Текст книги "Возвращения к любви"

А может быть, отмирая, старые клетки в мозгах вместе с собой станут уничтожать старую информацию, а новые клетки, рождающиеся вновь, будут приносить с собой новую? И со временем его мозг станет хранить в памяти все то, что хранится у других.

До поселка шел он долго. Он часто останавливался. Он разговаривал сам с собою. Он ломал голову, а она не хотела ломаться, как не хотела и все раскладывать по полочкам. Начало светать. В поселок он вошел засветло. Около пяти километров он шел почти всю ночь.

Устал. С час посидел в сквере, в том, где он впервые встретил Ирину. Потом поднялся, пошел к площади. Бросил взгляд на ненавистный ларек. Сквозь закрытые его стальные ставни пробивалась полоска света. А вот это удача! Если тот урод на месте, то можно решить еще одну проблему. Даже не одну, можно попробовать решить сразу две проблемы. Он бегом пересек площадь и ногой со всей силы ударил по металлической двери ларька.

– Это кто там в морду захотел? – раздалось изнутри, – Сейчас отмечу!

Дверь приоткрылась, в щели показался подбородок, в который сразу же полетел кулак Кирилла. Обидчик Ирины после полученного удара, отлетел в угол и полулежал на полу, прислонившись спиной к стене. Кирилл вошел в палатку, плотно закрыл за собой дверь. Этот субъект, наверное, после встречи затылка с асфальтом, пил здесь всю ночь. Стоял едкий, крутой перегар, валялись пустые бутылки и огрызки разных шоколадных батончиков.

– Тебе чего нужно? – донеслось из угла.

– Ты, мразь! Слушай меня внимательно! Ты обидел одну девочку! Не дай Бог тебе приблизится к ней с этого момента! Я тебе кишки выпущу!

Пьяная физиономия в момент понял о ком речь. Он замотал головой.

– Нет! Нет! Я не обижал. У нас свадьба намечена. С ней все нормально. Она замуж за меня не против!

– Какая свадьба? Ты о чем, падла? Никакой свадьбы! Только не сам… Сам не смей подходить к ней. Через мать свою, через ее маму, через тетку ее, дай знать девочке, что никакой свадьбы не будет! Ты понял, кусок дерьма?

– Да понял я. А ты кто?

– Какая тебе разница? Все равно меня не найдешь, а вот я тебя всегда и везде отыщу. А коли хочешь знать кто я, спроси у Луки. Знаешь такого?

Последнее для значимости бросил Кирилл, чтобы авторитетнее выглядеть перед лежавшей сволочью.

– Кто его не знает. Теперь все?

– Нет, не все. Отдай мне те сто долларов, что я у тебя менял вчера, две тысяча десятого года выпуска.

– Так нет их! Ты же знаешь.

– Поищи в кармане у себя. Они там.

Парень сунул руку в карман. С великим удивлением достал оттуда купюру, протянул ее Осипову.

– Как так? Их не было! Точно не было!

Кирилл вырвал банкноту, убрал себе в карман. Рука потянулась во второй карман, где лежали доллары из нужного времени, переданные ему доктором, Кирилл хотел возместить ущерб меняле, за отобранные деньги из будущего. Но рука остановилась, он подумал, что не стоит под той маской, под которой он себе представил этому торговцу сейчас, показывать какую-то человеческую порядочность. Он подобрал с прилавка несколько тех же батончиков, взял бутылку газированного напитка. Есть сильно хотелось. Хоть чем-то голодного червя побаловать.

– Какая тебе разница? Учти, гнида, если хоть волосик с ее головки… Я тебя размажу… Не сомневайся. Понял?

Парень на полу криво усмехнулся. Мотнул головой в знак согласия. Кирилл вышел наружу.

***

В подвале разрушенного дома была небольшая куча битого кирпича. Если кто-то станет спускаться сюда, за ней можно будет в сумраке укрыться. Кирилл сел на фанеру, с голодной жадностью надкусил батончик из шоколада, хлебнул напитка.

И тут раздалось памятное жужжание, фольга на батончике начала греться. Он отбросил его. Поползла белая мгла.

Все вокруг стало белым-белым.

Потом туман начал рассеиваться.

А в голове и ногах тяжесть. В голове от накопившихся там обид и мыслей. В ногах от прожитых лет и пройденных километров.

