Текст книги "Дело о свалке токсичных заклинаний"

Джуди обожает предметы греко-романской культуры. Конечно, ожерелья, браслеты, кольца и другие вещицы были копиями, но настолько искусными, что вполне могли стать музейными экспонатами, если бы не их очевидные новизна и изобилие. А Тамариск, остролицая брюнетка с повязанными платком волосами, тоже знала свое дело.

Ее глаза загорелись, когда Джуди показала на некое подобие большой английской булавки и назвала его фибулой. Они обо мне забыли и начали обмениваться терминами, звучавшими, как заклинания: чеканка, полировка, инкрустация…

Я заметил, что взгляд Джуди то и дело возвращается к золотому кольцу в римском стиле, с рельефным орлом на широком плоском основании. Птица изображалась в профиль, а в глаз, обращенный к зрителю, был вставлен маленький изумруд. В другое время я сказал бы, что это мужское кольцо… но фамилия Джуди – Адлер, а «адлер» означает «орел».

Самым задумчивым тоном, какой мог изобразить, я сказал:

– А знаешь, дорогая, я до сих пор не смог подобрать колечка для нашей помолвки.

Иногда удается правильно подобрать слова. Джуди, как вы уже поняли, довольно уравновешенная, серьезная девушка, даже более серьезная, чем я сам. Заставить ее лицо засиять так, словно солнце вдруг зажглось под нежной кожей и брызнуло из глаз, нелегкое дело. Глядя на нее, я и сам порадовался.

Джуди бросилась ко мне в объятия. Все это время Тамариск стояла рядом, бесстрастная, как сфинкс. Несомненно, каждый поцелуй увеличивал цену, которую она собиралась запросить за кольцо, на лишние пятнадцать крон, но что поделаешь – есть вещи, которые дороже денег. Во всяком случае, мне хотелось так думать.

Потом мы немножко поторговались, причем Тамариск, прекрасно знавшая, что я у нее на крючке, оказалась более милосердной, чем можно было ожидать. Когда мы наконец сошлись в цене, она спросила:

– Как желаете оплатить? Наличными?

– Нет, я не люблю носить с собой такие деньги. Вы примете карточку «Мастербес»?

– Конечно, сэр. Я потеряла бы половину своего заработка, если бы не принимала их.

Я полез в карман, вытащил бумажник и извлек из него карточку. Тамариск достала из-под прилавка приемное устройство. Во времена моего детства торговые операции такого рода были чрезвычайно сложны. Обе стороны обменивались торжественными клятвами и угрозами, что Иная Реальность непременно покарает клятвопреступника. И все же часто эти клятвы ни во что не ставились, ибо всегда находятся люди, которые путают слова «Бог» и «Маммона».

Сейчас все иначе. Большая часть мистики исчезла вместе с изрядной долей риска. Вновь восторжествовала современная технология: как и в случае с телефонной связью, всем достижениям мы обязаны эктоплазменному клонированию. Я прижал большой палец к карточке – доказательство того, что являюсь ее правомочным владельцем. Тамариск проделала то же самое с приемным устройством. Мы одновременно произнесли, сколько крон договорились перевести с моего счета на ее.

Соединившиеся микробесы карточки и приемника замкнули контур и связались через эфир с духом моего банковского счета, который подтвердил, что я располагаю названной суммой. Как только перевод был завершен, карточка начала вращаться на приемнике, словно планшетка для спиритических сеансов. Я поднял ее и убрал в бумажник.

Тамариск заулыбалась, радуясь удачной сделке, я взял кольцо и надел на палец своей невесты. Кольцо показалось мне мужским – как бы оно не оказалось велико. Тамариск забеспокоилась:

– Я подгоню размер, если нужно. Но Джуди подняла руку и показала нам, что кольцо сидит прекрасно. Мы оба довольно улыбнулись.

– Оно прекрасно, – сказала Джуди. – Спасибо, Дэвид!

И меня опять поцеловали, что сделало жизнь еще прекраснее.

– Всегда рада видеть моих покупателей счастливыми, – сияя, заверила нас Тамариск. – Надеюсь, вы не забудете, если я скажу, что у меня есть и обручальные кольца.

