Текст книги "Возвращения к любви"

Аршинов встал, сделал шаг к сидящему Осипову, тот тоже поднялся.

– Послушайте, Василий, не делайте глупости. Я заранее извиняюсь, но я не буду себя вести как тряпичная кукла, Вам не удастся силой задержать меня. Не пытайтесь даже. Я не могу…

– А мне другого ничего не остается.

Аршинов кинулся вперед, но получив сильный встречный удар в место чуть ниже грудной клетки, свалился порожним мешком на пол.

– Я Вас предупреждал. Я понимаю все. Я близко у сердца держу Ваше горе. Но больше я ничем помочь Вам не могу. Извините и прощайте.

Кирилл почти бегом выбежал из подъезда и рванул в сторону от вокзала, понимая, что на перроне ждать нужной электрички ему нельзя. Если Аршинов, придя в себя, заявит в милицию, на платформе его будут искать и быстро найдут. Бомбилы! Такси. Деньги-то есть, осталось немного от менянных ста долларов.

– Слышь, шеф, до рабочего поселка, до Жмаково!

– А садись!

Ну вот и все. Коли судить по словам водилы – бомбилы, до рабочего поселка полчаса езды, там минут десять по самому поселку.

В подвал, и там ожидать чуда, чуда возвращения домой. Хватит. Не очень приветливо его встретило прошлое, и, если бы не встреча с Ириной, вообще все время, проведенное им здесь, можно было бы выкинуть из памяти. Хотя нет! Есть ведь еще Соня! Но в этом случае, в его счастливом разрешении, надо удостовериться в своем времени. Так ли все в его настоящем, в его действительности, как хотелось бы думать об этом.

Заехали в магазин. Бог его знает, сколько придется там, в подвале просидеть. Возможно, Максим отчаялся ждать его. Бросить, конечно же, не бросит, но может быть, думает, что случилось что-то с его подопечным, произошло что-то из ряда вон выходящее, и обратно ждать его уже не стоит. Ради успокоения собственной души будет включать свою коптильню раза два в сутки. Вот придется ждать часов десять, а то двенадцать.

Проезжали мимо площади, водитель ехал, руководствуясь Кирилловыми подсказками, мимо этого лобного места никак нельзя было проехать. Осипов из окна видел. Та, знакомая физиономия стояла около своего ларька и что-то рассказывал двум парням, торчавшим около него.

Страшное чувство гадливости и презрения к этому рослому парню вспыхнуло в нем. Хотелось попросить водителя свернуть, подъехать к ненавистной роже, вылезти из машины и просто размазать того по асфальту. Отвести душу и выпустить из себя всю злость на него. А потом будь что будет.

Так бы он наверняка поступил в его времени, в его настоящем. Где он хозяин сам себе и хозяин своей жизни. А здесь Кирилл в гостях, и есть человек, которому он дал честное слово, и который в какой-то мере несет за него ответственность. Он отвернулся, площадь быстро проехали, а вот вдалеке и нужный пустырь.

Машина по его указке остановилась. Он рассчитался с водителем, вышел из такси. Глянул на оставшиеся деньги. Хотел выбросить. Зачем они ему там. Тем более их осталось совсем немного. Но передумал. На память можно оставить.

Пустырь.

Кирилл огляделся. Вроде нет никого. Он вошел внутрь заброшенного сада. Присел на дорожку у входа в дом. Вверху чирикали воробьи. Он поднял голову. Улыбнулся. Жив вчерашний слеток, жив заморыш, орет благим матом, а кто-то из взрослых воробьев кормит его.

Он глубоко вздохнул. Вот если бы сейчас он сразу переместился в свое время, то там он бы выдохнул воздух из прошлого? А где он выдохнет воздух, набранный в себя в начале перемещения? Так же в будущем, или по дороге в него?

Забивает себе башку разной ерундой, а там, может быть, Максим на кнопки давит и переживает, что нет его пилигрима. Пора. Прощай, Ирина! Прощай, моя милая! Прощай, прошлый век!

