Текст книги "Возвращения к любви"

В тот обед она поехала тестировать подвеску. Как ей ранее в автосервисе сказали, времени предостаточно, к концу обеденного перерыва она успеет вернуться на работу. Ну, надо же, именно к началу ее обеда на машине Александра в том же автосервисе закончили техническое обслуживание, ему выгнали машину, и тут подъехала Инна. Александр, увидев Инну, не уехал, а зашел следом за ней в помещение автосервиса. Иннину машину загнали, поместили куда нужно, и в это время у них чего-то там ломается.

– Извините, – говорят Инне, – Приезжайте к концу рабочего дня, все сделаем.

И тут сразу же телефонный звонок. Звонят ей с работы. В обед появилось какое-то большое начальство, требуют отчеты, которые может сделать только она.

– Отдавайте машину, – говорит она, – Мне срочно ехать надо.

– Не можем, – говорят, – Сломалось там что-то, вызовите такси.

Александр слышит весь этот разговор.

– Зачем такси, – говорит, – Давай я тебя отвезу.

Как в своем положении Инна могла отказаться? Она, конечно же, согласилась. И тут же от стенда, где стояла ее машина, что-то летит ей в глаз. Она хватается за глаз, в нем страшная резь.

Они вдвоем садятся в машину Александра, и тут он замечает, что Инна с остервенением трет пальцами свой глаз.

– Что случилось с глазом? – спрашивает.

– Попало что-то, – отвечает девушка.

– Давай посмотрю? – предлагает.

– Не надо. В медпункт схожу.

– Чего терпеть, – говорит парень, – Я же лишь глаз посмотрю, не что-то там еще.

Он отстегивает ремень, и наклоняется к Инне. Вот надо же было Григорию не на своей машине подъехать именно в это время к тому автосервису. Неужели он не видел, что Инна вышла из автосервиса, держась рукой за правый глаз?

Вот как получилось! Он подарил ей машину для того, чтобы она потом разлучила их.

***

Наше время.

Ему так хотелось увидеть Инну, Иннушку.

Ему так хотелось, хоть одним глазком посмотреть на Лизу, Лизоньку. Но он не планировал снова встретить в этот вечер Инну после работы. Он не собирался и проследить за ней, куда она поедет после работы, ведь она его могла привезти к Лизе. От этого было бы только хуже. Его слежка могла вызвать у Инны ненависть к нему. И вообще, нужно дать ей отдохнуть от себя, хотя бы один день. Нужно чтобы вчерашняя ее злость на него немного ослабла.

День давно перешагнул свой экватор. Григорий и Павел, оформили необходимые документы по обмену квартирами, сдали документы на регистрацию.

Павел, хотел быстро проститься, но Григорий его задержал.

– Эй, дружок! Ты куда? А ключи?

– Так ведь сделка еще по закону не вступила в силу.

– Да какая тебе разница. Считай, я снова снимаю ее у тебя, до того срока, как она моей будет. Деньги и за этот срок тебе уже заплачены. Да, ты мне скажи, а ты случайно не знаешь, где теперь Инна живет?

– Точно случайно не знаю, а примерно случайно знаю.

– Это как?

– Да так! Где-то неподалеку от своей старой квартиры.

– С чего ты взял?

– Там детский сад недалеко, видел пару раз у этого детского сада ее с дочкой.

Григория аж подбросило.

– Где этот детский сад находится?

– Да на фиг он тебе нужен? Если ее поймать хочешь, так она на том же месте все работает. Там найти ее можешь.

– Где этот детский сад находится?

Павел внимательно посмотрел на Григория, тот был сильно возбужден. Павел пустил кривую ухмылку.

– Военное училище знаешь где?

– Да, знаю.

– Вправо от главного КПП, направо метров пятьсот.

– Ключи давай!

Павел с большой неохотой передал ключи Григорию.

– Стоило бы тебе рожу набить за прошлые пакости. Да Бог с тобой. Живи.

Странно было видеть и слышать, как мужик почти на голову ниже своего собеседника, почти вполовину легче его, грозит. Но Павел все также криво, усмехнулся и, не прощаясь, ушел.

