Текст книги "Византийский путь России"

Византия и Русь в 1054 году

В 1054 г. умер князь Ярослав Мудрый, и вместе с ним закончилось единство русских земель. На первых порах потомство помнило его наставления и пыталось ввести какой-то порядок в наследовании престола. За основу был взят принцип старшинства. Согласно ему Ярослав и разделил земли: чем старше князь, тем значительнее и богаче ему достался удел. Глава рода был обязан заботиться о всех его членах. В свою очередь, младшие князья были обязаны по первому зову выступать в поход, даже не задумываясь о его целесообразности. В идеале каждый член княжеского рода мог достигнуть старшинства и на законных основаниях овладеть киевским столом. Однако никто не желал ждать, когда освободиться очередная ступенька на лестнице, ведущей к большим благам, на вершине которой находился великокняжеский престол.

Взаимные обиды и упреки начались сразу после погребения Ярослава. Особую проблему создали, так называемые, князья-изгои. Как они появлялись? Дело в том, что русская карьерная лестница строилась по принципу передачи власти от деда к отцу, от отца к сыну. «Но порядок рождений не соответствует порядку смертей; ― объясняет причину появления изгоев В.О. Ключевский, ― поэтому, когда у князя отец умирал раньше деда, у внука не оставалось в передовой цепи отцовского места, ибо в ней не стоял его отец. Он становился князем-сиротой, изгоем, бездольным вечным внуком, генеалогическим недорослем. Не имея генеалогической отчины, он лишался права и на территориальную, т. е. терял участие в очередном владельческом порядке как не попавший в очередь. Таких князей, преждевременно сиротевших, которые лишались отцов еще при жизни дедов, старшие родичи выделяли из своей среды, давали им известные волости в постоянное владение и лишали их участия в общем родовом распорядке, выкидывали из очереди. Эти князья-сироты становились отрезанными ломтями в княжеском роде».

Учитывая суровость и безжалостность времени, когда брат убивал брата, количество князей-изгоев постоянно возрастала, возникали целые родовые линии изначально отверженных. Они отнюдь не мирились со своим второсортным положением, тем более, в среде изгоев периодически появлялись исключительно одаренные энергичные личности. Вот лишь два из них:

Отец Ростислава ― Владимир ― был старшим сыном князя Ярослава. Ростислав мог надеяться на блестящее будущее, но, увы, его отец умер раньше деда, и теперь молодого князя ожидал маленький удел без права на лучшую перспективу. Ростислава не удовлетворила эта малость, он привык быть хозяином судьбы. Князь-изгой собрал дружину таких же искателей приключений и отправился на юг. Там, в предгорьях Кавказа он пополнил войско разноплеменными народами и отобрал у своего двоюродного брата, Глеба, Тмутараканское княжество. Затем обложил соседние народы данью и начал подбираться к византийским владениям в Крыму.

Греков не на шутку встревожило опасное соседство. Из Корсуни для переговоров к Ростиславу отправился местный начальник ― котопан. Дальнейшие события описывает Повесть временных лет, датируя их 1066 г.:

«Когда же он (котопан) пришел к Ростиславу, ― он вошел к нему в доверие, и чтил его Ростислав. Однажды, когда Ростислав пировал с дружиною своею, котопан сказал: «Князь, хочу выпить за тебя». Тот ответил: «Пей». Он же отпил половину, а половину дал выпить князю, опустив палец в чашу; а под ногтем был у него яд смертельный, и дал князю, обрекая его на смерть не позднее седьмого дня. Тот выпил, котопан же, вернувшись в Корсунь, поведал там, что именно в этот день умрет Ростислав, как и случилось. Котопана этого побили камнями корсунские люди. Был Ростислав муж доблестный, воинственный, прекрасен сложением и красив лицом и милостив к убогим».