– Думаю, не забудем, – сказал я самым торжественным тоном, пряча ее визитную карточку. Джуди кивнула. Бросив последний взгляд на украшения, лежавшие на прилавке, мы отправились бродить дальше по блошиному рынку.

Джуди все восхищалась кольцом:

– Оно замечательное, оно великолепное… Она подняла руку так, что кольцо засверкало на солнце, и маленький изумруд вспыхнул, словно глаз живой птицы.

– При первом удобном случае, лучше это сделать завтра же, – сказал я, – отнеси кольцо к ювелиру, которому доверяешь. Знаю, что оно выглядит вполне добротно, да и Тамариск как будто честная торговка, но я хочу быть уверенным в том, что у тебя все самое лучшее.

– Договорились, – согласилась Джуди, а потом, спустя мгновение, добавила: – Слушай, зачем мне это делать? Ведь у нас есть полицейский детектор, он ждет нас в конторе Иосифа. Уж он-то сразу определит, что мы купили – подлинное украшение или «золото фей»?

– А ведь верно, – улыбнулся я. – И если что-нибудь не так, Пит и Люк навестят мадам Тамариск на будущей неделе.

– А кто из них кто? – вдруг спросила Джуди.

– Вот это да! Оказывается, я не единственный, кто их путает. – Если уж Джуди говорит, что не может различить двух людей, значит, они действительно слишком похожи.

Вскоре мы вернулись к воротам для продавцов. После прилавка Тамариск рынок показался нам заваленным негодным барахлом. Я выволок детектор заклинаний из домика Иосифа, капнул на него вина, чтобы пробудить микробесов, и коснулся зондом кольца Джуди.

Физически это был сплав золота с медью в пропорции три к одному. На кольце стояла печать, утверждавшая, что в нем восемнадцать каратов, и это тоже оказалось правдой. Маленький изумруд был настоящим маленьким изумрудом – вполне достаточно, чтобы удовлетворить меня, но раз уж микробесы взялись изучать кольцо, то пусть определят и его магический компонент. Я бы не удивился, если бы они не обнаружили вообще ничего, ведь торговать украшениями можно и без всякого колдовства. Но нет, Тамариск наложила на кольцо небольшое заклятие преданности, по аналогии с той клятвой верности, которую легионеры приносили своему Орлу, символу Рима. Это только порадовало меня, да и какое лучшее заклинание можно придумать для кольца невесты?

Джуди прочла слова, появившиеся на экране детектора. Увидев последнюю фразу, она стиснула мою руку. Я погрузил детектор на ковер и отвез в полицейский участок. Когда я втащил прибор в приемную, раздался гром аплодисментов. – Берем его на работу! – закричал кто-то, и я невольно улыбнулся.

Потом мы с Джуди отправились ко мне домой. И когда наконец попали в мою квартиру… я был атакован, причем нельзя сказать, чтобы я ожесточенно сопротивлялся. Мы с Джуди любим доставлять друг другу маленькие радости, и это вселяет в нас уверенность в самом благоприятном будущем, которое наступит после того, как мы вдвоем встанем под хуппой.

* * *

После воскресенья, увы, всегда наступает понедельник. А вместе с понедельником, что еще хуже, приходит время еженедельного общего собрания. И еще, как назло, движение на шоссе святого Иакова еле дышит. После воскресных похождений мне стало казаться, будто я на этой гадкой дороге уже поселился. Это проклятие Энджел-Сити.

Когда я наконец подошел к своему столу, то обнаружил, что кто-то положил игрушечный полицейский значок в поток для бумаг с надписью «входящие».

– Это еще зачем? – громко спросил я, выходя в коридор с сувенирчиком в руке.

Несколько человек услышали мой крик и высунулись из своих кабинетов взглянуть, что происходит.

– До вчерашнего дня мы и не знали, что у нас в конторе работает самый настоящий живой герой, – объяснила Филлис Камински и одарила меня взглядом, позаимствованным, по-видимому, у суккуба, с которыми боролась. Правда, взгляд получился насмешливым, а вовсе не обольстительным.

