Текст книги "Вечерний силуэт"

Глава 6

– Это была продуманная провокация, – рассказывал Макс. Сейчас, обернувшись через полтора десятилетия на те события, он понял всю степень их близорукости – Эдди, и особенно своей. – Мы поддались, как школьники с мозгами быка, которому помахали мулетой. Этот случай был нашей последней возможностью остаться нормальными людьми.

Взгляд Анны был направлен в точку под глазами Макса; с начала рассказа она, казалось, не открыла рта. Макс почувствовал внезапную сонливость при мысли о том, что пойми он тогда, что происходит, жизнь его сложилась бы совершенно иначе.

– Винс Уоррен шел на эту провокацию, зная необузданность и вспыльчивость Эдди. Было это проделано в отместку за давнюю провокацию Эдди, из-за которой они надолго лишились оружия и наркотиков. Эдди проглотил наживку, оружие найти в Комптоне не составляло труда, и «Уэст-Клод эрманос» пошли мстить.

– Так кто позвонил ему? Куда он поехал и что произошло? – нетерпеливо любопытствовала Анна.

– Звонил Сеск. Тем вечером неизвестные подожгли дом Доминика, бросив одновременно несколько коктейлей Молотова. Налетчиков поймать не удалось, но никто не сомневался, что это «Красный легион» совершил месть, которой грозился в начале года. Почему именно в июне – не знаю. Возможно, главари ослабили контроль, или их не было в округе, или же намеренно ждали так долго, чтобы усыпить бдительность патрульных «Эрманос». Так или иначе, до Эдди мне дозвониться не удалось. Всю ту ночь мне пришлось в буквальном смысле стеречь Диану от вспышек горя. Мы провели всю ночь во дворе общежития, я старался всячески ее отвлечь и отвести ко сну, но она сказала: «Хочу испробовать бессонную ночь». – Макс развел руками, охваченный сонмами воспоминаний о безвозвратно ушедших днях, гложущих сильнее по мере наплыва новых, тех, о которых он, казалось, напрочь забыл. Он посмотрел на площадь Республики, приставил большой палец к щеке и принялся водить указательным и средним по виску, хмурясь то ли от задумчивости, то ли от вероломно палящего солнца. Он и не предполагал, что его рассказ настолько затянется, что придется окунуться в самые глубины памяти, заново прикоснуться к тем священным воспоминаниям, поблекшим и уже почти неживым, что погребены под грузом лет, растерзаны на ничтожные куски неизбывным горем, досаждающим его подобно полчищам жестоких фурий.

Площадь Республики была немноголюдна. Машины ехали замелевшими ручейками, медленно впадая в такое же мелководное озеро центрального круга, где огибали вымощенный базальтом внушительный овал с ромбовидным орнаментом в середине площади. По тротуарам неспешно шагали группы громко переговаривавшихся туристов и праздных жителей, все тяготели к островкам теней, отбрасываемых развесистыми шевелюрами посаженных по пешеходной зоне деревьев. Через несколько дней после событий, о которых ведется повествование, Макс полетит в Ереван.

– Иной раз, бывает, смотрю на эти деревья, – начал он медленно, тихим, как дуновение ветерка, голосом, – и вижу себя, идущим под ними пятнадцать лет назад. Вон там, посмотри. – Он указал пальцем. Анна обернулась, приподнялась и выглянула за парапет. – Вот под этим рядом деревьев я всегда ходил в жару. Как ты понимаешь, думал я почти только о Диане, и сейчас эта площадь, улицы, дома – весь центр Еревана напоминает мне о ней. Но извини, мы забегаем вперед. – Макс выпрямился, глотнул чая и попросил у официанта еще один чайник. Не нужно обладать проницательностью, чтобы отметить его неизъяснимое уныние. Глаза Манукяна застывали в одной точке, движения были медленны, голос полон необъятной тоски. Анну он наводил на мысли о пожилой душе в молодом теле, чей зенит пройден и наступило время плавного спуска в трясину смиренного дожития. Такая невиданная скорбь по отношению к своему прошлому означала, что вся его история только начинается.

