Текст книги "Возвращения к любви"

Ну вот, усмехнется она, столько времени они уже знакомы, столько даже прожили вместе, а он лишь только тогда, когда он по собственной воле умотал в Тмутаракань от нее, где она его потом смогла отыскать, обратил внимание на ее глаза. Куда ему еще надо будет потом уехать, чтобы он еще что-то заметил выдающегося, ранее не замеченного им в ней.

Да нет! Конечно же, он не слепой, несть числа времени, того времени, которое он отдавал на то, чтобы ее глазами любоваться, наслаждаться их красотой и таять от их волшебного сияния. Сначала, в первое время украдкой, потом уже открыто, а потом просто нагло, и со временем ничего не приедалось, они все так же манили его, все так же околдовывали, все так же жгли, все так же возбуждали. Он просто сейчас вспомнил про них, потому что стоит перед ним замечательная картина, открытая дверь квартиры, она в дверном проеме, поднятое к его лицу ее лицо и неимоверно огромные, неописуемо красивые ее глаза, и большие пушистые ресницы, словно крылышки райской птички, порхающие над ними.

– Ты?!

– Я!!!

Стоит заметить, Григорию пришлось приложить немало усилий, чтобы выполнить данное Инне обещание, чтобы свое желание воплотить в жизнь, отпроситься на время и вырваться из ненавистного ему общежития, и примчаться в ставший родным уже для него, благодаря ей, город.

Вроде все заранее оговорили, вроде все заранее решили, вроде во всем определились, но в самый последний момент, как обычно, в таких случаях бывает, ситуация резко меняется, и то, ради чего он жил в последнее время, откладывается. Сколько же пришлось приложить сил, сколько пришлось потратить нервов, чтобы наконец настал тот день, когда в конце концов ему было сказано: «Все, можешь ехать»!

Какой к чертям ехать?! Лететь!

Он никогда прежде не испытывал такой радости, даже восторга, когда после долгой разлуки возвращался в родной для него город, в котором он родился и в котором прожил практически всю свою жизнь, которую испытал, увидав сверху очертание того водоема, на берегу которого проходило несколько их первых свиданий.

Как может один человек поменять многое в другом человеке. Даже воздух показался ему здесь другим, показался ему родным, и все только потому, что он здесь встретил Инну, он здесь полюбил Инну и здесь он прожил с ней хоть такое не продолжительное, но такое счастливое время.

Как ему хотелось позвонить.

Выходной день. Накрывай на стол! Наполняй ванну! Стели постель!

Нет!!! Не будет звонить, вот так, ушатом воды на прелестную головку.

Интересно, какой самый большой букет он дарил в своей жизни женщине? Не помнит! Двадцать три, нет, двадцать пять, нет, да что там двадцать пять, пятьдесят… пятьдесят нельзя, пятьдесят одну розу ему, пожалуйста. Все остальное, что он хотел купить на встречу, было куплено им заранее, на такси и быстрей… Ну, быстрее, пожалуйста! Ну, еще быстрее, пожалуйста!!!

Не стал ждать внизу лифта, пулей влетел на нужный этаж, звонит… Тихо. Еще раз звонит… Снова тихо. Достает из-за спины руку с огромным букетом, ставит баул на пол, достает свой ключ. Нет дома Инны. Что-то идет не по плану. Но почему она выходной день должна сидеть дома? Может к маме поехала, может на маникюр записалась, может с подругами просто решила встретиться. Все нормально. Все хорошо. Да нет, все просто замечательно.

Он разделся, поставил на стол вино и бокалы, выложил фрукты. А это что? А! Курочка! Специально для нее, для их праздничного стола ее уже замариновали и нашпиговали. Повар из Григория никакой, но выбрать температуру в духовке и засечь время ему по силам.

Уф! Почти все готово. Теперь можно и ванну принять. И тут в дверной замок со стороны подъезда вставили ключ, он замер у входной двери, дверь открылась…

Господи! Какие же у нее глаза! Ему только ради того, чтобы увидеть эти глаза стоило родиться и прожить столько лет на свете. Если существуют чудеса на земле, то одним из самых чудесных чудес – это ее глаза!

Недолго она осмысливала ситуацию.

– Ты?

– Я!