– Верно! – подхватил Хосе Франко. – Хотел бы я, чтобы моя программа чесночного опрыскивания так же прогремела по эфирнику, как подвиги Дэйва!

– О Господи! – пробормотал я в сердцах. – Что они обо мне наговорили? – На самом деле мне не хотелось этого знать. Еще один довод в пользу отказа от эфнрника – не приходится выслушивать, как репортеры перемывают тебе кости.

– Мы узнали, какой ты отважный борец с контрабандой и как ты собственноручно поймал главаря, – сказал Мартин Сандовал и сделал паузу, прежде чем подпустить еще одну шпильку. – Поэтому мы скинулись, чтобы купить тебе подарок в знак признания твоих заслуг. Я посмотрел на маленький жестяной значок. Если он и обошелся в полкроны, то покупателя явно надули.

– Надеюсь, вас это не разорило, мои щедрые друзья? Тут появилась Би.

– Что не разорило и кого? – спросила она, и все наперебой пустились рассказывать ей всю историю с самого начала. Когда шутка со значком наконец всем приелась, Би сказала: – Я знаю, как отметить это событие. Пусть Дэвид проведет сегодняшнее собрание.

– Ну спасибо, Би, обрадовала, – с чувством сказал я. Если бы она разрешила мне откланяться сразу после моего доклада, это еще куда ни шло, а то, что мне доверили руководство этим чертовым собранием, казалось довольно сомнительным вознаграждением.

Я вернулся к себе кабинет и сделал, сколько успел, до начала собрания в половине десятого. Дабы убедиться, что мы не прикинемся, будто забыли о собрании, Роза позвонила каждому и напомнила, что пора идти в кабинет начальницы. Пришел даже Михаэль Манштейн, белый лабораторный халат которого выглядел весьма неуместно среди деловых костюмов, а особенно по контрасту с богемной одеждой Мартина (ему не нужно было общаться с посетителями, а потому он мог одеваться, как вздумается. Вот счастливчик-то!).

– Доброе утро! – поздоровалась Би, когда все мы собрались, веселые и не слишком переработавшие. – Думаю, сегодня мы начнем с Дэвида. Что ни говори, а у него была самая плодотворная неделя.

Я помахал жестяным значком.

– Внимание, внимание! Слушайте все! Мой доклад всем понравился. Михаэль поддержал меня, когда речь зашла о магических составляющих зелья, найденного у Лупе Кордеро. Все наши ребята помрачнели, слушая об этом. Я рассказал об аресте курандеро и о том, как мне посчастливилось найти Хосе и Карлоса в воскресенье.

– Усердие в выходной день делает честь и тебе, и АЗОС, Дэвид, – похвалила меня Би, отчего я сразу почувствовал себя бойскаутом, получившим большой приз.

Из своей непомерной загруженности я извлек единственную выгоду – не пришлось перечислять кучу дел, которые я не успел завершить за эту неделю. Поскольку расследование по делу о Девонширской свалке застыло на месте, я так и не выбрался в «Точные инструменты Бахтияра», не говоря уже о «Шоколадной ласке» и светомагических предприятиях. Я так и не узнал, что происходит с Силами чумашей. А что касается гномов, то обзор по их влиянию на окружающую среду застрял где-то в пути, Конечно же, все это означало, что следующие несколько дней я буду носиться, как курица с отрубленной головой, пытаясь перелопатить все эти темы да еще «то, не знаю что», которое навалится на меня на этой неделе. Не очень приятные мысли утром в понедельник.

– Хосе, – напомнила Би, – кажется, вы с Мартином собирались делать совместный доклад?

Ребята не возражали. Мартин предъявил набросок плаката, изображавшего уродливого зеленого человечка, с клыков которого капала оранжевая жидкость. Надпись по-английски и по-испански гласила: «ЭТО ТВОИ ВРАГ – НЕ ДАВАЙ ЕМУ СПУСКУ!»

