Текст книги "Талисман"

***

Вечером улеглись спать, как договорились. Дети долго о чем-то шептались, наконец, угомонились. Николай от близости горячего женского тела чувствовал себя несколько напряжённо. Желание предательски охватывало его. Чтобы как-то охладить его, он повернулся лицом к стене и потихоньку засопел, притворившись заснувшим. Томительно тянулось время, сон не приходил. Николай кожей чувствовал, Шура тоже не спит, что было вполне естественно. Внутренний голос издевательски подтрунивал над ним в сложившейся ситуации. Не выдержав, он перевернулся на другой бок. Сквозь тонкую ткань женской ночной рубашки передавалось тепло притягательного тела. Неожиданно на руку осторожно легла ладонь её руки, пальцы переплелись. Вскоре он почувствовал у лица томное женское дыхание и уже больше не пытался совладать с собой. Кровать предательски заскрипела. «Тише, ты, дети услышат», – с беспокойством прошептала Шура. Николай буркнул ей на ухо что-то невнятное, проклиная в душе и скрипучую кровать, и стеснённые условия, однако, чувствуя необыкновенный прилив сил, он и не помышлял умерить пыл охватившей его страсти…

Интимная ночная разрядка восстановила душевное равновесие бывших супругов. Последующие дни потекли своим чередом, истосковавшиеся по теплу и ласке, они уже, без стеснения, по ночам предавались любовным утехам. Дети вскоре свыклись с новыми обстоятельствами их жизни, женская повседневная забота сказалась и на взаимоотношениях Коли с тётей Шурой.

***

Незаметно прошёл почти месяц. Как-то, придя из больницы после очередного посещения жены с младшим сыном, Николай завёл с Шурой прерванный ранее разговор о дальнейших их взаимоотношениях.

– Катю, в связи с достижением сыном установленного возраста, скоро выписывают из больницы. Пора мне определяться. Я принял решение и возвращаюсь к тебе. Колю забираю с собой, сама понимаешь, что Катя двоих одна не вытянет. Жить будем в Барнауле, жильё для нас я на работе пробью. Если тебя такой вариант устраивает, завтра же буду решать вопрос с жилплощадью.

– Я согласна! – решительно, даже не взяв паузу на обдумывание предложения, ответила она.

Несмотря на заботы, свалившиеся на голову по обустройству нового семейного очага, Николай почувствовал облегчение. Решение было принято, и он теперь уже знал, что необходимо делать. На работе ему предложили полуподвальное помещение в двухэтажном доме, находившемся в соседнем квартале. Эта комната до того использовалась в качестве подсобного помещения для хранения материальных ценностей.

Уже через неделю Николай получил ключи от предложенной ему комнаты, и вместе с Шурой отправились её смотреть.

Выделенное помещение имело отдельный вход, находящийся с противоположной стороны дома с общим подъездом. Недалеко от входа, на расстоянии метров полутора друг от друга, в лучах яркого летнего солнца поблёскивали стёкла двух окон. Они наполовину уходили ниже уровня отмостки, в приоконные небольшие приямки, забранные, как и сами окна, металлическими решётками. Николай открыл входную металлическую дверь, по каменным ступеням они вместе спустились в небольшой, но достаточно просторный тамбур. С правой его стороны находилась ещё одна, но уже стандартная деревянная дверь. Открыв её, они вошли в просторную, метров шесть в длину и четыре шириной, комнату с дощатыми свежеокрашенными полами, стены и потолок были побелены известью, с едва уловимым голубоватым оттенком.

– Ну, как тебе наше гнёздышко? – обратился он к своей спутнице.

– Немного мрачновато, конечно, но, в общем, достаточно уютно. Главное, что вход отдельный, тихо, никто не мешает, – ответила она и с благодарностью поцеловала его.

***

Через две недели Катю выписали из больницы, Диме теперь уже в одиночестве предстояло ещё долгие месяцы проходить курс лечения до полного выздоровления.