Пока русские князья и греки боролись с Ростиславом, на северо-западе поднялся еще один изгой ― полоцкий князь Всеслав Брячиславич (1044–1101 гг.). Жизнеописания Всеслава хватило бы на множество приключенческих романов, но это не придуманная, а реальная жизнь. Удивительнее всего, что он оставался властителем Полоцка в самое неспокойное время 57 лет, а вместе с отцом Брячиславом (1001–1044 гг.) два князя правили целое столетие. Достижение редчайшее в мировой истории!

Долгое время он пытался спокойно жить в своем княжестве; он стремился сохранять хорошие отношения с соседями и даже помогал им: в 1060 г. Всеслав участвует в походе русских князей против половцев. Однако его неуемная энергия не оставила ни одного шанса на спокойную жизнь. В 1065 г. полоцкий князь внезапно нападает на Псков, ― город ему взять не удалось. На следующий год Всеслав появляется под стенами Новгорода, и здесь удача ему улыбнулась. С захваченным русским городом он обошелся жестоко: половина Новгорода погибла в огне, захваченных жителей увел в плен. Всеслав снял с новгородского Софийского собора колокола и вместе с церковной утварью увез в Полоцк.

Наказать воинственного изгоя пришли трое сыновей Ярослава: Изяслав, Святослав и Всеволод. Война между русскими князьями была, пожалуй, более жестокой, чем с иноземными завоевателями. В начале 1067 г. объединенные силы «подошли к Минску, и минчане затворились в городе, ― рассказывает летописец. ― Братья же эти взяли Минск и перебили всех мужей, а жен и детей захватили в плен и пошли к Немиге, и Всеслав пошел против них. И встретились противники на Немиге месяца марта в 3-й день; и был снег велик, и пошли друг на друга. И была сеча жестокая, и многие пали в ней, и одолели Изяслав, Святослав и Всеволод, Всеслав же бежал».

Мятежного князя долго пытались поймать, но оказался неуловимым. Недаром Всеслав носил прозвище «Чародей», «Волхв»; ходили легенды, что он был оборотнем и при необходимости превращался в волка. Летопись сообщает, что мать родила Всеслава от волхования; на голове у него имелось какое-то загадочное пятно, и потому князь всегда носил повязку.

Как бы то ни было, но полоцкий князь стал жертвой кощунственного обмана. Ярославичи устали за ним бегать и, «поцеловав крест честной» отправили к Всеславу послов: «Приди к нам, не сотворим тебе зла». Поверив страшной клятве, полоцкий князь явился в стан соперников. Тотчас его схватили, привезли в Киев и посадили в темницу вместе с двумя сыновьями.

В следующем году южнорусские земли подверглись новой агрессии: разбитых Ярославом печенегов сменили половцы. Против кочевников выступили все те же трое Ярославичей, но были разбиты и с позором разбрелись по своим княжествам.

Киев охватила паника. Горожане обратились к Изяславу с просьбой дать оружие и коней, но киевский князь побоялся вооружить бунтующую чернь. Тогда киевляне вспомнили, что у них в темнице томится полоцкий князь; заключенного освободили и тут же посадили на место Изяслава. Так, в мгновенье ока, заключенный изгой стал киевским князем. Его незадачливый предшественник бежал к полякам.

Всеслав правил Киевом семь месяцев. Весной 1069 г. вернулся Изяслав, да не один, а с войском польского короля Болеслава Смелого. Всеслав выступил навстречу с киевлянами, но оценив соотношение сил, отказался от сражения и бежал в родной Полоцк.

Изяслав жестоко расправился с теми киевлянами, что выпустили Всеслава из темницы, и с теми, кто случайно попался под руку. Полоцкому князю он тоже собирался отомстить за свои обиды, но Всеславу опять удалось бежать.

В этом же, 1069 г., Всеслав вновь объявляется под Новгородом с войском, собранном в финском племени. Новгородцы разбили его армию. После этого поражения неутомимый князь опять собирает войско и с ним отвоевывает Полоцк.

