Текст книги "Александр Македонский. Гений или каприз судьбы?"

15. Судьба Александра в руках пленника

«От верности и настроения пленника зависело спасение царя…»

(Руф Квинт Курций. История Александра Македонского)

Дарий жив, еще не все земли признали власть Александра, а значит нужно идти дальше. Его путь лежал в самое сердце Персии, к ее столице ― Персеполю.

Македонянам понравилось брать без потерь и сражений богатейшие города, и они охотно пошли за царем, но на сей раз не обошлось без серьезных издержек.

Первые трудности начались, когда войско Александра вошло в горную область. Суровая местность, изрезанная теснинами, глубокими ущельями с нависающими сверху горами таила опасность за каждым камнем. Населявшие эти края уксии не подчинялись даже персидским царям, и за проход через их земли брали плату и с Дария. Подобный таможенный сбор предложили уплатить и Александру.

Денег у Александра было много, он щедро сорил ими (Олимпиада в письмах упрекала сына, что тот раздает огромные богатства друзьям или случайным людям), но платить он не мог. Ничтожная сумма, что запросили уксии, для Александра была бы признанием того, что этот горный народ сильнее его ― сына Зевса.

После удачной битвы при Гавгамелах, македонский царь окончательно поверил в свое божественное происхождения и только искал новых случаев подтвердить это, больше в глазах македонян, чем в собственных. Он был готов сразиться с кем угодно и немедленно. Но вот беда: вражеское войско под командованием Мадата ― родственника Дария ― спряталось в горной крепости; оставаясь недосягаемым, оно могло сыпать на головы бредущих по ущелью македонян что угодно.

Александр с бессильной злобой смотрел на крутые склоны гор, подрывающие его авторитет, и потому уцепился за соломинку, как только она появилась. «Какой-то местный житель, уксий родом, хорошо знавший эти места, заявил царю, что он переведет войско по какой-то узкой и опасной тропе, и тогда они займут позицию, господствующую над неприятелем» (Диодор).

Ни мгновенья не раздумывая, Александр отправил отряд македонян вслед за ненадежным проводником. «Местность была неровная, ― описывает Курций Руф очередную авантюру македонского царя, ― заваленная скалами и камнями: воины задерживались из-за многих ран, так как им приходилось сражаться и с врагами, и с условиями места; они все же продвигались, ТАК КАК ЦАРЬ СТОЯЛ В ПЕРВЫХ РЯДАХ и спрашивал, не стыдно ли победителям стольких городов задерживаться при осаде маленького и неизвестного укрепления. Ободряя их, он сам подвергался обстрелу с далекого расстояния; воины прикрывали его, сделав черепаху из щитов; убедить же его оттуда уйти, они не могли».

Защитники крепости поняли, что Александр не отступится, пока не возьмет их твердыню. Они выслали 30 парламентеров, чтобы обсудить условия сдачи, но Александр слишком разозлился на хозяев здешних мест. Ответ его был суров: «о пощаде не может быть и речи».

Осажденным осталось только стоять до конца. Горная крепость держалось довольно долго: это видно из способа, которым Мадат воспользовался для спасения себя и своих людей.

«Боясь предстоящих страданий, они тайным путем, неизвестным врагу, посылают людей к матери Дария Сисигамбис с просьбой, чтобы она смягчила гнев царя, ведь они знали, что он любит и почитает ее, как мать. Мадат же был женат на дочери сестры Дария и таким образом состоял с ним в близком свойстве. Долго Сисигамбис отказывала им, говоря, что просьба за них не соответствует ее положению; к тому же она опасается злоупотреблять милосердием победителя, ибо всегда помнит, что, будучи раньше царицей, теперь стала пленницей. Наконец, уступив, она написала Александру письмо, в котором прося извинения за свое вмешательство, просит оказать милость не столько осажденным, сколько ей самой: она умоляет даровать жизнь только близкому и родному ей человеку, уже не врагу, а смиренному просителю. Сдержанность и милость, которыми царь в то время отличался, могло бы доказать одно это обстоятельство: он не только простил Мадата, но дал свободу и безопасность всем сдавшимся и пленным, город оставил нетронутым, поля обрабатывать позволил без дани. Мать не могла бы добиться большего и от самого Дария в случае его победы» (Курций).

С милостью Александра мы уже познакомились при взятии Тира и Газы, и это, кажется, не тот случай… Курций жил в 1-м веке, он не знал, что через много столетий появятся рыцари, готовые по желанию дамы совершить любой поступок. Александр был рыцарем большим, чем Айвенго и Дон Кихот. Очень скоро в Персеполе он совершит величайшее в мире безумство по просьбе гораздо менее достойной дамы.

