Текст книги "Византийский путь России"

Князь Владимир

Ольга стала первой русской святой, но ей не удалось вырастить сына христианином. «Жила же Ольга вместе с сыном своим Святославом и учила его принять крещение, но он и не думал прислушаться к этому; но если кто собирался креститься, то не запрещал, а только насмехался над тем, ― рассказывает летописец. По его словам мать долго пыталась оторвать Святослава от языческих богов. ― Так Ольга часто говорила:

– Я познала Бога, сын мой, и радуюсь; если и ты познаешь ― тоже станешь радоваться.

Он же не внимал тому, говоря:

– Как мне одному принять иную веру? А дружина моя станет насмехаться.

Она же сказала ему:

– Если ты крестишься, то все сделают то же.

Он же не послушался матери, продолжая жить по языческим обычаям…»

Не взирая на упорство Святослава, христианство постепенно проникало на Русь. Этому способствовал даже сам великий язычник. Однажды в плен к Святославу попала греческая монахиня. Она очень понравилась его сыну, и «Святослав и выдал ее за Ярополка, красоты ради лица ее». По словам летописи, Ярополк был кроток и милостив, любил христиан и если сам не крестился, то никому не препятствовал делать это. Ярополк мог взять на себя миссию крестителя Руси, но вспыхнувшая между сыновьями Святослава вражда прервала естественный ход событий.

Погиб сначала Олег, затем Владимир уничтожил Ярополка. И лишь красивая гречанка выжила в междоусобной бойне и даже осталась в княжеском доме. «Владимир же стал жить с женою своего брата ― гречанкой, и была она беременна, и родился от нее Святополк, ― рассказывает летописец. ― От греховного же корня зол плод бывает: во-первых, была его мать монахиней, а во-вторых, Владимир жил с ней не в браке, а как прелюбодей. Потому-то и не любил Святополка отец его, что был он от двух отцов: от Ярополка и от Владимира».

Несмотря на свое не блестящее положение, греческая монашка все же общалась с князем и видимо оказывала на него определенное влияние. Правда, летописец утверждает, что у Владимира был 4 жены и 800 наложниц, но этому вряд ли можно верить: представить язычника в самом худшем свете, чтобы затем показать чудодейственную силу крещения, ― было обычным приемом.

Летописец рассказывает, что в гости к Владимиру прибывали посольства от иудеев, мусульман, католиков и православных, ― и все стремились склонить к своей вере повелителя многих земель. В этом нет ничего удивительного; миссионеры появлялись практически в каждой языческой земле. В свою очередь, русские пытались выяснить преимущества той или иной религии. Еще в правление княгини Ольги в Киев пожаловал католический епископ Адальберт с вполне определенной целью. Более того, Кведлинбургские анналы, рассказывая о событиях 960 г., утверждают, что отнюдь не Рим и католическая церковь были инициаторами подобных контактов:

«К королю Оттону прибыли послы от русского народа, умоляя его отправить к ним кого-нибудь из епископов, который показал бы им путь истины; они признались, что хотят отойти от язычества и принять христианское имя и религию. Тот согласился с их просьбой и отправил Адальберта, епископа католической веры». Однако русским его проповеди пришлись не по душе, и епископа прогнали. «Названный епископ едва избежал смертельной опасности от их коварства».

Владимир не случайно склонился к православию; ведь оно, в отличие от остальных религий, делало князя верховным владыкой не только над телами подданных, но и над их душами. В Византии власть императора стояла над церковью, тогда как папа римский стремился подчинить своему влиянию светскую власть. Впрочем, у Константинополя имелось много убедительных средств и огромный опыт в деле христианизации языческих народов.

Византийцы видели, что привлечь в православие русских моральными аспектами невозможно – в силу того, что им они были просто непонятны. Константинополь сделал беспроигрышную ставку на умозрительное постижение христианства. Послы князя Владимира рассказывают о своих впечатлениях от посещения Софийского собора в Константинополе:

«Они привели нас туда, где служат Богу своему, и мы не знали, на небе ли были или на земле: ибо нет на земле красоты такой, и не знаем, как ее описать, только знаем, что там Бог с людьми пребывает».