И он не поехал. Он сидел в пустой квартире. Бессмысленно смотрел немой телевизор, звук мешал, он его отключил. И думал. Вспоминал. И, конечно же, мечтал.

Было время, когда он хотел дочь. Но самое благоприятное время в их с бывшей женой возрасте было тяжелым, бедным. А потом уже не решились.

– А чем я тебе не дочь? – шутила жена, – В кровати буду для тебя женой, а в остальное время буду для тебя дочерью. Люби меня, жалей, балуй, иногда, знаешь, этого не хватает. А ведь хочется.

Он вздохнул. Вышел на балкон. А пейзаж, вид с него не изменился. Думал ли он, что когда-нибудь вернется, вернется к тому, к чему, казалось бы, нет уже возврата.

А Инна почему-то решила, что он где-то рядом. Он проследил за ней. И прячется где-то за углом, подсматривает, хочет увидеть издалека что-то действительное для него важное и нужное в Лизе.

А если бы он сейчас подошел, поцеловал ее, подхватил на руки Лизоньку, а она со счастливым смехом прижалась бы к нему, обняв за шею. А он нежно целовал бы ее, целовал, целовал…

Да что за чушь в голову лезет?! Ничего нет, и ничего быть из этого не может!!! Она сама подхватила дочку на руки, и та прижалась к маме маленьким хрупким тельцем.

– С тобой чего-то случилось? Ты не заболела?

Муж Инны, Виктор, заметил, что его жена стала плохо есть и плохо спать, из-за чего она даже похудела.

– Все нормально, Витя, все нормально. Есть немного, прихворнула. Чуть-чуть. Все будет хорошо!

– Я по тебе уже соскучился!

– Ну, потерпи немного, потерпи.

После встречи с Григорием ее уже вообще не тянуло к мужу. Ее не тянуло и к Григорию, но он словно встал между ней и ее мужем. Глядя на Виктора, который внешне мог дать Григорию много очков форы, она почему-то искала в нем черты, повадки, интонации того, которого так любила так много лет назад.

Любила?

Или…

***

Семь лет назад.

Проходила вторая неделя добровольной ссылки Григория в командировку. Подходила к концу вторая неделя его добровольной разлуки с Инной. И зачем все это им нужно было? Поэкспериментировать с личной жизнью? Каково оно будет им житься вместе? Ей хватило всего-то одного месяца для того, чтобы, как он понял теперь, разочароваться в сожительстве с Григорием. Хотя ведь она ни словом, ни на деле ни разу не показала ему до той памятной встрече в их магазине, что разочарована им. Не показала, что он ей надоел. Что ей нужны другие, наверное, для нее, более острые ощущения. Ежели это так, то зачем идти на обман. Призналась бы лучше сразу, ему было бы, конечно же, больно, но не так больно, как больно сейчас.

Жил Григорий в командировке в паршивом общежитии, в этот раз гостиницы ему не выделили, а на свои деньги снимать номер в гостинице на все время было накладно. Сколько заработаешь, не хватит, чтобы за гостиничный номер расплатиться. Жили они в комнате вдвоем. Его сосед по комнате неплохой мужик, только вот пьет горькую, паразит, каждый вечер, а потом храпит и портит воздух всю ночь.

Это же надо, какую жизнь дугу завернула, из хорошей квартиры, из роскошной кровати, в который каждый вечер его ожидала любимая, дорогая ему девушка, в нечистую комнату, с осыпающейся со стен штукатуркой, с вечно пьяным соседом.

Спасали лишь сны, хотя засыпать за ночь он мог лишь на непродолжительное время. Она снилась ему практически каждую ночь. Он во сне прощал Инну или вообще не помнил того, что было, что случилось, что произошло. И у них во сне все было, все случалось, все происходило, как в их лучшее время. Вот только до близости дело не доходило. Но, наверное, это и к лучшему. На яви его стало еще бы сильнее тянуть к ней. Еще больше бы он тосковал по ней.

