Текст книги "Возвращения к любви"

– Дней пять у меня есть?

– Я так понимаю, Вы хотите помочь другу?

– Да. Но мне надо отвезти жену домой и вернуться сюда.

– Пять дней, я думаю, не критично. Но два условия. Первое, это обязательно должно быть только между нами. По-военному – строжайшая секретность! И… Он, мой знакомый, конечно, не спросит с Вас денег, но он серьезно тратится, работая над своим проектом. Так что, сколько сможете. Но это мое предложение. Мое, не его желание.

– О чем речь? Про первое, что там говорить, ради жизни друга, язык готов намертво припаять к небу. А второе… Тысяч пять—десять… Американских, я имею в виду, достаточно?

– Да ну что Вы!? Я думаю, что и одной за глаза хватит.

– Так мне приезжать через пять дней?

– Да, приезжайте. Я уверен, что смогу уговорить своего боевого товарища. Кирилла мы здесь подготовим к поездке, как приготовим и все необходимое для удобной его транспортировки до места, в Вашей машине. Но приезжайте за ним только один. Никаких других лиц.

– Договорились!

Дмитрий встал, пожал руку поднявшемуся вслед за ним доктору, пошел к дверям, у них обернулся.

– Вам, как любителю джаза, подарочный набор из нескольких дисков с автографами всех участников нашего коллектива.

Он не очень весело улыбнулся и вышел.

Семья Масловых ехала домой. Жена плакала, тихо, но горько плакала всю дорогу до Москвы. События двадцатилетней давности давили на сердце и терзали душу. И так каждый год, примерно в одно и то же время.

Есть такие раны, которые не заживают всю жизнь. Раны душевные.

***

Яркое летнее солнце. Замечательная погода. Настоящее лето.

– Димасик, Димасик!!!

Он обернулся.

Светленькая головка, легкий, коротенький сарафанчик, босоножки…

– Иди ко мне, моя милая, иди ко мне, моя девочка! Иди ко мне, моя Сонечка!

Она сделала шажок, от легкого ветерка впереди нее колыхнулись кустики крапивы. Голенькие ножки с нежной кожей… Кустики жгучего растения для них, что змеи на голове Медузы Горгоны!

– Стой! Стой! Стой, моя девочка! Стой, моя доченька! Стой Сонечка! Я сейчас сам к тебе приду!

Он шагнул к ней навстречу, что-то отвлекло на мгновение его взгляд, и он услышал отдаляющийся, не истонченный болью, усиленный страхом ее голос:

– Димасииииииииииииииииииииииик!

Он глянул в сторону дочери, ту уносила от него какая-то неведомая сила.

– Дочка! Доченька!

– Димасииииииииииииииииииииииик!

Ее голос прозвучал уже ниоткуда.

Он громко зарычал и заскрежетал зубами во сне.

– Ты чего? – проснулась жена.

– Ничего. Спи! Пойду, покурю.

Он вышел на кухню, покурил, затушил окурок, прикурил вторую сигарету, встал, открыл холодильник, достал ополовиненную бутылку водки, налил себе стопку, поставил перед собой на стол, затянулся сигаретой.

– Димасииииииииииииииииииииииик!

Снова звериный рык вырвался из его горла, он резким ударом сверху кулака разбил стопку с водкой…

Вот уже почти три года прошло…

Он работал, была пятница, рабочий день подходил к концу. Жена, ожидая мужа с работы, готовила ужин на кухне. Дочка пяти лет играла с пушистым котенком в углу, неподалеку от мамы.

Зашла соседка. Пожаловалась на рези в… при… Ну в общем режет все, по-маленькому даже ходить страшно.

– Цистит, наверное. У меня был недавно. Таблетки пропила с неделю, прошло вроде все. У меня есть, кстати. Дать?

– Давай! Завтра сама такие куплю.

Они прошли вместе в комнату, была найдена упаковка с нужными таблетками, передана соседке.

– Забирай.

– Я завтра куплю, отдам тогда.

– Да ладно тебе! Дай бог, не пригодятся больше, – сказала хозяйка квартиры и пошла на кухню, там что-то уже у нее шкворчало.

Соседка, открыв упаковку, достала несколько таблеток, а пузырек поставила на стол. Сама завтра купит. Поблагодарила уходя.