– И все же она уснула во втором часу. Мне же спать вовсе не хотелось. Я вышел во двор и только зашагал к озеру, как позвонил Эдди. Просил посмотреть, на месте ли машина Кранцев. Она была на месте, и тогда Эдди сказал: «Мы будем через два часа, будь наготове; как позвоню, выйди за ворота, но обойди забор так, чтобы охрана тебя не заметила».

 
                                     * * *
 

– Черт бы тебя побрал, Локо! Сидим в засаде, как трусливые псы. Всего-то дел – загреметь к ним в спальню, или где они там спят, и прибить к чертям собачьим! Будь я проклят, если Сеск Каттано в жизни от кого-то прятался! – чертыхался Сеск. – С чего ты вообще взял, что они выедут именно сейчас? Не завтра, не через гребаную неделю?

– Успокойся, ужас ниггеров, ты не прячешься, – невозмутимо отвечал Эдди. – Иди загреми к ним в спальню, если хочешь потом на десять лет загреметь в тюрьму.

Упоминание о тюрьме отрезвило неистовство Сеска. Он, Эдди, Макс и двое из «Эрманос» сидели в придорожных зарослях неподалеку от школьных ворот, их лица в лунном свете приобрели землистый оттенок. Освещения здесь не было, и ночью из контрольного пункта дорога проглядывалась не дальше сотни метров. В эту жаркую штильную ночь, казалось, весь мир погрузился в сон; школа слилась с чернотой, лишь тусклые насыщенно-желтые огни фонарей у контрольного пункта освещали ворота и небольшой участок перед ними. Сидя в плотных кустах за пределами зоны видимости камер, в бригаде из четырех напряженных товарищей, Макс чувствовал всю важность и непредсказуемость момента.

– Можешь пока посмотреть, как выглядит Стенсфилд, чуть расширить свои узкие представления о мире, – сказал Эдди. – С ними нужно переговорить с глазу на глаз, иначе мы так и будем без толку жаловаться Луису. К вашему сведению, hermanos, вчера начались каникулы, все разъехались по домам, только эти двое ждут неизвестно чего. Немного терпения; уверяю вас, если они днем прятались здесь, то точно выедут скоро.

– Почему именно ночью? – спросил Макс.

– Ночью легче остаться незамеченным. Они перестраховались на случай, если полиция Комптона сделает запрос в окружную Санта-Барбары. Вдобавок все важные дела решаются ночью, без лишних ушей и глаз.

– Что такого могут задумать эти червяки, – фыркнул Сеск. – Ты их переоцениваешь.

Эдди ответил не сразу, взгляд его не отрывался от ворот.

– Надеюсь, ты прав.

Тишина давила на Макса, вызывая странное тревожное чувство. Он вспомнил про обещание, данное Диане. Мысли его блуждали между ней, каникулами и Комптоном. Его ждут три сладких месяца с его любимой. Только бы эта затея Эдди кончилась удачно.

В школьной черноте появились два огонька, и спустя минуту ворота начали медленно открываться.

– Они, будьте наготове, – скомандовал Назарян. Все пригнулись в нетерпеливом ожидании момента. Машина выехала на дорогу.

– Рики, Пабло, фонари наготове. По моей команде. Раз, два, три!

Выскочившие из засады перекрыли путь. Двое светили на машину мощными ручными фонарями, Эдди и Сеск нацелили пистолеты на братьев.

– Выйдите из машины, – громогласно приказал Эдди. Эрион вышел с водительского места, Кармак – пассажирского. Лица их были непроницаемы. Оба подняли руки, впившись взглядами в Эдди.

– Так вы нарушили запрет и завели оружие! И что, убьете нас? – издевательски сказал Кармак неожиданно насмешливым для его положения голосом. – У дружка, – он покосился на Макса, – разорвется сердце. Тебе не жалко его?

– С юмором у тебя ничего, сопляк. Я не собираюсь никого убивать, в отличие от вас. – Эдди спрятал пистолет под рубашку, шагнул к братьям. Дыхание Сеска сделалось свистящим. – Передайте тем, к кому вы сейчас едете, что Назарян будет карать. Вы жестоко ошибаетесь, если полагаете, что, нанеся несопоставимый с моей безобидной вылазкой удар, испугали меня. Я найду тех, кто швырнул эти бомбы, и вырву им руки по плечи. Передайте всем чернозадым мерзавцам – я могу это сделать в любую минуту, ночью или днем, во сне или на вечеринке, но ваше варварство обрушится на вас в сто раз больнее.

