Текст книги "Вечерний силуэт"

– Тебя это не должно волновать. Лучше займемся черными.

Последняя фраза вызвала в толстяке нечто вроде эйфории. Помахав в воздухе кулачищами, он выпрямился сразу, как только из дома вышли Эдди, Сеск и Доминик.

– Кто такие черные? – кричал Эдди.

– Мусор! – гласила толпа.

– Что надо делать с мусором?

– Давить! – разлетелось по улице.

Макс старался скрыть бессильную ярость. Резкими шагами он взобрался на крыльцо и подошел к троице.

– Бросай это, черт тебя возьми, – прошипел он прямо в ухо Назаряну. Вместо ответа Локо поднял руку в призывающем к спокойствию жесте. Руки Сеска невозмутимо обвили бока Макса и оттащили от Эдди.

– Тише.

Макс грубо оттолкнул его.

– Не твое дело, гад!

В перепалке с Сеском он прослушал те скудные наставления, что лидер дал банде. Только когда все плотной группой почти бегом сорвались с места, Макс спохватился и догнал Назаряна.

– Ты обманываешь всех, кроме своей шайки! Куда мы идем? – на бегу спрашивал Макс.

– У нас мало времени – нам нужно управиться прежде, чем явится полиция. Хэнниген дал нам десять минут.

– Кто такой Хэнниген? – вопрошал Макс, склоняя голову под градом свинцового пота.

– Офицер, патрулирующий нашу и эту улицы. И не должно прозвучать ни одного выстрела.

– Иначе что? – уже по наитию спросил Макс, теряя последние следы самообладания.

– Всех посадят надолго. И кормятся с наших рук, и угрожают, – быстро объяснял Эдди. Вместе с вечными спутниками – Сеском и Домиником – он шагал во главе отряда. – Сейчас осторожно, пересекаем Уиллоубрук-авеню. – Банда перебежала улицу и оказалась перед ограждением железнодорожных путей. Перепрыгнув с кошачьей ловкостью препятствия, группа замедлила шаги.

– Мы на их улице, – тихо пояснил Эдди. – Вспоминаешь округу?

Цель находилась футах в ста – один из немногих домов, где ярко горел свет; в других тусклые огоньки робко выглядывали из окон, теряясь в ночной мгле. Тишина разбавлялась лишь ленивыми откликами вечеринки из яркого дома. Команда двигалась мелкой рысью, бесшумно и быстро приближаясь к цели. Макса до сих пор не посвятили в планы, и от неведения воображение рисовало самые мрачные картины. Время от времени его мысли прерывались приглушенными перекличками вроде:

– Крыша чиста! Сканер молчит! Хэнниген в управлении!

Меньше чем за минуту штаб-квартира «Красного легиона» оказалась окружена. Все это время Макс неотступно следовал за Эдди и сейчас, в повисшей на миг тишине, услышал, как гулкие удары сердца отдаются в висках, почувствовал их пульсирующую, резкую боль. Не так давно он с Эдди стоял тут же, когда друг разбил окно вражеского дома. Оно до сих пор не было заменено, металлический отсвет луны освещал зловещие клыки острых граней.

– Черт, я брежу, – выдохнул Макс про себя, вглядевшись в окно. Оно сияло гладким прозрачным стеклом, пропуская шум и свет громыхавшего в доме веселья. От нахлынувшей тошноты он присел на колено, опустив голову на грудь, и несколько раз глубоко вздохнул. До сих пор ему не приходилось встречаться лицом к лицу с реальным Комптоном, ощущать ледяное, сковывающее дыхание страха и вступать с ним в бой. Все, что было до этого, – рассказы и вечеринки, тренировочные драки и даже мимолетная погоня с выстрелом, пронесшаяся словно во сне, – не было истинным лицом Комптона. Этой же ночью город предстал со всей реальностью парализующей жестокости, обнажил оскал ужасающих клыков. Мысли спутались, тягучее ожидание неизвестного падало на Макса петлями сети, опутывая его, и он перестал понимать, зачем пришел сюда и что должен сделать.