Кирилл вошел в дом, спустился в подвал, сел на лежащую на полу фанеру. Поставил рядом пакет с той же краковской колбасой, батоном и бутылкой газированного напитка. Осмотрелся в полумраке. Достал из пакета привычный кружок колбасы, отломил половину, зажал в кулаке, вторую часть кинул в пакет, то же самое он сделал с батоном. Откусил хлеба, куснул колбасы, начал жевать. Какое-то легкое жужжание послышалось. Он напряг слух. Да жужжит где-то. И в кулаке, в котором зажата половина колбасы, жжет. Он развернул кулак, на конце полукруга колбасы был металлический кусочек, которым прижимался конец кишки. Он быстро грелся. Странно. А металл начал греться еще сильнее, запахло жареным мясом, пошел дымок. Кирилл отбросил колбасу, и на него начала снова опускаться белая мгла. Он испугался, набрал в себя побольше воздуха и задержал дыхание.

***

Он выдохнул. Открыл глаза и огляделся.

Незнакомая местность. Непривычные ряды построек, своеобразный ландшафт, все вокруг незнакомо. И чего-то сильно хочется. Понять чего – невозможно Или всего, или ничего. Ведь когда ничего не хочется, хочется, чтобы чего-нибудь хотелось.

Кириллу стало не по себе. Он зашел в первое попавшееся здание. И будто бы в больнице он, а может быть в армии. То ли в палате, то ли в казарме. То ли врач или же старшина, чему-то учат, наставляют, воспитывают. То ли халат на нем белый, то ли шинель серая. Не понять издалека. Уходит. Врач или старшина покидают его. Кирилл остается один. Вокруг множество кроватей, рядом с кроватями прикроватные тумбочки, ну как в казарме или в больнице. И больше никого. Он один. Кровати аккуратно застелены и все до одной пусты.

Вроде бы праздник сегодня, то ли Первое Мая, то ли Седьмое Ноября, слава Богу, Кирилл застал времена, когда эти дни за праздники почитали. Ожидается приезд родственников. И Осипов ожидает, когда приедет его мама. Ну вот, пришло время, посетители пошли. Народ появился. Кирилл бежит, куда-то вниз, там встречается с мамой. Но радости от встречи нет. Чем-то он очень недоволен. Может быть, она выпила перед тем, как прийти к нему. Нет, нет, она совсем не алкоголичка, но как простая русская женщина, иногда может приложиться к рюмке по настроению, на праздник. Но его всегда бесило, если он замечал в ней спиртное. Сам ведь выпить не дурак. Но терпеть не мог, если мама пригубит только. Вот, видимо, и теперь, на праздник, мама позволила себе капельку.

Сам Осипов злой, почти в бешенстве. А тут еще одна беда, провожает он к себе ее в палату или казарму, а там уже народу видимо – невидимо. Ни пройти, ни протолкнуться. Кирилл в этой толкотне не может найти ни своего помещения, ни своей кровати. Народ везде. Все повсюду занято. У кого-то чего-то он спрашивает, никто ему ничего не отвечает. Все занимаются своими делами.

Мама за сыном еле-еле поспевает. Наконец где-то в глубине одного из помещений видит он, пустую койку и бросается к ней. Как бы кто не занял ее раньше. Успел. Садится на нее. Оборачивается. Мамы нет нигде. Кирилл злится еще больше. Где она? Понимает, что еще одна ее провинность в том, что приехала она поздновато. Должна была раньше приехать, но, утоляя жажду души, припозднилась. Он ее ждет, а ее нет. Он в бешенстве. Но, наконец, Кирилл понимает, что она потеряла его, а потеряв, заблудилась в этой суете и толкучке. Кирилл пугается, бросает пустую кровать, бежит обратно. Ищет маму. Ее нигде нет.

Он бросается вниз по лестнице. Вроде, как бы там раздевалка. Прежде, чем подняться наверх, она должна была там раздеться. В нужном помещении оказывается тоже много народа. Он суетится там, кидается от одной стенки к другой, из одного угла в другой. Нет ее, нет мамы.

Наконец он видит ее, она надевает пальто, стоя к нему спиной, он подбегает, мама поворачивается. Нет, это не она. Это совершенно незнакомая женщина. Не мама! Он снова бегает в поисках ее.

