Текст книги "Мои литературные святцы"

***

День памяти Аркадия Гайдара. Он погиб 26 октября 1941 года на 37 году жизни: родился 22 января 1904-го. Это один из самых любимых писателей моего детства.

Как цитирует дневниковую запись писателя от 1940 года его сын Тимур:

 
17 лет тому назад:
 

Все прошло. Но дымят пожарища,

Слышны рокоты бурь вдали

Все ушли от Гайдара товарищи.

Дальше, дальше вперёд ушли.

Настоящая фамилия Гайдара – Голиков. А откуда взялся псевдоним?

Тимур Аркадьевич объясняет: «Г» – первая буква фамилии Голиков; «АЙ» – первая и последняя буквы имени; «Д» – по-французски – «из»; «АР» – первые буквы названия родного города.

«Г-АЙ-Д-АР: Голиков Аркадий из Арзамаса».

Вас смущает это «д» по-французски? Но Гайдар, оказывается, учил французский язык. И любил в разговорах и письмах вставлять французские словечки.

27 октября

Елена Моисеевна Ржевская (родилась 27 октября 1919 года) – человек-легенда. Была замужем за поэтом Павлом Коганом. Вторым браком – за прекрасным писателем Исааком Крамовым.

Войну начала под Ржевом (отсюда псевдоним) военным переводчиком в штабе 30-й армии. В дни падения Берлина участвовала в проведении опознания самоубийцы Гитлера и расследования обстоятельства его самоубийства. Кончила войну лейтенантом.

В 1948 году окончила Литературный институт.

В нашей семье полюбили её повесть «Земное притяжение», кажется, поначалу напечатанную в «Новом мире», У нас она сохранилась книгой, изданной в 1963 году «Советским писателем». Поэтому, когда редакция журнала «Семья и школа» попросила меня помочь формировать литературный портфель, одной из первых, к кому я обратился с предложением напечататься, была Елена Моисеевна.

Она охотно отозвалась, и потом звонила мне, предлагала рассказы её друзей. Мы подружились.

Я очень высоко ценю документальную прозу Елены Ржевской «Берлин. Май. 1945». Знаю, что за абсолютную правду воспроизведённых писательницей событий книгу ценил и маршал Жуков.

Не могу удержаться: приведу оттуда крохотную главку («он» – это Раттенхубер; кто он, вы сейчас прочтёте):

Он пишет о Гитлере 1933 года:

«Его не узнать. Прежде он нередко начинал свои речи, держа пивную кружку в руке, теперь пил только минеральную воду, кофе и чай. Он объявил себя вегетарианцем. Надел маску отшельника, ведущего исключительно замкнутый образ жизни, посвятившего всего себя государственным делам.

Как в том, так и в другом случае он – позировал.

Прежде, когда Гитлер добивался признания его вождём нацистов, ему нужно было казаться простым человеком из народа, обуреваемым солдатскими идеями реванша, ради которых он не пощадит ни себя, ни тех, кто попытается сдержать его. Теперь же он изображал из себя человека, в котором воплощён «высший разум», человека, который целиком отдал себя служению народу и не пользуется никакими благами, предоставленными ему властью».

В то время как нацистская пропаганда распространяла легенду о фюрере – аскете и отшельнике, уединявшемся в своей альпийской «хижине», чтобы мыслить на благо добрых немцев, эта «хижина» перестраивалась в замок, неподалеку возникали виллы Геринга, Бормана и других руководителей империи, создавалась «пышная резиденция диктатора» – Берхтесгаден. Выселялось вокруг местное население.

А сам фюрер, по наблюдениям охранявшего его Раттенхубера, искал уединения не раздумий ради, а из-за боязни покушения. Он не чувствовал себя спокойно даже с людьми, «которых поднял с самого дна общества к высотам управления», – с окружавшими его авантюристами из «лучших представителей арийской расы».

Гитлер, «афишировавший свою скромную жизнь, поощрял коррупцию и разложение приближённых», – заключает Раттенхубер. Он, как я уже писала, возглавлял не только личную охрану Гитлера, но одновременно и службу безопасности. Это совмещение должностей позволяло ему быть в курсе личной жизни руководителей третьей империи. Гитлер, пожелавший, надо думать, таким образом всё знать о них, критиковать открыто личную жизнь «его людей» запретил.