Между тем банда действовала слаженно: у каждого окна встало по трое, один – тот самый с надписью на затылке – приготовился выломать дверь. Остальные выстроились за ним.

– Чего ждем, Ти-Рекс? – послышался обрывистый голос Сеска. – Командуй!

Пару секунд Назарян прислушивался к ленивым звукам засыпающего квартала, пытаясь, наверное, выловить свист полицейских сирен. Полицейские еще в управлении.

– Ломай! – приказал он приглушенно.

Толстяк выбил дверь тяжелым ловким ударом. Моментально банда стремительной рекой влилась в дом, из ее глубин выглянули недоуменные пьяные лица. Макс оказался заслонен спинами рьяной, безудержной толпы жаждущих крови берсерков, движимых ненавистью ко всем не подобным им. Латиносы настигли черных в самый разгар веселья, и те поначалу впали в смятение.

– Крушите гиен! – доносился хриплый зов Эдди, утопавший в грохочущих басах лившегося из колонок рэпа.

Вероятно, ярость Назаряна просыпается в самых темных, далеких, ядовитых уголках сознания, целиком подчиняя его мозг себе. Оказавшись в гуще врагов, он хаотично размахивал могучими кулаками, сыпля грады ударов на лица и тела оказавшихся рядом. Взбудораженные жильцы соседних домов робко выглядывали из зашторенных окон – драки не редкость для Комптона, и в любой момент могли прозвучать выстрелы.

Макс остался за спинами рьяной братии, на пороге, ожидать, когда же утолит жажду крови Эдди и прикажет отступить. Он судорожно оглядывался на улицу и напрягал слух, терзаемый тревожными предчувствиями. Воя сирен не пришлось долго ждать; когда под натиском латиносов ошарашенные, не готовые к бою, размягченные алкоголем и музыкой черные стали неизбежно сдавать, кто-то достал пистолет и началась хаотичная стрельба. Со стороны Уиллоубрук-авеню вспыхнули в ночи и неистово понеслись огни «самой крутой банды Комптона». Эти полновластные хозяева города, меняющие свои решения с непредсказуемостью капризов беременной женщины, несомненно, караулили в засаде, готовые броситься исполнять долг при первых признаках угрозы безопасности мирным жителям.

– Полиция! – что есть мочи взревел Макс и двинулся вглубь дома. Ему пришлось несколько раз повторить, прежде чем весть дошла до Эдди. Кто-то судорожно заметался, силясь остановить воинственный пыл; некоторые среагировали трезво и бросились прочь из разбитых окон в черноту ночного двора.

Рука Назаряна вцепилась ему в запястье, и Макса бросило к окну. Они выпрыгнули в окно, перескочили разбросанные во дворе осколки, переливавшиеся в лунном свете кристальными пылинками, и тут Эдди отпустил его руку.

– Разбегаемся! – крикнул он на бегу и скрылся среди грязных серых лачужек, из которых женщины испуганно следили за развитием бойни.

Требовательные выкрики полицейских неумолимо приближались. Макс бросился было к дороге, но оттуда во дворы рвалась сквозь растрепанные придомовые кусты добрая дюжина стражей. Растеряв бесценные секунды на колебания, он метнулся во дворы. Вокруг не было никого – поразительным образом все исчезли в ночи, как растворенный в кофе сахар. Несколько искалеченных членов «Красного легиона» неровными шагами выходили из дома, указывая полицейским вглубь двора, куда нырнули налетчики.

Дальше его мысли перестали успевать за происходящим; он оказался в море ревущих синих мигалок, из машин повыскакивали возбужденные полицейские и толпой повалили его на землю.

Чувствуя жуткий, пронизывающий каждый сантиметр тела страх, Манукян поднял пришибленный взор на ловко орудовавшего наручниками полицейского, точно ожидая милости. Его круглое сосредоточенное лицо блестело от пота и триумфа.

– Прежде мы тебя не видали, герой, – с довольным видом прокаркал толстяк, замкнув наручники, выпрямился и с помощью нескольких коллег поднял Макса на ноги. Другой распахнул дверь машины в нетерпеливом ожидании.