Шедший впереди Кирилла человек сел на землю. Слабым на ноги оказался, иначе про него и не скажут. Не выдержал тяжести лет и трудности пути. Шедший сзади человек свернул с намеченной дороги вправо и пошел в сторону. Слаб на голову, и этот похвалы не дождется. Лишился ума, не поняв цели.

Кирилла тянет влево, и он стал здорово прихрамывать на левую ногу. Ну, уж нет! Не дождутся они! А чего не дождутся? Так ли нужны ему характеристики на него от посторонних лиц?

Тот, что упал и остался позади, отдохнув, поднялся! И вон он! Давно далеко впереди! Догнать его нет уже возможности никому. Никому, кроме того, что свернул вправо. Потому как тот маршрут, хоть был и длиннее, но легче. Да, он догоняет ушедшего вперед!

А что делать Кириллу? Должен же быть и другой путь для него. Можно поступить, как первый. Но редко повторение дает тот же положительный результат. Это относится и ко второму случаю. Тяжело прийти к решению, своему решению, имея перед собою эффективные примеры. Кто их находит, тот и удостаивается почитания, уважения и славы. Тот, кто не находит иного решения, остается в общей колоне. Тот, кто не находит иного решения и не в состоянии идти дальше со всеми, тот проигрывает в муторной тяжбе за жизнь.

И вот дорога.

А ему надо на другую сторону перейти этой, вымощенной кирпичами, дороги. Он пытается сделать это, но не может. Бесконечное движение по ней множества автомобилей мешает ему.

И вдруг откуда-то, словно дым наплывает, снова плотная пелена. Густая, как домашняя сметана. Она закрывает от него все движущиеся автомобили, и он свободно переходит в этой сметане туда, куда ему нужно.

Но неожиданно впереди него вспыхивает огонь свечки, пламя свечи начинает пожирать вокруг себя все, что окрашено в белый цвет. Сметанная кисея пропадает, по дороге снова быстро снуют многочисленные автомашины, а Кирилл вдруг обнаруживает, что он нечаянно перешел свою дорогу в этом густом дыму и туда, и обратно. А ему нужно туда, на ту сторону.

Осипов ужасается, познав сей печальный факт, и тут же слышит голос.

– Ну что, всех своих врагов победил в прошлом?

Кирилл открывает глаза. Просматривается. Рядом стоит Максим, с ироничной улыбкой на лице.

– Всех. Надеюсь, что всех. А он вернулся?

– Ты о ком это?

– Ну я. Я. Тот я, что прежде ходил туда.

– Ты о чем? Если бы он не вернулся в ту субботу, как бы ты ушел в эту пятницу? Нонсенс, хороший мой.

– А во сколько он вернулся?

– Ближе к вечеру. Я уж думал все. Пропал наш Кирей!

– Вот козел! Весь, почти весь день тешился!

– Ты это о чем?

– Да нет, все нормально. Это от странных видений, что при переходе. Все хорошо. Они, эти видения, все еще в голове моей, – соврал Кирилл, снова страшно ревнуя самого себя к себе.

– А у меня чай есть, и варение Танюша сварила. Будешь?

– Конечно! Борща бы еще.

– Чего нет, того нет! Но бутерброды есть. Пойдем.

Кирилл нежил свои внутренности хорошим, горячим чаем с варением из крыжовника. Вкус детства. Бабушка часто варила такое варение, именно из крыжовника. Максим сидел напротив, пил кофе.

– Так, вот что значит тебе надо запомнить, Кирилл. Что бы там сегодня не было с твоими знакомыми и близкими. Это наша последняя с тобою встреча. Даже по делам, не связанным с перемещениями, нам с тобой больше встречаться уже не стоит. Это первое. Второе. Не приезжай больше к этому дому. Я сегодня все демонтирую здесь и вывезу. Дом выставлю на продажу. Я думаю, ты понимаешь, насколько все это серьезно. Я уверен, ты можешь себе представить, что можно натворить, имея доступ к такому аппарату. Поэтому все, считай, меня нет.

– А можно несколько вопросов? На прощание.

– А валяй!

– Это все твоими руками и твоими мозгами? Только твоими?

– Да ну что ты! Еще в советские времена велись секретные разработки. Были задействованы огромные средства и умнейшие мозги. Но Советский Союз развалили. Исследования в этом направлении были признаны неперспективными и свернуты. Но по какой-то странной причине все оборудование не уничтожили и не свезли в пункты приема металла. Я, спустя много лет, умудрился купить все это и продолжил работу, но уже в одном лице.

