Текст книги "Годы испытаний. Честь. Прорыв"

1

Взвод Миронова отходил поспешно, в беспорядке. Пулеметы разобрали на части: кто щит, кто станок, тело, бежали без оглядки, изредка падая, когда недалеко рвались мины или рядом ковыряли землю пули, будто предостерегая бегущих от опасности. И можно считать просто чудом, что взвод Миронова под таким огнем отделался только двумя легкоранеными.

Командир роты Аржанцев выходил из себя. Он ругался, грозил, суетясь на своем наблюдательном пункте. Казалось, он изобьет Миронова, когда тот явится. Так по крайней мере думали вызванные к Аржанцеву командиры взводов лейтенанты Дубров и Сорока.

Дуброву хотелось хотя бы чем-нибудь помочь Миронову. И он сказал нарочно громко, обращаясь к Сороке, чтобы слышал Аржанцев:

– Ты только погляди, под каким сильным обстрелом Миронов пробирается… и все пулеметы сохранил.

Аржанцев недовольно перебил его:

– А вам откуда это известно? Привыкли пустое болтать.

Но, увидев, что взвод Миронова действительно вынес из боя все пулеметы в целости, сердито добавил:

– Он лучше бы не пулеметы, а людей берег. Они под огнем противника бегут, точно ребятишки в войну играют.

Когда запыхавшийся и перепачканный землей Миронов предстал перед Аржанцевым и доложил, что он со своим взводом прибыл, тот гневно сказал:

– Прибывают, товарищ лейтенант, поезда на станцию… А по уставу надо докладывать: «явился». Это во-первых. А во-вторых, где ваши пуговицы на левом рукаве гимнастерки? – Миронов взглянул и удивился: оторвались сразу обе. – И в-третьих, извольте вытереть лоб… Он у вас в крови и грязи. Расшибли? Не удивительно: больно усердно земле-матушке кланялись…

Миронов быстро вытер платком лоб. И только теперь почувствовал саднящую боль, какая бывает, когда обдерешь кожу и туда попадет соленый пот.

– Кто вам разрешил, товарищ Миронов, открывать огонь? – Аржанцев сурово нахмурил брови. – Самовольничаете…

Миронов стоял, потупя взгляд. Обидно было слушать все это, а главное: почему нельзя стрелять по врагу?

– А что же нам делать, товарищ старший лейтенант? – ответил он вызывающе. – Они первыми открыли огонь…

– Ну и пусть!.. Где же ваша выдержка? А может, это провокация? Вы знаете, что Сизова вызвали в штаб дивизии, в прокуратуру? Судить будут. За самовольство. Понятно?.. Да и вам, я думаю, это не сойдет…

Миронов сразу потемнел лицом: «За что судить?»

Дубров сочувствующе глядел на Миронова…

– Хорошо, что вовремя приостановили эту дурацкую затею с контратакой Сизова, а то положили бы народу невесть сколько. А вас, – Аржанцев гневно обратился к Миронову, – за один этот отход со взводом надо под суд отдать… Учились, учились на тактических занятиях, а теперь дуете кто во что горазд… Я требую, – обратился он к Дуброву и Сороке, – действовать по уставу, а не так, как Миронов…

Неизвестно, сколько бы еще бушевал командир роты, если бы не появился новый, назначенный в роту политрук.

– Товарищи, познакомьтесь, наш политрук роты товарищ Куранда Евгений Антонович, – представил Аржанцев огненно-рыжего, невысокого мужчину лет сорока. В левом и правом нагрудных карманах его гимнастерки блестели узкие зажимы трех авторучек.

Куранда протянул лейтенантам пухлую руку, густо поросшую золотистыми волосами.

– Будем знакомы, товарищи, – проговорил он, улыбаясь и блестя золотыми зубами. – Каково настроение бойцов?

– Хорошее, – ответил Дубров. И, покосившись на Аржанцева, добавил: – Рвутся в бой.

Политрук бросил недоверчивый, слегка насмешливый взгляд и обидчиво поджал губы.

– Орлы, значит, в бой рвутся… Это похвально. Вот только вид у лейтенанта Миронова не боевой…

Над головой появились вражеские самолеты. Сверкая серебристым оперением, летели правильным тупым клином, как летят в осенние перелеты гуси. Все подняли головы кверху.

– Двадцать шесть, двадцать семь, – считал самолеты Аржанцев и, оборвав счет, с досадой махнул рукой: – Не меньше полсотни…

Миронов видел, что командир роты волнуется. Никто не заметил, когда и куда исчез политрук Куранда. Он как будто провалился сквозь землю.

– Ну, чего вы удивляетесь? – сказал Аржанцев. – Товарищ только что попал на фронт… непривычно еще ему… – И, подозвав к себе командиров, приказал им: подготовьте огневые позиции. Надо в случае необходимости поддержать бой батальона.

Дубров и Миронов недоуменно переглянулись, и оба, спросив разрешения, отправились в расположение своих взводов.

2

На войне нередко бывает, что от трусости до преступления – один шаг. Особенно если солдат не приобрел еще самого драгоценного солдатского качества – «обстрелянности». К каждому бойцу приходит оно со временем… И нет здесь единых законов и правил. Но во всех случаях для этого необходим толчок, который заставил бы человека побороть чувство страха, подчинить его своей воле. Люди сильного характера могут добиться такого перелома сами, а люди слабовольные нуждаются в чьей-то посторонней помощи. Кто воевал, тот пережил эти минуты тяжелой борьбы с собой и никогда не поверит, что есть люди, не знающие страха.

Миронов торопился на позицию взвода. На опушке леса он увидел труп неизвестного бойца. Тот лежал навзничь, запрокинув голову, острый кадык его, поросший черными волосами, торчал бугром. Глаза с матово-желтыми белками были открыты, иссиня-фиолетовые губы искривились, обнажив почерневшие, прокуренные зубы. Боец обеими руками зажимал живот. Труп бойца как будто предупреждал: «Не ходи туда, с тобой может быть такое же».

И сразу Миронова охватил холодящий сердце ужас. Он взглянул вперед и оторопел: на позиции с оглушительным воем и свистом падали коршунами-стервятниками пикирующие бомбардировщики. С высоты, покрытой кустами и редким лесом, спускалась, развертываясь в цепь для атаки, вражеская пехота. А там, где был его взвод, уже бушевал огненный артиллерийский шквал и все заволокло дымом и пылью.