Текст книги "Александр Македонский. Гений или каприз судьбы?"

22. Сокровища в костре

«Сожжены были самими владельцами сокровища, ради которых люди часто гасили пожары, чтобы вынести их невредимыми из вражеских городов. И никто не посмел оплакивать цену своей крови, раз тот же огонь пожрал и богатства царя»

(Руф Квинт Курций. История Александра Македонского)

Войско Александра после недавних событий находилось в подавленном состоянии. Чтобы отвлечь солдат от мрачных мыслей, Александр снова повел их в поход, тем более он не собирался отказываться от грандиозных планов. На этот раз не потребовалось подарков и денежных выплат: македоняне послушно следовали за царем.

Через некоторое время Александр выразил недовольство, что армия движется слишком медленно; причину долго искать не пришлось, ― македоняне были перегружены добычей и более походили на торговый караван, чем войско. Александр радикально исправил этот недостаток, а заодно проверил степень покорности своих воинов.

«Он приказал собрать в одно место сначала его вещи, а затем вещи всех солдат, кроме самого необходимого. Нагруженные добычей повозки они свезли на обширную равнину. Когда все ожидали дальнейших приказов царя, он велел увести животных, а все остальное сжечь и первый поднес зажженный факел к своим вещам. Сожжены были самими владельцами сокровища, ради которых люди часто гасили пожары, чтобы вынести их невредимыми из вражеских городов. И никто не посмел оплакивать цену своей крови, раз тот же огонь пожрал и богатства царя. Затем короткая речь успокоила их горе, и они с готовностью к службе и ко всему на свете радовались, что потеряли лишний груз, а не свою выучку». Такой случай рассказал Курций Руф, похожее описание есть и у Плутарха.

Плутарх относит это любопытное происшествие ко времени начала индийского похода, но это не столь важно. Оказывается, уничтожение собственных богатств даже доставило удовольствие македонянам. В общем-то, удивляться нечему: те всегда с большим удовольствием сжигали дотла города, вырезали их население до последнего человека, вид гибнущих творений рук человеческих стал для армии Александра чем-то вроде наркотика. Александр же не прощал неповиновения…

«Оказалось, что отважиться на это дело было гораздо труднее, чем совершить его. Лишь немногие были огорчены, большинство же, раздав необходимое нуждающимся, в каком-то порыве восторга с криком и шумом принялись сжигать и уничтожать все излишнее. Это еще более воодушевило Александра и придало ему твердости. В ту пору он был уже страшен в гневе и беспощаден при наказании виновных. Одного из своих приближенных, некоего Менандра, назначенного начальником караульного отряда в какой-то крепости, Александр приказал казнить только за то, что тот отказался там остаться. Орсодата, изменившего ему варвара, он собственной рукой застрелил из лука».

Как и прежде Александр ищет трудности, стремится совершить невозможное… В пути царь получил известие о измене сатрапа ариев Сатибарзана. Сатрапу удалось бежать в Бактрию, но часть войска отстала и укрылась на обрывистых горных скалах. У них имелся неиссякаемый источник воды, и, казалось, ничто и никто не могли победить персов, либо заставить сдаться. Несчастные не понимали, что именно их неуязвимость и притянет Александра, постоянно искавшего возможность совершить подвиг. А бесстрашным, как известно, покровительствует богиня удачи.

«Прежде всего, ― рассказывает Курций Руф, ― он приказал расчистить места, где только можно подняться, но затем, натолкнувшись на неприступные скалы и откосы, он признал борьбу с природой бесполезной. Александр, любивший преодолевать препятствия, поскольку идти вперед было трудно, а возвращаться опасно, пробовал то одно, то другое, как всегда бывает, когда не удовлетворяет ни одно решение. В таком его затруднении, когда разум был бессилен, ему внезапно помогло счастье. Поднялся сильный западный ветер, а солдаты нарубили уже много деревьев, чтобы по ним взобраться на скалу. Эти деревья, нагретые солнцем, накалились и вспыхнули, и Александр приказывает рубить еще деревья и поддерживать огонь. Сложенные кучей деревья достигают высоты скалы. Поднесенный с разных сторон огонь охватил весь костер. Ветер погнал пламя в лицо неприятелю, и огромные клубы дыма закрыли небо, как тучей. Леса загудели от огня, и даже то, что солдаты не поджигали, загорелось само и поджигало все, что поблизости. Варвары пытались убежать от мучительной смерти туда, где затухал огонь, но где не было пламени, там их поджидали враги. И они погибали по-разному: частью в самом огне, некоторые прыгали со скалы, другие бросались навстречу врагам, немногие попадали в плен полуобгорелыми».