Но один раз он ее бил во сне. Он спрашивал ее, как ты, мол, посмела, а она смеялась ему в лицо и говорила, что не прекращала связи с Александром со дня их первой с Григорием встречи. Он ее ударил. А она хохотала и говорила, что так ему и надо, он знал, на что шел. Разве он не сомневался в ее верности при их разнице в возрасте? Наверняка сомневался, может быть даже, каждый день думал об этом. Так чем же он теперь недоволен? Он снова и снова наказывал ее пощечинами, а она только все громче издевательски смеялась над ним.

Пробуждение было страшным. И хоть еще и половина ночи не прошло, ее остаток Григорию пришлось провести в бессоннице, слушая храп соседа.

Он уехал сразу в тот день. Он сам себя наказал. А что он должен был делать? Жить так, словно ничего не видел, ничего не происходит, ничего не случилось? А как бы она поступила на его месте? Очень Григорий сомневался, что она смирилась бы. И очень сомневался, что потом простила бы его, если бы он захотел вернуться к прежним отношениям, прежней жизни. Вот и он не знал, как ему теперь поступать. Обречь себя на вечные командировки, которые по своему быту вряд ли будут отличаться от нынешней?

Вот, правда, жил и не знал, как жить дальше. Домой, в прежнюю семью дороги нет. Мамину квартиру он продал. Простить ее и вернуться, тоже вряд ли уже он смог бы. Все это повторится, если не завтра, так послезавтра. Жил Григорий без каких бы то ни было перспектив в завтрашнем дне и планов на ближайшее будущее.

В тот день с Григорием происходило что-то невообразимое. Голова совершенно отказывалась работать. Руки и ноги были ватными. В душе черти играли в чехарду. Он запорол две серьезные операции по своей вине, и только хорошее к нему отношение здешнего начальства не дало дальнейшего хода его серьезным косякам. Здесь дело пахло не только большими финансовыми потерями, увольнением, могли бы уголовное дело завести за халатность.

Конец рабочего дня, он словно в тумане, ковылял к выходу. Эх, нажрется он сегодня водки с соседом, сегодня пятница, завтра не на работу, будут потом с соседом в две трубы храпеть, и в два газовых рожка портить воздух. Что-то никак не мог он до сего дня отойти от того потрясения. Может быть, алкоголь поможет, или хотя бы на время изменит его душевное состояние.

Он вышел на улицу. Яркое солнце ослепило его, от свежего воздуха закружилась голова. Он с минуту продышался, осмотрелся и понял, что от большого количества бессонных ночей, от чрезмерного напряжения мозга, от бесконечного потока мыслей, от душевных мук, у него поехала крыша. Неподалеку от него, на площадке перед входом в здание стояла Инна. Как это может быть? Но она не растаяла в воздухе, словно мираж, она пошла к нему. Подошла, протянула ему несколько листков, видимо, нечаянно подмоченных, и сказала.

– Ничего пока не говори. Почитай! Это ответы на все твои сомнения по поводу меня. Мне стыдно пояснять на словах тебе все, почитай. Мы стыдно оправдываться, потому что мне не за что оправдываться, почитай. Поговорим потом!

Он взял листки, но читал их вечность. Буквы занимались друг с другом свальным грехом, строки налезали друг на друга. Ему хотелось смотреть на нее, но надо было прочитать все до конца.

Прочитав, он не все понял, но суть уловил. Держалась ли она за глаз, выходя из автосервиса? Да не помнил он! Не помнил! Он помнил, что Александр отстегнулся, наклонился к ней, и они целовались. Целовались? Самого поцелуя он не видел. Она не обнимала его. А сидела, замерев, спокойно на сидении.

Но если все-таки Григорий прав в своих сомнениях, тогда зачем она приехала? Зачем преодолела больше тысячи километров? Для того, чтобы просто оправдаться перед ним? С какой целью? Вернуть его назад, для того чтобы потом изменять ему? Чушь!

Боже мой! Как хочется впиться в эти пухленькие губки! Так, чтобы задохнуться обоим. Как хочется…

– Ну, так что? Будем разговаривать, или мне ехать на вокзал, брать билет обратно?

– Будем.

– Куда поедем? К тебе?

– Нет, только не ко мне!

– В гостиницу?