В беготне Кирилл оказывается в каком-то стареньком деревенском домике. Здесь тоже немало народа. Он останавливается у одного из дверных проемов. В проеме Пьер Безухов. Именно Пьер Безухов. Живой и очень непохожий на того, кого играл Сергей Бондарчук. Кирилл оторопел от удивления. К Пьеру Безухову подходит женщина, удивительно похожая на него, на Безухова, наклоняется к нему, что-то шепчет на ухо. Кирилл спрашивает у стоящего рядом человека, мол, это его сестра? Но мужчина не слышит спрашивающего. Кирилл повторяет свой вопрос. Он снова не слышит ответа. Наконец после в третий раз повторенного вопроса его услышал сам Пьер Кириллович Безухов.

– Нет, – говорит он, улыбаясь, – то не сестра! Это мой брат. Сестренка умерла. Давно. А сегодня еще и мама моя умерла!

По его щеке скатывается слеза.

И вот теперь Кирилл понимает, что маму свою он уже не найдет никогда. Она ведь тоже умерла. Слезы градом бегут из его глаз. Ему хочется плакать и плакать, и плакать. Плакать, не прекращая. И он плачет.

Кто-то сзади легко и нежно гладит его по голове. Мама? Мама! Кирилл оборачивается. Нет, это не мама. Это… Это… Это Иринка! Это его Иринка!

– Ну что ты плачешь Кирилл? Мама видит нас с тобой, мама радуется тому, что у тебя есть я, а у меня есть ты. А если она радуется, чего же тогда плакать? Нужно тоже радоваться. Твои слезы уменьшат ее радость. Твоя радость ее утроит. Пойдем со мной. Я так соскучилась. Я так давно тебя не видела. Пойдем со мной.

Ирина нежно и весело улыбается, берет за руку Кирилла, и они вместе спускаются куда-то вниз по лестнице, с каждой очередной ступенькой, они глубже погружаются в белую кисею.

***

И тут белая мгла начала рассеиваться.

Кирилл выдохнул. Поднял голову, огляделся, но пока глаза отказывались воспринимать что-то. А вот слух уже функционировал.

– Ну привет, путешественник! С возвращением! Как себя чувствуешь?

Кирилл поворочал языком при закрытом рту. Кажется шевелится.

– Ничего вроде, – с большим трудом проговорил он.

Повернул голову в ту сторону, откуда слышался голос. А, ну вот и зрение воскресало. Вырисовывалась знакомая фигура, в которой он узнал Максима.

– Основные вопросы потом. Поднимайся, иди, приляг сюда, так тебе будет удобно. Есть, пить хочешь?

Осипов тяжело встал, с трудом прошел до предложенной ему кушетки, опрокинулся на нее.

– Попить бы! Чаю горячего, если можно. С малиновым варением.

– Горячий чай ждать надо, варенья никакого нет, а вот минералки много. Хлебни пока минеральной воды.

Несколько больших глотков свежего напитка возвратили силы и здоровье в Осипова. Он приподнялся на кушетке, посмотрел на Максима.

– Что? Получше стало? – спросил тот.

–Да мне и не было столь плохо. Так, бессилие какое-то, небольшое. Сейчас все будет нормально.

– Как путешествие? Есть что мне рассказать?

– Есть. А стоит ли?

– Ну не знаю, не знаю. Что считаешь нужным, можешь опустить, а в общих чертах надо впечатлениями поделиться. Сейчас, или попозже?

– Можно я вздремну с часок? А потом все расскажу.

– А почему нет? Тут у меня бяка какая-то выскочила. Немного со своим аппаратом повожусь. Я тихо буду. А ты подреми.

Спал Осипов недолго, даже меньше часа. Потом перекусил всухомятку и начал свой рассказ. Ничего он не сказал Максиму ни про Соню, ни про Зою, ни про ее супруга и, конечно же, ничего он не сказал про Ирину. Объяснил, почему так долго пропадал тем, что наехали уличные менялы, у которых он поменял доллары из нынешнего времени, пришлось бегать и прятаться. Максим слушал внимательно, только как-то странно улыбался. Но по нему было видно, он не очень верит всему тому, что Осипов рассказывает, а если верит, то не до конца.

– Все? Закончил? Оставим недоговоренное на твоей совести. Как рассказал, так будем считать и было. Про твою болезнь ничего сказать не могу, это тебе к докторам. Но на первый взгляд, по-моему, состояние твое изменилось в лучшую сторону. Ну дай Бог! Чего требовалось, то на выходе, возможно, получили.

– Максим. Тут неприятность такая.

– Ну, давай, рассказывай. Время правды наступило?

– Да не в том дело. Доллары пропали.