– Ой! – вскликнула она, пакеты из ее рук упали на пол, и она с разбегу запрыгнула на Григория. Обхватила его тело своими ножками, оплела его шею своими ручками и стала осыпать его бесконечным количеством поцелуев. Он старался перехватить инициативу и выловить ее пухленькие, нежные губки своими губами, но куда там… Она словно опытный фехтовальщик жалила его палящими губами, и перехватить их, и защититься от них не было никакой возможности. И он смирился, и понес ее в спальню. Вместе с ней упал на кровать и стал в порыве пронизывающей уже его страсти раздевать ее. Она, смеясь, уворачивалась, мешала ему, сопротивлялась.

– Ну что ты делаешь?! Остынь немного! Нужно ополоснуться! На улице жара! Ну, я, наверное, не очень свежа после жары. Я, наверное, пахну не очень…

Ну да, остынь! Сама же разогрела его своими поцелуями, а теперь просто словами остудить хочет.

– Милая моя! Ты в любом состоянии замечательно пахнешь! К черту современные условности. Я не смогу в таком состоянии принимать ванну и тем более тебя ждать из ванной.

Прочь легкую маечку! Да чего все вкусно и ароматно! До чего же волнительны все изгибы ее тела!

Погоди, погоди родная! Погоди еще немного, ну еще чуть-чуть, он еще не отметил своей лаской ее животик. Ну да, да, сейчас… Она, трепещущая от желания, раскрылась перед ним, и поглотила его, поглотила целиком. Поглотила его всего, без остатка, вместе с душой и разумом. Он не ощущал мира, он вообще ничего не ощущал, он чувствовал лишь резкие позывы ее тела, переходящие в еле ощутимую конвульсивную дрожь. Надо было внутри него взорваться огнедышащему вулкану, для того чтобы из сладострастного небытия вернуться в обычный, доступный каждому человеку мир.

Она лежала рядом, гладила его тело, теребила его волосы.

– Ну что? Теперь в ванну?

– Конечно, только, чур, в ванную по одному, соседи снизу, боюсь, наши с тобой эксперименты не оценят.

– Ну, зачем? У нас с тобой есть уже испытанная нами ванная. Приедешь, мы с тобой повторим ранее пройденное.

– Погоди, постой! На что ты намекаешь?

– У тебя, когда отпуск?

– Через месяц.

– Вот, приедешь ко мне, и не на два дня, в тот наш номер.

– Это значит, что ты еще больше месяца пробудешь в этой чертовой командировке?

– Милая моя, я ничего не могу поделать. Работа есть работа.

Она капризно скривила губки.

– Не хочу!

– Что?

– Не хочу! Не хочу! Не хочу!

– Ну, погоди…

– Хочу!

– Не понял!

– Хочу! Хочу! Хочу!

– Что ты хочешь?

– Тебя хочу!

– Ты же хотела в ванну!

– К чертям ванну! Мы с тобой уже пропитались друг другом! Мы с тобой уже состоим из одной плоти!

Она опрокинула его на спину и пантерой набросилась на него. А ему же совсем не хотелось от этой пантеры бежать и скрываться. Хотелось, наоборот, под всю ее страсть предоставить всего себя. Бери его всего, до последней клетки, насыться им, доведи его до райского наслаждения и умри вместе с ним! Но не навсегда. Умри вместе с ним на то время, которое необходимо для полного опустошения.

И она, упиваясь своей силой и страстью, поедала его своим телом, выжимая из него остатки силы, чувств и желаний.

Она никак не могла успокоиться. Она слегка дрожала. Она облизывала пересохшие губки. Даже ее волосы слегка шевелились в такт ее дрожи. Неожиданно она приподняла головку и осмотрелась.

– Ты чего?

– Пахнет чем-то. Горелым. Неужели мы от трения друг о друга обгорели?

– Разве так может быть?

– Не знаю, но горелым точно пахнет.

– Мать моя! Это же наша курочка!!!

До чего же она прекрасна, милая, любимая!

До чего же она желанна, родная!

До чего же она неутомима, дорогая!

***

Наше время.

Григорий долго смотрел вслед уезжающей на машине Инны. Уезжающей с дочкой, которая была и его дочкой.

