Текст книги "Летающая голова"

5

Они, которые до рабства, до лишения своих перстней, умели превращаться в волков, первыми и унюхали беду. Вороны-таганы лишены были обоняния, но, заглянув в тенистую балку, тоже заподозрили неладное.

А когда первая чёрная муха каплей металла ударила воеводу в щёку, он на помертвевших ногах прямо по бездорожью, минуя спирально спускавшуюся тропу, оступаясь и местами скатываясь кувырком, заспешил вниз.

Вокруг старой овчарни, на самом дне балки, стояло гудение.

Встревоженные таганы, спускаясь в балку вприпрыжку, не сразу разобрали, что за странные грязно-коричневые фигуры рассажены по всему загону. И лишь приблизившись, обомлели от ужаса.

Это были они. Дети из Тагана.

…Спереди их рёбра отсечены были от грудины и завёрнуты вверх, наподобие крыльев! Колени вывернуты назад. И все они в птичьих позах были усажены вкруг загона…

Неужели проделали это с ними ещё с живыми: толстый слой сухого овечьего навоза чавкал под ногами от пролитой крови! А головы на перерезанных шеях были заломлены, запрокинуты к небу!

Отсутствовал только один подросток, сын кузнеца. Остальные пятнадцать – были налицо.

Назойливые стаи чёрных трупных мух облепили тела, сыто жужжа в знойном воздухе. И таганы, потрясённые ужасной бедой, начали сгонять мерзких насекомых, будто именно это было сейчас первоочередной задачей.

Внезапно стук копыт отвлёк их.

Оставленные без охраны, наедине с брошенными конями, рабы-танаиды поняли, что ничего хорошего им теперь не дождаться от своих хозяев. И верхами бросились в сторону родного Тан-Аида.

Человечьи инстинкты таганов пришли в столкновение: преследовать или остаться, предаваясь горю? Их взгляды устремились на воеводу. А тот смотрел на лицо своего почти взрослого сына.

…Гримаса боли сдвинула милые черты, печать вечности отстранила его от живых, обещание мощного взлёта этого прекрасного тела не сбылось…

Напрасны были и нежность, и надежды, и жизненные планы, связанные с ним! Отчаянье и мука овладели несчастным отцом.

Страдание разрывало человечью душу нестерпимо. Срочно, срочно уйти от невыносимости человечьих чувств! Серебряная фибула заученно вошла в фонтанчик синих волос, и мощь чёрных крыльев подняла воеводу из тёмной ямы. Только теперь ему стало по-птичьи легче. Только теперь он получил возможность думать.

Прямо перед ним десяток коней со всей возможной силой уносили в сторону Тан-Аида шестнадцать рабов.

Шестнадцать ненавистных белоглазых тварей!

Он спикировал на первого и точечным ударом клюва, будто молотом, вбил его родник в череп. Костлявое тело белоглазого на полном скаку брякнулось под копыта коня.

Это стало сигналом для других таганов.

***

Когда жители Тан-Аида, не дождавшись своих пленных, как было условлено, в Тополиной роще, направились по дороге к Тан-Тагану, по пути они наткнулись на шестнадцать истерзанных трупов.

Несчастные имели вид столь бесчеловечно изувеченный, что родные не сразу смогли опознать их. Мало того, что тела были измождены непосильной работой и бескормицей. Их белые танаидские глаза были выклеваны.

Таганы и танаиды

1

Жителей трёх приморских городов связывали древние узы.

Их объединяла общность древних корней, о которых, правда, толком никто уже и не помнил: ведь у них не было письменности.

Старые песни и сказки плели какую-то затейливую историю о долгом пути, о трудном переходе и о радости обретения новой родины на берегу тёплого моря. И о некоей тайне.

Но на то ведь и сказки, чтобы им никто не верил!

Более значимую и прочную связь трёх городов обеспечивало то, что долгие годы всё Причерноморье считалось эллинской колонией.

Этот статус не тяготил. Колонизаторы им не докучали и не обижали.

В эллинских легендах и мифах их земли были посвящены Богу Смерти Танату. Что и обеспечивало постоянно проживающим здесь даже определённое уважение. Потому что в самой Элладе не было ни одного святилища, посвящённого этому Богу, перед которым трепетал любой смертный. Но кому-то ведь надо было молиться за всех! Он ведь Бог, хоть и Смерти!