Изяслав на этот раз признал де-факто Полоцк за Всеславом, так как у него начались разногласия с родными братьями, которые, в конечном итоге, привели к изгнанию Изяслава из Киева. «Изяслав же ушел в Польшу со многим богатством, говоря, что «этим найду воинов», ― рассказывает летописец. ― Все это поляки отняли у него и выгнали его».

В отчаянии киевский князь мечется по всей Европе. Он просит помощи у германского императора Генриха IV, и ради нее соглашается на унизительную вассальную зависимость от императора. Тот, приняв дары Изяслава, послал занявшему Киев Святославу грозное письмо. Император требовал вернуть княжество старшему брату, в противном случае угрожал войной. Угрозами дело и ограничилось. Затем Изяслав обращается с просьбой к папе римскому Григорию VII. Его сын дает обещание подчинить русскую церковь Риму. Однако Запад перестал считаться с Русью, ― разорванной на клочки, находящейся в состоянии беспрерывной междоусобной войны. Обещания князя без княжества значили немного.

Наконец смилостивился король Болеслав Смелый, прежде отнявший у Изяслава всю казну. Польское войско появилось на территории Руси, и братьям довелось вернуть Изяславу Киев. За любезно оказанную помощь пришлось отдать Польше приграничные города. Вскоре Изяслав погибнет под Черниговом, ― в битве с собственными племянниками.

В 1054 г. совершилось еще одно печальное событие (кроме смерти Ярослава Мудрого); событие, которое имело отрицательное значение для всего христианства; и по сей день православные и католики находятся между собой в отношениях, определенных далеким 1054 годом…

Первое тысячелетие своей истории христианская церковь была единой, и в то же время разной ― в Европе, Азии, Африке ей приходилось подстраиваться под местные условия. Римская империя в первые века нашей эры казалась единым замкнутым пространством. «Однако под внешним блеском греко-римской культуры с самого начала таились глубокие различия уже в народном характере римлян и греков, сирийцев и египтян, принадлежавших к одной централизованной Империи, ― рассуждает Вильгельм де Фрис. ― Для римлянина были характерны трезвость и ясность мышления; его ум был направлен в первую очередь на практические дела, на конкретную жизнь и на ее организацию, на право и государство. Грек, напротив, концентрировался больше на «теорию», на созерцание божественного, он любил умозрительные рассуждения и богословские споры».

Различия в литургии начали складываться на заре христианства, ― этому способствовала и определенная свобода богослужения. То была единая церковь с разными лицами, и все они имели право на жизнь. Де Фрис приводит следующие факты терпимости:

«Святой Иероним в своих поездках по Востоку приноравливался к местным обычаям. В монастыре святой Мелании в Иерусалиме практиковался римский обряд, и ни у кого это не вызывало противодействия. Святой Августин высказывался по вопросу об обрядах весьма снисходительно: обязательно только то, что установил Сам Господь и что стало повсеместным. Каждый должен приспосабливаться к обычаям церкви, в которую он входит».

Постепенно церковные обряды унифицировались, но к общему знаменателю они так и не пришли. На Востоке возникло несколько религиозных центров: Иерусалим, Антиохия, Александрия, а позже, Константинополь. На Западе устанавливать единые каноны начал Рим.

Различия по-прежнему существовали, развивались, и никто не видел в том ужасного, что на Западе причащались пресным хлебом, а на Востоке ― квасным. Два течения церкви взаимно признавали право друг друга на жизнь, несмотря на периодические разногласия и споры. Католическая и православная церкви никогда не были непримиримыми врагами, и долгое время константинопольский патриарх находился в подчинении у римского папы, считая такое положение естественным. Увы…, церкви служат Богу, но управляются людьми ― великими, и в то же время подверженными действию обычных человеческих слабостей: властолюбия и честолюбия, зависти и гордыни. Разногласия не заставили себя ждать.