Тепло ее маленького, нежного тельца, до сих пор хранила на себе кожа отца. Как же ему не хотелось, чтобы она расплела свои ручки, обвитые вокруг его шеи. И ему почему-то казалось, что сама Лизонька без особенной радости переместилась с рук, для нее пока еще чужого, мужчины на руки родной для нее матери. Может быть, ему вправду, казалось, потому что ему так хотелось. И прощаясь с ним, девочка улыбалась ему, почти ныне им забытой, улыбкой Инны.

Пока? Сложный вопрос, на который ответа еще нет.

Бог знает, может возраст уже у него такой, но почему-то не замечал он раньше за собой подобной от себя сентиментальности, такой нежности к ребенку. Конечно, он любил сына и любит его, но здесь было что-то другое. Это было даже, наверное, больше обычной отцовской любви.

Она просила пока не беспокоить их с дочерью.

Она просила дать ей время на то, чтобы поразмыслить и постараться, что-нибудь придумать.

И он, конечно, не будет беспокоить их. Признаться мужу в том, что они виделись с отцом Лизоньки, и что пропавший отец теперь хочет регулярно встречаться с дочерью, а главное, решить для Григория этот вопрос положительно, дорогого стоит. Ради этого можно и нужно ждать.

Тот же летний вечер, немногим позже. Та же одинокая квартира. Та же, кажущаяся ее теперешнему хозяину мрачной, комната. Тот же работающий без звука телевизор. И Григорий, сидящий на диване напротив телевизора, смотрящий бессмысленно на экран. Вечер был осчастливлен новой встречей с Инной и Лизонькой. Вечер был омрачен расставанием с ними. Начало вечера было замечательным, его окончание было отвратительным, как и настроение Григория.

Ему показалось, что в замочную скважину его входной двери был вставлен ключ. Он поднялся. Что за чертовщина? Павел отдал не все свои ключи? Что это?

Ключ повернулся в замке. Открылась дверь. На пороге квартиры стояли они. Инна и Лиза.

– Ну, здравствуй! Мы пришли. Не все ключи отдала в свое время, потом не хотела встречаться вновь с ним. Так что я своим.

Инна как-то странно и смущенно улыбнулась.

– Вы с мужем решили насчет меня и Лизы?

– Нет, ничего мы не решали. Мы пришли к тебе. Пришли навсегда! Примешь? Только, ради Бога, не вспоминай ничего о прошлом! Не хочу! Пусть причина твоего последнего побега будет тайной для меня.

Он подошел к ним, встал на колени и обнял обоих.

А что он мог рассказать? Она не хотела ничего слышать, а он попросту не мог. Что мог ей сказать? Только то, что повторял сам себе долгие семь лет. Подозревать намного хуже, чем знать правду, даже если она горькая. У реальности есть границы, у воображения границ не определить.

Когда-то одну из самых умных и самых остроумных женщин своего времени Фаину Раневскую спросили:

– Почему Бог создал женщин такими красивыми и такими глупыми?

– Красивыми для того, чтобы их любили мужчины. А глупыми для того, чтобы любить мужчин.

Так ответила Фаина Раневская.

Или как-то так.

***

Летний вечер.

Отличный летний вечер.

Субботний летний вечер.

Погоды стоят замечательные. Безветренные, но не жаркие, за день зной не утомлял, к вечеру последние летние дневные температуры вовсе успокаивались, и природа манила к себе, как манит юная девственница умудренного жизненным опытом мужчину. Хочется от души и досыта насладиться всеми прелестями нежного естества. Словно бы в последний раз.

Да, это лирика, а сущность вроде бы обыденна.

Исполнительный директор одного из крупных муниципальных унитарных предприятий города, некто Андрей Николаевич Вальцов, возрастом немногим за пятьдесят, нормальной упитанности, среднего роста, с благородной сединой в волнистой шевелюре, собирался совершить вечерний моцион. Он частенько по выходным дням, невзирая на погоду, по субботам и воскресениям, ежели не выезжал в эти дни из дома на «культурно-массовые мероприятия», совершал вечерние прогулки в городском парке, который располагался неподалеку от его дома. Так там, часа полтора, а то и два, он мерил шагами расстояния от одной точки парка до другой. Дышал свежим воздухом, слушал природу, тешил взгляд окружающей действительностью.