Далее Александр разделил армию: он отправил Пармениона степью вместе с обозом, фессалийской конницей, союзниками, наемниками-чужеземцами и вообще всем тяжеловооруженным войском. Ничто не мешало Александру отправиться вместе со своим военачальником, тем более, как сообщают источники, они встретились в Персеполе. Но македонский царь, казалось, намеренно искал самый трудный путь. И нашел его.

Александр упрямо шел по ущельям заснеженных гор, пока не добрался до теснин, называемых Сузанскими воротами. Они оказались занятыми сатрапом Дария Ариобарзаном; по сведениям Диодора и Курция персы располагали 25 тысячами пехотинцев, Арриан называет цифру в 40 тысяч пехоты и 700 всадников (что ж, Александр опять дал время врагу собраться с силами).

Персам не пришлось прилагать много усилий для борьбы с македонянами. Они терпеливо ждали на горных вершинах, пока войско Александра заползет в узкое ущелье. «Когда они увидели, что враг двигается, пренебрегая ими, они стали скатывать с высот огромные камни, которые, натыкаясь на другие, катились дальше с еще большей силой и давили не только отдельных людей, но и целые отряды. Летели в них также со всех сторон камни из пращей и стрелы. Но не это удручало храбрых воинов, а то, что их избивали неотомщенными, как диких зверей, пойманных в ловушку. Гнев переходил у них в ярость: они хватались за выступы скал и, поддерживая друг друга, старались подняться, чтобы настигнуть врагов. Но сами скалы, охваченные множеством рук, отрывались и обрушивались на тех, кто за них хватался.

Итак, они не могли ни стоять, ни лезть вверх, ни прикрываться щитами, потому что варвары сбрасывали на них камни огромного веса. Царь страдал не только от огорчения, но и от стыда, что так опрометчиво завел войско в это ущелье. Он был непобедим до этого дня, ничего не предпринимал напрасно; безнаказанно прошел ущелье Киликии, открыл новый путь по морю в Памфилию; теперь счастье его пошатнулось, не было другого спасения, как вернуться туда, откуда он пришел. Итак, дав сигнал к отступлению, он приказывает выходить из ущелья, сплотив ряды и подняв щиты над головами. Вернуться пришлось на 30 стадиев» (Курций).

Александр был в полной растерянности: обходная дорога требовала много дней, а такую роскошь македонский царь позволить себе не мог. «Считая позором оставить мертвых без погребения и рассматривая просьбу о выдаче трупов как непристойное молчаливое признание в своем поражении, он приказал вывести всех пленных» (Диодор).

Среди них нашелся ликийский пастух, который заявил, что есть горная тропа, которая выходит прямо к позициям персов, но она чрезвычайно трудна. Нашел чем пугать Александра! Он оставил часть войска во главе с Кратером в ущелье, а сам с другой половиной войска отправился вслед за пастухом. «Однако, помимо труднопроходимых скал и откосов, на которых внезапно терялся след, наступающим препятствовал снег, наметенный ветром, ― рассказывает Курций Руф о трудностях маршрута, избранного Александром, ― они увязали в нем, как в капкане, а когда кто-нибудь из товарищей помогал, то они скорее тянули к себе помогающих, нежели поспевали за ними. К тому же ночь, незнакомая местность и неизвестно, достаточно ли надежный проводник, ― все это увеличивало страх: если бы он обманул охрану, то их можно было бы захватить, как диких зверей. От верности и настроения одного пленника зависело спасение царя и его самого».

Александру везло, как всегда; удача покровительствует смелым. Он вышел к вершинам, которые располагались прямо над позициями Ариобарзана. Внезапный удар побудил персов бежать еще до вступления в бой; снизу Александра поддержал Кратер.

Ариобарзан, в свою очередь, оказавшийся в ловушке, нещадно рубил своих и чужих. Ему удалось вырваться из окружения с эскортом в 40 всадников и 5 тысяч пехотинцев. Разбитый сатрап торопился укрыться в Персеполе, но стража города отказалась его впустить. И тогда Ариобарзан принял бой с подошедшим войском Александра и погиб с честью.

Правитель персидской столицы не только распахнул ворота навстречу Александру, но и просил как можно скорее занять город, пока не подошло новое войско Дария. Он надеялся, что Персеполь разделить счастливую судьбу Вавилона и Суз, но жестоко просчитался.