В общем, от русских требовалось только одно ― смотреть, а красота и истинность веры постигались на уровне подсознания ― интуитивно.

Владимир был готов принять христианскую веру, но, как и болгарский царь, желал иметь кое-какую выгоду. Русский князь потребовал от Константинополя самое дорогое; то, что византийцы отправляли в чужие земли лишь в случае крайней нужды. Владимир захотел себе в жены единственную сестру византийского императора Василия II ― Анну.

Невеста была обещана Владимиру, но исполнять обязательство братья Анны не спешили. Слишком многие сильные мира сего добивались руки принцессы; Титмар Мерзебургский утверждает, что она «была просватана на Оттона III (германского императора), но коварным образом отнята у него». Есть сведения, что в 988 г. французский король Гуго Капет обращался к византийскому императору с просьбой о невесте для своего сына Роберта. Армянский историк сообщает, что болгарский царь также просил в жены Анну. Так что Владимир был одним из многих претендентов.

Однако русский князь был не из тех, кто умел ждать и терпеливо надеяться на лучшее, ― это лучшее он привык добывать своими руками и немедленно. В 988 г. войско Владимира осаждает Корсунь (Херсонес) ― крупнейший византийский город на Крымском полуострове. Город был сильно укреплен, корсунцы мужественно сражались, но Владимир отличался редкостным упорством. Князь заявил, что если горожане не сдадутся, то он будет стоять под стенами Корсуни три года.

Такого срока не понадобилось, в городе нашелся предатель. Некий Анастас пустил в русский лагерь стрелу с запиской: «Перекопай и перейми воду, идет она по трубам из колодцев, которые за тобой с востока». Владимир, ознакомившись с посланием и, подняв очи к небу, произнес:

– Если это сбудется, я крещусь!

Владимир ― не первый языческий князь, который обещал креститься, если новое божество дарует ему победу.

Томимым жаждой корсунцам пришлось сдаться. Теперь Владимир имел больше шансов быть услышанным в Константинополе. Тотчас после вступления в город он отправил послов к византийским императорам Василию и Константину ― они правили совместно. Князь уже не просил у них сестру, но требовал, обещая в случае отказа захватить и Константинополь.

«И услышав это, опечалились цари, ― рассказывает Повесть временных лет, ―и послали ему весть такую:

«Не пристало христианам выдавать жен за язычников. Если крестишься, то и ее получишь, и царство небесное воспримешь, и с нами единоверен будешь. Если же не сделаешь этого, то не сможем выдать сестру за тебя».

Услышав это, сказал Владимир посланным к нему от царей:

«Скажите царям вашим так: я крещусь, ибо еще прежде испытал закон ваш и люба мне вера ваша и богослужение, о котором рассказали мне посланные нами мужи».

И рады были цари, услышав это, и упросили сестру свою, именем Анну, и отправили (послов) к Владимиру, говоря:

«Крестись, и тогда пошлем сестру свою к тебе».

Ответил же Владимир:

«Пусть пришедшие с сестрою вашею и крестят меня».

И послушались цари, и послали сестру свою, сановников и пресвитеров. Она же не хотела идти, говоря:

«Иду, как в полон, лучше бы мне здесь умереть».

И сказали ей братья:

«Может быть, обратит тобою Бог Русскую землю к покаянию, а Греческую землю избавишь от ужасной войны. Видишь ли, сколько зла наделала грекам Русь? Теперь же, если не пойдешь, то сделают и нам то же».

И едва принудили ее. Она же села в корабль, попрощалась с ближними своими с плачем и отправилась через море. И пришла в Корсунь, и вышли корсунцы навстречу ей с поклоном, и ввели ее в город, и посадили ее в палате».