Противоборствующие стороны долгое время будут обвинять друг друга в неправильном понимании святого писания или предания, в поощрении традиций, противоречащих Библии… Обвинений будет бесконечно много, но главную роль в расколе сыграла вовсе не религия, а политика. Дело в том, что со временем оформилось разное понимание роли церкви в обществе. На Востоке православная церковь была имперской, то есть, главой ее считался византийский император; на Западе католическая церковь, напротив, претендовала на высшую светскую власть. Претензии были серьезны, но до определенного времени обе церкви шли друг другу на компромисс, ― он тем легче достигался, что православная и католическая церковь попеременно переживали то силу, то слабость. При этом слабая сторона охотно шла на уступки.

Беда случилась, когда к середине XI в. оба христианских течения почувствовали силу и попытались навязать друг другу свои правила существования. Компромисс был невозможен в принципе, потому что сильное папство, игравшее первую роль в Европе, противостояло энергичному ревниво соблюдавшему православные традиции и их индивидуальность патриарху Михаилу Керулларию. За взаимными обвинениями и оскорблениями начались действия: весной 1053 г. константинопольский патриарх закрыл в столице Византии все латинские монастыри и церкви на том основании, что у них для причастия использовался пресный хлеб. Казалось бы, причина явно недостаточная для таких последствий, но подчас войны возникали и по меньшим поводам.

Папа римский пытался уладить конфликт, но вот беда: во главе посольства латинян в Константинополь отправился воинствующий враг всяких компромиссов с православными ― кардинал Гумберт.

Византийский император дружелюбно встретил Гумберта, а патриарх Михаил ― подчеркнуто нелюбезно. Фактически патриарх игнорировал послов Рима. Надменный римский кардинал потерял терпение довольно скоро; 16 июля 1054 г. во время богослужения в Софийском соборе он положил на алтарь буллу в которой предавался анафеме константинопольский патриарх и его приверженцы.

Миролюбивый Константин Мономах сначала подумал, что его изобретательный патриарх сфальсифицировал буллу, но когда свиток оказался в императорских руках ― сомнения отпали. Император еще надеялся договориться с Римом, но Михаил Керулларий срочно созвал собор и предал анафеме римских легатов.

В этом же 1054 г. властолюбивый патриарх Михаил Керулларий объявил православную церковь независимой от Рима. Этот сумасбродный поступок патриарх совершил только благодаря слабости императора Константина Мономаха, правившего «без надлежащей твердости и осмотрительности». Михаил в своем властолюбии перешел все мыслимые границы. Ему принадлежит следующая фраза: «Между патриархом и императором нет никакой или почти никакой разницы, а что касается почестей, которые должны им воздаваться, то права патриарха даже выше императорских».

Император Исаак Комнин был решительнее Константина, и скоро разобрался с непомерно властолюбивым патриархом. Он приказал схватить Керуллария и заключить в монастырь. И даже категоричный Комнин не мог расправиться с мятежным патриархом по своему усмотрению. Над последним должен был состояться суд, а обвинительную речь поручили написать мудрейшему Михаилу Пселлу. Неизвестно, чем бы закончился опасный и для императора и для патриарха процесс, если бы все не устроилось самым лучшим образом: Михаил Керулларий умирает в монастыре.

Императорам разрыв с Римом был не выгоден, но патриархи не желали жертвовать даже частью власти. Они получат то, о чем мечтали, но скоро те же грабли подложат под ноги патриарху многочисленные митрополиты, в том числе, и московский. Всем князьям церкви захочется самостоятельности, ― теперь уже от Константинопольского патриарха. Прецедент создан и продолжал работать.

Владимир Мономах

Можно согласиться с большинством исследователей, что феодальная раздробленность ― это закономерный процесс; его не избежала Европа, не миновала и Русь. И когда маховик завертелся, на Руси появился князь, опровергший утверждения советских историков-материалистов о том, что какая-то неведомая сила заставляет человечество двигаться по пути, определенному какими-то законами. (Кстати, довольно странная позиция для людей, верящих исключительно в человеческий разум, но это парадоксы ушедшей эпохи…) Этот человек доказал, что вовсе не обязательно русским князьям уничтожать друг друга, что разногласия решаются с помощью слова, а не меча.