– Если ты про поджог, то мы тут ни при чем, – сказал Эрион.

Эдди пристально посмотрел на него. Ему, казалось, сейчас ничего не стоило выхватить пистолет и застрелить негодяев.

– Нет, гад, не прикидывайся. Ваша подлая выходка мне даже на руку. Теперь весь Комптон знает о вашем двойном преступлении, и закон на моей стороне.

– Ты подкараулил нас, чтобы сказать это? – Тон Кармака был полон иронии; этот тон разбудил в Максе глубочайшую ненависть к этому человеку, ему непреодолимо захотелось уничтожить его раз и навсегда. Как только Эдди и компания удержали себя в руках?

Назарян издал издевательский смешок.

– В любую секунду я могу нанести такой удар, какого вы еще не видели. Думали, смоетесь под покровом ночи? Я застану вас везде. Мы появимся из ниоткуда и сотрем вас, лживые гиены, с лица земли с такой внезапностью, что вы не успеете опомниться. Ваша акция покажется вам комариным укусом. Скажите это своим, разнесите мое предостережение Bloods-ам, потому что опасность может грозить кому угодно. – Он выдержал паузу, внимательно вглядываясь в глаза братьев, повернулся к своим и медленно зашагал в их сторону. – Опустите оружие.

– Черт, это хуже, чем прервать секс с Ким! – негодующе воскликнул Каттано.

– А теперь исчезните с моих глаз, – бросил Эдди не оборачиваясь.

 
                                     * * *
 

Скорбная улыбка вновь омрачила без того осунувшееся лицо Макса. По выражению задумчивой молчаливости он понял, что Анна думает над тем, не скрыл ли он от нее ничего.

– Мы не нанесли им вреда, – развеял он ее сомнения. – Все было так, как я рассказал.

– В таком случае, – нерешительно сказала она и запнулась. – Прошу прощения, но ведь мы беседуем откровенно?

– Конечно.

– Мне кажется, что этого не нужно было делать. У меня создалось впечатление, что Эдди нарочно лез на пику, чтобы потом кричать о вероломстве врагов.

– И ты совершенно права. – Макс наклонился вперед, затем вновь откинулся на спинку, медленно обдумывая ее слова. – В те годы я склонен был думать так же. Но в его оправдание можно привести два весомых обстоятельства – имя им Сеск Каттано и Доминик Петейра. Эти свирепые расисты всячески подтачивали ненависть к черным, которой у Эдди, в сущности, не было. Он возненавидел «Красный легион» из-за их набегов на свою улицу, причиной которых была только заинтересованность Кармака Дианой. Сеск и Доминик неустанно раздували в нем это неприятие, и в конце концов у Эдди стерлась граница между защитой чести сестры и войной против всей восточной части «квадрата мира». Как ты, вероятно, заметила, враги пользовались его вспыльчивостью. Когда я увидел его в ту ночь, в нем не было ничего от того Эдди, что покорно слушал Вэла Барского, пустил слезу, вспоминая пылкие молитвы Дианы, и твердо вознамерился вернуться к полноценной учебе. Ему постоянно требовалось, чтобы кто-то указал ему направление, в которое он и пустит всю свою неукротимую энергию. Верное ли оно или нет, Эдди не мог разобрать. Как ни странно, он был до наивности доверчив, внушался любым убеждениям, если они позволяли ему излить всю клокотавшую в нем ярость. А источников этой ярости было множество – отречение родителей; желание защитить сестру от проходимца, увезти ее из Комптона; гнев от мнения моих родителей о ней; в конце концов, стремление утвердить свои взгляды, которые, как ты уже знаешь, пришлись бы к месту в какой угодно исторический отрезок, но не в этот. Он чувствовал безошибочность своих действий, но ровно до тех пор, как кто-то указывал на их ошибочность. Так, мечась от одного внушения к другому, он то хотел стать прилежным студентом, любимым сыном и заботливым братом, то вновь попадал под дурманящее чувство вожака стаи, грозного лидера, то предавался беспробудным вечеринкам с ублажением всех плотских искушений, какие только могут возникнуть в разнузданной черни его окружения. Можно ли винить его в этом? – На лице Макса снова выступила печать страдальческой улыбки. – Я думаю над этим добрых десять лет. Но мы вновь отступили от рассказа. После встречи на дороге мы позволили Кранцам уехать, долго обсуждали возможные способы ответного удара. Когда рассвело, мы проводили тех троих и вернулись в школу. Благо Диана еще спала. Мы легли в моей спальне и ненадолго вздремнули.