Вернувшись домой из больницы, она почувствовала себя неуютно. С одной стороны, в комнате было всё аккуратно прибрано, чисто. С другой стороны, это было не совсем понятно, всё-таки долгое время здесь жили без хозяйки мужчина с ребёнком. Не было дома и старшего сына, непонятно, где он мог быть, если отец ещё на работе. Катя присела на край кровати и на некоторое время задумалась. Так ничего и не придумав, она решила приготовить ужин, время уже близилось к концу рабочего дня. Открыла одну за другой кастрюли, все они были тщательно вымыты и даже совсем сухие, как впрочем, и сковородка, и все тарелки. Выдвинув ящик серванта, поверх ложек и вилок она обнаружила небольшую пачку денег. Никаких продуктов, кроме соли и сахара, в доме не было. Это уже совсем озадачило хозяйку, возникло ещё до конца непонятное, но неприятное предчувствие, она опять задумалась. В конце концов, решила времени на бесплодные раздумья зря не терять, а сходить в магазин за продуктами, благо, что хоть деньги были. Ближайшие магазины находились в соседнем квартале, куда она и направилась.

Возвращаясь с покупками, она вдруг увидела, что навстречу ей быстро приближается муж, явно не замечая её. Катя остановилась, опустила на тротуар увесистые сумки и окликнула его. Он резко остановился, не дойдя до неё метров десять, увидел, затем торопливо подошёл и подхватил стоявшие на тротуаре сумки.

– Тебя уже выписали? – не давая ей опомниться, спросил он.

– А что же я здесь делаю? – вопросом на вопрос ответила та с недоумением и продолжила. – А ты, куда спешишь?

– Я … – на мгновение замешкался он, но, быстро совладав с растерянностью, продолжил невозмутимым голосом, – домой.

– Странно, дом, вроде, в противоположной стороне, что-то ты не договариваешь. Кстати, где сын?

Явно смущённый вопросом, Николай торопливо произнёс:

– Ладно, что мы тут стоим? Пойдём домой, там и поговорим, – не дожидаясь ответа, развернулся в противоположную сторону и, ссутулившись, быстро зашагал.

Супруге ничего не оставалось делать, как пойти следом. Когда вошли в комнату, она снова спросила:

– Где же всё-таки Коля?

– Ну, как тебе это сказать … – начал, было, говорить муж.

– Что значит, как сказать? – перебила жена с явным недоумением, и переспросила настойчиво, уже заметно волнуясь: – Ответь мне, в конце-то концов, где сын?

– У Шуры…

– У какого Шуры, и что он у него делает?

– Подожди, успокойся. Сейчас всё по порядку объясню, – и, выдержав небольшую паузу, продолжил решительно. – Значит так, Катя, всё сильно изменилось, я вернулся к своей первой жене…

– Постой, – перебила его Катя, тряхнув головой и разведя руки в стороны ладонями вниз, – ничего не понимаю. Как вернулся, куда вернулся, кто вернулся? Насколько я знаю, она живёт в Москве, так?

– Так. Тьфу, ты… нет, не так, вернее, не совсем так…

– Что ты мне голову морочишь? Так не так. Говори толком и конкретно, – ничего не понимая и почувствовав тяжёлую усталость, внезапно свалившуюся на неё, она медленно присела на край кровати, зажав ладонями свою голову. Затем попыталась заглянуть мужу в глаза.

Он избегал её взгляда, лоб покрылся испариной. Попытавшись сосредоточиться, продолжил:

– Она приехала в Барнаул с нашим … – немного замешкавшись, поправился, – ну, нашим с ней сыном – Славкой. Они здесь уже полтора месяца. Ты уже скоро почти год, как в больнице. Мне очень тяжело, я устал так жить. Вот и решил, что нам нужно расстаться. Конечно, буду помогать, Колю заберу с собой, вернее, уже забрал.

– Так, кажется, начинает проясняться. Ты бедный замучался, устал, а мне легко, по курортам разъезжаю! В опостылевшей больнице с ребенком ночей не сплю, глаза все выплакала. А ты, тем временем, вызвал эту стерву, пригрелся под её бочком на нашей постели. Расслабился кобель, спасибо за заботу! Сына он, видите ли, забрал, а ты о детях подумал? Я уже про себя не говорю и так всё понятно. Колю тебе не отдам, как-нибудь прокормимся, чтобы сегодня же его привёл! Кстати, где же вы все жить собираетесь, в Москве, что ли?

– Нет, никуда мы не собираемся, здесь остаёмся. Не беспокойся, комнату эту со всем содержимым я оставляю тебе, а нам уже есть, где жить. Насчёт Кольки не горячись, подумай хорошо. Полагаю, если он уйдёт со мной, и ему, и тебе будет лучше. В конце концов, устроились мы совсем недалеко от этого дома, так что видеться с ним будешь часто, когда захочешь. А тебе всё-таки с одним ребёнком будет легче.

