произнес Херилак. – Места незнакомые. На этих холмах может встретиться кто угодно. Даже мургу.

Ночь оказалась спокойной. Перед рассветом Херилак разбудил Керрика и Мунана. Свой план они наметили вечером. Они пойдут безмолвно, как тени, и сойдутся возле скалистого гребня с разных сторон. С восходом солнца все трое разошлись в разные стороны.

Птичий крик Херилака был сигналом. Трое охотников сошлись возле скалы, держа наготове оружие. Там никого не было. Но было видно, что кто-то побывал на этом месте: трава оказалась примятой.

– Отсюда и следили за нами, – сказал Керрик.

– Разойдитесь, поищем следы, – приказал Херилак.

След нашел Мунан.

– Там в песке отпечаток ноги.

Нагнувшись, они разглядывали след. Молча разглядывали. В том, кто оставил его, сомневаться не приходилось.

– Тану, – произнес Херилак, выпрямляясь и устремляя взгляд на север. – Что, если черные тану увязались за нами?

– Это было бы непросто, – возразил Керрик. – К тому же им пришлось бы обогнать нас и зайти спереди по холмам. Отпечаток ступни оставлен совершенно другим тану. Я в этом уверен.

– Тану впереди, тану позади… – задумчиво пробормотал Херилак. – Что ж, придется воевать, чтобы поохотиться?

– Этот тану только следил, – проговорил Керрик. – Тану раньше не убивали тану. Такое началось лишь в голодные зимы. А здесь, на юге, зимы по-прежнему мягки.

– И что же делать? – спросил Мунан.

– Понаблюдаем за ними, попробуем договориться, – ответил Керрик. – Что, если они опасаются нас?

– Это я их опасаюсь, – буркнул Мунан, – в особенности копья в спину.

– Тогда выходит, что и мы, и они боимся друг друга, – проговорил Керрик. – Но пока мы держимся вместе, неизвестные тану побоятся стольких воинов и не обнаружат себя. Я пойду дальше один, возьму лишь копье. Быть может, тогда они выйдут ко мне?

– Это опасно, – возразил Херилак.

– Вся жизнь опасна. За нами следят тану, об этом свидетельствует след. Если мы не сумеем поладить с ними, исход для нас может быть только один. Разве мы хотим этого?

– Нет, – твердо ответил Херилак, – смерти в мире и так довольно, пусть хотя бы тану не убивают друг друга. Сегодня мы останемся на месте. Давай стрелы и лук. И не заходи в холмы далеко. Если до полудня никого не разыщешь, возвращайся. Понятно?

Отдавая оружие, Керрик молча кивнул. А потом повернулся, выжидая, пока оба охотника спустятся с холма к шатрам. И неторопливо побрел вверх по склону.

Почва здесь была плотной, каменистой, и следов на ней не оставалось. Взобравшись на гребень холма, Керрик взглянул назад, теперь шатры были совсем далеко внизу. Здесь ждать было удобно. На открытом месте никто не мог подобраться к нему незамеченным. Если придется спасаться бегством – будет видно, куда бежать. Внимательный и осторожный, он сел лицом к долине, положив на колени копье.

Холмы безмолвствовали, на их обнаженной поверхности ничто не шевелилось – только муравьи копошились в песке у ног. Надрываясь, они тащили в муравейник мертвого жука, куда большего, чем все они, вместе взятые. Керрик наблюдал за их тяжелым трудом и – краем глаза – за окрестностями.

Вдруг его шею словно кольнуло, он отмахнулся, но что-то вдруг обеспокоило его: не зуд, нет – нечто, трудно выразимое словами. Тогда он понял, что именно это ощущение и имел в виду Мунан. За ним следили.

Он медленно встал и повернулся, внимательно осматривая поросший травой склон, рощу деревьев у его подножия. Никого не было видно. На склоне кое-где торчали редкие кусты, но за ними трудно было спрятаться. Если за ним и в самом деле следят, то из-за деревьев. Он поглядел в сторону рощи, подождал, но ничто не пошевелилось. Если спрятавшийся боится его, придется первым сделать шаг навстречу. Наклонившись, чтобы положить на землю копье, Керрик почувствовал, что рука не желает выпускать древко, единственную его защиту. Он не хотел расставаться с копьем, но так следовало поступить, иначе невидимый наблюдатель или наблюдатели не поверят, что он пришел с миром. Под деревьями никто не пошевелился.