– Какие доллары?

– Димка деньги мне дал, тебе заплатить, а они у меня там исчезли.

– Какой Дима? За что заплатить?

Кириллу стало как-то не по себе.

– Димка, это тот, что меня привозил. Мы с Димкой с тобой где-то там, в городе встречались. Димка дал мне две тысячи долларов, потом я пересел к тебе в машину, и мы поехали сюда.

– Кирилл. Не знаю, про что ты. Может это последствия воздействия моего аппарата на твою память, но тебя ко мне привез не какой-то Дима, а мой старый товарищ, Николай, твой доктор. Никакого разговора об оплате мне не было. Так! Давай теперь разбираться. Ты менял сто долларов там?

– Да.

– Эти доллары дал тебе Дима, твой товарищ, который тебя сюда привозил, в куче с другими долларами? Они исчезли? Так?

– Все так. Все именно так.

Максим встал. Видно, что он занервничал. Походил немного по подвалу, достал телефон. Набрал номер. Но в тут связи не было. Он поднялся наверх. Он отсутствовал некоторое время. Потом спустился, взял стул, сел напротив Осипова.

– Расскажи мне о своем Диме. Кто он? Где живет? Чем занимается?

– Он музыкант, известный музыкант, играет джаз, живет в Москве. У него есть сын. Сын увлечен дзюдо, отличный спортсмен, на Европе в своем возрасте первенство взял. Теперь на соревнования в Америку уехал. Ну что еще о нем сказать? Не беден. Жена Светлана. Где она работает, не знаю. Мы с Димкой с детского сада дружим.

– Очень интересно. Весьма занимательно. Ну ладно, ты отдыхай пока, Колька выехал, часа через два-три будет здесь. Поедете с ним обратно.

– Максим, а что не так-то?

– Да Бог его знает, пока сам ничего понять не могу.

– Максим, а сколько я вам с Николаем должен?

– Нисколько.

– Ну почему так? Доктор из всей палаты выбирает меня. Сам меня сюда, если следовать твоим словам за спасибо привозит. Ты за просто так меня лечишь. Доктор отвозит домой, и все лишь за благодарность?

– Тяжело мне будет тебе объяснить Кирей! Поясню, почему Кирей. Нас было три друга. Я, Колька и Кирилл, которого мы Киреем звали. Мы воевали вместе. Было такое время. Кирей очень похож на тебя. Или ты на него. Однажды наше подразделение попало на засаду. Нас крепко поколошматили, рота наша отступила, а мы с Киреем не успели. Засели с ним в одной яме. И в эту яму летит граната. Потом наши по-новому атаковали, отбили и нас в яме. Меня не очень сильно осколками покусало, а вот Кирилл умер на операционном столе у Николая. И с тех пор Колька считает себя виноватым в смерти Кирея. А тут ты. Старше того Кирилла, который погиб, и моложе того, если бы он сейчас был жив. И очень сильно похож на него. Вот у Кольки вроде как крышу снесло. Захотелось ему во что бы то ни стало вытащить тебя из твоей этой сегодняшней ямы. Этим якобы он немного сгладит свою вину перед умершим нашим товарищем. Меня уговорил. Сам привез тебя. Просил все сделать быстрее. Мол, каждая минута дорога. Вот потому спасибо, а не прейскурант. Понял?

– Понять я понял. Только не вяжется что-то с моим прошлым. Меня навестил Димка. Они с женой на пару дней из Москвы приехали. Доктор с ним переговорил, и Димка привез меня сюда.

– Ты настаиваешь, что все было именно так?

– Да, настаиваю.

– Тяжеловато будет.

– Кому?

– Тебе не в последнюю очередь. Ну все. Отдыхай. Ждем Кольку. Ты точно ничего больше не хочешь мне сказать?

– Нет!

– Ну, как знаешь.

Максим ушел. О чем рассказывать? Куда не кинь, везде клин. Кругом он виноват. Светлане позвонил сам. Деньги поменял сам. Зою уговорил к платформе идти сам. Иринку на колени к себе посадил сам. Накуролесил. Прямо двадцать пять лет впаять можно, без права переписки, а то и высшую меру.

Что же все-таки с его головой и чего памятью? Почему все так? Может и остальное лишь плод его воображения. Да пусть все бы так лучше и было.