А хозяйка готовила. Минут десять спустя, она заметила, что на кухне дочери нет. Прошла в комнату и чуть сознание не потеряла от увиденного. Дочка сидела на полу, доставала из пузырька таблетки и клала их себе в ротик с улыбкой и словами:

– Конфети!

– Дима! Дима! Дочка таблеток наглоталась! Что делать?

– Света, скорую немедленно вызывай, я сейчас буду!

Дмитрий приехал к отъезду скорой. Врачи скорой помощи пришли к решению, что нужно просто промыть желудок под наблюдением врача, собирались везти дочку и маму в инфекционное отделение на эту необходимую процедуру. Он вскочил в скорую, отобрал у жены дочку, посадил ее к себе на колени. Девочка прижалась к нему. Тихо, беззвучно плакала.

– Папа! Я домой хочу! Я не хочу к доктолам! Папочка!

– Не бойся моя маленькая, не бойся, крошка моя, все будет хорошо.

Папа. Он большой и сильный. Папа не даст ее в обиду. Она прижалась доверительно к нему всем тельцем, прижалась нежной щечкой к небритой щеке отца, обняла его за шею и притихла.

Девочка страшно кричала. А отец метался по тамбуру в больнице, колотил в закрытые двери. Из-за них раздавался строгий голос медсестры:

– Чего буянишь? Я милицию вызову!

– Почему она кричит? Что вы с ней там делаете? Пустите меня к ней!

– Ничего плохого не делают! Желудок ей промывают. Мать с ней. Нечего тебе там делать!

Внезапно крик дочки оборвался. За дверьми раздались громкие голоса, забегали там, засуетились. Двери распахнулись, оттуда выскочила женщина – врач с безжизненным тельцем девочки на руках и побежала по тротуарной дорожке. Выскочила из дверей следом жена.

– Что случилось? Что с ней?

– Не знаю!!!!!

– Куда ее?

– В реанимацию!

– Димасииииииииииииииииииииииик!

Реанимационное отделение было метрах в ста от инфекционного. Мама и папа спешили за доктором, которая бежала впереди них с их же ребенком на руках. Двери реанимации перед родителями закрылись на замок. Они колотили в закрытые двери, но их не пускали. Врач работает. Врач с ней занимается. Все будет хорошо.

Дмитрий и Светлана сели на бордюрный камень напротив окон реанимационного отделения, прижались друг к другу и до утра смотрели в зашторенные окна. За окнами до утра мелькали тени врачей и медсестер.

Уже расцвело. Появилось нетрезвое лицо в белом халате, оно и принесло страшную весть.

– У девочки отек мозга! Здесь мы ничего сделать не можем. Надо везти в область. В институт.

– Я сейчас, машина будет сейчас!

– Да Вы что, какая машина? Тут реанимобиль нужен.

– Так везите! Чего ждете!

– Наши не имеют право везти за сто километров. Вдруг здесь что-то страшное произойдет!

– Так вызывайте из области!

– У них те же ограничения.

– Так что же делать?!

– Такие услуги предоставляют частные фирмы.

– Сколько?

– Много. Вот телефон.

Нетрезвый медицинский работник наклонился к уху Дмитрия, наверное, шептал сколько нужно заплатить.

– Звоните. Я за деньгами.

– Димасииииииииииииииииииииииик!

Девочку через полтора часа увезли. Родители на своей машине поехали следом. На третьи сутки их выгнала охрана из фойе медицинского научно-исследовательского института. Какой смысл им здесь торчать. Здесь родители дочке ничем не помогут.

Здесь нет? Так может…?

За семь дней Дмитрий и Светлана объехали все храмы, которые им посоветовали посетить, пришли на поклон к экстрасенсам, ведуньям и знахарям, к которым посоветовали им прийти. Везде им сулили хороший исход. Они устали. Они приехали домой. Она одетой прилегла на тахту, он закрыл дверь в комнату. Пришел на кухню. Закурил. Достал бутылку водки из холодильника, налил стопку, поставил на стол. Дмитрий сидел напротив стопки, смотрел на нее и курил. Дверь в комнату открылась. Вышла жена с телефоном.