«Гитлеру нужны были «верные люди», – пишет Раттенхубер. – Он знал, что ему удалось прийти к власти при помощи людей, жаждавших удовлетворения своих честолюбивых, эгоистических стремлений. Гитлер откровенно заявлял в узком кругу: «Должны же люди, пришедшие к власти, получить от этого что-то для себя».

«Поощряя пороки, низменные интересы и инстинкты тех, в ком он был заинтересован, и, ограждая их от наказания, Гитлер тесно связывал их судьбу со своей, ставил их в ещё большую зависимость от себя».

Зависимость он насаждал повсеместно

Ницшеанский «сверхчеловек» и – «человеческое стадо», не способное рассуждать, которое он призван привести к повиновению.

Но при этом он льстил всем слоям населения. Крестьянам: «Вы являетесь основой народа». Рабочим: «Вы – аристократия третьей империи!» Финансовым и промышленным предпринимателям за закрытыми дверями совещаний: «Вы доказали свою более высокую расу, вы имеете право быть вождями».

Но чем больше власти сосредоточивал он в своих руках, тем отчётливее в нём становился страх покушения на его жизнь.

Тиран всё больше был подвержен тирании страха

«В начальный период своей деятельности в Мюнхене Гитлер появлялся в общественных местах, всегда держа в руке короткую, но увесистую плеть с набалдашником, – рассказывает Раттенхубер. – Она служила ему средством самозащиты и нападения и одновременно, видимо, была символом. Теперь с плёткой в руке – неудобно. Правда, плётка находилась в его автомобиле, прикреплённая на специальном держателе, но никто, кроме нас, об этом не знал. Вместо плётки при нём всегда был заряженный пистолет системы «вальтер». Гнёт страха, надо думать, возбуждал присущую ему жестокость.

Жестокость романтизировалась на все лады. (Это нашло отражение и в наименованиях, которые Гитлер давал своим ставкам в дни войны с Советским Союзом: «Волчья яма», «Ущелье волка», «Медвежье логово».) И всегда в расчёте на примитивность представлении.

Ведь фашистская романтизация и упрощение личности – две стороны одного процесса.

«Впоследствии мне не раз приходилось наблюдать, – пишет Раттенхубер, – проявление нечеловеческой жестокости фюрера, которая в сочетании с обычным для него самодовольством производила особенно тяжёлое, отталкивающее впечатление».

Страх способствовал жестокости, жестокость – страху

«Чем дальше, тем осторожнее и опасливее становился фюрер». Всё поступавшее к нему прощупывалось рентгеновскими лучами».

Помнится, Светлана Аллилуева рассказывала о «ядологах» – людях, которые обязаны были пробовать всё, что подавалось на стол Сталину.

У Елены Моисеевны были проблемы с печатанием таких вещей при советской власти. Думаю, что не только из-за сходства немецкого и советского фюреров, но из-за сходства со всеми советскими фюрерами. Каждый мог узнать себя в Гитлере. А уж не опознать себя в окружении фюрера окружение любого советского или российского лидера попросту не могло и не может.

Все тираны одинаковы, и все их свиты одинаковы. Одинаковы их одописцы, портретисты и музыканты. Даже те, кто выказывает свой конформизм, потому что его выказывают, как выказывали при Гитлере. Об этом тоже писала Елена Ржевская.

Недаром среди многочисленных наград у Елены Моисеевны есть и такая: «За гражданское мужество писателя». Так называется премия А. Д. Сахарова, которую писательнице вручили в 1996 году.

***

Лев Исаевич Славин (родился 27 октября 1907 года) – из одесситов. Начинал в Одессе вместе с Ильфом, Багрицким, Катаевым, Олешей.

До этого побывал на фронтах Первой мировой войны. Впоследствии описал это в романе «Наследник» (1931).

В Москву переехал в 1924 году, сотрудничал со знаменитой в ту пору редакцией газеты «Гудок», выступая в ней во всех газетных жанрах. Принял участие в поездке по Беломорско-Балтийскому каналу и в воспевании строителей-заключённых канала и их начальников в коллективной книге.