А с экономической точки зрения состоять под протекторатом такого государство, как Эллада, было даже выгодно. Эллинские корабли привозили колонистам из своего дальнего мира масло и вино, всякие причудливые вещицы, наподобие зеркал и кубков. А в обмен забирали золото, которого было полно в Тан-Аиде; рабов, которых было множество в Тан-Амазоне; и зерно, от которого ломились хранилища в Тан-Тагане.

И все были довольны и счастливы.

Пока возмечтавшие о бессмертии жрецы не решили расплатиться за свою привилегию «жить вечно» – жизнью трёх своих городов.

Принесённая жрецами кровавая жертва оказалась принята. И стихия снесла три города с Побережья.

Разбушевавшееся море поглотило Тан-Амазон. Выплеснувшаяся из его глубин волна огня выжгла Тан-Таган. Поднявшаяся буря занесла ядовитым реальгаровым песком Тан-Аид.

Мало кто выжил в Великой катастрофе, разрушительное эхо которой прокатилось по всем внутренним морям Средиземноморья. Но самым ужасным её последствием была невозможность возрождения городов-жертв.

Только усилия Белоглазой таны по имени Петал и нескольких спасителей помогли побороть трагические последствия. Были среди спасителей и амазонки вместе с Чистой, и Атей, прежний архонт Тан-Тагана.

Они восстановили равновесие жизни и смерти на этом побережье.

Но равновесие – такая большая условность! Справедливость его можно оценить только свысока.

А внизу, на земле, вышло так, что распределилось равновесие не поровну. Вся «жизнь» досталась Тан-Тагану. А запустение и бедность – Тан-Аиду. Город же амазонок, после бесследного исчезновения хозяек, вовсе не воскрес.

Но, несмотря на то, что судьба оказалась сурова к двум из трёх братских городов, вражды между ними не было.

Поэтому можно представить себе, каким шоком стало для танаидов явление шестнадцати изуродованных непосильной работой и голодом тел своих сограждан. Да ещё и с выклеванными глазами!

Бедняги были положены рядами на центральной площади. Прямо перед жертвенником Богине Афине, окружённой воющими волками.

Жертвенник Богу Смерти Танату был за городом. Но это, как всегда, не спасло от того, чтобы Смерть не вошла в город.

2

Пирит хмуро смотрел на своего воеводу, имевшего вид уличного бродяги. Взгляд блуждал, весь он был взъерошен, в пятнах крови. Потеряв сына, он был близок к срыву.

Когда кони попарно, с установленными на спины помостами, на которых уложены были тела погибших подростков, вошли в ворота Танана, вой поднялся в городе.

Горевали не только семьи погибших, их соседи и друзья. Горе поразило и тех, кто незнаком был с несчастными. Просто подобного никогда не случалось с таганами в новой истории.

Их город так быстро достиг процветания после Великой катастрофы, в отличие от стёртого с лица земли города амазонок Тан-Амазона и влачившего жалкое существование Тан-Аида!

Их Таган был самым сильным, самым богатым, самым почитаемым городом в округе! И они, жители, привыкли уже к своему высокому статусу. Никто не смел оскорбить тагана, не говоря уже о большем, зная, что за его спиной сила города!

Да, таганы погибали в военных походах и стычках ради расширения границ, ради завоевания золота и рабов. Но это были воины, которые знали, на что шли. Они и их семьи внутренне готовы были к вероятности трагического исхода, хотя и жили верой и надеждой на лучшее.

А тут – погибли страшной, беспричинной смертью дети!

Невольный ужас холодком запорхнул в сердце каждого тагана. Будто неведомый-невидимый враг выглянул из-за спины. И прежняя жизнь показалась им такой счастливой и безмятежной, какой не будет уже никогда!

Одного архонта не мучили мысли и чувства подобной тонкости.

Выразив сочувствие своему воеводе и деловито уточнив, отомстил ли он за гибель сына, Пирит потерял интерес к его горю.

Правда, архонт решил проявить великодушие и простить того за проявленное неповиновение его приказу: ведь он велел послать десятского! Этим он исчерпал запас доброты на сегодня и решительно и по-солдатски грубо перешёл к делу.

– Странно, почему они нищенствуют, а запас золота не используют?

Воевода с трудом сфокусировал взгляд на своём повелителе. Ему до такой степени было не до золота и не до чего остального, что он даже не стал переспрашивать.