– Долго же вы задержались с Дианой в школе, – заметила Анна.

– В том числе об этом и пойдет сейчас речь, – ответил Макс.

 
                                     * * *
 

Солнце ласковыми лучами заглядывало сквозь полузадернутые, фисташкового цвета шторы; последние студенты уехали вчерашним автобусом, Стенсфилд погрузился в одинокий покой. Макс никогда после окончания учебного года не покидал школу сразу, а предпочитал задержаться на день-два. Он обожал эти расслабленные, но одновременно волнующие, самые приятные дни всего года. Успокоиться, предаться всеобъятной расслабленности – было в этих днях нечто необъяснимое, похожее на сладостную скуку. Однако воодушевление от этого долгожданного, чудесного момента омрачили эпизоды с Домиником и Кранцами.

– Во-первых, никому ни слова про ночной случай, – наставлял Эдди утром, когда они, чуть приободренные недолгим беспокойным сном, собирались каждый по своим делам – Эдди спешил в Комптон, Макс – дожидался Диану. – Во-вторых, со следующего года будь начеку, поглядывай за ними. Неизвестно, что на уме у этих бесов.

– Мне порядком надоели эти глупости, – отрезал Макс. – Неужели нет никакой возможности заявить на них в полицию?

Эдди грустно усмехнулся.

– Будь это так просто, все преступники давно бы сидели. – Он протяжно вздохнул. – И я тоже. Ты ведь знаешь про их еженедельные рейды. Восьмидесятые и девяностые прошли – сейчас не то время, когда про полицию можно сказать «самая крутая банда Комптона». Гангстерское движение медленно идет на спад, большинство убито или осуждено, но оно все еще грозное. Спасибо «Латиноамериканским королям», что обуздали горячие головы, договорились и с полицией, и с восточной частью «квадрата». Любой выстрел влечет за собой повсеместные облавы, наша безопасность – это их лояльность. Поэтому нет, друг мой, ни ты, ни кто-либо другой не может дать наводку на Кранцев, иначе департамент шерифа округа может нагрянуть в Комптонский офис и засудить всех за повальное взяточничество, включая нас.

– Веселую ты затеял игру. Я дал слово Диане не лезть в Комптон и твои дела, теперь я вынужден оберегать ее в школе.

– Не забывайся, малыш, – пригрозил Эдди. – Не выставляй меня виновным.

– Мы вернулись к нашему вечному разговору. В чем такая неподъемная трудность взять и бросить все это к чертовой матери? У тебя прекрасные способности к учебе – совсем не нужно жить двумя жизнями, чтобы грести деньги сегодня же, если можно спокойно, без этого безумия, устроиться в жизни. Но если ты так крепко держишься за обе жизни, то зачем в этом должен участвовать я, а тем более Диана?

– Идиот ты! – Эдди вскочил, нависнув над Манукяном, как грозовая туча над затерянным путником. – Плевать мне на все, я хочу только исправить дерьмо, в которое нас по незнанию загнали родители! Моя сестра приживется везде, но Комптон – не то место, где она должна жить. Самая роскошная усадьба не достойна того, чтобы в ней жила моя сестра! Если и ты мне не веришь… – несколько долгих секунд Назарян сверлил Маска глазами, и тот понял, что следующие слова будут подобны приговору: – То я сомневаюсь, можно ли тебе доверить мою сестру.

Тут возмущение Макса вылилось через край:

– Хватит выставлять меня слабаком! Тебя завлекло настолько, что свои чемпионские амбиции ты готов подменить чем угодно! Я женюсь на Диане и увезу из Комптона раньше, чем ты со своим проклятым «Эрманос» срубишь зелени на дури и купишь усадьбу!

– Твои родители скорее засунут тебе агаву в задницу, чем разрешат на ней жениться.