Известность ему принесла пьеса «Интервенция» (1932) – о гражданской войне. Она была поставлена на сценах многих театров страны. Не сходила со сцены много лет. Но любопытно, что фильм по этой пьесе, который поставил в 1968 году режиссёр Г. Полока с Владимиром Высоцким, Ольгой Аросевой, Валерием Золотухиным, Сергеем Юрским в главных ролях, был работниками Госкино положен на полку. И вышел на экраны только в 1987 году.

Совсем другую судьбу имели такие фильмы по сценарию Славина, как «Возвращение Максима» и «Два бойца». Фильмы пользовались любовью зрителей.

Славину пришлось воевать не только в Первую мировую. В 1939 году он – военный корреспондент на Халхин-Голе, там по представлению Г. К. Жукова получает орден Красной звезды. В Великую Отечественную – он корреспондент газет «Красная Звезда» и «Известия». Кстати, от «Красной Звезды» он ездил и на «незнаменитую» финскую войну.

Написал Славин много. Наиболее интересны его воспоминания о Бабеле, Платонове, Олеше, Лапине и Хацревине, Вс. В. Иванове, Светлове, Ильфе и Петрове.

Он вообще нашёл себя в жанре исторической биографии.

Прожил достойную жизнь. Умер за три года и полтора месяца до своего девяностолетия: 4 сентября 1984 года.

***

Что Вы знаете о поэте Александре Алексеевиче Крестинском? Я помнил его по журналу «Костёр», где он работал почти 10 лет с 1960-го, печатался там как детский поэт под псевдонимом Тим Добрый. Неплохие игровые стихи.

В 1969 году вышла книга «Туся» (повесть). С тех пор я знал, что Крестинский не только поэт, но и очень неплохой прозаик.

А потом он как-то исчез с моего горизонта. Не печатался.

И вдруг я узнал, что он уже в солидном возрасте в 2000 году уехал в Израиль, где прожил пять лет до смерти 5 октября 2005 года. В 72 года поменял место жительства (он родился 25 мая 1938 года)!

Притом, что был христианином и похоронен на христианском кладбище в Израиле.

Гадать, почему он вдруг сорвался в таком возрасте и поменял страну, не стану. Хотя догадываюсь: 2000 год очень значимый в России.

Чтобы составить о нём представление, приведу цитату из воспоминаний о нём его друга Марка Вейцмана. Цитата большая из-за стихотворения Крестинского, но убирать его жалко:

…Однажды в издательстве дали Крестинскому на рецензию рукопись книги молодого, никому не известного автора Олега Григорьева. Саша сразу почувствовал, что перед ним стихи поэта редкого дарования. Он рукопись пересоставил и собственноручно перепечатал. Разумеется, рекомендовал её к опубликованию.

Григорьев оказался не только превосходным поэтом, но и одарённым художником. По мировоззрению и стилистике примыкал к группе «Митьки». За пьяную потасовку с милиционером Олега посадили. Александр Крестинский стал его общественным защитником. После одного судебного заседания уговорил судью и присяжных уделить ему 10 минут, в течение которых просто почитал им стихи Олега.

Голодная тюремная диета, которую испытал на себе Григорьев, связалась в воображении Крестинского с блокадным голодом. Он написал тогда стихотворение, посвящённое Олегу, и передал его в камеру. Вот оно (в сокращении):

ОДА РАЗДАТОЧНОМУ ОКОШКУ

Окошечко кухни блокадной,

Где пара летающих рук

Швыряет ораве всеядной

Железный тарелочный стук.

Обрывочный сон мой склерозный

Причудлив, подробен, сердит.

Там повар, усатый и грозный,

За выдачей порций следит.

И в царстве кухонного духа

Душа, неопрятно нища,

Летает, как пьяная муха,

Над вспученной магмой борща.