Но Пириту этого и не надо было. Он просто размышлял вслух. Он недоумевал. Почему танаиды голодали, но не использовали собственный золотой запас? Если этот запас, в самом деле, существовал! А существовать он должен был! Где сейчас это золото? Оно так необходимо было Пириту! Грабительские походы на соседние города давали ему некоторый доход. Но этого было мало!

Не пропало же оно бесследно!

Нельзя сказать, что разговоров вокруг этого золота никогда не было. Охотников потрепаться на соблазнительную тему было всегда достаточно. Но разговоры быстро угасали. Потому что сами танаиды не поддерживали их.

Они вяло заверяли, что всё это сказки, пустые россказни. Золотая жила, некогда разрабатываемая в пещерах под Тан-Аидом, истощилась ещё до Катастрофы. И последние слитки были погружены на «Афон», последний корабль, прибывший из Эллады непосредственно перед Великой катастрофой.

И никто не знает, что стало с этим кораблём. Одни говорят, что он благополучно вернулся в Афины. Другие уверяют, что именно «Афон» навеки встал скалой-парусом неподалёку от берега Амазона. А почему, уже никто и не помнил! У жителей побережья была плохая память, а письменности, сохранявшей старые истории, не было ведь никогда!

Короче этот вялотекущий интерес был совершенно бесплодным до тех пор, пока таганские подростки, наведённые неким незнакомцем, не погибли в поисках того самого мифического золота!

Танаидское золото и нафа. Такой соблазн!

Таганам, поклоняющимся небесному огню и бесконечной чередой устраивающему огненные праздники, нафа была необходима не меньше, чем золото. И в неограниченном количестве. Но нафяные ямы, как назло, сконцентрированы были в районе проклятого Тан-Аида. В котором были почти не востребованы! Волки ведь панически боялись огня. А в последнее время добыча нафы вообще прекратилась, даже маяк перестали заправлять!

Пирит мечтательно расправил фонтанчик синих волос на темени.

А ему и золото, и нафа очень пригодились бы! Недавно приходили норды, предлагали свои услуги по строительству кораблей и маяка. Светлоглазые, светловолосые, чем-то они очень испугали Кору. Она встала на четыре лапы и зашипела. А потом отговаривала его иметь с ними дело. Кора была хорошим советником, и чаще всего Пирит следовал её рекомендациям. Но не в этот раз.

Его начало напрягать стремление Коры буквально окружить собой его, Пирита. Её забота и предусмотрительность душили, лишали приволья. Для летуна эта тюрьма возможностей непереносима! Задать Коре вопрос о танаидском золоте было просто, сложно было бы потом отвязаться от её участия в этом вопросе.

И отвратительнее всего – видеть её самодовольную козью морду!

Не уважил Пирит и Чисту. Старая карга, раскинув свои золотые карты, предсказала Пириту оставить вражду с Тан-Аидом, если он не хочет погибнуть. Тот рассмеялся.

– Ты, старуха, видно, давно не ходила по моему городу! Всё в своих степных шатрах да в пещерах обретаешься! А не желаешь ли поселиться в покоях, достойных твоего мастерства? Может быть, тогда в твоей усохшей тыкве сопоставятся, с одной стороны – жалкие турлучные хижины танаидов, а с другой – всё великолепие и величие моих побед! Это самый наглядный показатель соотношения наших сил.

– На всякую силу найдётся ещё большая сила…

– Нет в наше время, в этих местах, большей силы, чем моя! – каркнул Пирит, зловеще нависнув над лекаркой.

Но слепая вещунья не испугалась, продолжила безмятежно.

– Ты летун, Пирит. Кому как не тебе знать силу небесного огня?

– А-а, так ты о Создателях? Или об их посланцах Седых Странниках? Так я уверяю тебя, им не до нас! Наше дыхание не способно колыхнуть даже одного из волос на их головах! Иначе они давно проявились бы! А так – я творю, что пожелаю, и никто мне не в силах противостоять! Сама видишь!

– Ты прав, великий архонт. Ты действительно творишь, что желаешь. Но в твоей ли власти твои пожелания… – С этими словами проклятая старуха исчезла. А Пирит остался обдумывать её слова.

– Мои пожелания? Что ты хочешь этим сказать? – бесновался Пирит. – Я тебя изничтожу, ларвово порожденье! – Но развернувшись, понял, что бушевал напрасно. Старухи уже и след простыл.

– Вот наглая старлыбина! Обязательно сделает так, что последнее слово останется за ней! И постоянно-то она намекает! Постоянно-то она угрожает! Пугает! Пугает тем, чего нет на самом деле! – Пирит метался по комнате, натыкаясь на низкие столы, атласные подушки и пуфы. Отшвыривая их, чтобы в очередной раз наткнуться.