Ну нет! Иринку он не отдаст. Она настоящая. Она живая. Она любимая. И как ему кажется, она любящая. Все пусть забирают, все пускай на глюки его списывают. А Ирина нет. Она жизнь. Она часть жизни его. Она такая маленькая эта частичка, но такая значимая для него часть жизни. Кирилл аж захрипел негромко, словно он так боролся за свое настоящее в образе прекрасной юной девушки.

А Соня? А Сонечка?

Голова кругом.

Надо выбросить из нее все, что произошло с ним за последние два, нет, даже три дня. И жить тем настоящим, что у него есть.

А Ирина? Как быть с ней? А Ирина пусть живет в его душе вечно цветущей ромашкой. Другого для него, чем-то связанного с ней, нет.

Послышались шаги. В подвал спустились Максим и его бывший боевой товарищ, нынешний гражданский друг доктор, Коля, Николай, Николай Владимирович.

– Как дела, герой?

Это доктор, пожал руку и спросил.

– Нормально. Давно так себя хорошо не чувствовал.

– По тебе видно. Но раньше времени хвост не распускай, как глухарь на току. Проведем исследования, возьмем анализы, потом видно будет.

– Герой, говоришь?

Это уже Максим.

– Надо исследовать какой он герой. Со знаком плюс, или со знаком минус. Меня терзают смутные сомнения. Уж не набедокурил ли он там серьезно?

– Ладно, Борис! Отдай его пока мне. Потом разберемся.

Борис? Почему Борис? Какой Борис? Но Максим, названный Борисом, не возмутился, просто кивнул головой.

– Как скажешь.

– Ты это, Кирилл, поваляйся тут немного, я отдохну, больше трех часов за рулем. А потом домой. Вернее, в больницу.

Доктор с Максимом или Борисом ушли наверх, а Кирилл снова предался размышлениям. Они просто терзали его мозг.

Спустя некоторое время Максим ли… Борис ли позвал его сверху. Он поднялся.

– Ты готов?

– Всегда готов.

– Ну так поедем.

К мужчинам в прихожей из комнаты вышла молодая, очень миловидная женщина, она подошла к доктору, поцеловала его в щеку и тихо, с еле заметным акцентом пожелала им счастливого пути.

– Спасибо Таине, спасибо. В прошлый раз торопился, не заскочил к вам домой, не повидал тебя. Спасибо, что сама сюда приехала. А то бы снова не свиделись. Очень рад, Таине, видеть тебя. И вам всего хорошего, счастья вам. Удачи, Борис.

– И вам скатертью дорога, счастливого пути, то есть, – улыбнулся в ответ хозяин этого дома, которого Кирилл уже не знал, как называть.

– Мы с Танюшей вас дальше провожать не будем. Идите с Богом!

Кирилл подошел, пожал руку своему, возможно, исцелителю, улыбнулся, как он понял, его жене. Глянул на нее. Очень красивая женщина, но явно не славянка. И вообще непонятно по виду какого она рода племени. Таине жизнерадостно улыбнулась ему в ответ.

– Так Максим или Борис? Ничего не понимаю, – спросил Кирилл в машине у Николая Владимировича.

– Борис. Максим дед его был. По нему кличку такую с детства получил. А я не люблю клички. Что мы, псы что ли? Для меня он только Борис. Для тебя все равно, как хочешь. Ну что, дружище, поехали?

Взревел мотор, доктор любил видно газануть с места, машина выскочила сначала на улицу, потом прошмыгнула по площади, выехала на главную дорогу и взяла направление к родному городу.

***

Хотелось домой. Но Николай Владимирович не внял мольбам Кирилла, подвез его к больнице.

– Ничего страшного. Несколько дней, побудешь здесь. Возьмем анализы кое-какие, обследуешься. Отпущу, но ненадолго. Необходимо некоторое время побыть под нашим наблюдением. Иди к себе в палату. Располагайся. Завтра с самого утра начнем. Давай, отдыхай, путешественник.

Кирилл, понурив голову, пошел к входу в приемный покой.

– Да! Погоди! Постой!

Осипов остановился, обернулся.

– У тебя есть такой приятель? Дмитрий Маслов?

– Да. Это Димка. Замечательный человек. Джазмен. И вообще мужик настоящий. Мы с нем с детского сада дружим.