– Шагай, бойскаут! Что же твои дружки бросили тебя одного? – Коп грубо подхватил обмякшего Макса за локоть и поволок к машине. – Из какой банды?

– Никакой. Я здесь случайно, – пролепетал Манукян, но, услышав свой голос, понял: уповать на понимание бессмысленно.

– Всегда одно и то же, – хмыкнул полицейский и, открыв дверь, толкнул Макса в салон. Затем выпрямился и раздал напарникам указания:

– Один экипаж – преследуете беглецов. Второй – на Запад-Клод-стрит, дежурьте у их штаба. Гаденыши рано или поздно вернутся к себе. Всех до единого в управление. Сказал же этим узколобым: без стрельбы, мать вашу!

Максу казалось, что все происходящее нереально, будто он оказался в центре кошмарного спектакля. Одежда липла к телу, источая тошнотворный запах пота. Голова кружилась; он едва заметил, как толстый офицер вернулся в машину и началась жуткая поездка.

– Слышал, Джо? Он здесь случайно, – сказал толстяк водителю, усаживая грузное тело на неудобное сиденье. – Парень просто гулял.

Водитель с видом «как вы все мне надоели» взглянул на Макса через зеркало заднего вида.

– Неужели просто гулял? – спросил он.

– Вы все равно меня отпустите, – заявил Макс, почувствовав уверенность, как только они удалились от места драки.

– Правда? – иронически удивился толстый и тут же посерьезнел. – А хочешь, чтобы так и было?

– Так будет в любом случае. – Поразмыслив над своим положением и придя к выводу, что все не так серьезно, Макс почувствовал прилив смелости. – Моя семья и друзья подтвердят, что никакой я не преступник и что я не вхожу ни в какую банду. Я студент Стенсфилда. А вы, надо полагать, офицер Хэнниген?

Круглолицый коп брезгливо усмехнулся, а напарник шумно выдохнул.

– Этого вируса там завелось больше, чем в Комптоне, – сказал водитель. – За каким чертом вы рветесь туда?

Его речь прервала внезапно разразившаяся тирада Хэннигена:

– Проклятые сиденья! Какому уроду пришла мысль сделать сиденья без боковой поддержки! Светлой тебе памяти, о великий Форд, прости своих никудышных преемников!

 
                                     * * *
 

Два бесконечно долгих тревожных часа Макс провел в управлении, пока отец всеми мыслимыми уговорами и взятками не освободил сына от обвинения в участии в преступной группировке. Офицеры были непреклонны – несмотря на договоренности с «Эрманос», они зачастую устраивали показательные порки, напоминая, кто здесь главный. Через час после привода Макса в участок вошли Эдди, Сеск, Доминик и несколько участников налета. Каждого увели в отдельную комнату, так что даже не удалось переброситься взглядами. Поскольку дверь комнаты, где находился Эдди, была закрыта, отец его не увидел. Выводя сына из участка, он смотрел на него с выражением надвигающейся бури, яростно бьющейся в нетерпеливом ожидании, чтобы разразиться на непростительно провинившегося сына. Весь путь до Стенсфилда он обрушивал на него истошные вопли, казалось, не имеющие конца. И если раньше тема Эдди имела благосклонный окрас, то теперь, поняв истинную его сущность, в него летели самые оскорбительные молнии.

Часы переползли за три ночи, когда свет черной машины, растворяющейся во мраке, упал на переливающиеся черным глянцем прутья ограждения Стенсфилда. Машина встала почти в том же месте, где ранее «Кадиллак» Доминика. Придавленный нескончаемой отцовской руганью, Макс находился на грани срыва, разъяренный не столько из-за жестокого осуждения, сколько из-за того, что он без разбора топил Диану в трясине порицания.

Отец резко взглянул на сына, обдав его кипящим, пронизывающим взором.

– Взгляни на себя. И это тебя радует? Дружишь с преступным отребьем, мотаешься за уличной девкой. Чему тебя учит Стенсфилд?