Источники сохранили точную дату рождения Анны ― 13 марта 963 г., следовательно, в момент знакомства с Владимиром ей было 25 лет.

К приезду Анны Владимир так разболелся глазами, что не смог оценить ее красоту, он «не видел ничего, и скорбел сильно, и не знал, что делать».

Принцесса дала рецепт избавления от недуга:

– Если хочешь исцелиться от болезни, то крестись поскорей.

Владимиру ничего не оставалось, как согласиться:

– Если вправду исполнится это, то поистине велик Бог христианский.

Крестил Владимира корсунский епископ вместе со священниками, прибывшими из Константинополя. «И когда возложил руку на него, тот тотчас же прозрел».

Многие из его дружинников, увидев это, немедленно крестились. Затем был заключен долгожданный брак, а Византия получила обратно Корсунь.

Вернувшись в Киев, Владимир «повелел опрокинуть идолы ― одних изрубить, а других сжечь. Перуна же приказал привязать к хвосту коня и волочить… и приставил 12 мужей колотить его палками. Делалось это не потому, что дерево что-нибудь чувствует, но для поругания беса, который обманывал людей в этом образе, ― чтобы принял он возмездие от людей».

Киев крестился без особых трудностей; киевляне давно было знакомы с христианством, и немалое их число исповедовало православие. Наиболее сомневающиеся, согласно византийской хронике, «хотели бы, однако, какое-нибудь чудо. Когда император послал туда епископа, они сказали, чтобы он бросил евангелие в огонь. Как велики твои, Христос, чудеса! Огонь был зажжен. Епископ поднял ладони к небу, устремил взгляд туда и молвил: «Яви, Христос, Боже ты, имени своему славу». Он положил святое евангелие в огонь, оно же, хоть и пролежало некоторое время в огне, осталось невредимым».

Было бы наивно надеяться, что смена религии произойдет мирно на огромном пространстве. Второй крупнейший город Руси ― Новгород ― упорно не желал отказываться от язычества:

«Когда в Новгороде узнали, что Добрыня идет крестить, то собрали вече и поклялись все не пускать его в город, не давать идолов на ниспровержение; и точно, когда Добрыня пришел, то новгородцы разметали большой мост и вышли против него с оружием». Война началась нешуточная: новгородцы разграбили и сожгли имение Добрыни, убили его жену и некоторых родственников. Тогда в город вошел тысяцкий князя Владимира ― Путята, и началась злая сеча. С другой стороны Добрыня поджег город; новгородцы бросились тушить свои дома, и в результате поле битвы осталось за Путятой. «Тогда самые знатные люди пришли к Добрыне просить мира. Добрыня собрал войско, запретил грабеж; но тотчас велел сокрушить идолов, деревянных сжечь, а каменных, изломав, побросать в реку». Новгородцам было приказано креститься, а кто не хотел, тех воины силой тащили к реке: мужчин крестили по одну сторону моста, женщин ― по другую. С тех пор в памяти народа осталась поговорка: «Путята крестил мечом, а Добрыня ― огнем».

Византийское содружество

После принятия христианства Владимиром Русь и Византия семимильными шагами пошли навстречу друг другу. Как мы помним, империя ромеев желала объединить под своим крылом весь мир, и Русь приняла древнюю римскую идею объединения мира. Складывающийся союз Византии и Руси был принципиально новым; то было не завоевание и присоединение, между двумя государствами шел процесс, который лишь в конце XX в. начнется в Европе и получит наименование Евросоюза. Подобные отношения между странами один русский историк назвал Византийским содружеством.

Впрочем, каждая из сторон рассматривала союзнические отношения со своих позиций. Поскольку византийский император считался главой церкви, то и русские, приняв крещение, становились его подданными. Символически Киевская Русь пошла навстречу этим притязаниям, имя императора упоминалось во время богослужения в русских храмах. Однако в силу территориальной удаленности Византия не могла предъявить никаких реальных прав на Русь. В этом отношении, Киев находился в более выгодном положении, чем подвергавшаяся постоянной агрессии Болгария.