– В Советском Союзе ученые были на пороге создания возможности перемещения во времени?

– Парадокс! Но исследования проводились в другом направлении. Это оказалось вроде как побочным эффектом. Бывает и так. Выращивают красный георгин, а вырастает белый гладиолус.

– А в будущее можно?

– Как ты себе представляешь возможность попасть туда, чего еще нет. Представь себе клубок нитей, который катится в бесконечность. Он оставляет позади себя нить, так вот по этой нити и можно пробраться каким-то способом назад. Но впереди клубка нет ничего. Как можно попасть туда? Нонсенс! Но это мое мнение, оно может быть ошибочным.

– А почему металл грелся?

– Уж так на него излучение этого аппарата действует. Теоретики не успели разгадать всех тайн. А я не теоретик, я практик.

– Последний вопрос можно?

– Точно последний? Тогда давай.

– Если твой аппарат помогает таким больным как я, почему ты не используешь его во благо всех. Вернись назад. Сбей огромный ящик в этом подвале из дубовых досок, чтобы никто не мог вылезти из него. Посылай туда умирающих, возвращай обратно живых и здоровых. Почему нельзя так?

– Я не говорил тебе… Извини, Кирилл! Хотя вряд ли, услышав подобные слова тогда, ты отказался бы от перемещения. Знаешь сколько, по правде, было у меня подобных путешественников?

– Ты говорил два.

– Два? Два. Два это удачных перемещения было, но были два неудачных. Больные возвращались мертвыми. Я убивал их свои аппаратом. Убивал!!!

– Ты думаешь, умирающие отказались бы рискнуть?

– Они может и нет. А я не хочу быть виновником в смерти даже смертельно больных людей. Ну все, хватит вопросов. Ты ведь на своей машине? Поэтому, если нормально себя чувствуешь, то давай, в путь. А я прямо сейчас займусь демонтажем. Работы у меня много. Удачи тебе, Кирилл!

– И тебе, Максим! Или Борис?

– А я уже и сам запутался. Дуй до горы! В гору наймешь. Привет Николаю. Он от тебя не скоро отцепится, ему надо в тебе еще покопаться.

Мужчины пожали руки, Кирилл вышел.

Первым делом позвонить Димке. За массой своих вопросов он не поинтересовался у хозяина дома, кто его привозил, и кто за ним приезжал в прошлый раз.

Димка быстро ответил.

– Кирюха! Здорово, друг! Рад слышать тебя! Как твое?

– Привет, Дима, ты в Москве?

– Ну а где же мне еще быть? Готовимся к гастролям?

Есть!!!

– Как Юрка?

– Молоток! Ломает всех, в Штаты уехал, там борется. Я же тебе говорил, как приедет оттуда, подкатывай и ты, отметим.

Есть!!!

– Как Светлана?

– Лыбится вон! Привет передает тебе! Очень хочет, чтобы ты приехал.

Есть!!!

– А Сонька вон воздушный поцелуй шлет! Говорит, всю жизнь мечтала о таком холостом мужчине, как ты, в качестве потенциального жениха.

Есть!!!

– Ты губы-то там закатай, у нее отец, ровесник твой. Не позволю.

Димка хохотал на другом конце провода.

А Осипову хотелось кричать от радости, хотелось петь всеми тембрами голоса. Хотелось плясать. Такой радости Кирилл еще не испытывал в своей жизни.

– Ну ладно, Дим, целуй там своих женщин, сам приеду, зацелую, я жадный теперь до женских губ.

– Я тебе зацелую. Но все равно приезжай. Ждем.

– Я раньше приеду, я ничего не потратил из тех двух тысяч, что ты давал мне. Не хочу, чтобы за душу тянули, привезу.

– Ээээ! Погоди! Совсем из головы вылетело! Ничего ты мне должен. Ты помнишь тот гарнитур, что твоя мама продала Свете за тысячу долларов. Ну, с изумрудами? От бабушки твоей, по-моему?

– От прабабушки. Помню, конечно.