– Очень мило, – похвалила Би. – Правда, очень здорово. Это обязательно заставит людей, которые протестуют против чесночных опрыскиваний, увидеть средвампов в новом свете. Насколько я понимаю, вы можете приниматься за тиражирование этого плаката прямо сейчас. Кто-нибудь хочет высказаться? Я что-нибудь упустила?

Большинство начальников не терпят критики со стороны подчиненных. Но Би, слава Богу, не из их числа. Михаэль Манштейн поднял руку и с места сказал:

– Плакат не совсем верно передает внешний вид средиземноморского фруктового вампира.

Ну разумеется, он прав. Средвампы (Михаэль никогда не употребил бы этого сокращения) такие же бледные на вид, как все потусторонние создания, к тому же они питаются Не кровью, а соком растений. Но Би спокойно сказала:

– Нам не требуется полного сходства, Михаэль. Мы должны убедить общество в том, что средвампы – опасные вредители, которые не должны жить и процветать в Энджел-Сити. Отвечает ли плакат этому требованию?

Манштейн пожал плечами:

– Это и без плакатов понятно.

Конечно, будь все так рассудительны, как Михаэль, никто бы в этом не усомнился. Однако большинство людей не такие, и их здравый смысл нуждается в любой возможной поддержке.

Плакат был принят при шумном одобрении, и мы перешли к Филлис. Было уже около одиннадцати, и мой желудок начал издавать голодное бурчание. Но Филлис принялась излагать свои соображения по поводу проекта, еще более безнадежного, чем исследование чумашских Сил и проблема натурализации гномов. Она решила взвесить все «за» и «против» новой системы избавления от городского мусора.

Если не приукрашивать действительность, Энджел-Сити и впрямь производит огромное количество дерьма. В течение нескольких десятков лет – Филлис, весьма основательная особа, назвала точную цифру, но я ее забыл, – мы с Вепаром заключали договор о переработке отходов. Этот демон властвует над водами и ведает процессом разложения, а потому подобный подход к решению проблемы всегда казался достаточно логичным.

Все бы ничего, вот только такие демоны весьма ненадежны. В последнее время население Энджел-Сити изрядно выросло, и, соответственно, увеличилось количество всякой грязи. Вода в заливе святой Моники так отвратительна, что в ней нельзя купаться и ловить рыбу.

Поэтому с недавних пор всерьез обсуждается вопрос о передаче всей этой работы Посейдону. Если кто из Иной Реальности и заинтересован в том, чтобы сохранить океан чистым, так это он. К тому же он управляет землетрясениями. А в Энджел-Сити это кое-что да значит. Если одна Сила будет отвечать за две немаловажные стороны местной жизни, налогоплательщикам придется выкладывать меньшие суммы.

А может, и нет. Культ Посейдона, как и Гермеса, в наши дни поддерживается искусственно. Энджел-Сити пришлось бы отчислять средства в специальный фонд, созданный городскими и иными учреждениями, чтобы поддерживать культ морского божества. Это обойдется недешево. У Вепара же, как и у любого иудео-христианского демона, есть немало настоящих поклонников, и он не нуждается в дополнительных расходах, которые лягут на город.

– Где сейчас используют Посейдона для уничтожения отходов, – поинтересовалась Би, – и насколько это действенно?

– Есть такие места, – ответила Филлис. – Например, в Пирее, афинском порту…

– Не самый подходящий пример, – вмешался Михаэль Манштейн. – В Элладе Посейдону поклонялись с незапамятных времен, не то что у нас, и там его культ наверняка процветает. Буду рад подобрать документы, подтверждающие это.

Филлис бросила на аналитика испепеляющий взгляд: несомненно, он только что испортил лучший пример, который она собиралась привести. Уж если Михаэль возьмется что-нибудь доказывать, он это сделает с блеском. Немного помедлив, Филлис заговорила о Карфагене (я заметил, как Михаэль опять заерзал на стуле, но все же удержался от нового язвительного замечания).

Как я понял из всего сказанного, фокус заключается в том, чтобы, так сказать, осчастливить Посейдона, завалив его работой. Некоторые Силы с искусственно поддерживаемым культом трогательно хватаются за любую работу, лишь бы сохранить последнюю горстку приверженцев. У других больше гордости. Боюсь, Посейдон относится к последним.