– Ой, спасибо, заботливый ты наш, пожалел волк кобылу, оставил хвост да гриву! Уматывай отсюда к своей сучке под юбку, коли с ней тебе краше и теплее! Глаза твои бесстыжие больше видеть не могу! Колю сегодня же приведи, а там видно будет.

Закончив свою гневную тираду, она стала с кровати и прошла в дальнюю половину, давая понять, что разговор между ними окончен. Николай немного потоптался на месте и вышел из комнаты, словно побитая собака. Всю дорогу до нового своего дома перед его мысленным взором, как бы, застыло гневное лицо Катерины. Её испепеляющие, абсолютно сухие глаза, из обычно светло-зелёных, превратившиеся в колючие, стального цвета, преследовали до самого порога его нового дома.

***

Первые две недели после того, как маму выписали из больницы, Дима очень скучал по ней. Но вскоре его перевели в палату, где находились на излечении подростки, которые были, в большинстве своём, значительно старше его. Большие, светлые, но всегда грустные глаза малыша, невольно вызывали у них сочувствие, постепенно они окружили его вниманием и заботой. Мастерили из, как правило, обыкновенных газет, различные поделки: кораблики, гармошки, пилотки и тюбетейки, другие незамысловатые игрушки. Они постоянно обновлялись и заполняли его прикроватную тумбочку. Конечно же, и мама не забывала и не упускала удобного случая навестить его.

В однообразной больничной атмосфере пролетело ещё несколько месяцев, прошло полгода. Наконец, после долгой зимы наступила весна. Всё сильнее пригревало солнце.

В один из тёплых солнечных дней Диму навестил папа. Выйдя к отцу в больничной пижаме и тапочках, он увидел, что папа пришёл не один. Вместе с ним было ещё трое. В младшем, из стоящих рядом подростков, он признал своего брата, хотя давно уже не видел его, но смутно помнил. Второго – долговязого с чёрной кудрявой шевелюрой, как у папы, он никогда до этого не видел, как и полноватую, с добрыми, тёплыми глазами женщину.

Подняв сына на руки, отец поцеловал его и, опустив обратно на пол просторного больничного зала ожидания, стал знакомить Диму с пришедшими с ним.

«Это, – похлопав по плечу незнакомого ему подростка, – мой старший сын Слава, стало быть, твой брат». Дима, ничего не понимая, перевёл свой вопросительный взгляд с неожиданно приобретённого ещё одного брата на отца. «А это, – продолжил тот, положив свою руку на плечо женщины, стоявшую рядом, – его мама, зовут тётя Шура».

Та, тем временем, достав из своей белой кожаной сумочки шоколадку, присела и протянула её малышу, обращаясь к нему ласковым, слегка картавым голосом: «Возьми, Димочка, кушай на здоровье и быстрее поправляйся». Тот со смущением принял шоколадку, опустив глаза, сбивчиво поблагодарил. До детского сознания никак не могло дойти, как этот, неожиданно объявившийся брат мог быть одновременно сыном незнакомой ему тёти и его родного папы. Отец, прервав путаные мысли сына, взял его на руки и предложил всем прогуляться на улице. Они вышли во двор больницы, яркие лучи весеннего солнца на миг ослепили после умеренного освещения в помещении, ноздри слегка защекотало от свежего воздуха, настоянного ароматами цветения по-весеннему буйной растительности. Они, не торопясь, гуляли по цветущим аллеям. В основном молчаливую их прогулку иногда прерывали попытки тёти Шуры разговорить Диму, но разговор, как-то не завязывался. Задумчивый мальчик отвечал односложно, создавалось впечатление, что он был отвлечён от происходящего какими-то иными мыслями. Погуляв, они вернулись в здание больницы, посетители попрощались с Димой, пожелав ему скорого выздоровления, и, вручив при расставании бумажный пакет с фруктами, вышли из больницы.

***

Прошло ещё два месяца. Дима внешне сильно изменился в лучшую сторону. Он заметно поправился, на его пухлых щёчках заиграл здоровый румянец, а в глазах появился жизнерадостный блеск. Вскоре его выписали из больницы, порядком ему надоевшей за это долгое время.