– Не говори так о ней.

– Ты задет? А не думало ли твое величество, что чувствуют твои родители, глядя на тебя?

– Не упоминай Диану, – негодующе поднял Макс голос. – Всю жизнь от тебя слышны одни упреки. Никогда я от тебя не услышу поддержки, даже в отношении моей будущей жены. И я не увожу тему. Ты хоть раз задался вопросом, в чем причина моих действий?

– Ах вот мы какие! И в чем же причина твоих невыносимых страданий? Не обманывай отца! Такому не может быть никакого оправдания! Чтоб я больше не видел тебя рядом с этими двоими, иначе можешь забыть про школу.

– Выслушай меня…

– Не желаю ничего слышать! – заревел отец так, что охранник из контрольного пункта одарил их пристальным взглядом.

– Тогда я не желаю тебе ничего объяснять. Ты можешь забрать меня из Стенсфилда, но тогда я возненавижу тебя до конца жизни.

Он выскочил из машины и захлопнул дверцу прежде, чем закончились громогласные угрозы отца. Спешным шагом, уткнувшись взором вниз, он прошел пустынную территорию школы и зашел в общежитие. Слова отца царапали душу, вызывая нечто вроде ярости от несправедливости. Это чувство наполняло его клокочущим кипятком, воинственно призывая поступить по-своему, но как именно – он не знал. Вдобавок беспокоил исход нападения – отпустят ли Эдди? Что сделают «Короли», узнав об этой вылазке? Макс не сомневался, что Назарян избежит ареста, и ему хотелось скорее поговорить с ним.

Умиротворение, царившее в вестибюле, чуть остудило обиженно-бунтующий порыв. В тусклом освещении ночных ламп Макс по привычке бросил взгляд на любимый им с Дианой закуток у камина, где уютно размещались три кресла и широкий журнальный стол на деревянных ножках со стеклянной столешницей. Из-за спинки выглядывала растрепанная грива каштановых волос. Приглушенный телевизор резво метал кадры какого-то боевика. Макс подскочил к креслу и застыл с умиленной улыбкой. Голова Дианы чуть откинулась набок, отчего несколько прядей волос прикрывали щеку. Руки ее ровно покоились на коленях, между подлокотником и ногой теснился пульт от телевизора. Макс смотрел на любимую не моргая, любовь и благодарность вытеснили из сердца негодование, страх, замешательство. Ему не хотелось будить ее – хотелось любоваться ангельским сиянием белоснежного лица, тонким выделяющимся подбородком и прямой складкой полных губ, навевающих ему мысли о бутоне алой розы.

– Я все для тебя сделаю, милая, – шептал он под нос. – Нет мне дела ни до кого. Пусть весь мир пойдет против нас – я выстою, я сохраню тебя. Мы с тобой знакомы с самого детства. Я помню, как в неуловимом сне, улицу Московян, по которой мы неслись от дома до «Поплавка», бросали уткам хлебные крошки и ликовали каждый раз, когда те их глотали. С каким ужасом проходили непроглядный тоннель под почтамтом, воображая гнавшихся за нами злодеев. А помнишь детскую железную дорогу, возившую нас вдоль Разданской реки, когда нам казалось, будто мы перенеслись куда-то далеко от города? В парке напротив почтамта стоял автобус, оборудованный игровыми автоматами, куда так часто ходили мы вчетвером. Когда у Эдди заканчивались монеты, мы шли гулять по парку, где залезали во все разбитые фонтаны. Бульвар – так, помнится, мы звали этот парк? Возможно ли такое чудо, при котором мы с тобой вновь окажемся рядом, за несколько тысяч миль от нашего дома? Оно случилось. Судьба насмехалась надо мной, полагая, что я не узнаю тебя. Теперь она пытается нас разлучить. Нас, знающих друг друга с тех пор, как существует наша память.

Диана шевельнула головой, повела губами и раскрыла глаза, затерянные в дремотной дымке Морфея, смешанной с тревожным ожиданием.

– Наконец-то, – пролепетала она и приподнялась в кресле. – Который час?