Да будет земля тебе пухом,

Мне пайкою выданный век,

Нарпита пропитанный духом,

Отведавший атомный крэк…

К клеёнке прилипшая крошка,

Царапина детской вины,

И мятая скользкая ложка,

Что я оботру о штаны

На заключительное судебное заседание журналистов не пускали, но ребята из «Пятого колеса» всё-таки прорвались. Выступление Крестинского попало в телерепортаж. Потом ему звонила Белла Ахмадулина, спрашивала, чем может помочь Олегу. В судьбе Григорьева пытался принять участие и Эдуард Успенский.

Олега освободили прямо в зале суда. Саша хотел его обнять, но тот отстранился: «У меня вши»…

А ещё Крестинский помогал престарелому писателю Пантелееву, автору знаменитой «Республики „Шкид“», прояснял обстоятельства эвакуации на Кавказ школьников во время войны. А ещё… Да мало ли чего ещё!

В давнем стихотворении «Опыт биографии рода», посвящённом бывшей узнице Вильнюсского гетто Марии Рольникайте, он написал:

Говорю твёрдо:

Да, я жидовская морда.

По приезде в Израиль заявил: «Эту землю, как судьбу, приемлю». На вопрос «Как дела?» ответил: «Поят, кормят, работаю – чего же ещё!» Определил раз и навсегда: «Господь привёл меня сюда не гостить, а жить» Жаль только, что прожить здесь ему довелось прискорбно мало – всего пять лет».

28 октября

Николай Анциферов был весьма популярным поэтом моей юности.

То есть, популярность у него была иного рода, чем у Евтушенко, Вознесенского, Ахмадулиной и других. Его популярность я сравнил бы с известностью Фирсова, Котова, Кобзева. А эти поэты у определённого круга любителей были очень известны и ценились.

От Николая Степановича Анциферова, родившегося 28 октября 1930 года, в памяти застряли две строчки о труде шахтёра: «Я работаю, как вельможа. / Я работаю только лёжа». Не Бог весть что, но запоминаются своей некоторой необычностью.

Вообще-то я до сих пор не знаю, работал ли Анциферов в шахте. Он из семьи шахтёра. В 17 лет кончил горнопромышленное ремесленное училище. Работал электрослесарем. А работают ли в шахтах электрослесари лёжа, не знаю, не уверен. Через три года был взят в штат редакции газеты «Комсомолец Донбасса», работал там и учился в вечерней школе. А потом поступил в Литературный институт. Окончив его, переехал в Москву. И заведовал отделом поэзии журнала «Москва».

Одно несомненно: Анциферов был не без дара. Талантливей своих дружков, типа Кобзева или Фирсова. Он не вымучивал стих:

В небе бледным полукругом

Обозначена луна.

Мы сидим вдвоём с подругой.

Я молчу, молчит она.

Тишина. Лишь вентилятор

Тянет песню, как пчела…

Я не важный агитатор,

Да ещё в таких делах…

Хорошо в кино, в романах…

Там влюблённым благодать —

Не искать слова в карманах,

Мне ж – в кармане не достать.

У меня совсем другое —

Мысли роем по углам:

Ну, как встречу – всё открою.

Только воз и ныне там.

Ведь поверьте, что при встрече

Я лишаюсь дара речи. —

Что ж, – промолвишь на прощанье.

И она ответит: – Что ж… —

До свиданья… – До свиданья…

Нет, товарищи, в молчанье

Вряд ли золото найдёшь.

Отдалённо напоминает стихи раннего Смелякова, который, кстати, об Анциферове отзывался хорошо.

Николай Анциферов прожил мало. Он покончил с собой 16 декабря 1964 года. На его смерть поэт Николай Рубцов, друживший с ним, написал проникновенные стихи:

На что ему отдых такой?

На что ему эта обитель,

Кладбищенский этот покой —

Минувшего страж и хранитель?

– Вы, юноши, нравитесь мне! —

Говаривал он мимоходом,

Когда на житейской волне

Носился с хорошим народом.

Среди болтунов и чудил

Шумел, над вином наклоняясь,

И тихо потом уходил,

Как будто за всё извиняясь…

И нынче, являясь в бреду,

Зовёт он тоскливо, как вьюга!

И я, содрогаясь, иду

На голос поэта и друга.

Но – пусто! Меж белых могил

Лишь бродит метельная скрипка:

Он нас на земле посетил,

Как чей-то привет и улыбка.