– Так ты же к мужчинам в гостиницу не ездишь.

– Я на себя номер возьму. Ты ко мне поедешь?

– Поеду!

Они поймали такси, таксист довез их до гостиницы, Инна оформила на два дня номер на два человека, они поднялись в номер.

– Ну чего, сначала поговорим, или все-таки сперва в ванную?

Какая к черту ванная?!

В этот вечер и эту ночь им не хватило времени ни на разговоры, ни на ужин. Как он соскучился по ее божественному телу! К чертям собачьим, было чего там у нее, не было, все это выскочило из головы, была постоянная борьба в постели и бесконечное наслаждение друг другом. Откуда у него, еле-еле двигающего ногами после работы, силы брались в тот вечер и в ту ночь? Она волшебница, она через свое естество подпитывала его своими силами, и они потом от него снова возвращались к ней. Уснули они только под утро.

Поздно проснувшись и поздно позавтракав, все-таки немного поговорили.

– Как ты нашла меня?

– Все просто. Узнала у твоего «хорошего друга» Павла адрес твоей конторы, проехала туда, переговорила с твоим руководством, взяла на три дня отпуск за свой счет и приехала.

– Это у того, что предлагал свое покровительство над тобой?

– Да.

– Ничего, я тоже, как вернусь, «попокровительствую» над ним, даже без его согласия.

– Ну его! Не пачкайся! Скажи, ты веришь мне? Если нет, то смысла здесь оставаться мне нет. Я сегодня же уеду.

– Верю. Но, наверное, если бы ты не приехала сама, не поверил бы.

– Я так и подумала. Поэтому и приехала. Так что же с нами будет дальше?

– А что?! Провожу тебя завтра, а сам вернусь в свой клоповник, повинность в виде командировки придется отбыть всю, до конца. Может быть, договорюсь с руководством, дадут отгулы, тогда и прикачу на пару ночей.

В воскресенье на перроне она крепко прижалась к нему и как-то не по-женски крепко поцеловала.

Инна. Инка! Иннушка!

***

Как же она ждала этой встречи, их последней встречи и как же она ее боялась! Она не спала три ночи, представляя себе, что это действительно будет их последней встречей. Григорий может принимать серьезные, жизненные решения, несмотря ни на что. Это с виду он мягкий, даже немного безвольный человек, но по жизни она знает какой он, что он из себя представляет. Если он чего задумал, то уже никто и ничто не заставит его свернуть с намеченного им пути.

Взять хотя бы историю их отношений. Скажи ей год назад, что она сможет полюбить такого, как он, мало того, что она осмелится на совместную, практически семейную жизнь с ним, она бы рассмеялась тому в лицо.

Идиотизм!

Вокруг такая толпа самцов на любой вкус крутилось из соискателей… Она же выбрала его. Вкус ее, и ее отношение к тому, кого она выбрала, за очень короткий срок резко изменились. Нашлась в нем и сила воли, и жесткость, и настойчивость, чтобы все в ней так поменялась. Хотя до сей поры она не поймет, чем и как он сумел пробиться к ее сердцу, и полностью собой заполнить его. Не оставив ни мизерного пространства, для кого-либо другого.

Вот и здесь, он принял решение покинуть ее, покинуть, не поговорив, не выслушав объяснений с ее стороны, даже не попрощавшись. Вот и боялась она, что он уже не изменит своего решения, как не изменил свое решение в отношениях со своей женой. Враз и бесповоротно, а его с ней связывало куда как более многое, нежели с Инной.

Встретились.

Но им не удалось тогда поговорить долго друг с другом. Да и нечем было разговаривать. Их губы и языки заняты были ласками друг друга, и доставлением друг другу неземного наслаждения. Ведь они так по ним оба соскучились.

Она рассказала ему, для того, чтобы узнать его теперешний адрес, ей пришлось на время вернуться на их, на как бы их, квартиру.

Она вернулась. Но боялась, что его «хороший друг», Павел, приходил в квартиру раньше ее возвращения, а у него есть еще комплект ключей, понял, по переменам в квартире, что она с нее съехала и больше сюда не приедет. А ей нужно было обязательно его увидеть.