Немаловажным последствием крещения Руси стало то, что северная соседка перестала быть опасным врагом для Византии. Наоборот, в случае необходимости Киев оказывал военную помощь Константинополю, а русские наемники во все времена с удовольствием принимались на службу Византией. Обе страны стали союзниками в борьбе с кочевыми народами: половцами, печенегами.

Особенно сильны позиции Византии были в русской православной церкви. По подсчетам русского историка, из двадцати трех киевских митрополитов, возглавлявших церковь в домонгольскую эпоху, семнадцать были греками и только два ― русскими (национальность четверых неизвестна).

На первом этапе именно благодаря византийцам на русской земле появились все атрибуты христианства. На следующий год после крещения Владимир задумал создать церковь пресвятой Богородицы; ее строительством руководили греческие мастера, они же украшали ее иконами. Весь церковный инвентарь был доставлен из Корсуни, службу в церкви вели корсунские священники.

После принятия христианства Русь совершила гигантский скачок в своем развитии. Чисто религиозный акт коснулся всех сторон ее жизни. Вслед за священниками из Византии на Русь потянулись мастеровые люди, купцы, иконописцы. Развернулось гигантское градостроительство, причем отдавалось предпочтение постройкам из камня.

Огромное значение имело то, что православие на Русь пришло на родном языке. Византия видела, что основная трудность Римской церкви была в том, что богослужение велось на непонятной многим народам латыни. Образованнейшие монахи ― Кирилл и Мефодий ― создали для славян азбуку, и с тех пор начала распространяться письменность. Вслед за письменностью на Руси появились книги и свое летописание.

Силу книжного слова Владимир оценил сразу после крещения. Согласно Повести временных лет, «посылал он собирать у лучших людей детей и отдавать их в обучение книжное. Матери же детей этих плакали о них, ибо не утвердились еще они в вере и плакали о них как о мертвых».

Довольно скоро на Руси появились свои непревзойденные мастера мозаики, фрески, книжной миниатюры, ювелирного искусства. В главном православном храме мира ― Софийском соборе в Константинополе ― среди важнейших христианских реликвий мы находим творения, созданные русскими мастерами. Согласно переписи 1397 г.:

«Омфор из золотых нитей, присланный из Руси.

Русская епитрахиль, покрытая жемчугом, украшенная агнцами из позолоченного серебра и эмалей».

Последнее военное столкновение Руси и Византии произошло в 1043 г. Причиной печального события стали, видимо, экономические интересы. Контакты Киева и Константинополя усилились после памятного 988 г.: Византия стала одним из основных торговых партнеров молодого христианского государства, с другой стороны ― ромеи протекционистскими мерами продолжали защищать интересы своих купцов. По версии источника, между русскими купцами и греками возникла потасовка, во время которой погиб один знатный русский. Князь Ярослав Мудрый посчитал себя достаточно сильным, чтобы не оставлять обиду без внимания. Наказать византийцев отправилось огромное войско под командованием его старшего сына ― Владимира.

«Неисчислимое, если можно так выразиться, количество русских кораблей прорвалось силой или ускользнуло от отражавших их на дальних подступах к столице судов и вошло в Пропонтиду, ― рассказывает Михаил Пселл ― очевидец тех событий. ― Туча, неожиданно поднявшаяся с моря, затянула мглой царственный город».

Противоборствующие стороны пытались уладить дело миром, но русские назначили слишком высокую цену за свои хлопоты. «Они придумали такое, то ли полагая, что у нас текут какие-то золотоносные источники, ― возмущается Михаил Пселл, ― то ли потому, что в любом случае намеревались сражаться и специально выставляли неосуществимые условия, ища благовидный предлог для войны».