– А это уже не твоя забота! Делай там что хочешь, только не мешай нам!

– Ох ты, сукин сын, ты уже отделяешь нас?

От неминуемого избиения Макса спасло появление Дианы. Она стояла в дверях, глядя поочередно на обоих.

– Что у вас происходит?

Эдди отступил от Макса, повернулся к сестре, стерев с лица гнев.

– Все хорошо, милая, – сказал, зардевшись, Манукян. – Мы разговариваем.

– Ваш разговор слышен на весь этаж.

– Прости, моя конфетка. – Невинная улыбка заиграла на лице Эдди.

– Не прикидывайся. Когда ты приехал?

– Рано утром, хотел повидаться с тобой.

– То есть на каникулах видеться со мной будет некогда.

– Нет, нет! – Резво подскочив к ней, Эдди обнял ее за талию, нежно поцеловал в лоб. – И на каникулах, и сегодня, и всегда.

Появление Дианы мгновенно остудило обезумевшего было Назаряна, попрощался он с Максом вполне мирно.

– Мне пора, – бросил он смущенно и под гнетом сурового взгляда сестры, не смея больше поднять на нее глаз, вышел из комнаты медленным шагом, явственно свидетельствовавшим о намерении скрыть стеснение. Дверь затворил подчеркнуто бесшумно.

– Мы разбудили тебя? – с сожалением сказал Макс. Лицо ее, еще не полностью пробудившееся, лучилось спокойным сиянием благородной красоты, став с уходом брата отливать горечью. И вновь Максом овладела сладостная мысль: сияние его любимой находится вне границ нынешних понятий красоты, а вобрало все прекрасное из Античности, Ренессанса и Романтизма, возводящих красоту женщины в искусство. Властительница его сердца, подобная обворожительной Форнарине для Рафаэля, его единственная, чистая, не имеющая равных любовь, что бы там ни утверждали сплетни.

Вместо ответа она одарила его укоризненным взглядом, села рядом и уткнулась ему в грудь. Макс нежно провел тыльной стороной ладони по ее щеке. Потом положил руку ей на плечо и стал молча поглаживать. Ему нравилось думать, что современное понятие женской красоты является лишь пошлой, неуклюжей попыткой приблизиться к статному, величавому и гордому образу его Дианы.

– Давай устроим прощальную прогулку до побережья, – предложил он.

Они спустились в столовую, неторопливо позавтракали, день провели под сенью лохматых деревьев у озера, временами отдаваясь ленивой дремоте. А когда на небе заплясали сумеречные краски и воздух налился прохладной свежестью, вышли из главных ворот. Свернув с дороги, они направились к побережью Тихого океана, плескавшегося сегодня особенно бойко.

Ночная прогулка осталась для Дианы скрытой, равно как и остался тайной неожиданный приезд Эдди. Словам о желании повидаться с ней она не поверила и всю дорогу до обрыва с сожалением восклицала о бесполезности всех увещеваний. Макс, несмотря на нанесенную утром обиду, защищал товарища, но тема вечного покачивания Эддиного маятника поднадоела ему, и он старался сменить тему.

– Родители по-прежнему хотят вернуться?

– С каждым днем все сильнее. Не проходит и дня, чтобы отец не говорил с бывшими коллегами, друзьями. Он хочет возродить студию, заново создавать музыку.

– Знаешь, на уроках гитары мне тоже нравится импровизировать. – Он усмехнулся и заметил: – Мы с твоим отцом похожи.

У берега они выбрали не обросший мхом островок на изборожденном бесформенными складками утесе и сели. Неизвестно, сколько провели времени, глядя, как пенистые волны неистово обрушиваются на песок. Огненно-алое солнце пылкой громадой навалилось на горизонт, прячась в его непоколебимом величии. Он будто затягивал в себя еще живые, но выдохшиеся краски завершающегося дня, заменяя их холодным, мрачным омутом грядущей ночи.

Предавшийся чувственным порывам, Макс не сразу обратил внимания на какой-то звук, настырно вламывавшийся в величественную музыку волн и ветра. То был запевший телефон. Звонил Эдди. На секунду замешкавшись, Макс ответил.

– Слушаю.