Вот и наступил долгожданный день, мама пришла забирать его домой. Когда она стала надевать на него его любимый матросский костюмчик, выяснилось, что рукава оказались слишком тесными для его пополневших ручек, пришлось разрезать рукава. На ножках засверкали ботиночки, приятно пахнущие новенькой кожей, и, в довершение, голову восторженного ребёнка украсила лихая бескозырка с якорями на лентах.

Мальчик с гордостью шёл рядом с мамой по улице под улыбающимися взглядами встречных прохожих, затем с удовольствием проехался в трамвае. Под его звенящие сигналы, он представлял и ощущал себя настоящим матросом на корабле. Вскоре мать с сыном добрались до дому.

Вечером в комнату решительно постучали. Когда Катерина открыла дверь, на пороге возникла фигура высокого мужчины, широко улыбающегося, в длинном светлом плаще и с небольшим чемоданчиком в руке.

– Здравствуй, Катя! – продолжая улыбаться, густым басом промолвил он.

Та, всплеснув руками, радостно воскликнула:

– Здравствуй, Борис! Какими судьбами? Столько лет, столько лет! – вдруг опомнившись, она продолжила. – Ой, что же это я держу тебя на пороге, проходи, раздевайся, – закрывая за ним дверь, засуетилась она. Приняв от него плащ, повесила на вешалку и пригласила нежданного гостя к столу: – Как раз вовремя пришёл, мы только собрались поужинать. Ты, Боря, гляжу, с дальней дороги. Наверно, устал, проголодался, – не давая ему вклиниться в разговор, беспрерывно тараторила она, собирая на стол. – Вот только извини, мяса сегодня нет, нам-то оно, вроде бы, и не очень нужно. Кто бы мог подумать, что ты, как снег на голову свалишься?

Воспользовавшись предлогом, Борис перебил её монолог:

– Как это, нет мяса? У нас всё с собой!

С этими словами он поставил на широкий обеденный стол свой небольшой чемоданчик, скромно стоявший до этого у стены, и, открыв его, достал два свертка. Один из них был довольно внушительных размеров, другой – поменьше. Не торопясь, развернул большой прямоугольный свёрток, в котором оказался добротный кусок солёного сала, перемежавшегося прослойками аппетитного мяса.

– Давай нарезай, не жалей, – распорядился он и подвинул сало ближе к Кате, которая быстро нарезала изрядное количество аккуратных, аппетитно пахнущих ломтиков, разложив их на мелкой, но широкой тарелке. – Налетай! – подмигнув мальчугану, уже пускающему слюну, весело скомандовал гость. Тот, не дожидаясь повторного приглашения, с упоением стал поглощать ломтики сала, приятно тающие во рту. – Вкусно? – глядя на ребёнка, увлечённого едой, поинтересовался Борис.

– Угу, – промычал тот, не переставая жевать.

– А всё сможешь съесть? – подзадоривая малыша, еле-еле сдерживая накатывающийся смех и делая серьёзное лицо, спросил он.

– Всё съем, – ответил малыш, кивая головой, попытался ещё что-то сказать и вдруг внезапно замер с полным ртом и испуганными глазами.

Через несколько мгновений из его раскрытого рта выпали не дожёванные ломтики сала, он закашлялся до слёз, пытаясь избавиться от застрявшей в горле пищи, но безрезультатно. Мать в испуге быстро подступилась к сыну и стала сначала осторожно, а затем уже и достаточно сильно хлопать своей ладонью по его спине. К счастью, эта неприятная процедура вскоре возымела своё воздействие, из раскрытого рта ребёнка, вылетел на стол ломтик сала, застрявший у него в горле. Мальчик расслабился и облегчённо вздохнул. Взрослые тоже вздохнули с облегчением. Дима, потеряв всякий интерес к салу, стал из-за стола, направился к стоявшей у противоположной стены кровати и, опустошённый только что пережитыми неприятностями, прилёг на неё. В наступившей разом тишине, Борис развернул, лежащий на столе, другой свёрток – кулёк, в котором находились свежие, иссиня-чёрные сливы, и тихо сказал, обращаясь к Кате: «Дай ему полакомиться». Та положила несколько слив на блюдце, поставила его на табурет и направилась к сыну. Поставив табурет рядом с кроватью, у его изголовья, присела и, положив свою руку на плечико, отвернувшегося к стенке ребёнка, тихо промолвила:

– Детка, погляди, что дядя Боря тебе привёз.