– Так вот, были мы со Светкой на одном приеме. Смотрю, старичок один, махонький, плюгавенький, но по одежде видно, при деньгах, со Светки взгляда не отводит. Был бы он помоложе, я, конечно бы, ему глаз подбил. А тут жалко. А этот старичок – боровичок, подходит потом к Светке и говорит, я, мол, коллекционер, то, что на Вас, очень ценно для меня, как для коллекционера. Я согласен даже прилично переплатить. Даю, мол, за этот гарнитур двадцать тысяч евро. Светка, конечно, послала его. А мысль в голову закралась. Нашли мы эксперта ушлого. Знаешь, во сколько он все оценил?

– Откуда же мне знать.

– Пятьдесят тысяч евро!

– Ого! И зачем ты мне все это рассказал?

– Ты чего, Кирюха, неужели ты думаешь, что я мог все это от тебя скрыть? Не ты мне должен, мы тебе должны. Должны пятьдесят тысяч евро за минусом тех двух тысяч долларов, что я тебе давал, и еще той тысячи, что я заплатил за него, когда Светка его покупала…

– Нет! Ну нет, Дим! Мы ведь не знали…

– Я тебе дам, нет! Это же какого-то там известного французского ювелира работа, конца девятнадцатого века. Неужели ты думаешь, что я посмею прикарманить твои деньги? Тем более твоей прабабушки. Она у тебя что, из бывших дворян что ли?

– Да каких там дворян? Крестьянка. Прадед с войны привез, как трофей. Как пришло, так и ушло.

– Все, без разговоров. Деньги с нас. А хочешь, гарнитур вернем. Но все так как есть, я не оставлю. Ты понял?

– Понял я все! Приеду! Счастливо Дима!

– Давай, друг! Ждем!

Вот так пруха! Мог ли он об этом думать полторы недели назад на больничной кровати?

Зоя?

Он был уверен почему-то, что и здесь все сложилось очень удачно. Но проверить все равно стоило.

Но сначала Ирина!

***

А что говорила Ирина? А Ирина говорила, что недалеко от площади живет ее тетя. В таких небольших населенных пунктах люди постарше знают друг друга, практически каждый каждого знает. Уж кого-кого, а местного фельдшера наверняка должны все знать. Весь поселок небось у нее лечился. Нужно начинать поиски с опроса местных жителей и прямо с этой стороны поселка.

Не в каждый частный дом попадешь быстро. Из пяти домов открыли только в одном, в последнем, а у четырех калитки были закрыты. Кнопок для звонка у калиток не было. Но с пятого раза повезло, где отозвались на его звонок. К калитке вышла старушка, близоруко щурясь, резким голосом спросила:

– Чего надо?

– Бабушка, извините, где-то неподалеку от Вас тут фельдшер жила. Вы не подскажете, где?

– Фельшерица? Надька что ли? Ну почему жила. Она и сейчас живет. Сто лет ей еще бы прожить. Вот туда иди и по ту сторону улицы. Налево дом будет, доской снаружи обитый, покрашенный коричневым цветом. Номер дома я запамятовала. Сирени у нее перед домом много растет. Окошко на фронтоне треугольное. Ну, спросишь там Надьку, фельшерицу, коли сам не найдешь. Ее все там знают.

– Спасибо, бабушка! Спасибо, дорогая! Спасибо, моя хорошая! Дай Бог Вам здоровья! И Вам сто лет прожить бы еще!

Бабушка отмахнулась от рассыпавшегося в любезностях мужика.

– Иди уже себе с Богом!

– Надежда… Надежда, не знаю, как Вас по отчеству, мне помощь Ваша очень нужна. Даже не можете представить себе, как для меня это важно.

Сухонькая, невысокого роста немолодая женщина внимательно рассматривала Осипова из-за калитки палисадника.

– А ты кто такой?

– Вы не знаете меня. Меня знает Ваша племянница, Ирина. Мне нужен адрес ее, мне очень нужно знать, где она сейчас живет.

– На что тебе?

– Она нужна мне, очень нужна! Честное слово! Мне тяжело будет объяснить Вам, как она мне нужна.

– А ты-то ей нужен?

– Не знаю, может и не нужен. Но я ничего плохого ей не сделаю. Мне просто надо кое-что узнать у нее. И все! Больше ничего.

– А ежели муж ее пронюхает, что посторонний мужчина ищет его жену? Это как, по-твоему, нормально?

– Она замужем? Я ничего плохого не сделаю ей и ее семье.