– Но ведь он трудится на совесть, только имея на то достаточно оснований? – стояла на своем Би.

Михаэль заметно скривился, услышав это, но придержал язык. В конце концов, Би – настоящий бюрократ, и ей положено говорить и думать соответствующим образом.

– У меня сложилось именно такое впечатление, – уклончиво ответила Филлис. – Позвольте напомнить, что, если бы Вепар был надежным союзником, нам не пришлось бы искать ему замену. К тому же мы сможем обезопасить город от землетрясений.

– Или наоборот, если прогневим божество, – вставил Михаэль.

Филлис снова метнула на него взгляд, но, по-моему, аналитик все же был прав, указав на обратную сторону дела. Слишком сложная и неблагодарная это работа – прогнозировать влияние обитателей Иной Реальности на окружающую среду. Книга жизни написана куда более туманным языком, чем тексты Священного Писания.

Би подвела итог:

– Спасибо за выступление, Филлис. Как, по-твоему, хватит тебе… ну, скажем, двух недель, чтобы выяснить, стоит ли продолжать изучение другого способа уничтожения отходов?

– А можно три? – попросила Филлис. Би что-то нацарапала в своем календарике.

– Пусть будет три. – Она оглядела своих подданных. – Кто-нибудь еще хочет выступить? – Я замер, страстно желая, чтобы все промолчали. Иногда это помогает, иногда не очень. Сегодня же, к моему огромному облегчению, получилось – никто ничего не сказал. Би снова огляделась, на случай, если кого-нибудь пропустила. Потом пожала плечами. – Что ж, всем спасибо. – Для нас эти слова были сигналом вскакивать и бросаться наутек. Мы разбегались бы еще быстрее, если бы не боялись показаться невежливыми. – Ах, да, Дэвид… – спохватилась вдруг Би.

Попался! Я повернулся к ней.

– Да? – спросил я как можно невиннее.

– Я искренне надеюсь, что на этой неделе ты проявишь себя и в остальных делах.

– Постараюсь, – пообещал я, думая о том, что, будь у меня поменьше дел, я справился бы с ними быстрее. Я еще раз убедился, что Би никогда ничего не забывает. И еще я подумал, что мог бы успеть гораздо больше, если бы не отсиживал полдня на собраниях.

Бумаги на моем столе напоминали крепость, словно тут шла окопная война, как во времена Первой Магической. Я уже собирался пойти на штурм, когда телефон начал шумовую атаку с тыла.

– Агентство Защиты Окружающей Среды, Дэвид Фишер, – пробурчал я, надеясь, что бесенята ошиблись номером.

Как бы не так.

– Инспектор Фишер? Говорит легат Кавагучи из Управления полиции Энджел-Сити.

– Чем могу служить, легат? – Я враз оживился и уже не думал, что этот звонок отрывает меня от работы.

– Вы не могли бы приехать в полицейский участок в долине, инспектор? Похоже, мы сможем побеседовать с библиотечным духом, Эразмом.

Мне захотелось завизжать от восторга. Просто не знаю, как сдержался.

– Уже лечу, легат.

Бастионы на моем столе, конечно, еще подрастут за время моего отсутствия в конторе. Ну и что? Есть более важные вещи.

Разумеется, это так, есть более важные вещи, да и рутина никуда не денется. Я поспешил к лифтовой шахте, стараясь не думать об оставленных делах.

Глава 6

Когда я добрался до долины Сан-Фердинанда, мой желудок уже принялся жалобно поскуливать. Понедельничное собрание слишком затянулось, а не успел я подумать об обеде, как позвонил Кавагучи. Свернув со скоростного шоссе, я в первой же забегаловке купил омерзительного вида сосиску. Увы, должен признаться, что в полицейский участок я вошел, источая резкий запах горчицы.

Полицейские, которые видели меня только вчера, здорово удивились.