– Дима! Нет больше нашей дочки! Нет нашей Сонечки!

– Димасииииииииииииииииик!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!! – раздалось в его голове. Страшный звериный рык вырвался из его горла. Он сильным ударом кулака сверху разбил стопку с водкой. Лужица прозрачной жидкости порозовела, закраснела и уже красным ручейком со стола потекла на пол.

…лужица прозрачной жидкости порозовела, закраснела и уже красным ручейком со стола потекла на пол. Багровый цвет крови. Цвет смерти и цвет жизни.

Из комнаты вышла жена.

– Ну что ты кричишь?! Сына разбудишь, испугаешь.

Он встал, перемотал раненую руку полотенцем, пошел в комнату. В детской кроватке спал полугодовалый сын, Юра. Спал сладко и даже, казалось отцу, чему-то хорошему улыбался во сне.

***

Хороший, дорогой автомобиль с радостью пожирал километры автострады. За рулем Дмитрий Маслов, известный в мире джазмен и друг тяжело больного, практически умирающего Кирилла Осипова. Кирилл полулежал рядом, на пассажирском сиденье.

Выход из больничной палаты, дорога, то есть перемена среды обитания и окружения хорошо повлияли на Кирилла.

– А я тоже не забываю ее. Хожу иногда, проведать.

– Кого?

– Сонечку. Все печет?

– Как не печет? Жена, наверное, до своей смерти уже не отойдет. Она же всю вину на свою шейку повесила. Домой вез в этот раз, аж плохо ей в дороге было. Да и так, все время она о ней думает. Проснусь ночью, плачет, в кино пошли, смотрю, почти рыдает, девочку увидела там, на нашу Сонечку похожую. Эх! Господи! Ну почему так? Почему нельзя в прошлом даже какую-то мелочь изменить?

– Нам долго еще?

– Устал? Плохо? Где-то с полчаса, не больше.

– Нет. Вообще не устал. Ты представляешь, я даже чувствую себя сейчас лучше. В палате сам полудохлый, да окружение такое же. Все давит, все тяготит. Нормально я. Как там Юрик?

– Сын? Он молодец! Первенство Европы среди юношей выиграл. Приедем, я тебе на телефоне его фотографии покажу. Теперь в Америку на соревнования едут, потом в Европу снова. Только через два месяца дома будет. Представляешь? А ведь не хотели мы его. После Сонечки никого уже не хотели. И не получалось потом долго. Однако, вон какой вырос, не нарадуемся. Вот, чего я придумал! Приезжай через два месяца в Москву, отметим его первенство.

– Смеешься?

– Ты знаешь… А я почему-то верю и доктору твоему, и этому народному умельцу. Ну вот верю, и все тут.

– А я нет, не верю. Ты представляешь, они бы сейчас на пару самыми богатыми людьми на планете были, если это все действительно так. У меня ведь рак?

– Да откуда я знаю! Вот, приедем к специалисту, он и диагностирует. А потом посмотрим. А я верю.

Помолчали. Молча и въехали в нужный населенный пункт. Хороший городок, чистый, опрятный, своим внешним видом вроде как надежду вселял.

Дмитрий остановился.

– Сейчас, позвонить сначала надо, секретность, как в шпионских сериалах.

Дмитрий набрал номер телефона Николая Владимировича, доктора. Доктор позвонил своему другу, тому специалисту. И в обратную тут же передал нужную информацию Дмитрию.

– Ну, еще метров пятьсот вперед, потом направо, еще метров триста, остановимся, там он нас и встретит.

Так они и поступили. Остановились. Ждать пришлось долго, где-то в районе часа.

Дмитрий потчевал друга фотографиями сына, чемпиона Европы среди юношей.

Наконец подъехала невзрачная, старенькая иномарка, из нее вышел крепкий мужичок. Подошел к машине с приятелями.

– Здравствуйте! Я не ошибся? Здесь мой пациент? – мужчина улыбнулся.

– Да здесь. Мы от Николая Владимировича.

– Ну, все понятно. Больше паролей не спрашиваю, – приехавший специалист снова улыбнулся. – Сам сможет в мою машину пересесть?

– Смогу, – откликнулся Кирилл, – Ногами пока передвигаю.