16. По воле распутницы

«… он еще засветло садился за пиршества, на которых бывали и женщины, да не такие, которых нельзя было оскорблять, а распутницы, привыкшие жить с военными более свободно, чем полагалось. Из них одна, Таис, будучи во хмелю, внушает ему, что он вызовет глубокую благодарность у всех греков, если велит поджечь дворец персидских царей»

(Руф Квинт Курций. История Александра Македонского)

На следующий день после мирного занятия Персеполя Александр совершил поступок жестокий, противоречащий всем нормам морали. «Персеполь, столицу Персидского царства, Александр объявил самым враждебным из азиатских городов и отдал его, кроме царского дворца, на разграбление солдатам» (Диодор).

Действие крайне нелогичное, ведь Александр считал Персию своим царством даже больше, чем Македонию; он всячески стремился наладить отношение с местным населением, оставлял покоренные города и сатрапии за прежними правителями. И вдруг, одним некрасивым поступком перечеркнул свою восточную политику.

Для оправдания Александра у античных авторов есть рассказ о том, как на пути к Персеполю македонянам повстречалась толпа изуродованных греков (по Диодору их было 800 человек, Курций называет цифру в 4 тысячи). «Большинство из них были людьми старыми, и все они были искалечены: одни без рук, другие без ног, третьи без ушей и носа, ― описывает несчастных Диодор Сицилийский. ― Тем, кто знал какую-нибудь науку или ремесло и был мастером своего дела, оставили только те члены тела, которые были потребны для работы, ― все остальные отрубили».

Видимо, эта история вымышленная, ибо малоазийским грекам очень неплохо жилось под властью персов. Александра они не желали видеть в Азии и сражались в войске Дария гораздо лучше самих персов.

Указывается еще одна причина уничтожения несчастного Персеполя: якобы Александр отдал долг памяти предкам, отомстил персам за совершенные ими бесчинства в Греции в давние времена. Месть очень запоздала и обрушилась на головы людей совершенно непричастных к тем делам, которые им инкриминировал Александр. Как мы помним, последним Грецию оккупировал Филипп, огнем и мечом прошелся по ней Александр, стерев с лица земли Фивы, и затем угрозами вырвал у эллинов согласие на поход в Персию. Получается, если Александр из благородных побуждений хотел отомстить за Грецию, то мстить пришлось бы самому себе и своим македонянам.

Самое интересное, в то время как Александр заботился о чести Греции пострадавшей более ста пятидесяти лет назад, нынешняя Эллада была охвачена пламенем восстаний, и отнюдь не против владычества персов. «После отбытия Александра почти вся Греция взялась за оружие, чтобы вернуть себе свободу по примеру лакедемонян, которые одни только отнеслись с презрением к миру, установленному в Греции Филиппом и Александром, и законов их не приняли», ― сообщает Юстин.

Гораздо разумнее предположить, что Персеполь пожелали разграбить македоняне, а царь не смог им отказать. Воины Александра были большими любителями грабежа, насилия и прочих бесчинств, а заниматься любимым делом в последнее время им доводилось нечасто. Кроме того, накануне они выдержали чрезвычайно трудный переход в горах, понесли большие потери и желали мести за свои неприятности гораздо больше, чем греки. Македонянам порядком надоел Александр со своими фантастическими планами; им хотелось реального ― ради чего ведутся войны, и это все было в Персеполе. Александр стоял перед выбором: пожертвовать персидской столицей либо получить мятеж войска и отказаться от далеко идущих планов.

Увы! Чтобы не лишиться войска македонский царь был вынужден утолять самые низменные его страсти, а рассуждения о том, как Александр принес на Восток высокоразвитую цивилизацию ― дело историков последующих эпох.

Когда читаешь сцены разграбления богатейшего города мира, опять сомневаешься, правильно ли античные авторы называют персов варварами. Впрочем, македоняне больше походили даже не на варваров, а, по меньшей мере, на диких обезумевших зверей. Обратимся к источникам:

Курций Руф.

«Он уже завоевал и частью принял на сдачу много городов с обильными царскими богатствами, но сокровища этого города намного превзошли все остальные. Сюда варвары свезли богатства со всей Персии, золото и серебро лежало грудами, одежд было великое множество, утварь была предназначена не только для употребления, но и для роскоши. Поэтому вооруженные столкновения происходили между самими победителями: кто захватил более ценную добычу, считался врагом, и так как они не могли унести всего, вещи брались подороже. Царские одежды они разрывали на части, мечами разбивали дорогие художественные сосуды, ничего не оставляли нетронутым, не уносили в целости: тащили отломанные от статуй части, кто что ухватил.