Голос, донесшийся в трубке, был неузнаваем. Расплывшимся, неразборчивым рокотом Эдди заявил:

– Эй, Макс! Hermano ты мой младший! Ты нужен здесь!

Манукян подавил содрогание. Диана тоже заподозрила неладное, напряженно склонила голову и подозрительно сощурилась.

– Кто это? – спросила она. Вопрос этот был судорожной попыткой зацепиться за призрачную возможность услышать, что звонящий не Эдди, хотя она прекрасно поняла безнадежность вопроса.

– Макс, ты в трубке?

Манукян изо всех сил старался скрыть волнение:

– Все хорошо, милая. Я сейчас. – Он вскочил и отступил на несколько шагов, недостаточных, впрочем, чтобы быть неуслышанным. Диана тоже встала и уставилась на него, нервно обводя круги, засунув руки в карманы джемпера.

– Ты что, пьян? – глухо спросил Макс.

– Круче, брат, бери круче! – Из трубки доносились смешанные с разнузданными возгласами звуки не то вечеринки, не то просто собрания ошалевших от хмеля вышибал. – Я обо всем позаботился. Поглядывай на ворота! Доминик едет за тобой уже второй час.

– Эдди, не глупи! Что вы там затеяли? – Стук сердца отдавался в висках лупящими импульсами. Проклятый Комптон не даст ему покоя. – Черт тебя возьми, мы же договорились!

– Пришло время доказать волчью преданность семье, – продолжал ничего не слышащий, остекленевший голос. – Ты ведь из моей стаи?

– Что значит…

– Ответ! – рявкнул Эдди. – Ты из моей стаи, vato?33
  Разг. приятель


[Закрыть] Хочешь навсегда вписать свое имя золотыми буквами в мое сердце и обрести преданных тебе до смерти друзей?

Манукян всеми силами пытался не выдавать охватившее смятение. Диана ускоряла шаги, отметила следами отчетливый круг на песке и, не выдержав, почти бегом направилась к нему, подобно снаряду, выпущенному из рук атлета после долгого раскручивания.

– А из чьей же еще, черт тебя возьми, – выдавил Макс, понимая, что этим самым подписался под всем, что ему прикажет Назарян.

– Я знал! – чуть ли не взвизгнул Эдди. – Встретимся через пару часов! Спешите, разрази вас дьявол!

Прежде чем что-то сказать, Макс услышал прерывистые гудки. Взгляд его остановился на Диане, пронизывавшей его горящим, обиженным взором; предстояла невыполнимая задача – успокоить любимую.

– В чем дело? – набросилась она. – Я все слышала!

– Твой брат.

– Уже поняла! Какую еще проклятую выходку он затеял?

– Не знаю. Он только сказал, что я нужен ему.

– Макс, хватит загадок! – сорвалась Диана.

– Я правда не знаю, милая. Правда. – В замешательстве он быстро чмокнул ее в лоб. Обида сменилась ослепительным пламенем надежды, возникшей у нее под действием некой мысли.

– Поехали к нему, сейчас же!

– Дорогая, – спокойно молвил Макс. – Ты действительно полагаешь, что я позволю тебе поехать туда?

– Я их всех знаю! Со мной он откажется от замыслов, какими бы гнусными они ни были.

– Давай вернемся в школу. Я вернусь как можно раньше, и мы приготовимся к отъезду, – ответил Макс так, будто не слышал ее предложения. Его слова ничуть не успокоили Диану. Обдумав, она, хоть и неохотно, но кивнула и подошла к нему. Макс обнял ее, чувствуя, как буквально разрывается. Оставлять Диану, да еще неизвестно зачем… Он существует только в те часы, когда она с ним.

– Добром это не кончится. Мне страшно, Макс. За него и за тебя.

– Я буду осторожен. Я увижусь с ним и отменю все, что он задумал.

Вдалеке пронеслась машина, свернула на школьную дорогу. Когда они подошли к воротам, Доминик уже стоял напротив ворот, затягиваясь сигаретой с такой силой, будто губы его вступили в спор с пальцами, зажимавшими ее, смогут ли вырвать сигарету из них. Это усиливало напряженность и беспокойство в его раздраженных покачиваниях на месте и постоянном вынимании и опускании руки в карман. Коричневый неприметный «Кадиллак» лет десяти, с облезшей краской и почерневшими от грязи колесными дисками, покоился перед пунктом охраны с включенными фарами, тускло освещавшими створки ворот цветом змеиного яда. Не говоря ни слова, Диана шагала прямо к нему.