Пока Александр воевал со скалой, его полководец Кратер осаждал соседний город. Он давно мог взять этот небольшой городок, но не решался… Подготовив все, что нужно, военачальник ожидал царя, «ЧТОБЫ ПРЕДОСТАВИТЬ, КАК И СЛЕДОВАЛО, СЛАВУ ВЗЯТИЯ ГОРОДА ЕМУ». У македонян пропало всякое желание прославиться; это стало чрезвычайно опасным занятием, ибо монополия на славу принадлежала Александру.

Даже в несущественных мелочах Александр должен быть первым, причем, с бессмысленным риском для жизни. О чрезвычайно болезненном самолюбии царя свидетельствует случай на охоте, рассказанный Курцием Руфом. «Когда на редкость огромный лев побежал на самого Александра, то случайно оказавшийся рядом Лисимах, ставший впоследствии царем, хотел рогатиной встретить зверя. Царь, оттолкнув его и приказав не вмешиваться, заявил, что он один, как и Лисимах, может убить льва. Ведь однажды Лисимах, охотясь в Сирии, в одиночку убил зверя исключительной величины, который успел разодрать ему левое плечо до кости, и тот оказался на краю гибели. С укором напомнив об этом Лисимаху, царь доказал свою храбрость на деле лучше, чем на словах: он не только подпустил к себе льва, но и убил его одним ударом. Выдумка, будто Александр бросил Лисимаха на съедение льву, я полагаю, была порождена именно этим случаем». Вероятнее всего, Александр пригрозил, что бросит своего полководца в пасть льва, если он вмешается в схватку царя македонян с царем зверей.

Александр выбрал труднейший маршрут для дальнейшей экспедиции, его войско прошло самые негостеприимные места, какие только можно найти в Азии. В предгорьях Гиндукуша (древние считали эти горы продолжением Кавказа) македоняне очутились на земле полудикого племени. «Страна не имеет вида обработанной и засаженной: она лежит в сверкающей белизне снегов и застывшего льда, ― описывает трудности македонян Диодор Сицилийский. ― Не присядет и птица, не перебежит через дорогу зверь ― все неприветливо и неприступно в этой стране. И все же царь, несмотря на все эти препятствия, преодолел благодаря обычному мужеству и упорству македонцев трудности переходов. Много солдат, впрочем, и людей, сопровождавших войско, выбились из сил и отстали. Некоторые ослепли от сверкания снегов и резкого отраженного света».

Курций Руф более подробно повествует о бедствиях македонян в стране, где не только нечем было поживиться, но отсутствовало даже самое необходимое для жизни. «Войско, заведенное в эту пустынную местность без следов человеческой культуры, претерпело все, что только можно претерпеть: голод, холод, утомление, отчаяние. Многие погибли от непривычно холодного снега, многие отморозили ноги, у большинства же людей пострадали глаза. Утомленные походом воины в изнеможении ложились прямо на снег, но мороз сковывал их неподвижные тела с такой силой, что они совершенно не могли сами подняться. Оцепенение с них сгоняли товарищи, и ничем другим, как принуждали двигаться. Тогда возвращалось к ним жизненное тепло, и их члены получали силу. Кому удавалось войти в хижины варваров, те быстро приходили в себя. Однако мгла была столь густа, что жилье обнаруживали только по дыму. Местные жители, никогда ранее не видавшие чужеземцев, при виде вооруженных людей леденели от страха и предлагали им все, что было в их хижинах, умоляя о пощаде. Царь пешком обходил войско, поднимая лежавших на земле и поддерживая тех, кому трудно было идти. Он появлялся, не щадя сил, то в первых рядах, то в центре, то в арьергарде…»

Александр словно пытался предвосхитить славу Ганнибала, спустя сто лет совершившего грандиозное восхождение на вершины Альп со своим войском. Однако цели у двух знаменитых военачальников были разные: если Александр стремился совершить подвиг ради подвига, то Ганнибал избрал единственно возможный путь в логово главного врага Карфагена. А потому подвиг Ганнибала вызывает восхищение, авантюризм же Александра порицание; да, разве что, остается посочувствовать македонянам, отмечавшим своими белеющими костями путь Александра.