– Десять минут четвертого. Ты ждала здесь все время?

Сквозь сонливую пелену его пронизывали укоризненные стрелы. Несколько секунд потребовалось Диане, чтобы вернуться в действительность.

– Где Эдди?

– Он дома у Сеска, – соврал Макс.

– Что там произошло? Все кончилось удачно?

– Да, любимая. Все в порядке. Обычная разборка внутри банды, уже все давно спят в своих постелях.

Диана прикрыла глаза, вновь откинулась на спинку. Лицо ее приобрело суровую смесь недовольства и вновь обманутой надежды. Макс поспешил отвести от нее тяжкие мысли. Он подошел, опустил ладонь ей на лоб и ласково прибрал за ухо сбившиеся на лицо пряди.

– Идем в комнату.

У ее спальни, освещенной теплым приглушенным светом, Макс сказал:

– Утром я расскажу тебе кое-какие эпизоды из нашего детства. Все эти пять лет мы не задумывались о том, как благосклонно к нам отнеслась судьба, вырвав из одной точки мира и поместив в другой двух маленьких друзей.

 
                                     * * *
 

С утра Макс вел приготовления к отбытию в сопровождении двух гложущих чувств – неизвестности о судьбе Эдди и вновь вскрытой раны между ним и отцом относительно Дианы. Первое исчезло, когда спокойствие утренних приготовлений пресек его звонок, – Эдди обещал приехать за ними. Второе же неизбывно скребло по сердцу. Затронутое до самой глубины собственное «я» рассвирепело от нападок на свою избранницу. Ему неважно, от кого исходит атака, – оно готово со всей свирепостью голодного тигра обрушиться на обидчика, оно слепло от гнева при малейшей угрозе их союзу. Но при всей своей рьяности он еще не был так крепок, чтобы отражать удары взрослых. В глубине души Макс чувствовал страх: он понимал, что запала не хватит на долгую битву, что он в конце концов сдастся перед стальными доводами родителей. Уже острые, но еще недостаточно крепкие когти и клыки юного хищника попросту сломаются об их неумолимую до гранитной крепости логику. И с этого утра его стала посещать безумная мысль – чтобы сохранить Диану, ему нужно всеми силами избегать родительской близости, не допускать влияния на себя. И вместе с тем он понимал, что ни за что не осмелится сбежать из дома, тем более что Диана решительно воспротивится такому решению.

В таких терзаниях он собирал чемодан, мучимый сознанием предстоящей трехмесячной разлуки. Чтобы хоть ненадолго отвести тяжкое потрясение, усиленное, вдобавок, пережитым прошлой ночью, он рассказывал Диане мгновенья детства, вспомнившиеся внезапно, подобно стайке воробьев, налетевшей на высыпанные в парке зерна. До того как кто-то раскинет корм, они скрыты кроной деревьев, слиты с ветвями и стволами, невидимы за густым слоем листвы, заботливо уложенной природой на отсыревшую осеннюю землю. Их великое множество, но их разрозненность не позволяет это увидеть. Стоит только случайному посетителю бросить горсть зерен, как стайка мгновенно слетается, образуя непроглядный рой вокруг заветной горсти. То же произошло и с детскими воспоминаниями Макса, когда он увидел Диану ночью. Прежде разбросанные по разным уголкам памяти и незаметные поодиночке, они под действием некой мощной, внезапной силы тотчас взлетели взволнованными воробьями, обнажившись во всей своей беспокойной прелести. Эти соединившиеся воспоминания отразили на его душу весь угрожающий блеск его положения, встрепенули все легкомысленно дремавшие опасения, связанные с Дианой. Когда она рядом, он овеян ее лучезарным ореолом, приносящим как непостижимое счастье, так и неизъяснимую слепоту. Все грозящие их союзу опасности кажутся лишь безобидной трелью кружащих над побережьем чаек. Необъяснимом образом эти воспоминания всколыхнули окутывавшее его благоухающее сияние любимой, ледяным дождем забарабанили по сердцу, призывая отогнать слепое успокоение за их счастье.