Речь идет о Владимире Мономахе (родился в 1053 г. – 1125 г.). По отцу, Всеволоду, он приходился внуком Ярославу Мудрому. По матери (греческой принцессе Марии, по другим сведениям ― Анне) Владимир являлся внуком византийского императора Константина IX Мономаха.

Полугреческий князь был удивительно похож характером на своего византийского предка. Все та же спокойная неторопливость, то же желание решить вопрос мирным путем, если существовала малейшая возможность, и огромная забота о своей земле, своем отечестве.

Его отец стал киевским князем в 1078 г., тогда же Владимир Мономах получил во владение соседний Чернигов. В стольном граде он был частым гостем; по признанию самого Владимира, «из Чернигова в Киев около ста раз ездил к отцу». В 1093 г. Всеволод по состоянию здоровья отошел от дел. «Когда же он совсем разболелся, послал он за сыном своим Владимиром в Чернигов, ― читаем в Повести временных лет. ― Владимир, приехав к нему и увидев его совсем больного, заплакал. В присутствии Владимира и Ростислава, сына своего меньшего, когда пришел час, Всеволод преставился тихо и кротко и присоединился к предкам своим, княжив в Киеве 15 лет».

Владимир Мономах имел возможность занять киевский стол, и киевляне желали его видеть в своем городе. Лишь одна вещь стояла на пути к высшей власти ― закон старшинства; впрочем, на эту мелочь в последнее время князья обращали мало внимания, о нем вспоминали лишь, когда требовалось объявить изгоем какого-то князя и отнять у него владения.

Владимир был словно не от мира сего. «Мономах не возвышался над понятиями своего века, не шел наперекор им, не хотел изменить существующий порядок вещей, но личными доблестями, строгим исполнением обязанностей прикрывал недостатки существующего порядка, делал его не только сносным для народа, но даже способным удовлетворять его общественным потребностям», ― анализирует поступки князя русский историк С.М. Соловьев.

Святополк неудачно начал княжить в Киеве. Половцы, услышав о смерти Всеволода, отправили послов заключать мир с новым князем. Святополк, ни с кем не посоветовавшись, посадил послов в тюрьму. В ответ кочевники развернули широкомасштабное наступление на Русь. В страхе Святополк отпустил дипломатов, но запоздалая доброта князя не могла остановить половцев. Хуже было то, что киевский князь не имел войска: всего лишь 700 отроков он смог противопоставить бесчисленному войску кочевников. Советники видели выход в том, чтобы послать за помощью к Владимиру Мономаху. По словам летописца, «Святополк же, послушав их, послал к Владимиру, чтобы тот помог ему. Владимир же собрал воинов своих и послал по Ростислава, брата своего, в Переяславль, веля ему помогать Святополку».

Владимир Мономах предлагал заключить мир с половцами, но Святополк желал воинской славы, ― и так как он был старшим, битва состоялась. Вначале не выдержала половецкого натиска дружина Святополка, затем, после отчаянной сечи были опрокинуты и Владимир с Ростиславом. При переправе через ближайшую реку на глазах Владимира Мономаха стал тонуть брат ― Ростислав. Владимир пытался спасти его, но сам едва не утонул.

Святополк заключил мир с кочевниками в 1094 г., женившись на дочери половецкого хана, а Владимира Мономаха по-прежнему преследовали несчастья. В тот же год к Чернигову подошел Олег Святославович вместе с половцами; до сих пор он правил в Тмутаракани, но теперь вспомнил, что Черниговом когда-то владел его отец. «Владимир же затворился в городе, ― рассказывает летописец. ― Олег же, подступив к городу, пожег вокруг города и монастыри пожег. Владимир же сотворил мир с Олегом и пошел из города на стол отцовский в Переяславль, а Олег вошел в город отца своего».