Кстати. Ведь есть телефон. Надо срочно ему позвонить. И узнать. Что на самом деле с Сонечкой. Столько времени он провалялся в подвале, а не догадался звякнуть другу. Да фиг ему со сметаной. Не позвонил бы. Телефон сел. Зарядка лежала в тумбочке у его кровати в палате.

– Джазмен, говоришь. Обожаю джаз. Но от таких музыкантов держался бы в стороне. Ты ему скажи, если он в следующий раз так будет себя вести, я его лично успокаивать больше не стану. Я его ментам сдам.

– Кого? Димку?

– Его. Дмитрия.

– За что?

– Он три дня подряд приходит пьяный в больницу, еле ногах держится, рвется к тебе в палату, буянит, говорит, что якобы за тобой должок. Денег должен ты ему, вот и пытается прорваться к тебе.

– Димка? Да, я должен ему. Но мы с ним говорили, что я отдам по возможности. Значит, что-то случилось. Как могло чего-то случиться? Как три дня? Мы с ним позавчера на его машине…

Кирилл замолчал. Он ничего не мог понять.

– Николай Владимирович, странный вопрос для Вас, но все же задам его, кто меня отвозил к Максиму, к Борису из больницы?

– Я. А ты что, не помнишь?

– Помню. Просто уточнил.

– Ну иди. До завтра!

– До свидания!

Доктор странно посмотрел на своего пациента, а Кирилл уже отвернулся и ушел. Поднялся к себе в палату, поставил на зарядку сотовый телефон, лег на кровать. Что же все-таки случилось? Как долго заряжается сотовый!

Минут пять спустя.

– Данный вид связи не доступен для абонента.

А еще раз.

– Данный вид связи не доступен для абонента.

Да что за ерунда?!

– Данный вид связи не доступен для абонента.

Если Димка вчера и позавчера приходил, значит, он здесь, не в Москве. А когда он в этом городе, он останавливается всегда у своей сестры. А у него есть номер мужа Димкиной сестры. Где он там в контактах?

– Ало! Ало! Сергей?! Привет, Сергей!

– Привет! Кто это? А, все вижу, Кирилл. Здорово Кирилл. Как ты чувствуешь себя? Говорили, что ты в больнице, чем-то захворал серьезным. Как дела? Здоровье на поправку идет?

– Да все нормально со мной. Ты мне скажи, Димка, где сейчас, здесь или у себя дома, в Москве?

– В какой Москве? Ты о чем? Пьет наш Дима, не просыхаясь, пьет. Как пил раньше, так и сейчас пьет. Скоро за Светкой при такой ретивости отправится.

– За какой Светкой? Куда он отправится?

– На кладбище! Куда же еще?

Кирилл вырубил телефон. По телу понеслись галопом мурашки, он покрылся холодным, почти ледяным потом.

Куда он вернулся? Это не его мир! Это не его реальность и действительность. Где он?

Он вскочил с кровати. Достал из тумбочки деньги, деньги настоящего времени, и бегом побежал из палаты к выходу.

– Сергей! Значит так. Считай, что моя болезнь привела меня почти к полной амнезии. Так что прошу тебя. Расскажи мне все о Димке. Начиная, ну скажем, с двухтысячного года. Или хотя бы с начала сегодняшнего года.

Сергей, женатый на сестре Дмитрия Маслова, странно посмотрел Осипова. Не похоже было, чтобы тот страдал амнезией.

– Ты меня так спрашиваешь, будто бы я его биографию конспектировал. Ничего попроще спросить не можешь?

– Он где сейчас живет постоянно?

– Там, где и жил всегда. У себя на Клубной.

– А в Москве?

– Чего ты меня опять про Москву спрашиваешь? Причем здесь Москва?

– Брррррррр! Тогда другой вопрос? Как Соня?

– Как и была. Сидит Соня. Третий год в тюрьме. Осталось еще семь лет.

Перед глазами Кирилла заиграли сполохи зарниц.

– За что она сидит? Сергей?

– За мать? Она же мать, Светлану, зарезала!