После Гиндукуша Александр направился в пустыни Согдианы. Казалось, царю надоели постоянные жалобы воинов на холод, и он решил погреть македонян на солнце. Тепло лучей небесного светила утомило войско еще скорее, чем снега и пропасти гор; передвигалась армия Александра исключительно по ночам. «Воды не хватало, ― рассказывает Курций Руф, ― и жажда возникала скорее от отчаяния, чем от потребности пить. На протяжении 400 стадиев нет ни малейшего признака влаги. Жар летнего солнца раскаляет пески так, что они начинают пылать, словно непрерывный пожар опаляет все пространство. Затем мгла, возникшая от чрезмерного накала земли, закрывает свет, и равнины становятся похожими на обширное и глубокое море. Ночной поход казался не очень трудным, так как облегчение приносили роса и утренний холод. Впрочем, жара начинается с восходом солнца, и сухость поглощает всю влагу в природе; во рту и внутри тела начинает гореть. Итак, сначала стал падать дух воинов, затем их силы. Было трудно и стоять на месте, и идти вперед. Лишь немногие по совету местных опытных людей запаслись водой. Этим они на недолгое время ослабляли жажду; но потом от сильной жары она снова возникала. Воины выпивали до последней капли все вино и масло, и это вызывало у них такое наслаждение, что они переставали бояться возвращения жажды. Обычно, отяжелев от чрезмерно выпитой жидкости, они не могли больше ни нести оружие, ни идти, и не имевшие воды казались тогда счастливее, ибо у их товарищей начиналась рвота и жадно выпитая влага выбрасывалась наружу».

Наконец авангард армии Александра вышел к реке Окс. Желанная вода оказалась губительной для многих македонян. «Но большая часть войска не могла за ним поспеть, тогда он приказывает разжечь на высокой горе костры, чтобы отставшие знали, что они близко от лагеря. Он приказал также воинам из авангарда быстро подкрепиться пищей и питьем и одним наполнить водой мехи, другим ― прочие сосуды, в каких только можно было ее нести, и оказать помощь своим товарищам. Но пившие воду жадно и неумеренно задыхались и умирали, и число таких намного превосходило потери Александра в любом сражении».

А ведь их ожидала долгая, упорная и жестокая война в краю, который совершенно не нужен ни Македонии, ни Греции, ради которой, якобы, затевался великий поход. Македонянам придется три года сражаться и бесславно гибнуть на земле, которую невозможно покорить. Не принесет славы и Александру затерянная среди песков Согдиана, путь к которой был неимоверно труден.

23. Александрии ― новая причуда македонского царя?

«Для того чтобы в этих областях оставить память о своем имени, Александр основал город Александрию на реке Танаис…»

(Юстин. Эпитома сочинения Помпея Трога)

Трудности похода, столь любимые Александром, вновь вызвали нарастающее недовольство македонян. Вовсе не случайно именно в этот период македонский царь начинает колоссальное градостроительство на землях, которые он проходил транзитом, на которых не собирался вести какую-либо хозяйственную деятельность. Для чего появляются все эти многочисленные Александрии?

Современные историки объясняют их возникновение весьма просто, и на первый взгляд, логично: «Для установления более органической связи между ними (Западом и Востоком) большое значение имело основание нескольких десятков городов («Александрий»), которые должны были стать центрами объединения греков и македонян с местным населением и взаимного обмена культурными благами». Можно порассуждать и о том, что Александр оставлял опорные пункты для расширения македонской экспансии, создавал тыловые базы.

Вроде бы подтверждает подобные выводы и Курций Руф, когда рассказывает об основании Александрии Дальней на реке Сырдарье, на месте которой в новейшей истории расположился город Ленинабад. «Царь уже выбрал на берегу Танаиса место для основания города-крепости для удержания как уже покоренной территории, так и той, куда он намеревался проникнуть. Но выполнение этого замысла отсрочилось из-за известия об отпадении согдийцев, увлекших за собой и бактрийцев».

Лишь после нескольких военных операций Александр вернулся к своему проекту. Однако что же делает Александр между благородным замыслом создания нового города и его воплощением?