– Боже мой, Доминик, кто тебя так изувечил? – с содроганием воскликнула она. В призрачном отсвете слабеющих сумерек Макс различил на его лице множественные покраснения, расплывшиеся по лицу бесформенными пятнами, зловеще чернеющие, заполненные спекшейся кровью, трещины на губах.

– Пустяки, – отводя лицо, буркнул пострадавший.

– Нет, приятель, так легко от меня не отделаешься, – напирала Диана. – Говори!

– Я немного взбесился после поджога, нашим пришлось приложиться, чтобы усмирить меня.

– Поджога?! – ужаснулась Диана и начала было сыпать вопросами, но Макс быстро взял ее за руку и настойчиво повел в сторону, одновременно делая знаки Доминику сейчас же идти в машину и безмолвно шевеля губами в разъяренном упреке.

– О каком поджоге он говорит, Макс? – прерывистым от беспокойства голосом вопрошала Диана. Весь ее вид, несмотря на хрупкость, был столь очаровательно воинственен, что, казалось, в иных обстоятельствах она бы в одиночку растерзала всех, кто угрожает ее брату, и никто не посмел бы отпираться.

– Милая, я сейчас поеду туда и все выясню. Прошу тебя, успокойся. Идем.

Переменчивость и скорость смены проявлений Дианой ее тревог выявилась в полную силу, когда они пересекли ворота и остановились на дорожке, ведущей к главному входу. Она ушла в глубокое молчание, протестующе сжала губы, взгляд метал огненные разряды туда, где стоял Доминик. Макс ужаснулся этому зловещему молчанию.

– Не жди меня, ложись спать. Увидимся утром.

– Я не усну, пока не увижу вас обоих перед собой, – прозвучал ледяной ответ. – Напомни ему обо всех разговорах и обещаниях за этот год. Скажи, что его сестра, как последняя дура, все еще им верит.

Это был один из тяжелейших моментов в жизни Макса. Ему предстояла невыполнимая задача – оставить Диану в одиночестве в кипящем котле дум и предположений, оставить с ней все свои мысли и отлучиться неизвестно насколько, попытаться с честью выдержать неведомое, но бесспорно суровое испытание, имея с собой только трепетное желание скорее вернуться утешить любимую. В машину Доминика он сел с чувством, с каким бестиарий попадал на арену с тиграми.

– Ты, чертов bastardo44
  Ублюдок


[Закрыть], сколько тебя ждать! – тут же заклокотал Доминик. – Мы опаздываем! Тебя Локо посвятил в дело?

Машина, взвыв, помчалась. Макс в последний раз успел бросить взгляд на смутный, темнеющий посреди пустынной территории одинокий силуэт Дианы. Сердце сжалось при виде любимой; мысли о непоправимой ошибке набросились на него, как обезумевшие от голода грифы яростно слетаются на жертву. Его терзало какое-то смутное, тревожное предчувствие, что-то изнутри подсказывало, что вскоре произойдет нечто страшное. Почему-то это чувство усиливалось по мере отдаления от школы и от Дианы. Обладай его душа голосом, она бы взревела от боли и взмолилась о возвращении к возлюбленной.

– Сказал или нет? – нетерпеливо повторил Доминик.

– Твой Локо болтал только пьяную чепуху.

– Он наш общий, – ревностно поправил Доминик. – И мой особенно. Ради него я потерял свой дом.

– Ошибаешься, брат. Он мой друг, и я иду выручать его из беды. Мне важен мой друг, а не твой Локо, и не твой дом.

– Сейчас не время спорить, воинственный малец. Слушай внимательно. Гиены из «Красного легиона» выжгли мой дом дотла. За это они будут наказаны самым беспощадным образом. Их ждет такая кара, какой они не видели в страшных снах. Мы быстро стянули бойцов и собрались в доме Сеска. Там сейчас человек тридцать. Тридцать латиносов против банды ниггеров! Эдди планирует завалиться на их базу и разнести все к чертям. Это будет конец «Легиона», их лидеры умолкнут навсегда, мы похороним черномазых ублюдков!