– Папа, ты погулять идешь?

Из своей комнаты в инвалидном кресле выехала дочь, Нюшенька, как они ее с женой называли. Неповторимой красоты девушка. Все в ней было замечательно и прекрасно. Она с раннего детства доставляла родителям только радость. Красивая, умная, начитанная, благодаря стараниям мамы, хорошо воспитанная. Она всегда отлично училась. Все, кто знал Нюшеньку, был уверен, перспективы у девушки самые радужные. Весь мир мог бы встать на колени перед ее взглядом, если бы он не погас пять лет назад. Поехала она в то время с сокурсниками зимой на Валдай, на лыжах с гор покататься. Там случилось несчастье. Вернулась, только уже не домой, в больницу вернулась. Падение на горнолыжной трассе, перелом позвоночника, серьезные нарушения нервной системы в области поясницы. А из больницы домой девушка приехала в инвалидном кресле, стройные, длинные ножки навсегда отказались держать на себе легкую, изящную фигурку Нюшеньки.

Пережившая серьезный стресс, девушка надолго ушла в себя, но потом немного оттаяла, начала общаться с родителями, близкими и знакомыми их семьи. Но временами это была совершенно другая Нюшенька, капризная, взбалмошная, эгоистичная. Ей хотелось, чтобы ее воспринимали именно такой.

– Да, моя милая, пойду немного пройдусь. Разомнусь. Взбодрюсь. Летним чистым воздухом легкие побалую. Ты не против?

Дочь улыбнулась.

– Конечно, нет. Только не задерживайся, пожалуйста. Мамы нет сегодня. А меня в последнее время тревожат предчувствия какие-то странные. Сама не могу понять, что это. Но очень некомфортно себя чувствую, если одна остаюсь дома вечерами. Недолго, ладно, папа?

Жена Андрея Николаевича решила навестить в проходящие выходные свою старенькую маму в деревне, та болела часто в последнее время. Обещала приехать только завтра, в воскресенье днем.

– Да нет, что ты, милая?! Я часок, не больше. Может тебе купить чего? Могу на обратной дороге в магазины заглянуть

– Да ну что ты! Вы и так уже совсем разбаловали меня. Имею все, что мне хочется, и что не хочется, что мне нужно, и что не нужно. А здоровые ноги… спину здоровую, не купишь в магазинах.

Нюшенька вздохнула, развернулась и поехала назад, в свою комнату.

С горечью вздохнул и Андрей Николаевич. Как же тяжело каждый день видеть подобную картину, объяснять не стоит. А как она радовала прежде! Отлично училась, не тянулась к современной модной распущенности, была нежной и скромной. Да она и сейчас такая, хотя часто прячется за ей же придуманной маской. Да какой бы она не была, кому она теперь нужна, кроме родителей, в инвалидном кресле.

Вечерний парк своей умиротворенностью немного развеял печаль, занесенную в его душу последними словами дочери. Он потоптал недолго асфальтированные дорожки парка, сошел с них, прошел к небольшому озерцу, постоял там, на берегу. Посмотрел на плавающих диких уток. Рядом гуляла молодая семья, папа, мама и дочка лет пяти-шести. Они кормили утиное семейство хлебом, а крохотная, озорная девочка, глядя на хороший аппетит водоплавающих птиц, радостно смеялась и маленькой, игривой козочкой прыгала по зеленой травке. Ее молодые родители также смеялись, весело и счастливо.

Снова остро кольнуло в сердце.

Андрей Николаевич повернулся и от берега пошел к аллее, которая выводила к центральному входу парка. А оттуда до родного дома, где его ожидает дочка, Нюшенька пять минут ходьбы неторопливым шагом.

Вот и главная аллея.

Но что-то тяжеловато стало идти. Да почему-то возникло неожиданно предчувствие чего-то необычного, не страшного вроде, но серьезно волнующего, прихватило за покалывающее сердце. То ли возраст, то ли постоянное нервное напряжение, связанное с инвалидностью дочки, со временем давали о себе знать. Появлялась иногда ранняя усталость, как сейчас, которой, по сути, и быть-то не должно. Сколько он здесь прошел? Несколько сотен метров? Пустяк, немногим раньше по возрасту километры без труда пешком преодолевал. Да еще не по асфальтированным дорожкам парка, а по разбитому, расхлябанному от дождливой погоды проселку.