Он попросту уничтожает все близлежащие города вместе с населением. Первый город, подвергшийся нападению македонян, Арриан именует Газой. Александр, видимо вспомнивший о тяжелой осаде крепости с таким же названием в Сирии, приказал брать среднеазиатскую Газу штурмом, не считаясь с потерями. «В то время как пехота шла на приступ, пращники, стрелки из лука и дротометатели сбивали со стен бойцов; летели в них и стрелы с машин. Очень скоро град стрел согнал со стены ее защитников; македонцы быстро приставили лестницы и взошли на стену. ВСЕХ МУЖЧИН ПЕРЕБИЛИ ― ЭТО БЫЛ ПРИКАЗ АЛЕКСАНДРА; женщин, детей и прочую добычу забрали себе солдаты. Отсюда он сразу же пошел на второй, соседний город, который взял таким же образом в тот же день; побежденных ждала та же участь. Александр пошел к третьему городу и взял его с первого же приступа на следующий день» (Арриан).

И снова возникает вопрос: зачем основывать новый город, если рядом есть готовые опустевшие города, со стенами и домами ― проще поселить жителей в любом из них, по своему усмотрению. Ответ, способный объяснить внезапную любовь Александра к возведению городов, дает Юстин: «ДЛЯ ТОГО ЧТОБЫ В ЭТИХ ОБЛАСТЯХ ОСТАВИТЬ ПАМЯТЬ О СВОЕМ ИМЕНИ, Александр основал город Александрию на реке Танаис, причем в семнадцать дней была воздвигнута стена в шесть тысяч шагов, и сюда были переселены жители из трех городов, основанных Киром».

Подтверждение разрушительно-строительной политики Александра мы найдем у древнегреческого историка и географа Страбона (64/63 до н. э. – 23/24 гг. н. э.):

«Александр, как говорят, основал 8 городов в Бактрии и Согдиане и несколько разрушил. Среди последних были Кариаты в Бактриане (где был захвачен Каллисфен и заключен под стражу), Мараканда в Согдиане и Киры ― последний город, основанный Киром, лежащий на реке Иаксарте; это был предел персидской державы. Александр, хотя и был почитателем Кира, велел разрушить этот город из-за частых восстаний его жителей».

Иногда Александр уничтожал города по весьма смехотворной причине ― надо же как-то объяснить свое варварство. «Александр разрушил также город бранхидов, которых поселил там Ксеркс». Оказалось, царь услышал историю о том, что бранхиды выдали в давние времена Ксерксу ценности и сокровища своего храма, и Александр «разрушил город из отвращения к святотатству и измене». Таковы сведения Страбона; Курций Руф более подробно описывает беспричинную жестокость Александра. То был наилучший пример подлости македонского царя, перечеркнувший его героизм в битве при Гавгамелах, потому что несчастные бранхиды не оказали никакого сопротивления македонянам и сами распахнули городские ворота. Тем более что таинственные бранхиды были потомками переселенцев из греческого города Милета.

«Подойдя к городу, он вступает в ворота в сопровождении легковооруженного отряда. Фаланга получает приказ ― окружить городские стены и по сигналу разграбить город, убежище изменников, а их самих перебить до единого. И вот повсюду избиваются безоружные, и не могут смягчить жестокость врагов ни мольбы, ни священные покрывала взывающих к ним на общем с ними языке. Наконец, чтобы от города не осталось следа, стены его разрушаются до самого основания. Не только вырубают, но даже выкорчевывают деревья в священных рощах и лесах, чтобы на этом месте была обширная пустыня с бесплодной землей, лишенной даже корней деревьев. Если бы все эти меры были приняты против самих изменников, то они показались бы справедливой местью, а не жестокостью, теперь же вину предков искупили потомки, которые даже не видели Милета, а потому и не могли предать его Ксерксу».

Что касается населения многочисленных Александрий, то древние историки довольно точно определяют его основной контингент. «У подножия горы было выбрано место для основания города, ― описывает Курций Руф появление одной из них в предгорьях Гиндукуша. ― 7 тысяч старейших македонцев и, кроме того, воины, уже негодные для военной службы, получили разрешение поселиться в новом городе. Жители назвали его также Александрией».

Юстин дает более конкретные сведения относительно населения Александрий: «В Бактрии и Согдиане Александр основал семь городов, расселив в них тех, кого он считал наиболее склонными к мятежу в своем войске».

Оппозиция царю в армии росла по мере того, как бесконечная война начинала терять всякий логический смысл; скопив гигантские богатства, воины все более неохотно шли за Александром навстречу новым опасностям. Им не хотелось умирать, ибо терять уже было что. Недаром Александр пытался заменить соплеменников уроженцами Персии и был беспощаден с недовольными. Однако он не мог бесконечно убивать всех недовольных, и тогда начали появляться небольшие поселки с громким названием «Александрия».