Но на третий день Павел приехал. Она не стала у него спрашивать теперешний адрес Григория. Ей казалось, что в любом случае, рассчитывая на ее расположение к нему в будущем, он его бы ей не дал. Она выпытывала у него адрес фирмы, в которой Григорий и Павел вместе работали, где он оформлен на работу, откуда он уехал в эту чертову командировку. Всеми правдами и неправдами, ей удалось этого добиться. Не стоит здесь волноваться, ни в ее сердце, что она ему уже говорила, ни на ее теле, нет ни миллиметра места для кого-то другого. В любом случае на такие жертвы она бы не пошла.

Не легче было в той его фирме, куда она поехала на другой день, у коллег Григория и его начальства получить нужный ей адрес. Позвоните, говорили, он сам Вам скажет. Он телефон забыл, отвечала Инна.

– Мы Вам корпоративный номер дадим, по нему позвоните.

– Я хочу сюрприз преподнести ему.

Пожимали плечами, отказывали, словно это серьезная коммерческая тайна. Наконец, единственная женщина в той организации, без намека со стороны Инны, поняла ее и по секрету дала то, что ей было нужно. Может быть, что-то слышала, что-то знала и, как женщина женщину, поняла девушку.

Приехала Инна до нынешнего места работы Григория, прямо с вокзала, за три часа до конца его рабочего дня. И все три часа проходила от одного конца той площадки, на которой он ее увидел, до другого, ожидая его выхода.

Время пришло, народ выходил из здания, а его все не было. Он вышел только спустя еще полчаса. Он остановился в дверях, зажмурился, потом открыл глаза, смотрел вроде бы на нее, но не видел ее, или не узнавал, или не хотел видеть и узнавать. Какая-то неведомая гадина сжала сердце девушки ледяными руками.

Все!

Все?

Господи!

Да что же с ним случилось? Он потемнел, похудел, сгорбился, вышел из дверей походкой семидесятилетнего старика. Словно прошедшую неделю он болел какой-то тяжелой, страшной болезнью.

Так все? Нет, не все! Григорий увидел ее, он ее узнал, он смотрел на ее, меняясь лицом на глазах. Он вроде как бы обрадовался, увидав Инну, и вроде как бы испугался. Ей хотелось броситься к Григорию. Нет даже не для того, чтобы повиснуть у него на шее. А встать на колени, обнять его тело и прижаться щекой к нему. Но она просто подошла, протянула ему несколько листков, промоченных обильно ее слезами, и сказала.

– Ничего пока сейчас не говори. Просто прочитай! Прочитай, пожалуйста! Потом поговорим! Если ты этого захочешь.

Он дрожащей рукой взял ее листочки. Начал читать. Глаза его прыгали с листков на девушку, с девушки на листки. Он словно первоклассник, как ей казалось, читал по слогам, шевеля при этом губами. Читал один лист, затем принимался читать другой, затем снова возвращался к предыдущему. Он словно читать разучился. Время шло, а он никак не мог и половины осилить. Но он их читал, он не бросил их ей в лицо, он читал, и только это вселяло в девушку надежду.

Наконец-то! Он прочитал все до конца, посмотрел на Инну.

– Прочитал? Мне возвращаться домой, ехать на вокзал? Или все же поговорим?

– Поговорим.

Они поймали такси, попросили водителя отвести их к ближайшей гостинице. В гостинице они оформились, поднялись в номер. Он встал в дверях, словно что-то удерживало его, словно какая-то невидимая стена встала между ними.

– Ну чего ты стоишь, проходи! Так что, сначала поговорим, или все-таки сразу в ванную?

Он не ответил, он подошел к ней, взял ее на руки, и понес в кровать. Она ожидала того, что он набросится на нее голодным, но нежным зверем, он «разорвет» ее плоть и ее душу своей страстью и ублажит ее плоть и ее душу своей нежностью. Однако все было иначе. У него все получалось с ней словно в первый раз, он чего-то словно боялся, он чего-то словно не знал. Словно что-то, может быть, та же невидимая стена находилась между ними. Он аккуратно и неловко раздевал ее, он сам раздевался, с забытой ей стыдливостью. Он нерешительно приник к ней. Он неумехой-девственником проник в нее. Мгновение… Еще мгновение… Еще… Еще… И вдруг все преграды исчезли. Они как прежде стали единым целым, которое старается разорваться пополам, а разрываясь, снова старается слиться воедино.