Сердце опустилось ниже и бешено заколотилось где-то в области желудка. А что он хотел? Это для него прошло чуть больше недели. А для нее долгие двадцать лет прошли. Девушка с такой внешностью, с таким обаянием не может быть вне внимания мужской половины.

– Вот заладил, как попугай! Нужна, нужна, ничего плохого, ничего плохого. Уж не знаю, как быть-то мне. А вдруг Ирка обидится, отругает меня, что я тебе ее адрес дала. Вдруг ты недруг ее.

– Я не враг ей! Я не скажу, что это Вы дали. И Вы ей не говорите ничего. Я может и не стану тревожить ее. Не звоните ей. Я, наверное, теперь уж точно не стану ее беспокоить. Просто посмотрю на нее издалека и все.

А зачем? Зачем ему лезть в семью, являя себя из такого ее далекого прошлого. Если у нее семья, то муж наверняка очень любит ее, таких девушек, женщин нельзя не любить. Да и она, не лепесток ромашки, летящий по ветру. Вся ее нежность, ласка, доброта, женственность была нанизана на крепкий стержень, под названием характер. Это понималось сразу, даже при таком недолгом знакомстве. Без любви она не смогла бы принять в качестве мужа любого мужчину, нелюбимого ею.

– Ох, не знаю, что и делать с тобой. – тетя Ирины, как показалось Осипову задумалась явно для показухи. – И правда не знаю. Может ты маньяк какой. Хотя глаза человеческие вроде, добрые. Ты не местный?

– Нет. Издалека я.

– Ради встречи с ней приехал?

– Не стану врать. Были у меня другие причины, но очень хотел встретить Вашу племянницу.

Женщина снова сделала вид, что серьезно думает.

– И не знаю даже. Как быть? Ну, ты вот что. Перепиши-ка мне свой паспорт, так, для спокойствия.

– Чего там переписывать? Вот берите. Потом заеду за ним.

Кирилл достал документ, протянул его тете Наде.

– Ишь ты! Каков судак! Не нужен мне твой паспорт. Надо же! Может и душу свою в залог оставишь?

– Была бы возможность, оставил бы.

– Езжай в город. В Новостройки. Так тот район про себя называют там местные.

Адрес был простым, его Осипов даже не стал записывать.

– Спасибо большое!

– Да чего уж там, езжай!

Кирилл кивнул, пошел к машине.

– И не замужем она.

Донеслось ему вслед.

– Что? – обернулся он.

– Чего слышал.

Не замужем!!! Но как она примет его? Как посмотрит на его поступок, даже проступок, ведь он исчез из ее поля зрения на целых двадцать лет для нее! Выбежал в дверь и исчез.

Он теперь ничего не боится, он ради нее не боится не сдержать обещанного слова и расскажет ей все. Все! Ради нее он готов на все что угодно. Ради любви к Иринке не страшен грех не сдержавшего слова. Но поверит ли Ирина? Простит ли она? Осталась в ней хоть капля тех чувств, которые он испытал на себе там, в ее доме?

И страшно. И тревожно. И мучают тяжелые сомнения. Может не стоит. Он, Кирилл, выветрился давно и ее милой головки, зачем снова становиться причиной тревог и печали?

Всю дорогу до города, до ее дома голова Кирилла перемалывала в себе такие мысли, или какие-то им подобные. О том, чтобы представить себе, какая сейчас Ирина, ему даже в голову не пришло. То, что за двадцать лет от той замечательной девушки не осталось даже тени, он не думал.

Звонок.

Второй звонок.

Щелкнул замок. Дверь открылась

– Вам кого?

По ту сторону порога стояла худенькая, стройная женщина, невысокого роста, в простеньком халате, с немного растрепанными волосами, ничего другого при слабом освещении в прихожей квартиры Кирилл не смог рассмотреть.

– Ирина?

– Да, я Ирина. А Вы кто?

Женщина тщательно вглядывалась в лицо стоящего на лестничной клетке, которая была освещена лучше ее прихожей.

– Здравствуй Ирина! Я Кирилл!

– Кто? Кто? Кто?! Ой!

Женщина покачнулась, облокотилась на дверной косяк и начала медленно по нему сползать на пол.

– Ирина!!!