Здесь, в чужих краях, Александр оставлял тех, в ком больше не нуждался: израненных калек, отслуживших срок стариков и смутьянов. Большинство новых городов не имело никакого реального значения, многие Александрии были уничтожены восставшими туземцами сразу же после основания. Увы! Все заслуги Александра по градостроительной деятельности утопают в крови и дыму уничтоженных до основания Фив, погубленного центра мировой торговли ― Тира, сожженной дотла столицы Азии ― Персеполя и множества больших и малых городов.

24. Удача изменяет Александру

«Ничто не дает человеку счастья, если этот человек, совершая великие, как кажется дела, не обладает в то же время умением себя обуздывать»

(Квинт Эппий Флавий Арриан. Поход Александра)

В Средней Азии Александр наконец-то столкнулся с достойным противником, которого сам не ожидал встретить на задворках Персидской империи. Боги и судьба благоприятствовали Александру, пока он громил погрязшую в грехах Персиду, но отвернулись от царя, как только он обратился против ни в чем неповинной Согдианы. Удача долго колебалась: кому отдать пальму первенства.

Спитамен был столь же смел, как Александр, но не безрассуден. С македонским царем уже не было Пармениона и Филоты, а воевать пришлось не с безвольными, не выделяющимися большими способностями полководцами Дария, а с патриотом, защищавшим свою родину. И даже численное превосходство македонян не принесло Александру скорой победы. Колебания удачи дорого обошлись Александру: он получал удар за ударом, рану за раной; опасная борьба едва не стоила царю жизни и, несомненно, стала одной из причин, что Александр умер в расцвете лет.

А ведь Спитамен, который более двух лет сражался с Александром, мог стать его другом, и желал им быть. Но, как выразился один историк, рука, которая держит меч, не слишком пригодна для рукопожатий. Дело в том, что после падения персидской державы Александру понадобился новый лозунг, дабы оправдать дальнейшую войну. Не долго думая, он объявил, что отправляется в поход с целью наказать Бесса. Довольно странный мотив для войны: идти через непроходимые горы и пустыни, чтобы уничтожить убийцу своего врага. Логику весьма трудно найти во многих действиях Александра, но здесь он преследовал вполне определенную цель. Царь македонян считал себя не только покорителем Персии, но и преемником Дария; он мечтал создать войско из новых подданных в противовес своенравным македонянам и, естественно, пытался понравиться персам. А чем больше заслужить уважение, как отомстив убийце их царя?

Вельможи Согдианы во главе со Спитаменом также были наслышаны о цели похода Александра; они надеялись, что когда Александр получит то, зачем пришел, он повернет обратно. Одиозного Бесса связали собственные вассалы и выдали Александру. Македонский царь сдержанно поблагодарил Спитамена, вдоволь поиздевался над пленником, затем казнил его с особой жестокостью и… пошел дальше. Он захватил крупнейший город Согдианы Мараканду (Самарканд) и достиг реки Сырдарьи ― здесь заканчивались владения персидских царей. И тогда Спитамен в ответ на оккупацию родной Согдианы поднял восстание.

Победы над персидским колоссом на глиняных ногах вскружили голову Александру, но воинственные согдийцы довольно скоро сбили с него спесь. Но никто не мог заставить Александра отказаться от самой тяжелой и самой бессмысленной войны, потому что он непобедим, он ― бог, и все народы земли обязаны покориться сыну Зевса.

Еще на пути к Мараканде македоняне понесли ощутимые потери от действий партизан, которых Курций Руф именует разбойниками. «На македонцев, выступивших без строя для сбора фуража, напали варвары, спустившиеся с соседних гор, и больше людей захватили в плен, чем убили. Погнав впереди себя пленных, варвары снова ушли в горы. Этих разбойников насчитывалось 20 тысяч человек. Они были вооружены пращами и луками. Ведя осаду, сам царь сражался среди первых и был поражен в голень стрелой, наконечник которой засел в ране. Глубоко опечаленные этим, македонцы отнесли его в лагерь…»

Арриан пишет, что у Александра «насквозь было пробито бедро, стрела отколола часть кости».