Через два с небольшим часа они заехали в город. Плотные ряды машин вынуждали Доминика часто тормозить и беспрестанно браниться. Солнце зашло, багрово-пунцовые краски уступили небосвод мрачным, насыщенным темно-синим, усиливавшийся ветер сопровождался усилением прохлады. Глубокая и тревожная задумчивость Макса сократила время пути до штаба «Эрманос», из мрачных дум его вывели явившиеся вокруг тусклые грустные огни домов и воцарившаяся кругом оживленность. Здесь витал запах пекла, жар грядущих событий ползал в воздухе раскаленным паром. Вбегая вслед за Домиником в дом Сеска, Макс только и успел выключить телефон, следуя вспыхнувшему порыву предосторожности.

В грохочущем шуме дом будто сжался, вобрав в себя неимоверное количество возгласов, пульсировавшей из колонок музыки, сдобренных криком телевизора. Дым из окон шел полупрозрачными столбами, латиносы «Эрманос» пританцовывали и размахивали руками в такт бойким латиноамериканским ритмам.

Чувство, будто растворяешься изнутри, вторглось в Макса. Пестрая людская масса – дородных и приземистых, широкоплечих и лысых, остроносых и словно с вырубленными колуном лицами – пила, танцевала и курила. Эдди с Сеском восседали на диване гостиной; взгляды их блуждали по комнате ровной волной, иногда останавливались на ком-то, точно натыкались на препятствие, и текли дальше. Настроение обошло их стороной, так как оба были погружены в пучину задумчивости и мрачности. На фоне окружавших его латиносов-ортодоксов, вдобавок скошенных пьянкой и травкой, лицо Эдди выделялось оазисом в пустыне. Макс плюхнулся рядом с другом.

– Спасибо, что пришел, – разрезал гул трубный голос Назаряна.

– Я пришел не помогать, а вызволить тебя отсюда, – твердо сказал Макс. Взгляд Эдди одобрительно скользнул по нему.

– Это очень ценно, – сказал он и, несмотря на шум, понизил голос. – Ты не сказал Диане ничего?

– Я нет, но твой побитый друг разболтал. Что ты за глупости затеваешь? Зачем все это? Забыл, что у тебя одна F? Забыл про молитвы Дианы, увидев которые, рассказывал мне о них и плакал? Или обиду на родителей? Разве они сейчас заставляют тебя действовать наперекор их воле? Очнись, ты, дурень! Вспомни хотя бы бедного Барского, готового всегда тебя поддержать!

Макс шипел тихо, но Эдди явственно слышал его. На миг показалось, что он готов все остановить, но тут по лицу расползлась скорбная улыбка.

– Я помню все. Но сегодня я занят другим. Сегодня все может завершиться, и я это сделаю.

– Сделаешь что?

Назарян резко вскочил, прошел к середине комнаты и разнес по штабу громовой глас:

– Hermanos, внимание!

Призыв лидера возымел отрезвляющее действие на банду – разом стихли музыка, голоса, замерли бойцы, обратив взоры на генерала.

– Этой ночью мы предадим забвению наших черных соседей! Мы сделаем это, да?

В пылающую бочку плеснули бензин – штаб утонул в одобрительном реве.

– Вспомните: лет десять назад никого из нас здесь не было. Сегодня мы властвуем по всему западному Комптону, и я хочу предложить вам не останавливаться. Мы не остановимся, да?

Толпа самозабвенно вторила лидеру.

Когда возбужденный, грозный отряд беспорядочно растекся у порога штаба в ожидании выхода Ти-Рекса, некая толстая рука тяжело хлопнула Макса по плечу.

– Ты тот самый жених нашей Дианы?

– Я, и она не ваша, – бросил Макс, ничуть не смутившись такому определению. Их голоса тонули во всеобщем гаме.

– Она хорошенькая, да? – Собеседник осклабился. Его мясистое, обмякшее тело двигалось медленно и покачивалось, словно попавший в шторм корабль. Лицо испещряли татуировки, а когда он поравнялся с Манукяном, тот увидел тянувшуюся по затылку от уха до уха надпись Hermanos.