Жизнь в Переяславле текла безрадостно: население страдало от двух бед: половецких набегов и голода, так как половцы все съедобное либо уносили с собой, либо вытаптывали на полях. В 1095 г. в Переяславле появились два половецких хана: Итларь и Китан желали заключить с Владимиром мир, но за него требовалось хорошо заплатить. Первый хан с лучшей дружиной разместился в Переяславле, а второй ― между городскими валами.

В это время к Владимиру по какому-то делу пришел боярин Славята из Киева. Он и подбил переяславскую дружину уничтожить половецкие рати. Владимир сначала сопротивлялся, отвечая воинам: «Как я могу такое сделать, ведь я давал врагам клятву?». Но дружина продолжала уговаривать Владимира: «Княже! Нет тебе в том греха: они ведь всегда, дав тебе клятву, губят землю Русскую и кровь христианскую проливают непрестанно». Ночью боярин Славята с небольшой дружиной перебил расположившееся у городских стен войско Китана, а вторая дружина во главе с Ратибором уничтожила в городе людей Итларя.

Удача будто ветром раздула искры антиполовецких настроений по всей Руси. Владимир Мономах и киевский князь Святополк теперь уже вместе воюют с врагами. Они предлагают присоединиться и Олегу черниговскому. Согласно летописи, в 1096 г. «Святополк и Владимир послали к Олегу, говоря так: «Приди в Киев, да заключим договор о Русской земле перед епископами, и перед игуменами, и перед мужами отцов наших, и перед людьми городскими, чтобы оборонили мы Русскую землю от поганых». Олег же, исполнившись дерзких намерений и высокомерных слов, сказал так: «Не пристойно судить меня епископу, или игуменам, или смердам». И не захотел идти к братьям своим, послушав злых советников».

В ответ Святополк и Владимир выступили против заносчивого черниговского князя и попытались силой принудить его к единству. В битве с Олегом погиб сын Владимира Мономаха ― Изяслав. Владимир согласился забыть даже об этой трагедии; ради прекращения усобиц, он пишет Олегу грамоту с призывом о встрече. Наконец, и Олег понял, что больше воевать с соседями Мономах не даст. В 1097 г. состоялся съезд русских князей; и не случайно он проводился на территории подвластной Олегу черниговскому, ― то была уступка самому недоверчивому и агрессивному из князей.

«Пришли Святополк, и Владимир, и Давыд Игоревич, и Василько Ростиславович, и брат его Олег, ― с воодушевлением рассказывает об этом событии летописец, ― и собрались на совет в Любече для установления мира, и говорили друг другу: «Зачем губим Русскую землю, сами между собой устраивая распри? А половцы землю нашу несут розно и рады, что между нами идут войны. Да отныне объединимся единым сердцем и будем блюсти Русскую землю, и пусть каждый владеет отчиной своей: Святополк ― Киевом, Изяславовой отчиной, Владимир ― Всеволодовой, Давыд и Олег и Ярослав ― Святославовой, и те, кому Всеволод роздал города: Давыду ― Владимир, Ростиславичам же: Володарю ― Перемышль, Васильку ― Требовль». И на том целовали крест. «Если отныне кто на кого пойдет, против того будем мы все и крест честной».