Озлобленный Александр уничтожал все на своем пути. Он не стал даже залечивать рану, ― неся своего царя на носилках, македоняне на четвертый день после неудачной битвы достигли Мараканды. Город им сдался, казалось, пришла пора проявить милость (вспоминается отец Александра, Филипп, лишившийся глаза во время осады Матоны, и, тем не менее, проявивший снисхождение к ее защитникам). Александр не таков; ему чуждо великодушие, он ничего не забывает и никому не прощает. Оставив в Мараканде гарнизон, он опустошает и сжигает ближайшие села, и тем возбуждает к себе еще большую ненависть согдийцев.

Осада следующего города ― Кирополя ― дорого обошлась македонянам, пострадал и Александр. Горожане заманили в ловушку 50 македонских всадников и всех перебили.

«Сначала царь решил пощадить этот город, основанный Киром, ― рассказывает Курций Руф. ― Ведь из всех царей этих племен его больше всего изумляли Кир и Семирамида, прославившиеся, как он считал, величием души и славными деяниями. Однако упорство горожан разгневало его. Поэтому он велел, взяв город, разграбить его и уничтожить.

Никакой другой город не выдерживал осады с большим упорством, к тому же под его стенами пали храбрейшие воины и сам царь оказался на краю гибели: один камень с такой силой поразил его в шею, что его глаза застлал туман и он упал, лишившись чувств; войско, конечно, стало его оплакивать, думая, что он погиб. Но будучи непобедимым в том, что устрашает остальных, он, не залечив раны, повел осаду с еще большим ожесточением, так как свойственный ему пыл разгорался от гнева».

Причиной новых ран Александра стал его безумный героизм или обычная глупость. Вместо того чтобы поручить опасное дело простому сотнику, царь полез в самое пекло. Тем более, не было никакой необходимости совершать опаснейший подвиг, ибо стены были в некоторых местах разрушены, и путь в город открыт. Но Александру захотелось войти непременно через ворота… Однако послушаем Арриана, описавшего этот весьма характерный для царя поступок:

«Александр подвел к стене машины и думал, пробив в этом месте стену, через проломы, образующиеся один за другим, ворваться в город. Тут, однако, он обратил внимание на реку, которая протекала через город и от зимних дождей становилась полноводной, но теперь совершенно пересохла. Стены не перегораживали ее русла вплотную, так что солдаты могли по нему подлезть в город. Александр взял с собой телохранителей, щитоносцев, лучников и агриан и никем не замеченный, с малым числом людей по руслу этой реки вошел в город. Разбив изнутри ворота, находившиеся рядом с этим местом, они сразу же впустили и остальное войско. Варвары, видя, что город уже взят, все же обратились на Александра и его воинов. Завязалась жестокая схватка; Александр был тяжело поражен в голову и шею камнем, Кратер и многие военачальники ранены стрелами».

Естественно, город Кирополь после такой наглости не мог оставаться на планете Земля и был превращен в руины.

Александр с поразительной легкостью находил новых и новых врагов. А следовало бы заняться старыми…

Спитамен отвоевал Мараканду и запер в кремле македонский гарнизон. Александр ограничился тем, что послал против «бунтовщика» 60 всадников-«друзей», 800 наемников и полторы тысячи македонян. Сам же вознамерился сразиться со скифским войском, которое появилось на противоположном берегу Сырдарьи.

Состояние Александра было неважным после недавних ран: «сам он не мог ни стоять на ногах, ни сидеть на коне, ни воодушевлять воинов», но воспаленный мозг требовал новых битв. Прорицатели пытались отговорить царя от опасной затеи доступным им способом. «Намереваясь переправиться, он (Александр) стал совершать жертвоприношения, но знамения оказались неблагоприятными. Его это очень раздосадовало, но все-таки от переправы он удержался. Александр опять принес жертву, собираясь перейти через реку, и Аристандр прорицатель опять сказал, что ему грозит беда. Александр ответил, что лучше ему пойти на смерть, чем покорив почти всю Азию, стать посмешищем для скифов, как стал им когда-то Дарий, отец, Ксеркса. Аристандр ответил, что знамения, посылаемые божеством, он не может толковать по-другому, только потому, что Александру хочется услышать другое» (Арриан).

Никто не мог сломить упрямство Александра. Он приказал готовить плоты и кожаные меха для переправы.