Кирилл бросился к ней, подхватил на руки и понес в открытую дверь комнаты, положил на диван и просто встал у него. Он не знал, что ему нужно делать. Он никогда не выводил людей из обморочного состояния. Нашатырь? А где он здесь? Мокрое полотенце на голову. В ванну! Он побежал в ванную комнату смочил полотенце, положил на ее лобик, встал на колени перед диваном и начал вытирать на ее лице сползающие капли с мокрого полотенца.

– Ирина! Милая моя, очнись, что с тобой.

Женщина еще раз простонала и приоткрыла глаза. Он смотрел на нее, она сквозь веки и ресницы смотрела на него. Она молчала, молчал и он, но недолго.

– Здравствуй, Ирина! Я обещал вернуться, я вернулся.

Она судорожно вздохнула.

– Вы кто? – прошептала она наконец.

– Я Кирилл, тот Кирилл… Неужели ты не помнишь меня? Железнодорожная платформа, твой дом, борщ, ванна, наша с тобою ночь, наше с тобою утро. А потом я ушел. Неужели ты не помнишь?

– Я все помню. Но Вы не можете быть тем Кириллом, Вы слишком молоды для него. Кто Вы и зачем Вы пришли сюда? Вам лучше уйти.

– Ирина, не выгоняй меня, пожалуйста, не гони. Я все расскажу, все. Вот тогда, если не поймешь меня и не простишь, можешь выгнать, и я уйду.

А она была хороша. Конечно же, время сильно ее изменило. Нет того девичьего восторженного взгляда, нет пылкого жара припухших губ, нет юношеского блеска кожи лица, но это совсем не испортило ее. Наоборот, в ее облике появилось нечто такое, что женщины, настоящие женщины приобретают лишь с возрастом. Она была не просто хороша, она была очень хороша и очень красива. Кирилл сразу же почувствовал для себя ее близость, словно родство. Такое чувство испытывают очень близкие по крови люди, не видевшие друг друга долгое время.

– Ой! – она одернула подол халата, задравшийся выше приличного, попыталась подняться, но он остановил ее.

– Ты полежи немного. Давай я тебе подушку положу, накрою тебя. Полежи немного. Пить хочешь? Хочешь попить?

– Да! Просто холодной воды.

Он встал, сначала снял подушку с кровати, нежно приподнял ее головку, потом накрыл ее покрывалом, кинулся на кухню, принес стакан воды. Попоил ее из своих рук. Попив, она откинулась на подушку.

– И что Вы можете мне сказать? Боюсь, что мне сложно будет, видя Вас, поверить хоть одному Вашему слову.

Он сел на пол у ее изголовья.

– Ирина, говорить буду долго и много. Постарайся внимательно выслушать меня и понять то, о чем я буду тебе говорить.

Он говорил, он рассказывал ей все, ничего не скрывая. Она смотрела в потолок, изредка взмахивая длинными ресницами, казалось, она не слушала его, а он все говорил, говорил и рассказывал.

– Вроде и все. Все выглядит чудовищным безумством. Но многому ты была сама свидетельницей. Драка на площади, я на платформе, мы с тобой в твоем доме, смерть Зои…

– Какой Зои, какая смерть?

– Ах да, ты уже не должна помнить, но я же тебе рассказывал, я во второй свой приход проколол колеса на той машине. Ты не слушала меня?

– Нет, я очень внимательно выслушала Вас, но, когда Вы сейчас повторили про Зою и ее смерть, что-то вроде как чувство дежа вю посетило меня, словно я что-то уже пережила раньше.

– Ну вот видишь! Значит твоя память не все выкинула из себя, какие-то крохи в ней от того эпизода, позднее мною переигранного осталось.

– Не знаю. Мне нужно встать. Не помогайте мне, я сама.

Ирина встала, поправила халатик, провела ладонью по волосам. Посмотрела на Кирилла. Долго, внимательно глядела на него, потом вышла в прихожую, обернулась в сторону Кирилла, открыла входную дверь и сказала:

– Уходите, пожалуйста! Уходите!!!

***

Он встал с пола, подошел к двери.

– Ты меня выгоняешь, Ирина?

Губы ее задрожали, скулы заходили ходуном, часто взлетали и опускались ресницы. Она промолчала. Она отвернулась. Он на секунду задержался в дверях, потом повернулся к ней, взял ее за руку, поцеловал тыльную сторону ладошки. Она не вырвала руки, он не удержался и поцеловал каждый из ее пальчиков.

– О, Господи! – вырвалось у нее. Она с силой оттолкнула от себя дверь. Та с грохотом захлопнулась.