Он приметил по пути ближайшую скамейку. Чистая, удобно расположенная. Можно минут пять посидеть на ней. Дать организму самому себя привести в порядок. Подошел к лавочке, присел, откинулся на спинку, вытянул ноги, прикрыл глаза.

Где-то далеко шумел поток автомашин, снующих по улицам города. Доносился счастливый смех девочки, кормящей уток на озере. Скрытый облаками, гудел в высоте самолет. А вокруг приветливо щебетали и верещали птицы.

Хорошо сидит.

Он чуть было не задремал, но неожиданно ему показалось, что кто-то стоит рядом с ним. Вроде бы как даже доносится дыхание другого, постороннего человека. Вальцов приоткрыл глаза. Так оно и есть. В метре от него стоял высокий, худой мужчина неопределенного возраста. Одет просто, даже чересчур просто, но чисто. Человек был небрит, на вид его лицо казалось очень усталым, но глаза его обжигали, брызгали какими-то странными, немного пугающими искрами.

– Тебе чего? – грубо спросил Вальцов человека.

– Вы Андрей Николаевич Вальцов?

– Какое тебе дело, кто я? Я знакомиться с тобой не намерен, а денег на похмелку я алкашам не даю.

Вальцов практически всю свою трудовую жизнь просидел в чиновничьих креслах и с простым народом привык вести себя снисходительно, как бы свысока и небрежно. Он умел быть даже очень грубым с обычными людьми и не считал такое свое поведение неправильным.

– Я не хотел знакомиться. Ни к чему. Просто нам надо обязательно поговорить. Я наблюдал немного за Вами, но боюсь ошибиться, вдруг Вы не тот, кто мне нужен. Поэтому я спросил.

– Он за мной следил! Ты, Шерлок Холмс, недоделанный, иди отсюда. Иди прочь! Наблюдал он за мной! С какой такой стати я буду говорить с тобой? Ты кто такой?

– Аршинов моя фамилия. Знакомо Вам?

Снова кольнуло в сердце Вальцова. Что-то очень знакомое. Очень. Но не вспомнилось, не осенило, не смогла память выполнить свои обязанности так, как ей следует. А вот сердце что-то помнило.

– Василий Гаврилович Аршинов. Но вряд ли мое имя Вам что-то скажет. А вот Зою Аршинову Вы не должны были забыть. Как? Помните ее?

Ну как не помнить! Вот оно, ощущение приближения чего-то неприятного. Давно уже почти выветрилось из всех закромов памяти и имя это, и события с ним связанные, и последствия этих событий. Хотя последних, последствий, кроме душевных мук и некоторых финансовых потерь, практически не было. Получилось так, они не испортили жизни ни ему, ни его семье. Ну не совсем так, не само получилось, постарались люди, чтобы так все вышло.

– Нет, не помню. Не знаю я такую. Я уже сказал тебе. Я не собираюсь разговаривать с тобой, иди прочь, да и мне уже пора. Не отвяжешься, я полицию вызову. Ты знаешь, кто я такой есть?

– Да знаю, кто Вы. Как не знать? Мне надо-то немного вашего времени. Пару минут всего. Я знаю, что Вы виноваты в ее смерти, в смерти Зои. Что бы там Вы не говорили, как бы не велось в то время следствие, какое оно заключение в итоге не выдало бы. Я знаю, это Вы ее убили. Но я теперь не с претензиями к Вам. Я к Вам с прошением. Я к Вам с мольбой. Я перед Вами встану на колени, моля о помощи… Вам совсем ничего не будет стоить это! Помогите ради бога!

– Тебе денег что ли?

– Да зачем мне ваши деньги? Вы и только Вы можете мне помочь вернуть Зою!!! Прошу Вас! Я умоляю Вас!

По щекам мужчины потекли слезы.

– Да видно ты, мужик, и взаправду сумасшедший! Видимо, горячка белая! Допился! Все, пошел прочь! И не смей больше подходить ко мне! Эй, молодой человек! Молодой человек!

Мимо проходил высокий, атлетично сложенный парень. Он остановился у лавочки, посмотрел на позвавшего его Вальцова.