– А вот теперь можно и ванну…

Григорий наполнил ванну, он отнес ее голой с кровати в ванну, он с любящей нежностью омывал ее, обмывал ее, вытирал ее полотенцем, не забывая при этом отмечать каждый миллиметр ее тела своим поцелуем, а потом снова отнес ее в кровать. Сам же занял ее место в ванной. Инна не стала дожидаться его, она накинула халат и пошла к нему, чтобы отплатить ему той же нежностью, которую сама хотела. Однако долго ей этого делать не удалось. Он схватил ее и, прямо халате, принял ее у себя в ванной. Никогда она не думала, что такой замкнутый по пространству предмет, как ванна, позволит им заниматься такими невообразимыми вещами.

Ночь, второй день и вторая ночь, словно сон. Пережила она их, но толком и вспомнить ничего не могла, потому прожила их не головой, мозгами, а телом, душой и сердцем.

А потом он проводил ее. Она снова плакала, он водил скулами и покусывал губы. Но он обещал ей что-нибудь придумать. А раз он обещал, значит сделает. Он скоро приедет. Ожиданием скорой встречи она только и живет.

***

Странная все-таки вещь время!

Григорий вспоминал прежние свои выходные дни. Ну, взять хотя бы пару, тройку лет назад. Приезжал домой из командировки после работы домой, какую-то часть времени из тех дней посвящал сыну, какую-то часть посвящал жене. Хоть и не разведены еще, но он мог с уверенностью сказать, теперь бывшей жене. Но почему весь интерес к нему со стороны его близких заканчивался в субботу. Ну как же, целый вечер пятницы, потом аж целый субботний день, наверное, им, да и ему вместе с ними того времени хватало, чтобы насытится общением друг с другом.

Воскресенье уже тяготило. Вроде бы все вместе, и вроде бы каждый сам по себе. Даже общие походы и вылазки куда бы то не было их почему-то не объединяли. Каждый в семье, которая по сути своей должна быть единым целым, был отдельной ячейкой. Бывали такие дни, называемые воскресеньем, когда, слоняясь из угла в угол, ему хотелось на работу. Он не трудоголик, он обычный, но там, в общении, время проходило интереснее и полезнее.

А если быть честным, он сам в командировки напрашивался, думал, что-то у них переменится. Появляясь только на выходные дни, а то и реже, он станет более востребованным его близкими дома.

Нет. Ничего не изменилось. Все осталось так, как и было. Уезжал потом по понедельникам на работу без сожаления.

И вот те же выходные дни, проведенные с Инной в гостинице. Тот же вечер пятницы, те же суббота и часть воскресенья. Пролетели, словно короткий послеобеденный сон. Очень сладко, но очень мало. Не хватило времени насытится друг другом, как в общении, так и в… Не мог он сказать за Инну, так ли это было с ней, но с ним все было именно так.

Ванная!

Месяца совместной жизни им не хватило добраться до нее. Хотя ванная в той их квартире ни чета ванной в гостинице. Это словно кровать в общежитии сравнить с королевским ложем. Но, по-видимому, всему свое время!

Но как он мог удержаться, когда увидел ее, такую желанную над собою. Он ведь тогда еле-еле сдерживал себя, когда мыл ее, когда вытирал ее полотенцем, когда относил голую в кровать, укладывал на нее, накрывал одеялом. Такая послушная, покорная, податливая, томная, словно хмельная немного, словно ожидающая чего-то от него, немного другого, нежели она получала раньше от него. Словно ожидающая от себя чего-то другого, нежели она отдавала ему раньше.

Не удержался все-таки и опрокинул в воду ее на себя, прямо в халате. Боялся решиться на подобный поступок, боялся, что напугает ее, боялся, что вода не та стихия, которую она предпочитает для близости. Кто ее знает, для некоторых женщин даже влажное тело мужчины вызывает чувство брезгливости.