Солнце безжалостно заливало их жаркими лучами, воздух замер, отчего духота стала невыносимой. Макс и Диана неспешно шли к парковке, углубленные в детство, одни среди молчаливой природы, будто притихшей под гнетом нестерпимой жары.

– Может такое случаться в жизни? – молвила Диана.

– Только с нами двумя, – улыбнулся Макс, припав губами к ее виску.

– И Эдди с Кристиной, – добавила она.

За воротами школы властвовала безмятежная тишина, тонкие листья казуарин застенчиво припадали к ограждению, будто ища у него защиты от зноя. Лазурная полоска океана вдалеке сливалась с небосводом, и могло показаться, что белоснежные перья облаков, пригвожденных жарой, являются барашками волн. Диана посмотрела на Макса, тот неожиданно для себя отвел глаза.

– Тебя что-то тревожит?

Макс скорчил неопределенную гримасу.

– Нет, милая. Все в порядке.

Диана застыла с недоверчивым выражением. На пустом шоссе засверкала несшаяся в их сторону машина. Манеру езды Назаряна видно даже с такого отдаления.

В последний миг Макс удержался от того, чтобы рассказать о ссоре с отцом.

– Думаю о трех месяцах без тебя. Кажется, они никогда не пройдут.

Тронутая признанием, Диана прильнула к нему, подставила лицо для поцелуев.

Каждый поцелуй Макса отзывался в ней выражением неописуемого наслаждения.

– Я хотела бы полететь с тобой, – сказала она, выпрямившись. – Когда родители накопят денег, я смогу каждое лето проводить с тобой. Только бы скорее поправить наше положение, бросить проклятый Комптон!

Макс замешкался, не зная, поддержать ли ее или замять разговор из страха неизбежного упоминания о брате. На ее лице царила какая-то мрачно-мечтательная рассудительность, не оторванная от действительности, а учитывающая все ее грани. Говоря о желании посетить Армению, Диана ни на миг не забывала Эдди и знала, что не сможет долго отсутствовать в Америке. Достигнув ворот, «Селика» резво повернулась, отчего шины заскользили по асфальту с царапающим слух скрипом. Эдди бодро выскочил из машины и приветственно замахал руками. На бурную ночь не было и намека. Никто не подал также и виду – Диана знала бессмысленность нравоучений, Макс не хотел омрачать настроение перед отъездом. Он лишь поблагодарил Эдди за предложение подвезти его домой и сказал, что за ним никто не приедет; подобные наказания – вполне в духе его отца.

– Тем лучше, у меня к тебе небольшой разговор, – воодушевленно сказал Эдди и прыгнул за руль. – На борт, дети мои!

Диану отвезли домой, где на тесной лужайке перед домом Макс с ней и попрощался. Миссис Назарян настоятельно приглашала Макса зайти, но Манукяну хотелось скорее пресечь тяжкие прощальные минуты. Эдди ждал в машине, так и не изъявив желания повидаться с мамой, и ограничился коротким взмахом руки из машины. Макса поражало такое отношение, учитывая, что совсем недавно друг уверял его в желании вернуться в мирную жизнь. Очевидно, ночное происшествие вызвало в нем серьезную встряску.

– Я не знала, что тебя никто не заберет из школы, – сказала Диана. – Не хотела затевать разговор при Эдди, чтоб не смущать тебя. Что-то случилось?

– Пустяки, какая-то проблема с машиной.

Несколько секунд Диана обдавала его пристальным взглядом, словно думая, поверить ему или нет.

– Я буду скучать, – сказала она наконец, сжимая его руки в маленьких ладонях.

Улыбка далась Максу тяжело – ссора с отцом и наказание в виде оставления его одного ржавым осадком сидели на душе. Сейчас только Диана и Эдди воспринимались им как люди, которым он нужен. Терпкая горечь щекотала горло.

– Будь умницей, не заплывай слишком глубоко.

– Не буду, – пообещала Диана. – Я люблю тебя.

– И я тебя. – Они крепко обнялись.

Гневный сигнал разорвал его мысли.