– Ну и хорошо, давайте, на заднее сидение. Ну а Вам удачной обратной дороги. Хочется надеяться, что в следующий раз обратный путь для вас обоих будет веселее. С Вами потом Николай Владимирович свяжется, когда его забирать. А мы… пойдемте, молодой человек.

Кирилл послушно приподнялся в кресле, приоткрыл дверь, но был остановлен товарищем.

– Погоди, Кирюш, вот тут две тысячи.

Димка передал Осипову конверт. Тот недоуменно взял его, осмотрел со всех сторон.

– Какие две тысячи?

– Американские. С доктором разговор о тысяче шел, но вдруг лекарства какие, поесть, попить, в общем лишними не будут.

Дверь со стороны пассажира захлопнулась.

– Так! Стоп! Почему я узнаю об этом только сейчас? Давай, все! Поехали домой! Не было у нас уговора, чтобы ты платил за меня.

– Сейчас как дам по макушке! В юности морду набить тебе не получалось, а уж нынче-то справлюсь. Ты о чем говоришь? О деньгах? Тебе жизнь твоя по фигу? Ты деньги мои пожалел? Ну, знаешь, я не Рокфеллер, но от этой суммы по миру не пойду. Отдашь. Будет время, вернешь. А не отдашь, я раритет твой, «Волгу» заберу. Не вся еще сгнила?

Кирилл снова откинулся на кресле. С минуту молчал.

– Не вся. Да она столько не стоит. Ладно. Даст Бог выживу, рассчитаемся. Да, вот еще что. Мы с женой не живем вместе, но не разведены до сих пор. Вот ключи от квартиры, кроме нее у меня больше наследников нет. Отдай ей, если что.

Кирилл протянул ключи.

– Да пошел ты! Мы еще в твоих стенах свадьбу твою новую сыграем. Как с бывшей разведешься. Иди, специалист уже нервничает.

– Нет, лучше возьми. Пусть у тебя будут.

Осипов предал ключи, пожал другу руку, с трудом вылез из машины, тяжело поковылял к автомобилю целителя.

– Значит так, – в дороге говорил специалист, представившийся Максимом, – Сегодня поздно уже. Приедем на место, поедите, отдохнете, а завтра часиков в десять утра ждите меня.

– Максим, тут вот деньги, за работу, возьмите.

– Какие деньги? О деньгах вообще разговора не было. Да и за что деньги? Ничего еще не сделано. Никаких гарантий я дать Вам не могу. Какие деньги? Дай Бог, чтобы вернулись здоровым. А там посмотрим.

– Откуда вернулся?

Максим взглянул на Кирилла очень серьезно.

– Ни откуда, а куда. Домой чтобы вернулись здоровым.

Осипов с Максимом прибыли на место. Местом оказался небольшой частный домик в соседнем населенном пункте, стоящий на отшибе от других построек, окруженный частыми зарослями сирени, черемухи, акации. Максим открыл ворота с брелка, подъехали к домику. Прошли в дом, спустились в подвал.

– Вот, смотрите, кушетка, белье постельное чистое, вон за той дверью туалет и вода. А в холодильнике есть кое-что перекусить и попить. Не обессудьте. Разносолов здесь нет. И еще, я закрою Вас, в подвале, тут совершенно безопасно. Так надо. Кушайте, пейте, отдыхайте с дороги. И до утра.

Есть не хотелось, Осипов отхлебнул немного из бутылки с минеральной водой, завалился в одежде на кушетку и сразу уснул.

В десять часов утра приехал Максим. Поднял Кирилла.

– Пойдем, друг. Извини, что на «ты», но мне, кажется, особенно рассусоливать нам ни к чему.

Осипов поднялся, они вместе с хозяином дома перешли в соседнюю комнату.

Стол, несколько стульев, лежащий на полу кусок толстой фанеры, обтянутый войлоком, щит на стене, от него тянутся провода к стоящим вокруг куска фанеры стойкам. Стойки чем-то были похожи на антенны.