То есть, князья получили во владение земли, которыми владели их отцы, и отпала сама причина усобиц. Получили уделы и князья-изгои, но они привыкли жить с приключениями, и правил своих решили не менять. «Младший из Ростиславичей, Василько, князь теребовльский отличался необыкновенно предприимчивым духом, ― восхищается изгоем С.М. Соловьев, ― он уже был известен своими войнами с Польшею, на опустошение которой водил половцев; теперь он затевал новые походы: на его зов шли к нему толпы берендеев, печенегов, торков; он хотел идти с ними на Польшу, завоевать ее и отомстить ей за русскую землю, за походы обоих Болеславов; потом хотел идти на болгар дунайских и заставить их переселиться на Русь; наконец, хотел идти на половцев, и либо найти себе славу, либо голову свою сложить за Русскую землю. Понятно, что соседство такого князя не могло нравиться Давыду, особенно если последний не знал настоящих намерений Василька, слышал только о его военных приготовлениях…»

Нашлись и «доброжелатели», нашептавшие князю Давыду, что Василько собирается отнять у него княжество. Несчастный герой из Требовля обманом был схвачен и ослеплен. Истинно византийское наказание впервые было применено по отношению к русскому князю. Сохранилось описание этого жуткого действа, но мы не будем его приводить из любви к читателю. Заметим только, что византийская новинка была исполнена непрофессионально: прежде чем Василько удалили глаза, ему изрезали все лицо.

Владимир Мономах, по словам летописца, услышав об этом преступлении, ужаснулся, заплакал и сказал: «Не бывало еще в Русской земле ни при дедах наших, ни при отцах наших такого зла».

Владимир стал инициатором нового съезда русских князей. Нарушитель спокойствия ― Давыд ― тоже получил приглашение и не посмел ослушаться. Впрочем, за лишение глаз соседнего князя его наказали довольно мягко: у Давыда отобрали Владимир, а вместо него даль Бужск и несколько мелких городов рядом с ним. Обмен был, конечно, неравноценный, но зрение и свободу Давыд сохранил. Здесь важнее сам факт общекняжеского суда; знаменательно то, что конфликты решаются сообща, а не в братоубийственной войне с привлечением тех же половцев. У князей освободились силы, которые они тратили друг на друга; теперь устранение внешних угроз стало главной их заботой. В 1101 г. в поход на половцев направились соединенные силы князей Святополка, Мономаха и троих Святославичей. Едва огромное войско собралось на берегу Днепра, как явились половецкие послы с просьбой о мире. Русь снова начали уважать и бояться.

Когда знакомишься с историей жизни Владимира Мономаха, вначале создается впечатление, что речь идет о неспособном на решительные поступки и даже трусливом человеке. Ведь он с легкостью отдал Киев Святополку, затем Чернигов Олегу и удовлетворился небольшим Переяславлем. Это не так, и поступки Владимира в первую очередь определяет забота о Руси, а во вторую ― о себе и своем потомстве. Что касается храбрости, то Мономах признается в собственной отчаянной смелости, граничащей с безрассудством:

«А вот что я в Чернигове делал: коней диких своими руками… ловил… Два тура метали меня рогами вместе с конем, олень меня один бодал, а из двух лосей один ногами топтал, другой рогами бодал; вепрь у меня на бедре меч оторвал, медведь мне у колена потник укусил, лютый зверь вскочил ко мне на бедра и коня со мною опрокинул. И Бог сохранил меня невредимым. И с коня много падал, голову себе дважды разбивал, и руки и ноги свои повреждал ― в юности своей повреждал, не дорожа жизнью своею, не щадя головы своей.

Что надлежало делать отроку моему, то сам делал ― на войне и на охотах, ночью и днем, в жару и стужу, не давая себе покоя».

Бескорыстная забота Владимира о родине была замечена соплеменниками. У Мономаха растет и авторитет, и власть, и земельные владения. В 1102 г. князья потребовали у Новгорода, чтобы он принял сына Святополка киевского вместо бывшего там Мстислава ― сына Владимира Мономаха. Новгородцы наотрез отказались расставаться с Мстиславом, а сына Святополка сказали присылать только в том случае, если у него «две головы».