Страха от двусмысленных слов старой ведуньи в его душе не было. Была какая-то непонятная муть. Сомнения, что ли? Он решительно стряхнул их. Ещё не хватало, чтобы он, великий архонт Тан-Тагана руководствовался указаниями кривобокой бабки, давно отжившей своё! Пусть она хорошая лекарка и отлично разбирается в человечьем теле. Но это не значит, что её советы универсальны и касаются всего абсолютно! Она и обменом пленных заниматься не советовала!..

…Да, да, Пирит вспомнил! Она ещё спросила, а где этот гонец, что указал место и время встречи? А гонца не нашли… Он будто растаял…

– Ну, ничего! Я знаю, что сейчас необходимо сделать! Я знаю! Пусть все знают, что Боги за нас!

3

Танаиды, в отличие от Пирита, добровольно советовались с Чистой, но поступили тоже наперекор её совету.

Гадания тем и хороши, что дают возможность потешиться замиранием сердца перед проникновением в неведомое. Но, если совет гадалки выглядит совсем уж нелепо, как легко посмеяться над своим пристрастием к суевериям! И проявить силу характера, противодействуя бормотаниям несуразной старухи!

Келум, воевода Тан-Аида, так и не понял, кто позвал горожан в Тополиную рощу. Детям из семей работников, ушедших на заработки в богатый соседний Таган, якобы, сказала об этом какая-то бабка. Все решили, что это была Чиста, потому и поверили.

И вот результат!

Танаиды-волчата мигом собрали горожан на главной площади. Те, словно в ступоре, молча таращились на жалкого вида трупы. Увиденное не поддавалось объяснению. Да, жизнь была трудна и во многом опасна. Но с этой стороны, со стороны Тан-Тагана, беды никто не ожидал. Как понимать такую обиду, такое надругательство?

Положение осложнялось ещё и тем, что на протяжении многих лет Тан-Аид жил без архонта. В прошлом у города была одна некрасивая история, в результате которой архонт Эсхин покинул родину, отправившись путешествовать на восход. Все последующие попытки выбрать архонта были безрезультатными. Возможно, упадок Тан-Аида отчасти этим и объяснялся. Уходя, Эсхин оставил вместо себя заместителя, воеводу Келума. Он и правил.

Обида последних событий ударила воеводе в голову. И сотни акинаков, знаковых танаидских ножей, немедленно были вынуты из ножен.

Правда, чей-то одинокий голос предложил сначала допросить бабку, принесшую приглашение на переговоры. Но голос был слабый, и его никто не стал слушать. Боль, перемешанная со звериной злобой, сама собой продавила решение. Традиции братства были мигом отброшены, как безнадёжно устаревшие и не оправдавшие себя. Не помогла даже убеждённость стариков, будто бы что-то тут неладно, потому что у таганов не принято выклёвывать глаза.

Было решено обратиться к союзникам моноцероссам и совместно двинуть на «носатых». Но моноцеросы, против ожидания, отказались поддерживать танаидов, потому что это «внутренние дела таганов и танаидов».

Это было понятно, кому ж хочется за чужой интерес наживать себе могущественного врага, самого сильного в округе? Но даже отказ союзников не остановил танаидов, рвущихся к мщению.

4

Когда Пирит отдал распоряжение выступить в поход против «этих белоглазых псов», степняки, основная масса его армии, неожиданно заявили, что не хотят биться с «белоглазыми».

В какой-то мере это было понятно, белоглазым танаидам здесь издавна приписывали некую тайную силу. Все страшились её. Но сейчас-то степные тупицы могли бы понять, что всё это древние сказки! Иначе город белоглазых не пришёл бы в такой упадок, в отличие от богатеющего не по дням, а по часам Тан-Тагана!

Впрочем, времени уговаривать степняков особенно не было, потому что родители погибшего страшной смертью молодняка рвались в бой. И Пирит решился.

Итак, две городские армии таганов и танаидов, без союзников весьма немногочисленные, но едва сдерживающие вскипающее нетерпение, выстроились друг против друга. На поле между Тополиной балкой и Тополиной рощей.

Отборные воины Пирита, с каркающим нервным покашливанием обсуждали предстоящее столкновение. Которое неминуемо должно было обернуться бедой для проклятых волчар.