– Значит так, Кирилл. Слушай меня очень внимательно. Мое устройство работало всего несколько раз. Мне известно два случая из двух, когда оно помогло. Это не гарантия успеха, но надежда с этой информацией не исчезает. Ты сейчас, сядешь, или ляжешь на эту фанеру, я включу свой аппарат, появятся некоторые неприятные, а может быть даже очень болезненные ощущения. Ты вдруг можешь оказаться в совершенно другой реальности. Ничему не удивляйся, ничего не бойся. Но никуда, повторяю, никуда не сходи с этой фанеры. Иначе я не смогу вернуть тебя обратно. Если какая-то неведомая сила сметет тебя с этой фанеры, ты должен вернуться на это место. Пусть самой фанеры не будет, просто на это место. И помни, все будет хорошо, если ты все сделаешь так, как я сказал. Ты понял меня?

– Да, понял.

– И еще, дай мне честное, самое честное слово из всех честных слов, что ты давал в своей жизни, что ты сделаешь все от тебя возможное, чтобы вернуться туда, куда я тебе говорил. Чтобы оттуда я смог вернуть тебя сюда, домой.

– Даю.

– Хорошо! Металлические вещи есть? Документы?

– Ну вот, телефон, часы, мелочь… Паспорт.

– Давай все сюда. Снимай ремень и ботинки. Какой у тебя размер обуви?

– Сорок второй.

– На, надень вот эти кроссовки. Готов?

– Да вроде, да.

– Ну давай, иди, усаживайся.

Кирилл сел на фанеру, Максим залез в щит. Минут пять провозился в щите.

А Кириллу почему-то вспомнилась Сонечка. Какого же это числа было? Так, памятное какое-то число для него. Сегодня вроде как двадцатое. Да, вспомнил, это было двадцатого июля. Именно в этот день, он познакомился с будущей своей женой. Точно, двадцатое июля…

Что-то загудело, вокруг Осипова воздух стал розовым, потом розовый цвет пропал, все обволокло матовым белым. Словно подвал заполнили молоком. Тело пронизывало миллионом иголок. Ломило суставы. Болели внутренности. Стало страшно. Сознание помутнело и пропало.

***

В воскресенье должны были быть выборы мэра. Город вроде бы как бы готовился к данному событию. Но все горожане, в том числе и Вальцов Андрей Николаевич заранее знали конечный результат этих, очередных выборов. Борис Михайлович Лукашов, он же в свое время Лука, конечно же, был вне конкуренции. В третий раз подряд ему можно было заранее праздновать успех. Остальные претенденты на кресло мэра – местная мелочевка, подобранная для альтернативности.

В свое время, после того страшного дня, когда майор запросил приличную сумму денег за то, что он замнет страшное преступление, Вальцов обращался за финансовой помощью и к Луке. Тот отказал. После чего они не стали врагами, но появилась какая-то тягостная неприязнь друг к другу. Они старались возможность их встречи исключить всеми способами. Конечно же, Андрей Николаевич с его опытом, с его авторитетом, мог быть хорошим помощником для мэра в управлении городом. Но Лукашов в упор не видел Вальцова, сам же Вальцов вряд ли согласился бы быть постоянно на виду у Луки. Хотя на своем посту он все равно и подчинялся городским властям, и отчитывался перед ними, но как-то они старались при встречах не замечать друг друга.

Майор давно стал подполковником и уехал в областной центр. Так что, кроме самого виновника аварии и Луки, в данном городе посвященных в истину того происшествия не было. Прошлое таяло в памяти.

И вот тут нарисовался Аршинов.

И его присутствие в жизни Андрея Николаевича было за гранью реальности. Вальцов не верил ни в бога, ни в черта, но сновидения, которые преследовали его каждую ночь, могли заставить поверить во что угодно, в кого угодно. Аршинов являлся в сон регулярно, с тем же табуретом, почти с теми же словами, а в прошедшую ночь он явился с погибшей женой, Зоей. Ее тень смутно было видно, а вот облик молодой женщины проступал явственно. Виделся лицом с фотографии на кладбищенском кресту.

Вальцов постоянно не высыпался, нервы были натянутыми, словно нити паутины. Он часто срывался. На подчиненных срывался, на жену, даже на дочь накричал, чего со времени ее несчастья он себе не позволял никогда. Нюшенька после отцовского окрика тихо уехала к себе в комнату и долго потом рыдала. Ни извинения отца, ни утешения матери не помогали.