– Что такое, Фишер? Собираетесь перейти на работу в полицию? – спросила Борнхольм-чудотехник. Я даже не нашелся, что на это ответить. Кабинет легата Кавагучи оказался крошечной затхлой каморкой, куда меньше монашеской кельи (и к тому же куда грязнее). Нет-нет, я не преувеличиваю: когда я вошел, брат Ваган уже был там, и, судя по выражению его лица, он бы наложил на Кавагучи епитимью навести порядок… если бы только имел надежду, что Кавагучи это поможет.

– Как поживаете? – спросил я, пожав ему руку. – Кардинал позволил вашему монаху прибегнуть к косметической магии?

– Нет, – ответил аббат, и его и без того суровое лицо стало совсем непроницаемым, прямо как у какой-нибудь римской статуи времен Республики. Огни святого Эльма играли на его лысине, словно на полированном мраморе.

– Библиотечный дух Эразм, – сказал Кавагучи, – пострадал больше, чем мы предполагали. Даже сейчас, через две недели после пожара, чтобы установить с ним связь, пришлось вызвать специалистов. Когда вы пришли, инспектор, я как раз рассказывал об этом аббату.

– Продолжайте, пожалуйста, – ответил я. – Если я чего не пойму, надеюсь, вы позволите перебить вас, чтобы задать вопрос-другой.

– Разумеется, – кивнул Кавагучи. – Как я уже говорил брату Вагану, мадам Руфь и мистер Холмонделей, – он произнес эту фамилию, тщательно проговаривая каждый слог, как если бы это было заклинание, – объединенными усилиями попробовали установить связь между нашим миром и Иной Реальностью. Она – медиум, он – источник. Вместе с помощью новой технологии они добились потрясающих результатов. И теперь у нас есть все основания надеяться на успех.

– Что ж, будем надеяться, – кивнул брат Ваган, и я тоже согласно кивнул.

– Они ждут нас во втором кабинете, – сказал Кавагучи. – По идее, если дух находится в Иной Реальности, он может откликнуться, где бы мы ни были. И все же, если побеседовать с ним из комнаты для допросов, его ответы будут более значимы. И потом… – легат закашлялся, – комната для допросов более просторная, чем мой кабинет… Хотя, конечно, мой кабинет…

– Так пойдемте в комнату для допросов, – поторопил я.

Брат Ваган встал со стула. Пожар, а особенно последствия пожара подкосили его. Прежде походка аббата была твердой и решительной, теперь же он шел, как старик, обдумывая, куда поставить ногу при каждом следующем шаге.

Второй кабинет располагался в середине длинного унылого коридора, который, видимо, специально выкрасили в столь мрачный цвет, чтобы вселить в сердца преступников страх Божий. Кавагучи открыл дверь и махнул рукой, приглашая нас войти.

Мадам Руфь – высокая, смуглая, с золотыми коронками на зубах – была невероятно толстой. Ее яркое набивное платье любому другому могло запросто послужить палаткой.

– Очприятно… – сказала она. Рукопожатие у нее было, как у грузчика. Ее партнер, Найджел Холмонделей, не мог бы отличаться от нее разительнее, даже если бы стремился к этому всю жизнь. Классический англичанин с изысканной речью, с длинным лошадиным лицом, с щеточкой песочных усов, в старомодном галстуке… Если обычно говорят «родился в сорочке», то к нему больше подошли бы слова «родился в твидовом костюме».

– Прежде чем мы начнем, – попросил легат Кавагучи, – не расскажете ли вы святому отцу и инспектору о разработанной вами технологии?

Великанша-медиум и англичанин-источник какое-то время молча смотрели друг на друга, а потом Холмонделей сказал:

– Позвольте мне.

Мадам Руфь пожала массивными плечами. Я сдержал вздох облегчения: что ни говори, но натурального англичанина слушать куда приятнее.

– Хотя человек общается с Иной Реальностью с самого момента творения, техника этого общения за последние годы значительные усовершенствовалась. Вы сами сможете в этом убедиться: большая часть моего оборудования всего несколько десятилетий назад была незнакома нашим коллегам.

Он указал на обшарпанный столик. Там лежало пять самых странных шлемов, какие я только видел. Судя по всему, они должны были закрывать всю верхнюю часть головы до середины переносицы. Прорези для глаз отсутствовали, а на месте ушей торчали длинные выступы. В таком шлеме сразу становишься похож на насекомое или на человека, которому в одно ухо вставили палку, а из другого ее вытянули.