Не только алчность проявлялась в городе, но и жестокость: отягощенные золотом и серебром, победители убивали пленных, с которых нечего было взять, все попадавшиеся им навстречу умерщвлялись, если казались ничтожными по своей стоимости. Многие из неприятелей своими руками подготовляли себе добровольную смерть: одевшись в дорогие одежды, с женами и детьми бросались со стен. Некоторые подкладывали под свои дома огонь, предполагая, что это будет делать в скором времени враг, и заживо сгорали со своим имуществом. Наконец царь отдал приказ своим воинам воздерживаться от насилия над женщинами».

Диодор Сицилийский.

«А был этот город самым богатым из всех существующих под солнцем, и в домах частных лиц с давних пор было полным-полно всякого добра. Македонцы, врываясь, убивали всех мужчин и расхищали имущество, которого имелось очень много: битком было набито и всякой утвари, и драгоценностей. Унесено было много серебра, немало золота; множество роскошных одежд, выкрашенных в пурпурную краску, добытую из моря, или расшитых золотом, стало наградой победителям. Огромный, по всему миру прославленный дворец был отдан на позор и уничтожение. Македонцы, целый день занимавшиеся грабежом, не смогли все-таки утолить ненасытную жажду обогащения. Жадность их за время этих грабежей так развилась, что они вступали в драку друг с другом. Многих погубило обилие присвоенного имущества: некоторые, разрубив мечом самые роскошные материи, забирали свою долю; некоторые, не помня себя в гневе, отрубали руки тем, кто хватался за вещи, бывшие предметом спора. Женщин в их уборах волокли силой, уводя в рабство. Насколько Персеполь превосходил прочие города своим счастьем, настолько же превзошел их и своими страданиями».

Захваченные в царской сокровищнице богатства превосходили все предыдущие трофеи, ибо собирались они со времен Кира ― первого персидского царя. 120 тысяч талантов стало добычей Александра. Вот уж действительно, было от чего сходить с ума македонским пастухам, из которых и состояла прославленная фаланга.

Часть денег Александр решил взять с собой на военные нужды, остальные отправить на хранение в Сузы. Чтобы перевезти все золото и серебро, он «потребовал из Вавилона, Месопотамии, а также из Суз караван мулов, ходивших под вьюками и в упряжке, и, кроме того, 3 тысячи вьючных верблюдов» (Диодор).

Кульминацией македонских бесчинств в Персеполе стало сожжение царского дворца. Причем, это недостойное деяние все античные авторы приписывают лично Александру. Даже Арриан, повествующий с неизменной симпатией к Александру, недоволен безумным поступком своего героя. Интересно и еще одно замечание Арриана: оказывается накануне произошел спор между Александром и его лучшим полководцем Парменионом ― одним из немногих, кто осмеливался возражать неуравновешенному вспыльчивому царю. «Дворец персидских царей сжег, хотя Парменион и советовал ему сохранить его, между прочим, и потому, что нехорошо губить собственное имущество, а также потому, что население Азии примет его не как властителя Азии, твердо решившего удержать власть над нею, а только как человека, победоносно прошедшего по стране. Александр ответил, что он желает наказать персов за то, что вторгшись в Элладу, они разрушили Афины и сожгли храмы; за всякое зло, причиненное эллинам, они и несут теперь ответ. По-моему, однако, Александр действовал безрассудно, и не было здесь никакого наказания древним персам».

Арриан не вдается в подробности поступка, которые способствовали бы формированию у читателя негативного отношения к его кумиру.

Впрочем, царь и не мог услышать здравые рассуждения Пармениона, ибо был в это время пьян. Великий завоеватель упорно скатывался к банальному алкоголизму. Видимо, действием горячительного напитка и можно объяснить его ненужные безумства в битвах, постоянное стремление рисковать собой и своими солдатами и, конечно же, множество недостойных поступков. «Прекрасные качества своей души, которыми он превосходил всех других царей: выносливость в опасности, быстроту в решении и исполнении задуманного, верность слову, данному сдавшимся ему, милость к пленникам, сдержанность в наслаждениях, хотя дозволенных и обычных, ― ВСЕ ЭТО ОН ЗАПЯТНАЛ НЕПРЕОДОЛИМОЙ СТРАСТЬЮ К ВИНУ» (Курций).