– Проходите… Пройди в комнату. Поздно уже уходить. Тебя покормить?

– Борщом? – через силу улыбнулся он.

– Нет первого. Есть котлеты и рис. Будешь?

– Конечно буду. А чаем напоишь?

– Напою, но малинового варенья нет, никакого нет. Есть пряники. Проходи в комнату. Я разогрею, позову тебя.

Он сидел в тоскливом одиночестве на диване и не представлял совершенно как дальше вести себя. Он не ожидал того, что его Иришка бросится ему на шею. Он ничего не ждал, в том числе такой встречи, которая состоялась. Потому что не знал, чего можно было ожидать дальше. Что делать сейчас? Уйти просто так он не мог. Да, она совсем не та, какой он ее в первый раз увидел в сквере. Но Иринка такая близкая, такая родная. И много в ней все равно от той девчонки. Даже кожа ее ладошек пахнет так же, как пахла она там, в том времени. Он помнит!

Он сидел, бессмысленно смотрел на экран выключенного телевизора. И Ирина на кухне притихла, словно и нет ее вообще.

Он встал, несмело пошел в сторону кухни. На газовой плите, дымя, подгорал рис с котлетами. Ирина, склонившись, сидела в углу на стуле и плакала. Плакала навзрыд.

– Иришка, милая моя, ну что ты! Ну не надо. Ну хочешь, я уйду? Ну уйду насовсем. Я никогда больше не потревожу тебя. Жила ты без меня столько лет и дальше проживешь без печали.

– Без печали? – она подняла голову, – Без печали? Я все это время вспоминала тебя. Я могла вспоминать тебя без печали? Я после тебя так и не смогла принять ни одного мужчину. Ни одного! Ни один не смог вытеснить тебя из моего сердца. Уйти? Уходи! Уходи! Я чувствую душой, что это ты, но вот разум мой никак не может принять тебя сегодня. И мне кажется, что душе тяжело победить будет разум. Он холодный, он сильнее. Уходи!

Кирилл молча повернулся, пошел к двери.

– Стой, – догнала она его вскриком, – Стой! Поешь, переночуешь, завтра уйдешь. Иди сюда.

Она встала, выключила газ, высыпала из сковороды в ведро подгоревший ужин, бросила с грохотом сковороду в мойку. Достала другую, пожарила яичницу с кусочками колбасы, налила подогретого чая, все это поставила на стол, подала пряники. Кивком пригласила. Кирилл сел за стол, Ирина вышла с кухни.

И снова уродливый хоровод мыслей в голове. Как же она дорога ему! Но как поступить, чтобы она не отторгала его? Как? Ничего в голову не приходило. Он хотел есть, но не жевалось, не пилось, не глоталось. Кое-как, запивая чаем, он все-таки уничтожил все, что было ему предложено на ужин. Вытер губы салфеткой. Идти к ней? Но она его не зовет. Сидеть здесь? А сколько здесь сидеть? Чего ждать? Она что-то хлопочет там. Ходит из комнаты в комнату, заходила в ванную. Он сидел, ждал.

– Я постелила тебе, у сына. Иди, осмотрись пока, я налью ванну для тебя.

Сына? Какого сына? Она же говорила, что не приняла ни одного мужчину после него. Чей сын? Того урода из ларька? Чувство неожиданной ревности вызвало внутренний жар и немного помутило сознание. Он резко встал, быстро прошел в предложенную ему комнату, сел в кресло.

В ванну потекла вода. А он, сидя, успокаивал себя. Нельзя же так! Нельзя. Двадцать лет минуло. Молодая, очаровательная девушка. Ну как ей без поклонников. Как можно устоять, если не кто-нибудь, а сама природа не подсказывает, не советует, а приказывает. Какая может быть ревность?

Он встал, подошел к столу с компьютером, расположенному в углу. Несколько фотографий на столе стоят, упершись в стену. Он взял первую из них. Ирина. Лет десять, наверное, назад. Красивая, улыбающаяся, но улыбающаяся печально. Взял со стола другую фотографию. Парень, лет около двадцати… Парень, лет около двадцати… Парень, лет около двадцати… Мысль закружилась сама вокруг себя. С фотографии на него, улыбаясь его же улыбкой, смотрел парень, поразительно похожий на него. Сын? Неужели его сын? Ждать от встречи с Ириной можно было все что угодно. Но этого он точно ожидать не мог.