Позволив нам с братом Ваганом несколько секунд полюбоваться «артефактами», Холмонделей подвел итог:

– Судя по вашему выражению, господа, осмелюсь предположить, что это – ваша первая встреча с добро-виртуальной реальностью?

Он подождал, словно надеясь, что мы опровергнем это предположение. Ну, если он на это рассчитывал, ожидание могло затянуться надолго.

Холмонделей понял и улыбнулся, продемонстрировав полный комплект желтоватых зубов. – Добровиртуальная реальность, друзья мои. позволяет нам воспроизводить лучшее, что есть в обоих мирах. Она создает проекцию и не совсем Нашего мира, и не совсем Иной Реальности, проекцию, в которой, к примеру, раненый дух может встретиться и поговорить с нами, если он не в состоянии сам полностью перейти в Наш мир из-за плохого самочувствия.

– А как мы попадем в эту… в добровиртуальную реальность? – спросил я.

– Мы с мадам Руфь будем вашими проводниками. – Холмонделей опять улыбнулся, еще зубастее, чем прежде. – Если вы просто подойдете к этому столику, сядете вокруг него и наденете шлемы…

Подобная перспектива не вызвала у меня энтузиазма, но – что делать? – я покорно приблизился к столу. Как только я уселся на жесткий стул, мадам Руфь сказала:

– Как только шлем наденете, хватайте за руки соседей. Шоб туда, в добровиртуальную реальность, попасть, надоти замкнуть круг. Я потянулся к ближайшему шлему – он оказался тяжелее, чем я предполагал, вероятно, из-за нелепых «ушей», – и надел его на голову. То, что я ничего не увижу, я подозревал, но уж никак не ожидал, что заодно и совершенно оглохну. Шлем словно вобрал в себя все мои ощущения, оставив лишь пустоту, которую нужно было заполнить.

Я с трудом вспомнил, что велела сделать мадам Руфь. По бокам от меня сидели брат Ваган и Найджел Холмонделей, и я заставил себя потянуться к ним, взять их за руки, почти не чувствуя своих движений.

Первой я нащупал руку брата Вагана. Его рукопожатие было теплым и сильным, оно помогло мне вспомнить, что я еще должен дотянуться до руки Холмонделея. Я поборол апатию, навеваемую шлемом. Казалось, прошла целая вечность, когда мои пальцы наконец коснулись его кисти. Косточки у Холмонделея оказались тонкими и хрупкими, как у птицы, и я испугался, что мое прикосновение причинит ему боль.

Я ждал – долго-долго. Я думал, что стоит нам взяться за руки, как тут-то все и начнется, но все произошло совсем иначе. Время будто замедлилось в моем восприятии, искаженном шлемом. Вскоре я уже не был уверен в том, что держу за руки настоятеля и источника. Разумом я знал, что это так, но все равно сомневался.

Внезапно цвета, звуки, запахи – все ощущения потоком хлынули на меня. Позже я узнал, что это произошло в тот момент, когда последние двое соединили руки и замкнули круг. И в тот же миг мне стало так легко, и я очутился… да, где же я все-таки очутился?

Где угодно, только не в старой грязной камере для допросов номер два. Это был сад, самый прекрасный сад на свете. Цвета казались ярче, чем в жизни, звуки – чище и сладостнее, а ароматы – острее и понятнее.

– Добро пожаловать, друзья, в мир добровиртуальной реальности! – сказал Найджел Холмонделей. И тут я вдруг увидел его, хотя еще секунду назад его здесь не было. Он выглядел так же, как раньше, но как-то неуловимо изменился – стал более стройным и лицо не такое лошадиное.

– Для вас это будет совершенно новый опыт, так что смотрите! – зазвенел голос мадам Руфь. И она тоже сделалась видимой. Исчезло ее произношение базарной торговки, пропали и коронки с зубов, и процентов шестьдесят ее объема тоже куда-то подевались. Она осталась мадам Руфью, как и Холмонделей остался Холмонделеем, только теперь она стала ну настоящей красавицей.