Таганы были закалены в многочисленных тренировках и сражениях. А танаиды, мало того, что хуже вооружены и не имели такого богатого боевого опыта, были просто физически слабее, потому что жили в бедности и лишениях. Они почуяли бы надвигающуюся угрозу разгрома, будь они настоящими волками со звериным чутьём.

А Пирит считал, что их бедой был дурак предводитель, воевода Келум, что переводилось как «резец». Был бы этот «резец» не таким тупым, не рискнул бы связываться с настоящими вояками! Воевода – он и есть воевода! Хочет показать, что стоит должности своего отсутствующего архонта!

Кроме того, Пирит заготовил для Келума сюрприз.

В этот поход он захватил добровольцев, родственников, пожелавших лично принять участие в «наказании» убийц своих детей. Он знал, что такие бойцы сильно отличаются от тех, что бьются за деньги.

Пирит сочувствовал этим людям. Но не настолько, чтобы не выставить их в первую цепь, где обыкновенно размещал степняков, дешёвый расходный материал. И совесть совершенно не тревожила архонта. Никто не виноват! Они сами пожелали участвовать! А он просто милостиво дал им возможность сбросить свой запал мщения!

***

Как только конница танаидов во главе с Келумом, прозванным в обиходе «бешеным» столкнулась с жиденькой двойной цепью его добровольцев, Пирит, приподнявшись в стременах, взмахнул обеими руками, как крыльями, и дал шенкелей.

– Пора!

Жеребец, злобно прижав уши, рванул намётом. Следом за ним, как два крыла рванула отборная конница Тагана.

Конницы обоих городов были похожи, обе были в человечьем обличье. Но Пирит хотел видеть и видел только разницу: танаиды были в своих узнаваемых шапках гребнем с широким оплечьем; а его таганы – в шапках луковицей, в которую так удобно было упрятывать фонтанчик синёных волос.

Ах, как жалел в такие моменты Пирит, что нельзя на этот ветер, прямо бьющий в корпус, взлететь сильным вороньим крылом! И оценить с высоты всю красоту созревающей задумки!

Но рано, в самом начале боя это было бы рано!

Обыкновенно он доставлял себе такое удовольствие после боя. Когда живые унимали дрожь таном и едой, раненые молились богам и лекарям. А он, Пирит, взлетал вороном над полем, ещё дымящимся отлетающими душами, чтобы в полной мере насладиться результатом и ценой победы!

Каждому, проживающему свою жизнь, она представляется такой значительной! А сверху, с высоты птичьего полёта, всё кажется иначе. Гораздо проще. И люди, и целые народы, и их судьбы выглядят фигурами на игровом поле, не более того.

Пирит и на этот раз пообещал себе, что не упустит такой возможности – обозреть поле боя с высоты. Победа над соседом должна была стать знаковой, переломной. Подобно победе над стриксами или моменту признания его архонтом.

Сегодня он войдёт в Тан-Аид победителем. И его Тан-Таган после этого неминуемо станет столицей Черноморья!

…Добровольцы оказались зажаты меж двумя лавами: врагами и своими. Но «свои» в данном случае были весьма условные: струсишь и побежишь – башку смахнут и не остановятся, даром что «свои»! Поэтому беднягам-добровольцам оставалось одно: быть храбрецами и ловкачами. Только это давало призрачный шанс выжить!

Втихаря они уже тысячу раз пожалели, что вызвались. Но признаться в этом можно было только себе, назад всё равно ходу не было! Им оставалось только молиться. И, если не верить, то хотя бы надеяться…

5

Добровольцев Пирит вооружил двумя клинками на брата. Не драгоценными хоролугами для хорошего боя, а просто легчайшими саблями без эфесов, на манер персидских. Только и доброго в них было, что отличная сбалансированность.

За десяток шагов до передовой линии врага добровольцы должны были, приподнявшись в стременах, крутить клинки обеими руками.

Когда блестящие лезвия описывают в воздухе окружности, создавая вокруг головы на некотором расстоянии смертоносный ореол, любой, даже самый героически настроенный враг, посторонится. На это и был расчёт: разбить, разрыхлить монолитность вражеского строя. Подготовив таким образом для вырубки.

Круговое вращение клинка рукой, согнутой в локте, считалось одним из важнейших упражнений, делающих кисть сильной и подвижной. И было обязательным элементом всех тренировок. Но это для строевого бойца. А здесь собрались запузатевшие «папаши», вообразившие, что одним чувством мести они способны изничтожить врага.