Тот из любопытства повернулся к матери и увидел рядом на табурете диковинные, никогда ранее невиданные крупные ягоды в блюдце, протянул, было, к ним руку, но, несмотря на соблазн, убрал назад и, видимо, не отойдя ещё от испытанного недавно страха, буркнул:

– Я потом … – и снова отвернулся к стенке.

Мать, тяжело вздохнув, погладила его по голове и вернулась за стол.

– Сейчас, я ему подниму настроение, – заговорщически прошептал Борис, стал с места и направился кровати. Подойдя, он присел на её край и, наклонившись к ребёнку, таинственно спросил его: – А настоящий пистолет ты видел?

Дима, услышав магическое слово, резко повернулся к дяде и увидел у него в руке боевое оружие, только что вынутое им из-под пиджака. Пистолет отливал тускловатым вороненым цветом, Мальчик, с замирающим сердцем от предвкушения обладания таким сокровищем, протянул к нему руку. Борис вынул из пистолета обойму, передёрнул затвор, поднял оружие стволом вверх и на всякий случай нажал спусковой крючок. Раздался металлический щелчок, пистолет перекочевал в руки ребёнка. Тот внимательно разглядывал, гладил его и, подняв на дядю полные надежды глаза, тихо спросил:

– А ты мне подаришь его?

– Конечно, он уже твой, – великодушно ответил тот.

– Спасибо! – с восторгом поблагодарил Дима и тут же забрался с пистолетом под одеяло, накрылся с головой, пряча от посторонних взоров своё сокровище.

Он ещё долго под одеялом ощупывал и гладил оружие. До него долетали обрывки негромкого разговора между взрослыми, из которых он сделал вывод, что дядя Боря является маме близким родственником, что едет он по каким-то служебным делам, в Барнауле оказался проездом и решил заскочить к ней, чтобы проведать после столь долгих лет, которые они не виделись. О чём-то ещё они говорили, голоса становились всё отдалённее и отдалённее, малыш засыпал…

***

Утром, проснувшись и вынырнув из-под одеяла, Дима увидел, что мама хлопочет у обеденного стола. Комнату заливали лучи утреннего солнца, в которых она в лёгком домашнем халате, с ниспадавшими поверх него длинными светло-русыми волосами, казалась настоящей феей. Он невольно залюбовался, представшей перед ним сказочным видением, лицо озарилось неподдельной детской улыбкой. Вдруг что-то ёкнуло в груди, он вспомнил о подаренном вчера оружии, начал лихорадочно шарить под одеялом, заглянул под подушку, пистолета не было.

– Мама, а где дядя Боря? – упавшим голосом спросил Дима.

Та повернула голову на голос сына и, улыбнувшись, ответила:

– Детка, он уже уехал. Ты так сладко спал, что он не решился тебя разбудить, чтобы попрощаться.

– А пистолет …, он забрал его? – с грустью, почувствовав невосполнимую утрату, но ещё, цепляясь за ускользающую надежду, спросил расстроенный мальчуган.

– Детка, – с лёгкой укоризной начала мама и продолжила, – он не мог его оставить. Пистолет служебный, и, вообще, пойми сам – это не игрушка, а опасное оружие. Не обижайся и успокойся, я тебе куплю красивый, но безопасный пистолет или ружьё, или даже автомат. Хорошо, договорились?

Мальчик обречённо вздохнул, но, уже смирившись с невосполнимой утратой, торопливо заговорил:

– Только самый лучший пистолет! – мгновение подумал и добавил. – И автомат тоже.

Мама, улыбнувшись маленькой хитрости сына, пообещала:

– Хорошо, и пистолет, и автомат.

Глава 2

Шёл 1959 год. Далеко позади в прошлом остались годы сталинских репрессий. С лёгкой руки, а вернее, после знаменитого доклада на двадцатом съезде ЦК КПСС Первого секретаря – Никиты Хрущёва, вся страна, да что там страна – весь мир, несмотря на то, что доклад был секретным, прослышал о культе личности Сталина, приведшего к страшным репрессиям, в мясорубке которых были перемолоты судьбы и жизни многих миллионов людей.

Теперь страна купалась в лучах наступившей политической оттепели. Освобождались незаконно осужденные, им возвращались утерянные права. Население страны превысило довоенный уровень. Продовольственное снабжение в городах заметно улучшилось. Это стало возможным благодаря освоению целинных и залежных земель. Страна первой в мире вступила в космическую эру, запустив на орбиту искусственный спутник Земли, стала могучей ядерной державой. Жизнь налаживалась.