Керрик сделал один шаг вперед, другой… В горле у него вдруг пересохло. Сердце громко стучало в груди… Керрик неторопливо шел к деревьям. На расстоянии полета копья он остановился: просто уже не мог заставить себя подойти ближе. Довольно. Теперь очередь за теми, кто прячется. Он медленно поднял руки ладонями вверх и крикнул:

– Я пришел с миром! Я оставил оружие!

Ответа не было. Но в тени под деревом как будто что-то пошевелилось. Как будто… Отступив на шаг, он вновь позвал.

Теперь в тени зашевелились. Показалась фигура человека. Кто-то встал под деревьями. Керрик отступил еще на шаг, и человек направился к нему, выйдя наконец на солнечный свет.

Сперва Керрик ощутил только страх. Он отшатнулся и не побежал лишь потому, что призвал на помощь всю свою волю.

Безбородый и смуглый охотник был черноволос. В руках его тоже ничего не было. На голову было намотано что-то белое. Странная белая шкура прикрывала бедра. Не грязно-серая, а белая как снег.

– Поговорим! – крикнул Керрик, делая шаг вперед.

При этом движении человек повернулся и едва не пустился бежать к деревьям. Заметив это, Керрик остановился. Тот, другой, взял себя в руки, но даже на расстоянии Керрик видел, что человека колотила крупная дрожь. Тогда Керрик опустился на траву с поднятыми вверх руками.

– Я не причиню тебе вреда! – крикнул он. – Приходи, садись, говорить будем!

После этого Керрик не пошевелился. Когда руки устали, он опустил их и положил на колени. Напевая себе под нос, он поглядывал то на небо, то на пустынные склоны, стараясь не делать резких движений, способных напугать незнакомца.

Наконец тот нерешительно шагнул вперед, сделал второй шаг. Так, по шажку, он медленно подступал к Керрику, пока не оказался шагах в десяти от него. А потом, скрестив ноги, уселся, испуганно озираясь большими глазами. Теперь Керрик видел, что перед ним не мальчишка. Лицо его было изборождено морщинами, в черных волосах пробивалась седина. Недвижно застывший Керрик улыбнулся. Челюсть человека дернулась. Он глотнул, изо рта вырвалось неразборчивое хрипение. Он глотнул еще раз и наконец заговорил. Слова его полились потоком.

Керрик ничего не понимал. Он только кивал и улыбался, словно соглашаясь с негромкими пришепетывающими словами. Собеседник его вдруг умолк и замер, склонив голову на грудь.

Керрик был озадачен. Подождав, пока охотник поднимет глаза, он произнес:

– Я не понимаю тебя. А ты понимаешь мои слова? Хочешь, я назову тебе мое имя? – Прикоснувшись к груди, он проговорил: – Керрик, Керрик.

Ответа не последовало. Собеседник его сидел с открытым ртом, круглые глаза белели на темном лице. Когда Керрик договорил, он снова склонил голову. Пробормотав еще что-то, он встал и отправился назад к деревьям. Из тени вышел другой охотник и что-то сказал первому. Позади появились еще люди, и Керрик подобрал ноги, чтобы сразу пуститься бежать, но те остались на месте, и он облегченно вздохнул. Но пока его собеседник возвращался, Керрик следил за деревьями. Все остальные не трогались с места.

На этот раз охотник опустился на землю рядом с Керриком. В руках его была наполненная водой чаша с тонкими стенками из какого-то темного материала. Взяв ее обеими руками, человек отпил, а потом наклонился и поставил чашу на землю перед Керриком.

Если охотник пьет из одной чаши с другим охотником, значит их что-то соединяет, подумал Керрик. Это знак дружбы. Не сводя глаз с незнакомца, Керрик взял с травы чашу, отпил и поставил обратно.

Тогда охотник взял чашу, выплеснул оставшуюся воду на землю и, постучав по чаше, проговорил:

– Валискис.

Потом возвратил чашу Керрику. Тот был озадачен, но кивал и улыбался. Взяв чашу, он обратил внимание, что она вырезана из какого-то неизвестного темного материала. Не понимая, из чего она сделана, он пригляделся. Грубая коричневая поверхность посуды была украшена по краю резным ободком. Повернув ее, Керрик увидел сбоку черный рисунок.

Резко прочерченный контур – не пятно, не повторяющаяся завитушка, – силуэт животного. Клыки, хобот… Мастодонт.

– Валискис, – повторил чужак. – Валискис.