Когда добровольцы начали крутить клинки, неподвижное лицо Пирита перекосило. Неповоротливые, оцепеневшие от ужаса близкой смерти, они внушали бы жалость, если бы архонт был способен к такому чувству.

Летающие вокруг всадника клинки обыкновенно давали шанс прорубиться сквозь первый ряд вражеского строя. А, проломившись, всадник мгновенно освобождался от второй сабли, метнув ее в противника, и приступал уже к «однорукой» рубке. Некоторые отчаянные ловкачи помогали себе ещё и несколькими метательными ножами.

У неуклюжих «папаш» не всё получилось, как хотелось. Кто-то выронил клинок, кого-то спихнули с коня. Надо было срочно спасать, нет, не бой! – авторитет таганов-рубак!

Пирит на скаку оглянулся.

Конная лава неслась за ним, сверкая лунно-синими хоролугами.

Оступись в этот миг его конь – сметут, превратят в пыль степную! Неостановимая лава единой волей, его волей, накатывала сзади! Ему стало немного страшно той силы, что сорвал с места он, Пирит. Страшно за соседей-танаидов, вызвавших на себя его гнев; за таганов, доверившихся ему; страшно за себя.

Но это был лишь миг.

Копошащаяся, ощетинившаяся масса орущих, визжащих, рубящихся ни на жизнь, а на смерть существ надвигалась на него, вынуждала занести хоролугу для рубки немедленно, иначе будет поздно!

…Пирит крушил танаидов с такой ненавистью, что удивлялся сам себе. Конь плясал под ним, не поспевая поворачиваться, и он нетерпеливо поддавал его ляжками и коленями. Никогда не пользовался он шпорами, нося их лишь для красы и утехи. Но тут готов был и пришпорить. Конь обострённой понятливостью уберёг собственные бока от жестокой расправы, вертелся прóклятым ларвом.

Чего нельзя было сказать о танаидах. Им, явно не хватало быстроты, уверенности, и таганы не преминули воспользоваться этим.

Пириту подворачивались и пешие, сбитые с коней, и конные. Ему приходилось несколько раз менять хваты, переходить в низкие стойки, буквально сползая под брюхо коню, чтобы колоть в пах и в живот, вместо того, чтобы докапываться до шеи или сердца, закрытых кольчугами. Пирит был доволен своими «огненными мечами». Рваные раны от хоролуг выбивали из боя мгновенно. Архонт не жалел себя в бою, лез в самую гущу, выбирая противников сильных, себя достойных.

Вот эти, например, покачивающиеся под тяжестью кольчуг, ошалевшие от круговерти битвы, но опасные своим страхом смерти – буквально притянули его. Налитые кровью глаза, раззявленный рот, руки, вздыбившие над головой ножны – перерубленная хоролугой сабля валялась у ног – отчаянная попытка выжить!

– Твоя попытка прошла бы в тех местах, откуда ты родом, несчастный, – мысленно обратился к сопернику Пирит. – А здесь тебе это не пройдёт!

Таганы славились сноровистостью в рубке с коня. И был у них собственный хитрый приём. Не такой уж и секретный, но доведённый до совершенства. Рубили они не сверху вниз – как принято обыкновенно, а взрезали снизу вверх. Например, в локоть противника. Этому способствовало и особое устройство сбруи коней: стремена были связаны ремнем под корпусом лошади, позволяя всаднику свешиваться вбок чуть ли не до земли.

Пирит симулировал начало удара сверху, потом резко свешивался с коня и сильным ударом хоролуги снизу буквально вспарывал противника. Его примеру с энтузиазмом следовала его конница, нанося ненавистным соседям одну за другой неисцелимые раны своими «огненными клинками».

Архонт слышал, что его бойцы пытались докричаться до него. Но куда там! Он даже не старался понять, чего они хотели, в шуме и гвалте принимая выкрики за восторг и упоение боя, кивал, вслушиваясь в другое…

Как к тайным знакам прислушивался Пирит к свисту драгоценных клинков. Его чуткое ухо умело улавливать информацию о ходе битвы из этих тоненьких посвистов.

Свист при движении клинка – показатель скорости, ведь именно от скорости зависит сила удара. А чем выше скорость, тем тоньше свист…

Он становится синее синего!

Звуки битвы сливались для Пирита в блаженную своей «правильностью» музыку. В нём жили в это время одни инстинкты и чистый расчёт, человеческие чувства за ненадобностью он отключал.