– Ванна налилась. Там чистые трусы и халат положила. Все сына. Думаю, что все будет тебе в самый раз.

– Где он, – повернувшись к Ирине еле слышно прохрипел Кирилл. – Где сын?

– На каникулах. У бабушки с дедом. Отдыхает.

– Как его зовут?

– Ни за что не угадаешь. Его зовут Кириллом.

– Этого не может быть!

– Для тебя, возможно, не может быть. А для меня… Мы почти двадцать лет вдвоем. Поэтому для меня он очень даже может быть.

– Ирина! Милая моя, Ирина!

Он потянулся к ней.

– Иди мойся. А я прилягу. Я неважно чувствую себя.

Ванна, увы, не расслабила. За непродолжительное время голова обычного человека не может усвоить такое количество информации. Именно такой информации. Голова обычного человека должна была треснуть от перенапряжения. Вот и Кириллу казалось, что она сейчас у него треснет.

Он вышел из ванной. Дверь в комнату Ирины была немного прикрыта, горел свет, работал телевизор. Кирилл прошел на половину сына, прилег в халате на приготовленную для него тахту. Лежал с час. Телевизор за стенкой тихо говорил. Он резко встал, решительно направился к дверям Ирининой комнаты, приоткрыл ее, остановился на пороге. Она приподнялась на кровати, повернулась к нему.

– Ты что-то хотел?

– Да!

– Что случилось?

– Я к тебе хочу!

– Ну о чем вот ты сейчас говоришь? Я вообще забыла, что это такое. Я даже представить не могу мужчину рядом с собой. Все это прошло мимо меня, понимаешь, мимо моей жизни. И воспоминания от близости с мужчиной, которые остались после тебя, давно уже испарились, выветрились? Ты о чем вообще говоришь, Кирилл? Иди к себе, ложись, успокойся!

Он подошел к ее кровати, присел на краешек. Она резко вскочила, с некоторым испугом на лице. Подошла к двери.

– Иди, Кирилл, иди!

Он посмотрел на нее. Резко нахлынуло. В коротком халатике, босоногая, как тогда, только сейчас без тюрбана, свернутого из полотенца на голове. У Кирилла перехватило дыхание.

– Ирина!

– Уходи!

Но сказав это, она вдруг подошла к нему, почти вплотную приблизилась. Аромат ее тела помутил его сознание, закружилась не только голова, все внутри него закрутилось. Все забурлило. Все начинало вскипать.

Он взял ее за руку, поднес ее тонкие пальчики к своим губам и нежно начал целовать каждый из них. Она положила вторую руку ему на голову, осторожно шевеля кончиками пальцев, перебирала волосы на его голове. Он обнял второй рукой ее за талию и привлек к себе. Ноги ее ослабли, она села к нему на колени. Он не переставая целовать ее пальчики, посмотрел ей в лицо. Оно было окаменевшим. Он взял ее на руки. Он положил аккуратно ее на кровать. Ирина сильно напряглась. Руки, вытянутые по швам, они судорожно вцепилась в простыню. Открытые глаза ее были остекленевшими. Рот крепко сжат. Он наклонился и прикоснулся с нежностью губами к уголку ее губ. Потом притронулся ко второму уголку. Потом с той же нежностью прикоснулся к обеим щечкам. Потом проложил дорожку легкими, почти невесомыми поцелуями от одной мочки ушка, через шейку и грудь, ко второй.

– Не надо!!! – еле слышно прошептала она.

– Что?

– Не надо!!!

Ротик ее на мгновение приоткрылся, и он осторожно поймал губами одну из ее губок. Она не вырвала ее. Она даже капельку расслабилась. И он с нежностью, поймав открытым ртом вторую губку, легко втянул их в себя. Этот поцелуй мог продолжаться вечно. Но тело ее ослабло, руки ее взметнулись и обвили плечи Кирилла, она всей собою подалась навстречу ему.

– Это ты!

– Что?

– Да нет уже никаких сомнений, что ты, это ты!

– Если бы я не был собою, я бы не посмел сейчас так… к тебе…

Как она была хороша. Как красиво было ее разгоряченное лицо. Как прекрасны были ее растрепанные темные волосы. Как изумительны были все изгибы ее тела, нагого, лежащего на одеяле. Он снова потянулся к ней.