Жадность сгубила русских, а греков спас все тот же таинственный, негасимый даже в воде, греческий огонь. Вдобавок на море разразился шторм, и его жертвами стали, прежде всего, легкие корабли флота Владимира. «И устроили тогда варварам истинное кровопускание, казалось, будто излившийся из рек поток крови окрасил море», ― подводит итог греческий хронист.

Владимиру с частью флота удалось бежать и благополучно добраться до Киева. Однако другого русского военачальника, Вышату, ― как сообщает Повесть временных лет, ― «схватили вместе с выброшенными на берег, и привели в Царьград, и ослепили много русских. Спустя три года, когда установился мир, отпущен был Вышата на Русь к Ярославу».

Брат на брата

Конец правления Владимира омрачился неприятным известием: его сын, Ярослав, правивший Новгородом, отказался посылать в Киев положенную дань. Ситуация накалилась до такой степени, что Владимир собирался в поход против собственного сына, а Ярослав послал вербовщиков в Скандинавию с целью пополнить войско. Но, как высказался летописец, «Бог не дал дьяволу радости». Владимир сильно заболел и умер 15 июля 1015 г.

Конфликт между многочисленными сыновьями Владимира вызревал, видимо, давно, и потому приближенные князя пытались некоторое время скрывать факт его смерти. Полулегально тело князя доставили в церковь св. Богородицы. «Узнав об этом, сошлись люди без числа и плакали по нем ― бояре как по заступнике страны, бедные же как о своем заступнике и кормителе. И положили его в гроб мраморный, похоронили тело его, блаженного князя, с плачем».

Не зря плакала Русь по Владимиру…

Отцовское место занял Святополк и начал раздавать подарки киевлянам, желая их задобрить. Собственно, престол Святополк занял вполне законно ― по праву старшинства, но киевлянам он почему-то не нравился. В это время большинство воинов ушло воевать с печенегами под начальством другого сына Владимира ― Бориса. Именно ему ― не старшему, но любимому сыну и хотел передать Владимир верховную власть. Бориса поддержала дружина:

– Вот у тебя отцовская дружина и войско. Пойди, сядь в Киеве на отцовском столе.

Из благородных побуждений Борис отказался от власти, которая сама шла ему в руки:

– Не подниму руки на брата своего старшего: если и отец у меня умер, то пусть этот будет мне вместо отца.

Положение Святополка было шатким, и он решил его укрепить радикальным способом. Киевский князь послал приближенных убить брата. Посланные пронзили Бориса копьями, завернули тело в шатер и на телеге привезли к Святополку. Но тут оказалось, что убиенный еще дышит, и Святополк направил двух варягов прикончить его.

На всякий случай Святополк решил избавиться от другого брата ― Глеба. События развивались стремительно, и Глеб еще не получил известий о смерти отца. К нему был отправлен гонец со словами: «Приезжай сюда поскорее, отец тебя зовет: сильно он болен».

Под Смоленском Глеб узнал истинное положение вещей: отец умер, а брат убит Святополком. Но было уже поздно, он попал в руки врагов. По их приказанию собственный повар Глеба зарезал его, «как безвинного ягненка». Тело князя выбросили «на берегу между двумя колодами, затем же, взяв его, увезли и положили его рядом с братом его Борисом в церкви святого Василия».

Мученический конец братьев потряс Русь, впоследствии церковь объявила их святыми.

Третий брат, Святослав, не стал дожидаться своей участи и решил бежать к венграм. Однако был настигнут убийцами в Карпатских горах.

Святополк вошел во вкус; он решил: «Перебью всех своих братьев и стану один владеть Русскою землею».

Следующая выбранная жертва оказалась достойным противником. Между Ярославом и Святополком началась долгая упорная война с участием иноземных войск. Последняя битва произошла спустя четыре года после смерти Владимира, ― так долго братья делили Киевский стол. «И была сеча жестокая, ― ужасается летописец, ― какой не бывало на Руси, и, за руки хватаясь, рубились, и сходились трижды, так что текла кровь по низинам». Наконец братоубийца был побежден; израненный, он бежал до тех пор, пока смерть не остановила его на границе с Польшей.