– У меня нет времени смотреть на вашу любовь! – негодовал Эдди. Диана отпустила его руки и быстро зашагала к дому. Уже из дома, перед тем как закрыть дверь, она коротко взмахнула рукой и одарила его мягкой улыбкой, уста ее чуть слышно донесли: «Буду ждать тебя!»

Пару секунд Макс смотрел на дверь, затем прошагал к машине и сел, вытирая влажный от жары лоб.

Эдди погрузился в непоколебимое молчание. Макс заговорил, только когда выехали на фривей.

– Как вчера закончилось?

– Лучше не придумать, – бросил Эдди с подчеркнутой издевкой в голосе. Макс сделал вид, будто не заметил ее.

– Всех отпустили?

– Да, всех. Только немного пожурили за выстрел. Все-таки тревожить мирных жителей не следует.

– Он не входил в вашу договоренность?

– Верно. Хэнниген пригрозил поднять плату за непокорность.

Только вопросы прекратились, он вновь впал в странную молчаливость. Это всерьез насторожило Макса – веселость покинула его вместе с Дианой.

– Все в порядке?

Эдди полоснул его быстрым взглядом.

– Да.

На минуту воцарилось молчание. Макс понял, что сейчас рядом с ним вовсе не тот Эдди, каким он является в присутствии сестры. Тишина становилась гнетущей.

– Мы едем не ко мне домой?

– Поедем куда-нибудь подальше. – Это было не предложение, а заявление. – Бывал в Бейкерсфилде?

– Нет. – Макс настороженно следил за каждый движением Эдди. Больше всего его смущало то, что он и не поинтересовался, что случилось с ним ночью.

– Как прошла ночь? – словно прочитав его мысли, спросил Назарян.

– За мной приехал отец. – Макс обрадовался завязавшемуся, казалось, диалогу. – Я видел тебя там.

– Видел? А я тебя нет. – Голос Эдди сделался опасно-вкрадчивым, настораживающе тихим и гортанным. Макс прекрасно знал эту интонацию – сулила она одни беды. – Почему же не сделал, как я сказал, почему не сбежал? Нас бы поймали, но ты ведь мог уехать.

– Я замешкался. Вначале побежал в сторону Уиллоубрук-авеню, а когда увидел, что полицейские приехали оттуда, кинулся во дворы, но не успел.

Лицо Эдди приняло неподвижность гипсового слепка.

– Ты замешкался. И что ты поведал отцу обо мне?

– Ничего такого, чего он не знал, клянусь!

Эдди изобразил деланное недоумение.

– И он даже не спросил, где твой друг Эдди? Почему ты оказался на его улице? Какого дьявола здесь потерял и что вообще за чертовщина тут творится?

Когда что-то недоброе возникает у Эдди в уме, оно непременно найдет воплощение в самых жестоких и грубых формах. Его леденящая холодность предвещала такое наступление. Эта молчаливость означала, что сидящее в нем намерение – неважно, верное или нет, – усиленно формировалось, и вот-вот произойдет неизбежный выброс. Макс почувствовал себя стоящим у жерла вулкана за минуты до извержения.

Поездка заняла почти два часа, в течение которых они углублялись в материк, а гористые, густо поросшие высокими кустарниками пейзажи сменялись пустынными степями. К парку Грейстоун они прибыли в самый разгар безудержного зноя. Безлюдная лужайка была покрыта ровной мелкой травой желтовато-горчичного цвета. Макс и Эдди взяли курс вглубь парка.

Назарян закурил сигарету и выпустил плотные клубы дыма.

– Открою тебе тайну, – вернулся он к разговору, – полиция Комптона – самая непостоянная штука на земле. Сегодня они тебя прикроют, а завтра вломятся домой и обдерут со штанами. В этих условиях никто не делает резких движений, потому что может сам схватить удар. Когда я о чем-либо с ними договариваюсь, то готовлюсь к тому, что в любой день ко мне пожалуют эти же ребята и будут смотреть на меня глазами херувимчиков с чувством величайшего долга перед обществом. Понял, о чем я?