***

Во время войны Овидий Александрович Горчаков, родившийся 28 октября 1924 года, был руководителем разведгруппы в тылу врага в Польше и в Германии. После войны выступал как синхронный переводчик на высоких собраниях, таких, скажем, как пленумы или съезды партии. В 1957 году окончил Литературный институт.

Я жил в Дубултах в доме творчества, когда три соавтора Гриша Поженян, Вася Аксёнов и Овидий Горчаков под общим псевдонимом Гривадий Горпожакс (Гри+Ва+Дий Гор+Пож+Акс) сочиняли шпионский роман «Джин Грин – неприкасаемый». Был читателем глав, которые мне давали для оценки Гриша и Вася (с Овидием я близок не был).

Горчаков совместно с польским писателем Янушем Пшимановским написал в 1960 году повесть «Вызываем огонь не себя», а на её основе и сценарий одноимённого четырёхсерийного фильма (1965), который был удостоен премией Ленинского Комсомола.

А вообще он автор большого количества книг. «В головном дозоре РККА», «Страницы большой жизни», «Командарм невидимого фронта», «Судьба командарма невидимого фронт» – о жизни и деятельности Берзина; «Он с живыми в строю» – о военном разведчике Братчикове; документально-историческая повесть «Накануне, или Трагедия Кассандры» – об усилиях советской разведки и контрразведки по добыванию информации перед началом войны; «Лебединая песня», «Лебеди не изменяют» – о военной разведчице Морозовой. «Рейд в тылу „Тайфуна“», «Дора вызывает Директора». «Он же капрал Вудсток», «Падающий дождь», «Далеко по ту сторону фронта», «Хранить вечно», «Максим не выходит на связь», «От Арденн до Берлина», «Вне закона».

Овидий Горчаков считается прототипом героя романа другого писателя Юлиана Семёнова «Майор Вихрь». Кроме того, сам Семёнов рассказывал, что Штирлиц – другой его герой взял некоторые свои черты от Горчакова.

Понятно, что о Горчакове ходило очень много баек. Перенесу из Интернета такую, связанную с ним историю. Дело было во время советско-американской оккупации Кореи.

В один из вечеров Овидий коротал время в местном баре в компании некого американского разведчика. Неожиданно появился курьер, который, покосившись на русского, передал американцу пакет. Янки сорвал обёртку, выкинул её в урну, и на стол лёг справочник со всеми наименованиями, адресами, частотами, паролями и явками всех американских военных частей, дислоцированных в Корее.

– Ты бы за этот справочник, наверное, полжизни отдал? – пошутил американец и откланялся.

Горчаков, в свою очередь, не поленился и достал из урны выброшенную обёртку. И не поверил увиденному! Союзничек машинально выбросил не только обёртку, но и суперобложку справочника, а на ней – карта дислокации всех упомянутых частей.

Говорят, таким образом Овидий Александрович заработал ещё один орден Красной Звезды.

Но любопытно, что Википедия не сообщает ни об одном ордене Красной Звезды, полученном Горчаковым. Если ей верить, то он имеет всего два ордена – советский «Отечественной войны 1 степени» и польский «Virtuti Militari» («за воинскую доблесть».

Впрочем, что нам до наград покойного писателя (он умер 28 апреля 2000 года). Его книги продолжают жить. И, слава Богу.

***

Вот на кого следовало бы опереться современным хулителям дарвинизма – Николай Николаевич Страхов, родившийся 28 октября 1828 года, его не переносил. Не жаловал Николай Николаевич и европейский рационализм (Милля, Ренана, Штрауса). Отличался истовой религиозностью. Отстаивал идею русской самобытности и терпеть не мог либералов и нигилистов.

Иными словами, во многом примыкал к славянофилам. Но не во всём. И не скрывал своего несогласия с ними, своего недовольства ими.

Например, в работе «Заметки о Пушкине и других поэтах», где резко критиковал славянофилов за принижение Пушкина, за непонимание ими величия русского поэта.

Наиболее, конечно, известны его литературоведческие работы о «Войне и мире» Толстого и «Преступлении и наказании» Достоевского.