Не вняв совету старого боевого друга, царь легко поддался на уговоры женщины, отличавшейся не самым строгим поведением. Умной гетере ничего не стоило уговорить царя. Что ее подвигло на рискованный поступок, мы можем только догадываться: возможно, она хотела узнать силу своих чар, возможно, стремилась попасть в историю по примеру Герострата или просто желала посмотреть пылающую столицу персидских царей; скорее всего, великолепный дворец стал жертвой женского каприза… Она оказалась на страницах истории рядом с Александром лишь на миг, но этого оказалось достаточно, чтобы стать героиней известного романа «Таис Афинская».

На самом же деле имя Таис упоминается в исторических источниках только один раз, в одном предложении, у одного древнего автора ― Курция Руфа. Диодор и Плутарх злого демона Персеполя называют другими именами: Фаида и Таида. Несомненно лишь одно: женщина рукой Александра сожгла дворец персидских царей, воспользовавшись тем, что разум царя помутнен вином.

Курций Руф так излагает это любопытное событие; по сути, оно не отличается от описаний Диодора и Плутарха:

«В то время как враг и соперник его (Александра) царской власти продолжал упорно воевать, а недавно побежденные и покоренные им с пренебрежением относились к его новой власти, он еще засветло садился за пиршества, на которых бывали и женщины, да не такие, которых нельзя было оскорбить, а распутницы, привыкшие жить с военными более свободно, чем полагалось. Из них одна, Таис, будучи во хмелю, внушает ему, что он вызовет глубокую благодарность у всех греков, если велит поджечь дворец персидских царей: этого, мол, ожидают все, чьи города разрушили варвары. К мнению пьяной распутницы в таком важном деле присоединяются один за другим тоже упившиеся вином; царь проявил тут больше алчности, чем сдержанности: «Почему бы нам в самом деле не отомстить за Грецию и не запалить город?»

Все разгорячились от вина и бросились хмельные поджигать город, ранее пощаженный вооруженными врагами. Царь первым поджег дворец, за ним гости, слуги, наложницы. Обширный дворец был построен из кедра, он быстро загорелся, и широко распространился пожар. Когда это увидели в лагере, расположенном недалеко от города, воины, думая, что загорелось случайно, побежали, чтобы оказать помощь. Но подойдя к порогу дворца, видят, что сам царь все еще поддает огня. Вылив воду, которую принесли с собой, они сами стали бросать в огонь горючий материал.

Такую судьбу претерпела царская столица всего Востока: здесь столько народов раньше искало правосудия, здесь была родина стольких царей ― некогда предмет исключительного страха для Греции: отсюда посылался флот в тысячу кораблей и полчища, наводнявшие Европу, завалившие море камнями, прорывшие горы и образовавшие в выемке проливы… Македонцы испытывали стыд из-за того, что такой славный город был разрушен царем, упившимся на пиру, но, серьезно обдумав это, они заставили себя поверить, что именно так и следовало разрушить город».

У Плутарха имеется ответ на вопрос: каким образом женщине легкого поведения удалось уговорить царя на глупейший поступок? «ТО УМНО ПРОСЛАВЛЯЯ Александра, то подшучивая над ним, она, во власти хмеля, решилась произнести слова, вполне соответствующие нравам и обычаям ее родины, но слишком возвышенные для нее самой…» Лесть ― Александр становился очень восприимчив к ней. Македонский герой оказался слишком слабым, чтобы выдержать испытание славой и властью. Потребность в лести очень скоро вырастет в Александре до неимоверных размеров, все чаще он идет на недостойные поступки, чтобы ее утолить. Льстецы, умевшие произнести нужное слово, становились обладателями целых состояний; и наоборот, те, кто отказывался восхвалять царя македонян, кто не видел в нем бога, будут платить жизнями за свою опрометчивость.

Когда Александр протрезвел, то весьма пожалел о содеянном; утром он произнес запоздалую умную мысль: «для персов было бы более тяжким наказанием от греков, если бы им пришлось увидеть его восседающим во дворце на троне Ксеркса». Так как от трона и дворца остались лишь дымящиеся головешки, Александру пришлось садиться на своего преданного Букефала. Вряд ли царь пожелал видеть Таис, по вине которой прослыл безумцем. Она исчезла из жизни Александра, и, следовательно, из летописных источников.

Очень скоро царь точно также, как по сожженному Персеполю, будет скорбеть по друзьям, убитым его рукой, либо по его приказу. Все чаще некоторые поступки царя будут вызывать вопрос: мог ли такое сделать человек, находящийся в здравом уме.