– Вполне. Ты считаешь, что я поддался страху, выдал вас, и хочешь сказать, что это бесполезно, что они и так про вас все знают.

Эдди обдумал его слова, вздохнул.

– Я мог бы еще многое сказать про наши с ними отношения. Но оставим полицию в стороне. Где сейчас твоя сестра?

Тут Макс не вытерпел.

– Хватит! Мне надоели твои уколы. Если ты считаешь меня предателем, так и скажи, а не вытягивай из меня признание того, что я не делал.

– Ответь на вопрос, приятель. Когда ты в последний раз говорил с Кристиной?

– Вчера. И она сейчас дома.

– Верно. Ее запер отец, а когда я ей позвонил, он взял трубку и пригрозил засадить меня за решетку на всю жизнь, если я от нее не отстану. Прежде он был со мной уважительней. – Голос Эдди угрожающе усиливался. – Что заставило его так резко развернуть мнение обо мне? Почему твою сестру, мою любимую, запирают дома, как только отец освобождает тебя из-под стражи? Законно ли мое негодование, что из-за какого-то неизвестного события, – при слове «неизвестного» губы Эдди насмешливо скривились, – моей любимой запрещено со мной видеться?

Возмущение Макса хлестало через край – его уже не волновало, к чему приведет его жесткий ответ. Он остановился, вперив гневный взор в глаза Эдди.

– Мне, знаешь ли, нечего скрывать. Ты все решил за меня, я же просто пошлю тебя подальше.

Вена на шее Назаряна запульсировала. Макс мысленно приготовился драться.

– Только из уважения к нашей дружбе я не сотру тебя в пыль прямо сейчас. Но сделаю это, если ты еще хоть раз приблизишься к моей сестре. И речь вовсе не о том, сдал ты меня или нет, а о том, что не способен быстро принять решение и при первой же опасности сложишь лапки, как вчера. Мне не нужен такой защитник для моей сестры. – Он выдержал паузу, чтобы слова плотно сели Максу в голову. – Ты меня знаешь: мне ничего не стоит решить этот вопрос быстро. Если послушаешься меня, отнесусь к тебе с пониманием, если же нет, то покараю тебя молниеносно и жестоко.

Эти слова, отчеканенные металлическим тоном, ложились в голову Максу постепенно, разжигая в нем рьяное желание сию секунду наброситься на него. От этого шага он сдержался только потому, что понимал: ничего, кроме вреда, это не даст. Противник слишком силен – его каменные руки, грудь и плечи служили верной опорой его грозному, своевольному нраву, готовые физически вдолбить его волю, если собеседник не внял словам.

– Услышал, что я сказал? – требовательно спросил Эдди. Тот ответил после продолжительной паузы. Это единственный способ показать, что он не напуган.

– Ты таранишь свое, пользуясь своей силой; тебе кажется, что все можно решить мускулами, – неторопливо сказал Манукян. – Понимаешь ли ты, к каким последствиям может привести твой таран?

– Полностью. Я отгорожу свою сестру от неуклюжего молокососа.

– Еще одно слово, и клянусь: я брошусь на тебя, и будь что будет.

Слова произвели обратный эффект. Эдди громко расхохотался, осмеивая и добивая его достоинство, обесчестив этим смехом все их совместное прошлое.

– Ах ты наш грозный пигмей! Только не плачь!

Опережая мысли, рука Макса сжалась в кулак и метнулась в лицо ставшего презираемым некогда друга. Но Эдди был более стремителен – с ловкостью, не подходившей громадному телосложению, он увернулся от удара и нанес Максу по лицу короткий мощный удар. В глазах почернело, к терпкому вкусу крови в горле примешался запах пыли, поднятой при падении. Через секунду Макс полусидел на земле, ослепший от затянувшей глаза черноты, с перезвоном в ушах и развороченными мыслями. Медленно, как проявление фотографии, сделанной поляроидом, миру возвращались очертания. Эдди нигде не было. Макс тяжело встал, посмотрел туда, где они оставили машину. Эдди уехал.