– Поразительно, – прошептал легат Кавагучи, тут же появляясь перед нами.

Оставаясь самим собой, он каким-то образом стал похож на бравого служаку с плаката полицейского управления Энджел-Сити. Его лицо больше не выражало ни цинизма, ни усталости.

– Это… замечательно! – выговорил я. Я догадался, что это сделало меня видимым для остальных, но не для самого себя. Для себя я остался бестелесной точкой зрения. А жаль, интересно было бы узнать, как выглядит мой идеализированный вариант.

– Приступим к делу, – сказал брат Ваган. Теперь я увидел и его.

– Он не изменился! – воскликнул я. Это правда, аббат остался таким же измученным заботами стариком в темной сутане.

Найджел Холмонделей с величайшим уважением произнес:

– В добровиртуальной реальности лишь тот, кто истинно добродетелен, не меняет своего облика.

Мне вдруг стало интересно, сильно ли я изменился в этом странном месте. В конце концов, может, и правда лучше оставаться таким, как есть.

А потом все второстепенные мысли разом вылетели у меня из головы. Знаете, я увидел в этом саду змея и… прямо не знаю, как это объяснить, но это правда: змей не ползал на брюхе!

– Это не просто сад, – с благоговейным трепетом произнес я, внезапно осознав, где нахожусь. – Это Тот Самый Сад!

– Совершенно верно, отлично. – Мадам Руфь обрадовалась моей сообразительности. – Виртуальная реальность перенесла нас в подобие того места, которым человек наслаждался до грехопадения, ведь мы стали действительно виртуальными и добродетельными.

– Не уверен, что я это одобряю, – сурово сказал брат Ваган. – Теологические параллели… сомнительны.

– Это не более чем магическое воспроизведение, символ, если хотите, – заверил его Холмонделей. – На большее мы не претендуем. Ценность символа определяется заложенным в нем содержанием, и наш с этой точки зрения воистину бесценен. С такой позиции готовы ли вы примириться с этим миром?

– С такой – да, – согласился настоятель, но если подобный подход его и обрадовал, то он хорошо это скрыл.

– Отлично. Без добровольного согласия всех участников иллюзия может разрушиться, и мы снова окажемся в нашем мире, где, увы, добродетель – большая редкость, – сказал Холмонделей. – И, как я уже говорил, добровиртуальная реальность может оказаться полезной… Смотрите! – Он протянул руку.

Из-за деревьев вышел Эразм. В странном пространстве добровиртуальной реальности библиотечный дух казался таким же вещественным и осязаемым, как любой из нас, – более вещественным и осязаемым, чем я в своем восприятии. Брат Ваган изумленно вскрикнул и побежал к духу. Эразм тоже побежал к настоятелю. Они обнялись.

– Я осязаю его! – воскликнул брат Ваган. Встретив старого друга, он сразу оставил все сомнения относительно добродетельности добровиртуальной реальности.

Пока брат Ваган приветствовал Эразма, я с интересом изучал деревья, из-за которых появился дух. Некоторые я узнал: апельсин и лимон, гранат и финиковая пальма. Но другие показались мне странными как по виду, так и по запаху плодов и цветов. Интересно, растет ли в этом варианте Сада Древо Познания и что случится, если я отведаю его плодов? «Нужно спросить того змея», – подумал я, но, когда оглянулся, змей исчез. Может, оно и к лучшему.

– Меня так опечалило твое ранение, – говорил брат Ваган. Мы все столпились вокруг него и Эразма. Настоятель продолжал: – Никогда, даже в самых страшных кошмарах, я не представлял, что Зло дерзнет напасть на нашу мирную обитель.

– Я тоже, – печально ответил Эразм. Я впервые услышал его голос. Общаясь со мной в библиотеке, он писал слова на экране. Оказалось, что голос духа вполне под стать его ученому виду и очкам, которые так поразили меня в первый раз, – он был сухим, серьезным и педантичным. Представьте себе Михаэля Манштейна в роли библиотечного духа, и вы получите нечто похожее.