– Тут бомж сумасшедший прицепился, проводите меня до выхода, пожалуйста. Трогать его не надо, просто проводите, мне с Вами будет спокойнее.

– Так за чем дело? Пойдемте.

Парень, собиравшийся взять за грудки Аршинова, передумал, подошел к лавочке, небрежно отодвинул в сторону того, кого назвали бомжом, подал руку поднимающемуся со скамейки Вальцову. Тот поднялся самостоятельно, вдвоем они пошли к выходу из парка. Андрей Николаевич не удержался, оглянулся по дороге на сумасшедшего мужика, тот плакал, глядя в их сторону, крупные слезы катились по его щекам. И поймав взгляд Вальцова мужчина с болью в голосе простонал:

– Помогите мне вернуть Зою!!! Помогите!!! Я умоляю Вас!!! Помогите мне вернуть мою Зою!!!

Вальцов прибавил шаг, парень поторопился вслед за ним. А в спину уходящим от лавки долетело:

– Я не оставлю Вас в покое! Я буду в сны к Вам являться. Каждую ночь! Я буду в снах Вас преследовать, я буду умолять Вас до тех пор, пока Вы не согласитесь! Вам же это ничего не будет стоить. Вам нужно лишь согласиться. Только дать свое согласие.

Парень свернул у выхода из парка на одну из примыкающих к главной аллее дорожек, Вальцов, выходя из ворот, еще раз оглянулся. Мужик присел на его место на лавочке, склонил голову, плечи его тряслись. По всей видимости, он все еще плакал. Вальцов же поспешил уйти.

Настроение было напрочь испорчено. Вечер был полностью потерян. Погода казалась дрянной, гомон птиц надоедливым, смех девочки от озера противным, визгливым. Зря он вышел на улицу сегодня, можно было провести этот вечер с дочерью. Хотя много ли вечеров в обычные дни они проводили вместе? Каждый как-то сам по себе. Несколькими словами перекинуться, вот и весь вечер, якобы проведенный вместе. Но главное теперь, не показать вида дочери, не испортить и ей настроение своим состоянием. Тяжело это будет сделать, воспоминания захватили мозг, терзали душу, томили сердце.

***

Последние годы прошлого века.

Времена страшные, времена безвластия и беззакония. Немало можно о них говорить, но, наверное, не нужно много слов, большое количество людей хотели бы те времена попросту забыть, выкинуть из своей жизни.

Вальцов в то время возглавлял так же одну из крупных городских служб. Был многим из горожан, в том числе из значимых жителей этого города необходим, поэтому у него в ближайших друзьях были важные люди. Например такие, как начальник местного ОВД майор Леонов Дмитрий Павлович, полноватый, но шустрый мужик, и глава крупнейшего здешнего торгово-закупочного кооператива, по совместительству, один из авторитетов местных криминальных структур Лукашов Борис Михайлович, иначе в своих кругах имеющий погоняло Лука. Лука же в отличие от милиционера был жилист и поджар. Он в свое время много занимался спортом, в том числе и различными видами единоборств. Да и сейчас, за исключением некоторых пятниц и суббот, следил за собой, за своим режимом.

Примерно два раза в месяц эта троица отправлялась в пятницу вечером в загородный дом Луки, расположенный в живописных местах неподалеку от города, прихватив с собой запасы спиртного и съестного. Они зажигали в доме камин, в любое время года, даже жаркими летними вечерами, где жарили шашлыки и рыбу, пили, закусывали, расписывали пульку. Дойдя до определенной кондиции, вырубались, спали, а на утро водитель Луки, который доставлял их сюда и ночевал здесь вместе с ними, увозил обратно, развозил собутыльников по домам.

И вот одна из таких пятниц. Загрузились, приехали, разгрузились, сели чин чином, и тут водитель Луки немного решил изменить протокол таких встреч.

– Борис Михайлович! Извините. Мать у меня дома приболела. Не отпустите меня на ночь домой? Ну очень надо! А завтра утром я как штык. Во сколько скажете, во столько и приеду.

Лука к своему водителю относился вроде по-доброму, чуть ли не по-отечески, но в этот раз отчего-то закусил удила.