Кириллу стало плохо. Он откинулся на спинку дивана, прикрыл глаза. Голова нестерпимо болела. Тошнило жутко. Наверное, он вырубился бы, если бы Сергей, увидав синюшность, проступившую на лице и страшную, болезненную гримасу, не подоспел с ватным тампоном, смоченным в нашатырном спирте. Осипов дернулся. Открыл глаза, все перед ним плыло. Зачем он возвращался? Ирина, Иринка, Иришка моя! Зачем ты меня отпустила от себя? Черт с ним. Что было бы там, то и было бы. Лучше умер бы там, в том счастливом для него мире. Иринка!!!

– Да что ж такое! За что она ее зарезала?

– Так Сонька на иглу подсела. Доигрались. Надышаться на нее не могли. Вот она родителям таким образом отплатила. Потом из дому ушла. Шлялась где-то несколько лет. Вернулась. Покоя своим не давала. Однажды, будучи в ломке, с ножом к матери. Дай деньги, и все! А у той нет ничего, пусто. Ведь тут еще Димка пить по-черному начал. Какие деньги? Она матери в бок ножом. Сорвала кольцо с нее обручальное. Менять на дозу пошла. Про мать не вспомнила. Пока Светлану обнаружили, она уж кровью истекла. Три года назад Светку похоронили. Царство ей…! Ты сам гроб ее нес на кладбище. Неужели ты даже этого не помнишь.

– Нет. Не помню. Такого в моей жизни не было.

– Что?

– Ничего. Проехали. А как Юрка?

– Какой Юрка?

– Сын их, Юрка. Как он?

– Кирилл, у тебя, по-видимому, крыша съехала, а не амнезия. Не было у них никогда сына. О каком сыне ты говоришь?

Ирина! Иринка! Иришка! Как я хочу к тебе!

– Вот так, Кирилл, все к чертям пошло. Светка на кладбище. Сонька в тюряге. Наверное, тоже долго не протянет. Больная она была, печень в труху. Да и Димка много не проживет. Пьет по-черному, гад. Все в доме пропил. Стены голые, матрац в углу на полу, да губастый граненый стакан, для очередной заправки водкой. Вот и все его богатство в квартире.

– Извини, Сергей! Извини, что потревожил тебя. Я ведь, честное слово, ничего об этом не знал. Забыл, вернее. Извини меня. Болезнь моя виною. Пойду я. Спасибо тебе. Пошел, я ведь из больницы самовольно сбежал. Попадет мне, а то вообще выгонят. А я не долечился. Всего доброго!

– Ты как себя чувствуешь? Дойдешь? Может отвезти тебя.

– Не стоит. Я на автобусе доеду. А то и пешочком пройдусь. Развеюсь. Мне нужно сейчас. Очень надо.

Кирилл шел по улице города. Мысли изнутри рвали мозг на части. Это ведь он все сделал. Желая принести радость в семью друга, и лишить их присутствия бесконечного по времени горя, он сотворил деяния во сто крат хуже.

Он, воскресив своим телефонным звонком Соню, дал ей просто передышку в несколько лет. Наркоманы долго не живут. Он убил ее мать, Светлану. Он, что вполне возможно, убьет ее отца, своего лучшего друга, Димку. А кроме того, он выстелил словами и обещаниями дорогу к месту ее гибели Зое. Он подарил надежду в настоящую любовь Ирине и тут же отнял ее. Он отобрал перспективу у мужа Зои на то, что убийцы его жены понесут наказание. Он дьявол во плоти. Куда бы он не наступил там, в том времени, он везде наследил кровавыми следами. Нет ему прощения ни в том времени, ни в этом. Взять веревку, да вздернуться к чертовой матери?

Да куда его несет!!! Ну и мысли! Это всегда успеется. Надо дать голове отдохнуть. А потом нужно садиться и думать. Думать. Думать. А сейчас надо выпить чего-нибудь крепкого. Даже не выпить, а напиться до безумия. Денег, современных денег для этого хватит у него.

Он зашел в ближайший продуктовый магазин, купил бутылку водки, яблоко и пластиковый стакан. Домой попасть он не мог. Ключи он отдал Дмитрию, когда тот его привез к Максиму. Теперь получается, что привозил его не Димка, а доктор? У кого же его ключи? По идее, они могли быть у Максима – Бориса, но он их не отдал вместе с телефоном, часами и документом. У доктора? И тот ни слова не сказал. Может, у него и квартиры нет? Может, воскресив Соню, он себе жизнь сломал? Подобрали его где-нибудь бомжом у помойки и благодаря тому, что он похож на боевого товарища доктора, не выбросили на второй день, а оставили, а потом при помощи другого боевого товарища Николая Владимировича к жизни вернули.