В это время пришли вести из-под Мараканды; они были хуже всяких ожиданий. Войско, посланное на выручку осажденных в кремле, попало в засаду и было почти полностью уничтожено Спитаменом. Как же поступил царь в этой сложной ситуации? Даже потеря крупного воинского контингента, поставившая под вопрос все завоевания македонян в Согдиане, не заставила Александра отказаться от сумасбродных планов. «Это поражение Александр ловко скрыл, пригрозив прибывшим с места сражения казнью за распространение вести о случившемся». А ведь у него была возможность закончить дела со скифами миром. Когда все было готово для форсирования Сырдарьи, к Александру явилось 20 скифских послов.

«Скифы, в отличие от остальных варваров, имеют разум не грубый и не чуждый культуре. Говорят, что некоторым из них доступна и мудрость, в какой мере она может быть у племени, не расстающегося с оружием» (Курций). Воинственный народ не чувствовал страха перед завоевателями, но зачем же напрасно проливать кровь. Увы! Александру требовались лишь покорность и новые победы, ему чужд был принцип мирного сосуществования.

Речь старшего из скифских послов весьма точно передала сущность Александра:

«Если бы боги захотели величину твоего тела сделать равной твоей жадности, ты не уместился бы на всей земле; одной рукой ты касался бы востока, другой запада, и, достигнув таких пределов, ты захотел бы узнать, где очаг божественного света. Ты желаешь даже того, чего не можешь захватить. Из Европы устремляешься в Азию, из Азии в Европу; если тебе удастся покорить весь людской род, то ты поведешь войну с лесами, снегами, реками и дикими животными. Что еще? Разве ты не знаешь, что большие деревья долго растут, а выкорчевываются за один час? Глуп тот, кто зарится на их плоды, не измеряя их вышины. Смотри, как бы, стараясь взобраться на вершину, ты не упал вместе с сучьями, за которые ухватишься. Даже лев однажды послужил пищей для крошечных птиц; ржавчина поедает железо. Ничего нет столь крепкого, чему не угрожала бы опасность даже от слабого существа.

Откуда у нас с тобой вражда? Никогда мы не ступали ногой на твою землю. Разве в наших обширных лесах нам не позволено быть в неведении, кто ты и откуда пришел? Мы не можем никому служить и не желаем повелевать. Знай, нам, скифам, даны такие дары: упряжка быков, плуг, копье, стрела и чаша. Этим мы пользуемся в общении с друзьями и против врагов. Плоды, добытые трудом быков, мы подносим друзьям; из чаши вместе с ними возливаем вино богам; стрелой мы поражаем врагов издали, а копьем ― вблизи. Так мы победили царя Сирии, а затем царя персов и мидийцев, и благодаря этим победам перед нами открылся путь вплоть до Египта. Ты хвалишься, что пришел сюда преследовать грабителей, а сам грабишь все племена, до которых дошел. Лидию ты занял, Сирию захватил, Персию удерживаешь, бактрийцы под твоей властью, индов ты домогался; теперь протягиваешь жадные и ненасытные руки и к нашим стадам. Зачем тебе богатство? Оно вызывает только больший голод. Ты первый испытываешь его от пресыщения; чем больше ты имеешь, тем с большей жадностью стремишься к тому, чего у тебя нет. Неужели ты не помнишь, как долго ты задержался в Бактрии? Пока ты покорял бактрийцев, начали войну согдийцы. Война у тебя рождается из побед. В самом деле, хотя ты самый великий и могущественный человек, никто, однако, не хочет терпеть чужестранного господина.

Перейди только Танаис, и ты узнаешь ширину наших просторов; скифов же ты никогда не настигнешь. Наша бедность будет быстрее твоего войска, везущего с собой добычу, награбленную у стольких народов. В другой раз, думая, что мы далеко, ты увидишь нас в своем лагере. Одинаково стремительно мы преследуем и бежим. Я слышал, что скифские пустыни даже вошли у греков в поговорки. А мы охотнее бродим по местам пустынным и не тронутым культурой, чем по городам и плодоносным полям. Поэтому крепче держись за свою судьбу. Она выскальзывает, и ее нельзя удержать насильно. Со временем ты лучше поймешь пользу этого совета, чем сейчас. Наложи узду на свое счастье: легче будет им управлять. У нас говорят, что у счастья нет ног, а только руки и крылья: протягивая руки, оно не позволяет схватить себя также и за крылья. Наконец, если ты бог, ты сам должен оказывать смертным благодеяния, а не отнимать у них добро, а если ты человек, то помни, что ты всегда им и останешься. Глупо думать о том, ради чего ты сможешь забыть о себе».