А как философ он выразил свои взгляды в сочинении «Мир как целое» (1872).

Мир есть связанное целое, – пишет Страхов, – в нём нет ничего «самого по себе существующего», он функционирует как «иерархия существ и явлений», являющихся различными степенями воплощающегося духа. «Вещественная» сторона мира подчиняется и осваивается духовной составляющей (духом). Центр мира, вершина его иерархии – человек («узел мироздания»). Через человека духовное начало овладевает веществом; человек познаёт мир и пытается раскрыть его загадку, что возможно только на пути к Абсолюту, на пути разрыва связей с этим миром. В нашем сознании сознаёт себя то вечное духовное начало, в котором – корень всякого бытия. Всё от Бога исходит и к Богу ведёт и в Боге завершается.

Публицистикой Страхов занимался невероятно активно. Уже название его одной из последних книг – трёхтомника «Борьба с Западом в нашей литературе» (1882—1896) говорит о направленности этой публицистики.

Философ Г. Фроловский справедливо называл взгляды Страхова антропологическим национализмом, чья «особенность социологического или антропологического типа, а не оригинальность культурных содержаний».

Умер Николай Николаевич 5 февраля 1896 года.

***

Отец моего школьного приятеля в своё время (школьное) подарил мне фотокопию большой антологии «Русская поэзия XX века», которая вышла в 1925 году и быстро стала достоянием спецхрана: значительная часть представленных в ней поэтов погибла в сталинских лагерях или подверглась обструкции. Антология была составлена с большой любовью Иваном Степановичем Ежовым и Евгением Ивановичем Шамуриным.

В перестройку антология была переиздана, и вполне возможно, что и сейчас она доступна современному читателю.

Если это так, рекомендую приобрести её. Вы ознакомитесь с лучшими образцами различных измов, к которым примыкали те или иные поэты.

Один из её авторов Е. И. Шамурин (родился 28 октября 1889 года) чудом, по-моему, сумел умереть в свой постели 1 декабря 1962 года. Ведь в 1918 году он был прапорщиком, сотрудником по русской прессе Информационного отдела Штаба Верховного главнокомандующего (колчаковской армии), в январе 1919-го – он начальник отделения печати Информационного отдела, а в апреле – заведующий отделом омской газеты «Русская армия».

Уму не постижимо, каким образом он уже в 1921 году оказался на работе в советской Российской центральной книжной палате. Причём с 1923 года был редактором «Книжной летописи», а с 1932 года состоял в должности заместителя директора Палаты.

Правда, первая порция его работы в палате оканчивается 1937 годом. В 1945 его снова взяли на работу в палату, откуда он ушёл в 1949 году. В 1940—1950 был профессором Московского библиотечного института, заведовал в нём кафедрой фондов и каталогов.

Но любопытно: где он находился между 1937 и 1940 годами?

Дальше всё понятно. Стал председателем Межбиблиотечной каталогизационной комиссии. Шамурину принадлежит первый опыт составления книговедческого справочного издания «Словаря книговедческих терминов» (1958).

Нарушу календарную точность дат ради соавтора Шамурина, с которым, как я уже сказал, он в 1925 году составил изумительную антологию, – Ивана Степановича Ежова.

Дело в том, что кроме годичных дат рождения и смерти Ивана Степановича (1880—1959) никаких других я нигде не нашёл. Судьба его не так интригует, как судьба Евгения Ивановича. Похоже, что их совместная работа была вообще первой печатной работой Ежова. Следующая составленная им книга «Л. Н. Толстой в свете марксистской критики» вышла в 1929-м. Работал в издательстве «Academia», до 1932 года был заместителем директора И. Ионова, с которым вместе, по настоянию М. Горького, был отправлен в отставку. Что не понравилось Горькому, неясно.

В дальнейшем Ежов сотрудничал с разными издательствами, подготовил к изданию письма А. П. Чехову его брата Александра Чехова (1939) и ряд чеховских изданий.

Его сын, Александр Иванович Ежов, был с 1950 по 1959 гг. начальником Московского метрополитена, железнодорожным генералом.

Вот всё, что мне известно о былых соавторах.