Однако ее ответные действия вызвали в нем лишь чувство восторга. Гибкость ее тела просто до безумия поражала. Вода, и влага на ее коже вызывали большие чувства желания овладения ей. Нежность тела ее и так не поддавалась никаким описанием, но влага придавала некоторую пикантность.

Неужели обычные люди способны так переплетаться друг с другом? Завязываться в такие узлы, пред которым спасовал бы Александр Македонский, справившийся с Гордиевым узлом, по своей сути узлом, который развязать простому смертному было невозможно. Может быть, они не совсем обычные люди. По крайней мере, стали такими после знакомства друг с другом.

Вода ведрами выплескивалась из ванной на пол ванной комнаты. Но им было не до нее. Пусть хоть она всю землю зальет, пусть наступит второй всемирный потоп, их ванна была их Ноевым ковчегом. Когда они дождались друг от друга того, чего желали, он обратил внимание на то, что под ними всего-то воды осталось на пару кружек. Странно, что их потом не заставили оплатить ремонт ванной комнаты, что была в той гостинице этажом ниже их номера. Может быть, еще не узнали. Или не они одни практиковались таким образом, или полы в этих комнатах по своему устройству протечь не могут. Это не для них. Они свое для себя получили.

Век бы так жить. Нет, тысячелетие бы так жить! Каждый раз открывать друг в друге что-то новое, ранее не познанное, и наслаждаться в полной мере этим открытием. Человека полностью, до конца познать невозможно, так что тысячелетия им вполне бы хватило.

И был их день, и был их вечер, и была их ночь, и снова наступил новый их день. Но последний день, не полный.

Воскресенье. Инне надо было уезжать обратно. Григорий ее провожал. Они стояли, прижавшись друг к другу. Она немного дрожала, хотя было очень тепло на улице. Она иногда сильно вздрагивала, и он понял, что Инна плачет. Если и оставались какие-то темные мысли где-то в глубоких подвалах его памяти по поводу ее, то они после этих прожитых вместе дней сразу же были сердцем извлечены оттуда, и на веки были похоронены.

Он целовал ее во влажные глаза и во влажные щеки. Он целовал ее в сухие от напряжения губы. А сам готов был заплакать вместе с ней.

Поезд долго не подавали, и он по дурости стоял и мечтал о том, чтобы его вообще отменили. Какой от этого толк, какой от этого смысл? Но ему было не до толка и не до смысла. Можно было бы сбегать в кассы, купить для себя второй билет, и пропади все пропадом… Но вот здесь мозги сработали. Нельзя этого делать. Выиграв месяц, можно потерять очень многое. Многое из того, что в дальнейшем будет большим подспорьем в их совместном счастливом будущем.

Вот и поезд, вот и ее вагон, вот и ее купе. Последние поцелуи. Да что же это такое. Не на год ведь расстаются. Даже не на месяц, он разорвется на сотню маленьких мужиков, но что-нибудь придумает, чтобы еще два-три дня побыть с ней.

Он шел, ускоряясь, рядом с окном ее купе, он бежал, и чуть было не слетел с перрона в его конце.

Она уехала…

Он остался…

Но теперь ему было чего ждать в будущем, у него есть уже то, ради чего стоит жить. Оно и было до сего дня, вот только он об этом уже раньше не хотел думать, считая это навсегда для себя потерянным.

– Ты чего, – спросил его сосед по комнате в общежитии, – миллион, что ли, в лотерею выиграл?

– С чего это ты взял?

– Да, изменился сильно, то словно туберкулезником был, на последней стадии болезни, а то враз изменился.

– Да. Скорее всего, выиграл. Но только не миллион, а нечто бесценное, что невозможно оценить никакой суммой денег.

– Влюбился что ли?

– Что? Нет, не влюбился, просто еще сильнее полюбил.

– Ишь, ты! Так обмыть надо!

Обмывали почти до утра.