– Это как ты нас здесь без машины оставишь? А вдруг моя Манька ночью рожать соберется? Что мне делать тогда?

– Какая Манька? Твою жену Галей зовут, – улыбнулся Вальцов.

– Моя жена да, эта, как ее… Ну как ты сейчас сказал?

– Галя? – спросил тот же Вальцов.

– Вот, Галя, а Манька у меня другая. Манька у меня Светка! Светка – конфетка! Такая конфетка, скажу я вам, мужики! Давно жую, а нажеваться никак не могу. Какая-то она долгоиграющая.

– Так я не пойму, Маша или Света? – снова спросил Андрей Николаевич.

– Да какая разница, Света, Маня, Каролина…

– Успокойся, – щерился в углу на диване майор.

Он приехал сегодня прямо службы, был в милицейском мундире. Сейчас разомлел у горящего камина, распахнул мундир, рубашку под ним тоже расстегнул, хвалясь волосатой грудью:

– Лука Маньками любовниц своих называет. Так, погоди, погоди! Это чего же, получается, Светка твоя залетела что ли? Ну, ты дурачок, Лукашка! Галю потеряешь, жалеть потом будешь всю жизнь.

– Да откуда я знаю, залетела она или не залетела? Слово-то какое, залетела! Внезапно, значит, неожиданно, как снег на голову. Не ждешь, а тут раз, на тебе! Подарок. Нежданчик. А может, залетела. Дурное дело не хитрое. Да и нечего автомобиль по своим делам трепать.

Машина у Луки была хорошая. Таких в городе ездили единицы. Подобные авто и по делу трепать жалко. Импортный джип, огромный и страшный.

– А чего с парнем? Мать ведь болеет, – вставил свое Вальцов.

– А ничего! Вон, в километре железнодорожная платформа. Электрички почти каждый час ходят. Вот на ней до города. Так же вернется сюда. Дуй! Но завтра утром чтобы здесь был.

Парень ушел.

Вечер продолжался.

Так же пили, так же ели, играли в преферанс, травили бородатые анекдоты. Все, как обычно. Оригинальностью собутыльники не отличались. Первым, как всегда, вырубился Лука. Майор вдвоем играть в преферанс не любил, он был пьян, но не настолько, чтобы успокоиться и примостить свое грузное тело рядом с поджарым боком товарища для ночного отдыха. Ему вдруг захотелось приключений.

– А ты знаешь, Андрюха! У нас ведь в нашем институте много китайцев и китаянок учится.

– Да видел я их, шастают везде по городу.

– Так вот, мои задержали двоих, не помню, даже не знаю за что, так, наверное, ради интереса. Ну а я их, ради того же интереса, велел к себе в кабинет привести. Стоят, а у азиаток фигурки… Джинсами и тесными маечками все обтянуто. И симпатичные, сучки. По-русски практически не балаболят, а понимать – все понимают. Ну и я им ради смеха, мол, чем грехи замазывать будете? Одна замялась немного, а вторая резинку из кармана достает, протягивает мне.

– А ты чего?

– Ну не в кабинете же! Хотя, всякое бывало, только по вечерам, а это время обед. Отпустил я их. Но выпытал, как их потом найти можно будет. И знаешь, где эта сладкая парочка живет?

– Не знаю, конечно. Ты к чему сейчас все это?

– Ну так завел немного Лука меня своими Манечками, Светочками. Машина, вон стоит, под боком. А живут они в общаге рабочего поселка, где раньше ПТУ было. Поехали, привезем сюда, покуролесим от души. А утром, глядишь, и Луке немного из экзотических прелестей перепадет. Спасибо нам потом скажет.

– Так мы же пьяные!

– Обижаешь! Начальника милиции, да еще в форме… Чтобы какая-то там гадина остановила! Ты о чем Андрюха?! Ты как все это представляешь себе?

– Да поехали! Ни разу китаянки не было. Помрешь, и не увидишь, какого она цвета, китайская плоть.

Джип был заведен, майор уселся за руль, его товарищ рядом, но выезжая из ворот, водитель чуть не зацепил крылом один из воротных столбов. Выехав, главный милиционер города остановился, заглушил двигатель.

– Чего-то это. В глазах у меня двоится. Давай сам. А я по дороге протрясусь, обратно сам поеду.