В 1113 г. после смерти князя Святополка киевляне пожелали видеть своим князем Владимира Мономаха. Надо заметить, что прежний князь изрядно надоел и горожанам и церкви. Святополк поселил в Киеве ростовщиков-евреев, которые вскоре опутали киевлян огромными процентами. Доходами евреи делились с князем, и это гарантировало им безнаказанность. Однажды поднялась цена на соль, и монахи Печерского монастыря, желая помочь народу, раздавали ее бесплатно. Тогда Святополк отобрал соль у монахов и продал ее по высокой цене. Сын Святополка ― Мстислав ― повадками был схож с отцом. Однажды разлетелся слух, что двое монахов нашли клад; и вот этот Мстислав приказал схватить монахов и мучил их без пощады, выпытывая у них, где клад.

Как ни велика была честь, и столь же велик был соблазн, но Владимир Мономах отказался от киевского стола, иначе он нарушил бы порядок наследования, о котором сам же и пекся более всех. Тогда «киевляне разграбили двор Путяты тысяцкого, напали на евреев, разграбили их имущество». Владимира же предупредили, что если не придет, разграбят всех бояр, а затем примутся за монастыри.

Так, невольно, Владимиру Мономаху пришлось стать киевским князем. Мятеж сразу же прекратился.

В начале повествования мы видим Владимира Мономаха теряющим свои позиции одну за другой. Но терпение и труд сделали чудо: без войн и насилия все крупнейшие города и большая часть русских земель оказались в руках Мономаха и его сыновей. Главное, Русь поверила в искренность намерений Владимира, отдала себя в его распоряжение, и не ошиблась. Кровь перестала литься на ее полях, усобицы прекратились. Войны вышли за пределы Руси, изменился их характер: теперь народ не боролся за свое выживание, а лишь ловил слухи: как где-то на севере новгородцы с князем Мстиславом ходили походом на чудь, полоцкие и волынские князья боролись с ятвягами и литвой, а на востоке муромский князь пытается подчинить себе мордву. Как ни удивительно, но маховик феодальной раздробленности, набравший обороты при сыновьях Ярослава Мудрого, был остановлен, и Владимир Мономах заставил его вращаться в обратную сторону.

После смерти Владимира Мономаха киевский стол занял старший сын ― Мстислав. Отец позаботился, чтобы у него не имелось достойных соперников, а общественное мнение было целиком на стороне Мономаха и его сыновей.

Другой его сын, Юрий Долгорукий ― князь суздальский, впоследствии великий князь киевский – начал строить Москву; под 1147 г. годом она впервые упоминается в источнике.

Русь еще некоторое время наслаждалась внутренним миром и покоем. А потом опять пришла пора, о которой с возмущением отзывается автор «Слова о полку Игореве»:

 
«В крамолах княжеских век человеческий сокращался,
Тогда по русской земле редко оратаи распевали,
Но часто враны кричали,
Трупы деля меж собою;
А галки речь свою говорили,
Сбираясь лететь на обед»
 

Любопытны отношения Владимира Мономаха с Византией. Дальновидный русский князь пытался использовать константинопольскую смуту с тем, чтобы посадить на троне своего ставленника. История необычная, детективная, но довольно распространенная в мировой практике, когда дело связано с рано умершим сыном императора, царя…

Итак, у императора Романа IV (1068–1071 гг.) было два сына: «Никифор и Лев, которые родились в Порфире, уже после того как их отец вступил на престол, и потому были прозваны «порфирородными», ― рассказывает Анна Комнина. Слово довольно часто встречается в византийской литературе, поэтому послушаем дальнейшие пояснения принцессы. ― Порфира ― это здание императорского дворца, четырехугольное с пирамидальной крышей; выходит оно к морю у пристани, в том месте, где находятся каменные быки и львы; пол его выложен мрамором, стены облицованы драгоценным камнем ― не обычным и широко распространенным, а таким, какой прежние императоры привозили из Рима. Камень этот почти весь пурпурного цвета и по всей поверхности, как песчинками, усеян белыми крапинками. Благодаря ему, думается мне, и назвали наши предки это здание Порфирой».