Но следующий рабочий день, несмотря на прошедшие подряд три бессонные ночи, был продуктивнее всех отработанных им здесь ранее. Он даже нашел выход из того положения, в которое там попали, благодаря его пятничным косякам. Нашел легко и весело. Человек на многое способен, иногда даже на невозможное, когда у него есть цель в жизни, когда его цель поддерживает кто-то еще. Кто любит и любим. Куда начальство местное теперь денется?! И неделю отгулов дадут! Им с Инной на радость!

***

Наше время.

Больше дня он не выдержал. А, будь что будет!

Выводя дочку из детского сада, Инна на выходе столкнулась с Григорием. Увидав его, она пошатнулась и, если бы не ограда, к которой она прислонилась, может быть она бы упала.

– Ну что опять-то! Господи! Я же тебя просила!

А он не слушал ее. Он присел на корточки перед девочкой и с улыбкой, которая становилась все шире и шире, смотрел девочке в лицо.

Нет сомнений, вообще нет никаких сомнений. Те же зеленоватые искорки в серых глазах, которые сверкали в глазах его сына, когда он был примерно в возрасте Лизы. И, по словам его мамы, у него, у Григория в детстве точно такие же были. Те же замечательные ямочки на щечках, та же немного оттопыренная нижняя губка… Ну, какие здесь могут быть сомнения? Нежный, чистый, беленький пиончик! Всего лишь за несколько мгновений ставший таким дорогим и родным для Григория.

– Лиза! Лизонька!

– Мама! А кто этот дядя?

Девочка отвернулась от Григория и прижалась к маме.

– Я тебе потом скажу, доченька! Григорий! Ну что ты хочешь? Хочешь, я к тебе в гостиницу на ночь сегодня приеду, хочешь, неделю жить с тобой буду в твоей гостинице. Ну как ты не можешь понять… Господи!!! Ну как ты понять не можешь, что каждая новая встреча с тобой только все усугубляет!

– А что мне делать? Как я, после того, что сейчас увидел, могу по-другому поступать? Уехать? Да куда я теперь от нее уеду? И от тебя я не могу уехать! Не могу! Ну почему я до сих пор не знал? Ну почему я раньше избегал поездок в этот город?

– А мне что делать? Что делать мне?

– Возвращайся с Лизой ко мне! Я забрал у Павла ту, нашу квартиру. Я там живу. Да! Я все понимаю. Я никто для тебя сегодня. А может быть, ты даже ненавидишь меня. И я не вправе тебе делать таких предложений. Живи! Живи, так ты считаешь нужным и правильным. Но позволь мне хоть иногда видеть Лизу. Под любой маской. Другом семьи, дальним родственником, дедом Морозом в отпуске. Хоть иногда. Хоть раз в месяц.

– Хорошо! Я поговорю с Витей. Мы постараемся что-нибудь решить. Ненавижу? Да, нет, милый мой, я ведь, дура, люблю до сих пор тебя. Стоп! Стоп! Стоп! Ничего не говори. Время твоих признаний в любви прошло. Ты сам на всем поставил жирный крест. Возвратиться туда, куда нет возможности вернуться, нельзя. Нельзя.

– Витя – это твой муж? Хорошо. Я буду ждать ответа от тебя. Буду надеяться, что все для меня решится положительно. Инна!!! Я тоже тебя очень люблю! Я даже сам не знал раньше, в эти семь лет, как я тебя люблю! Инна…

– Все! Давай закроем эту тему. Нам пора ехать.

– А можно я Лизу на руках до твоей машины донесу?

– Нет!

Но было поздно. Григорий подхватил на руки девочку, та немного постаралась на его руках отдалить свое тельце от него, но он ей улыбнулся, она улыбнулась в ответ и неожиданно обняла его за шею.

Григорий с дочкой на руках шел в другую сторону от машины Инны, она смотрела им вслед, и ей не хотелось окрикивать их, останавливать их, возвращать. Наверное, она все прежние года, между их расставанием и сегодняшним днем, хотела видеть именно эту картину.

***

Семь лет назад.

Господи! Какие же у нее глаза! Ему только ради того, чтобы увидеть эти глаза стоило родиться и прожить столько лет на свете. Если существуют чудеса на земле, то одним из самых чудесных чудес – это ее глаза!