Ярославу недаром дали прозвище Мудрый. Он понимал, откуда на Руси может случиться очередной раздор, и потому оставшиеся в живых братья не получили никаких городов. Дележ наследства произошел не по русской традиции, но вполне по-византийски. Ярослав предложил братьям искать волостей самим, ― на землях, неподвластных киевскому князю. Один из его братьев ― Мстислав ― оказался достойным наследником своего деда ― Святослава. После изрядных приключений он появился с внушительным войском на берегу Днепра, и пришлось Ярославу поделиться отцовским наследством. А потом они «начали жить мирно и в братолюбии, и затихли усобица и мятеж, и была тишина великая в стране».

Ярослав много сделал для усиления Руси. В военном отношении: на юге он разбил опаснейших врагов ― печенегов, после похода Ярослава этот народ больше не осмеливался совершать грабительские набеги на русские земли; на западе велись успешные войны с поляками, на севере он победил чудь и заложил в Прибалтике (на территории современной Эстонии) город Юрьев.

В Киеве Ярослав построил знаменитый Софийский собор, который расписывали византийские художники. Вслед за ним Софийские соборы начали появляться и в прочих русских городах. При Ярославе Киев окружили мощные стены; были сооружены, так называемые, Золотые ворота с церковью Благовещения; заложены монастыри св. Георгия и Ирины. В 1051 г. началось строительство Киево-Печерского монастыря. Многие сооружения копировали аналогичные постройки в Константинополе и Иерусалиме ― мировых центрах христианства.

При Ярославе появился первый свод законов ― «Русская правда».

Велика и просветительская деятельность князя. По словам летописца, книги он любил, «читая их часто и ночью и днем. И собрал писцов многих, и переводили они с греческого на славянский язык. И написали они книг множество, ими же поучаются верующие люди и наслаждаются учением божественным».

Отношения с Византией при Ярославе не всегда были безоблачными. Возмужавшая Русь уже не подчиняется безропотно старшей сестре, порой она тяготиться излишней заботой Константинополя. Противостояние однажды вылилось в жестокую войну (об этом конфликте мы рассказывали выше). В церковных делах Ярослав также стремился к независимости: в 1051 г. киевским митрополитом впервые стал не назначенный из Константинополя, а русский ― избранный князем и утвержденный на собрании епископов. Причина конфликтов была, скорее всего, в личности Ярослава, не терпевшего диктата, и даже советов. Став обладателем огромной, вполне цивилизованной страны, он посчитал, что пора избавляться от византийской опеки, но, видимо, поспешил. У Византии еще многому можно было учиться…

Внешние сношения Руси не ограничивались Византией и походами против соседей. После принятия христианства Русь на равных вливается в семью европейских государств. Мы уже не видим отношения к русским, как к варварам-язычникам, а растущая мощь Киевской Руси внушает уважение и вызывает желание иметь ее союзником. Уважительное отношение Европы к Руси подтверждается и западными источниками: Титмар Мерзебургский считает Киев 1-ой половины XI ст. чрезвычайно большим и крепким городом, имевшим около 400 церквей и 8 рынков, другой писатель этого же времени, Адам Бременский называет Киев соперником Константинополя.

Ярослав Мудрый перенял византийскую привычку заводить друзей посредством династических браков. Киевский князь превзошел своих учителей, ибо масштабы его брачной политики поражают и ныне:

Ярослав женился на Ингегерде ― дочери шведского короля Олафа.

Их сын, Изяслав, взял в жены сестру польского короля Казимира I ― Гертруду.

Другой сын, Святослав, вступил в брак с Одой ― дочерью австрийского графа.

Третий сын, Всеволод, женился на византийской принцессе ― дочери Константина IX Мономаха. От этого брака родился знаменитый Владимир Мономах.