Нет, не станет он сегодня про себя все выпытывать. Напьется нынче до поросячьего визга. А завтра добьет себя же ответами на свои вопросы. А может, наоборот, силами пополнится, чтобы найти решение всех проблем и воплотить эти решения в жизнь. Переночует где-нибудь без кровати в своей квартире. Ночи теплые стоят. В сквере переспит, на скамейке. Здесь можно. Он в своем времени. Имеются, хочется верить, что есть те, кто выручит его в случае чего, кто поможет ему.

Он свернул в ближайший скверик, сел на траву за кустами, налил стакан, выпил. Давно не баловал алкоголем пищевод и желудок. И тот, и другой нестерпимо горели. А вдогонку второй стакан наполнил и снова выпил, чтобы потерять связь с реальным миром, который так гадок, так страшен.

***

Пятница.

Хорошее слово, обозначающее последний день рабочей недели. Для большого количества трудящихся нашей страны это слово стало чуть ли не синонимом понятия праздника, еженедельного праздника. А вот для Шепилова Виктора Павловича пятница была самым тяжелым днем рабочей недели. Не в физическом плане, в моральном.

И какой умник придумал отрезать у часа, предназначенного работникам на обед, пятнадцать минут? То есть, было принято решение сократить обеденный перерыв до сорока пяти минут. Как будто все, будучи очень пунктуальными и дисциплинированными, именно в этот промежуток времени стали укладываться. Да уж как бы не так. Как был раньше час, так он часом остался. Но, эти пятнадцать минут, украденных у обеденного времени, отнимали час из рабочего времени пятницы. Рабочий день в последний день рабочей недели заканчивался на час раньше. Наверное, для всех это решение было подарком. Для всех, кроме Виктора Павловича. Для него лишний час, проведенный дома с женой, был тяжелее часа, потраченного на работе.

А ведь как все хорошо начиналось.

Этой молодой, супружеской паре нельзя было не позавидовать. Она – ослепительная красавица, начинающая, но уже востребованная актриса кино. Он перспективный специалист, занимающий серьезную должность на одном из солидных предприятий, авторитетный и ценный инженер. Мужественен, брутален, симпатичен. Хорошая квартира в Москве, престижные автомобили, частые заграничные поездки… Не жизнь, вернее, все-таки жизнь, но жизнь сказочных героев.

Сказка продолжалась почти три года. Решились обзавестись потомством. Большого труда им это не стоило. Таким трудом в их замечательном возрасте, можно без устали до судного дня заниматься.

И тут дилемма. Ей поступает предложение, сняться в фильме, который по заверениям всех заинтересованных в нем лиц, должен стать бестселлером мировой киноиндустрии.

Имена спонсоров у всех на слуху, режиссер и сценарист динозавры отечественного кино и целая плеяда российских кинозвезд. Вот в такое неповторимое по своей яркости и значимости созвездие приглашают молодую красавицу. А она уже на втором месяце. Съемки же кинофильма планируют охватить не менее года по времени.

– Что делать? Витя?

– Милая моя, Аллочка! Да плюнь ты на все! У нас с тобой малыш будет. Наш с тобою ребенок! Какие такие звезды, съемки, деньги могут с этим сравниться? Деньги? Но ведь есть я. То, что зарабатываю я, нам на троих достаточно, еще оставаться будет. Родишь. Подрастет. Окрепнет. Пожалуйста! Снимайся на здоровье. Хоть в Голливуде. Радуй мир своим талантом и красотой.

– Не так все просто. Раз откажешь, потом приглашения уже не получить. И кто его знает. Что со мной после родов будет. Могу подурнеть. Может фигура испортиться, как пойдет в разнос! Я этим отказом могу вообще поставить крест на своей карьере в кино. А тут такие радужные перспективы! Нет! Просто так подобные вопросы решать нельзя. Надо подумать.

– О чем и о ком, милая, нам думать, кроме как о нем?

Виктор прижался щекой к животику Аллы.

– Ты представляешь кто там?! Это же наше с тобою дите! Мы вдвоем с тобой совершили чудо, мы с тобой создали новую жизнь. Прячем ее ото всех до поры, до времени, а потом явим его миру и удивим весь мир. Что тут думать?