– Да я как-то не очень…

– Ладно тебе, жми на педаль, крути баранку, дорога прямая, общежитие в ПТУ почти на въезде в поселок. Садись.

Андрей Николаевич сел за руль джипа. Права лежали в кармане давно. Однако Вальцов не любил водить, поэтому можно сказать, не умел. Личной машиной в семье, управляла жена, а если выпадало счастье иметь автомашину служебную, то к ней полагался водитель.

Завел, умудрился тронуться с первой попытки и поехал.

Дорога была и правда хорошей, прямой, ровной и достаточно широкой. И товарищ в форме, находившийся рядом, спать не собирался, а с ним, бдящим, Андрей Николаевич чувствовал себя увереннее за рулем. Начал потихоньку прибавлять газу. Какой пьяный русский не любит быстрой езды?

– Ты это, особо не газуй. Я вижу, какой ты ездок. Поспокойнее кати, времени до утра еще много впереди. Рано привезем, надоедят рано. Чего потом делать будем? Вон, какая ночь-то звездастая! При таком звездном небе спать – кощунство!

Леонов захохотал. Он все-таки умел держать себя в форме в любом виде, выйдя из дома, застегнул и рубашку, и китель, и даже фуражку на затылок закинул. Сидел рядом с неумелым водителем, словно боровик в лукошке.

– Ты дальняк-то включи! Не видно ни фига.

– А это что?

– Дальний свет, чудило! – захохотал снова Леонов.

– А как?

– Да ладно, езжай так, дорога ровная, машин вроде нет, только жми на педаль… Ты это, не лезь на обочину! Левее держись! Слева вон сколько места, а то в кювет еще съедешь. Левее, левее держи… Стой!!! Стоять, придурок!!!

Справа метнулась тень, легкий звук удара чего-то о правое крыло автомобиля, потом джип два раза подпрыгнул и остановился.

– Ты что натворил? Урод! Твою же бога в душу мать!

– Что?

– Ты задавил кого-то!

Майор вылез из остановившейся машины и пошел назад, в то место, где недавно два раза подпрыгнул автомобиль. Андрею Николаевичу выходить наружу было страшно. Пару минут спустя, майор вернулся.

– Жив? – с надеждой спросил виновник наезда.

Леонов помотал головой.

– Ты два раза ее переехал. Расплющил… Женщина…

– Что делать теперь.

– Иди, садись на мое место, я поведу.

Леонов сел за руль, круто развернулся и рванул в сторону села, откуда они недавно выехали.

Вслед уезжающей с места преступления машины, с края леса, прилегающего к дороге, смотрели два растерянных, испуганных, но очень внимательных глаза.

Майор загнал автомобиль во двор, заглушил двигатель, послал сотоварища по несчастью закрыть и ворота, и калитку.

– Этому дурню ничего не говори пока, завтра видно будет, что делать. Пойдем в дом, водку пить.

До завтра ждать не пришлось, часа через полтора около дома Луки замерцала радуга от проблесковых маячков машин милиции.

– Наши приехали. Быстро они хватились. Ты сиди здесь, не выходи.

Леонов снова застегнул китель, накинул фуражку, вышел из дома. Тот, кто уже стал преступником, не удержался, не сиделось, выскользнул вслед за милиционером и осторожно выглядывал из-за угла. Смотрел туда, куда шел Леонов, который уверенной походкой шагал в сторону ворот. В них уже с улицы колотили. Такое впечатление, что били ногами, грохот стоял страшный.

– Чего надо? – издалека крикнул майор. – По башке подолби лучше себе!

– Я сейчас тебе по тыкве постучу! Открывай быстро, милиция! – донесся зычный голос с улицы.

– Это кто там? Милиция?

– Болтай меньше! Открывай быстрее, давай!

– Бармалей? Ты что ли!

– Я! Кто? Я тебе сейчас дам Бармалей! Открывай, сучонок!

Майор открыл калитку, и желавшие ворваться в нее милиционеры, в растерянности остановились у нее.

– Товарищ майор! Вы?

– Я сержант, я!

Милиционер, названный Бармалеем, неловко козырнул начальству, потоптался на месте, его напарник шустро спрятался за его спину.