Четвертый сын, Игорь, женился на германской принцессе ― Кунигунде.

Не менее громкими были браки дочерей Ярослава и Ингегерды (Ирины):

Елизавета вышла замуж за норвежского короля Харальда Смелого.

Анастасия была выдана за венгерского короля Андрея.

И наконец, Анна стала королевой Франции, выйдя замуж за Генриха I.

Прочные связи с Европой привели к тому, что множество европейских традиций, привычек перебралось на русскую землю. Не всегда, если говорить современным языком, глобализация носила положительный характер. Ко времени правления Ярослава Европа разваливалась на куски; на месте империи Карла Великого появилось множество маленьких, но независимых и гордых герцогств, графств, баронств, вольных городов.

Ярослав (скорее всего, не сознавая) принял западную модель политического развития Руси. Перед смертью он разделил Русь между своими сыновьями. Летопись так передает политическое завещание Ярослава:

«Вот я покидаю мир этот, сыновья мои; имейте любовь между собой, потому что все вы братья, от одного отца и от одной матери. И если будете жить в любви между собой, Бог будет в вас и покорит вам врагов… Вот я поручаю стол мой в Киеве старшему сыну моему и брату вашему Изяславу; слушайтесь его, как слушались меня, пусть будет он вам вместо меня; а Святославу даю Чернигов, а Всеволоду Переяславль, а Игорю Владимир, а Вячеславу Смоленск».

Киевский князь надеялся, что родственные узы будут препятствовать розни; ведь все дети Ярослава были полными братьями, в отличие от детей многоженца Владимира, взявшего беременной жену своего брата. «Любите друг друга и не ссорьтесь, говорит Ярослав сыновьям, потому что вы дети одного отца и одной матери; но когда князья не будут больше детьми одного отца и одной матери, когда они будут двоюродные, троюродные, четвероюродные и т. д. братья, то по каким побуждениям будут они любить друг друга и не ссорится? ― задает риторический вопрос историк С.М. Соловьев. ― Когда связь кровная, родственная ослабеет, исчезнет, то чем заменится она?»

При дележе наследства поступил Ярослав совсем не по-византийски. После смерти Владимира, как мы отмечали, разразилась братоубийственная война, но она велась не за то, чтобы разорвать Русь на куски, а за Киевский стол. И в Византии периодически возникали подобные ситуации, и там брат шел на брата, плелись дворцовые интриги, яд лился в питье и еду императоров. Однако никогда у властителей не возникало желание разделить империю между сыновьями. Наоборот, власть имущие зорко следили за тем, чтобы не возникало на огромных просторах сил, способных сравниться экономической и политической мощью с императором. В единстве и силе центральной власти был залог долголетия государства, существовавшего во враждебном окружении.

(Старо предание, но в современной России мы наблюдали ту же ситуацию: едва ослабла центральная власть, и окраины обрели независимость. Развал прекратился с приходом сильного авторитетного лидера).

А ведь империи ромеев сложнее было сохранить единство, чем Руси; Константинополь лавировал среди многочисленных подвластных народов, словно корабль среди айсбергов. Он умело гасил децентрализаторские тенденции еще до их возникновении; императоры зорко следили за тем, чтобы не возвысилась какая-то отдельная местность, но вместе с тем любой человек, независимо от национальности и даже социального происхождения мог подняться по должностной лестнице до самой высокой ступеньки. Византия была единственной, в своем роде, страной широчайших возможностей, ― тому подтверждением служат императоры из крестьян; иноземцы, положившие начало целым династиям.

«Если бы императоры не умели возвысить и привязать к себе одаренных армян, славян и других чужестранцев, ― приходит к выводу В.И. Ламанский, ― Византийская империя, следующая чисто националистической греческой политике, потерпела бы крах намного раньше, чем в середине XV столетия, и не под ударами турок, а своих собственных подданных, особенно славян и армян».