В следующую субботу Вальцов позвонил, позвонил туда, куда думал никогда не позвонит еще раз.

– Да, – ответили на другом конце мягким, немного завораживающим баритоном, – Я Вас слушаю.

– Аркадий?

– Я Аркадий! С кем имею честь?

– Это Вальцов. Помнишь такого?

– Представь себе, помню. Андрей… Андрей Николаевич? Не ошибся?

– Нет, Аркадий, нет, не ошибся.

Аркадий Львович Коганов был психиатром. В свое время дочь, после страшной травмы погрузилась в глубокую депрессию. Вот тогда Вальцов отыскал Коганова, ездил с Нюшенькой несколько раз к нему на прием, и психиатр, а заодно и по совместительству психолог, помог дочери.

– Снова с дочкой нелады?

– Пока, славу Богу, нет. Мне помощь твоя нужна. Только при условии строжайшей конфиденциальности.

– Ты знаешь… Мы еще на «ты»? Ты знаешь, у меня на месяц вперед все приемы расписаны, может быть, на следующей неделе…

– Аркадий, сегодня. И однозначно не в твоем кабинете, лучше дома, или у тебя, или у меня.

– Нет, ну сегодня точно не могу…

– Аркадий!

В свое время Лука через своих бойцов наезжал на психолога—психиатра, типа, выжимал процент с его доходов, и Аркадий знал, что Вальцов друг Лукашова. Вряд ли сегодня, живущий в своем мире немолодой доктор знал о том, что дружба между Лукой и Андреем Николаевичем давно в прошлом. На что Вальцов и надеялся.

– Ладно. В восемь вечера устроит?

– Да, устроит.

– Подъезжай. Помнишь, где я живу?

– Найду.

Отбив телефон, Вальцов подошел к окну кабинета, глянул в него, хотел отойти, но взгляд на излете отметил что-то важное, он внимательнее посмотрел на противоположную сторону улицы.

Он, Аршинов! На той стороне улицы, на краю проезжей части стоял высокий худощавый человек и смотрел на окно, в которое выглядывал Вальцов. Вальцов громко выругался, отошел от окна, сел за стол, сжал виски руками, словно тисками.

Вечером Аркадий Львович Коганов, в годах, сухонький, маленький, с огромным носом и яркими, словно воспаленными глазами человечек, встретил у себя дома Вальцова Андрея Николаевича почти по-дружески. Предложил чаю, от чего гость отказался, провел в свой домашний кабинет. По-видимому, он готовился к приезду пациента, горел нежный, легкий, теплый свет, неслась далекая, успокаивающая музыка.

Доктор усадил Андрея Николаевича в белое, мягкое, теплое кресло, сам на пуфике расположился напротив. А Вальцова в мягком кресле, при таком освещении и такой музыке потянуло в сон. Но доктор кашлянул, давая понять, что он внимательно слушает. Вальцов начал повествование.

Говорил он долго, стараясь не смотреть психологу в глаза, ему казалось, что тот своим взглядом вычерпывает из головы информацию, недосказанную им. Вальцов закончил.

Коганов встал. Прошелся по кабинету. Вернулся к пуфику, присел и снова обжег взглядом Вальцова.

– Значит, это не ты сбил ту женщину?

– Нет, не я?

– А если честно?!

– Послушай, Аркадий, я же не на исповедь к тебе пришел, а за помощью. Какого же ты хрена…

– Обычного, Андрей, обычного. Ты обманываешь меня, а обманывая меня, ты обманываешь сам себя, потому что я, помогая тебе, должен быть тобой. Обманывать себя самое глупое, что можно только сделать в жизни. Это приносит огромный вред. Давай честно. Ты с кем-то там гулял в пятницу, потом понадобилось поехать куда-то, ты, как самый трезвый, сел за руль. По дороге случилась беда. Ты не хотел, но так получилось. Так вышло…

«В пятницу? Я не говорил ему, что дело было в пятницу. Значит, он знает что-то, если не все, о том происшествии. Уж и правда, не копается ли он в моей голове»? – думал Вальцов.

– Знаю, Андрей, знаю я все. Знаю с кем ты был, с кем гулял, кто замял это дело тоже знаю. Значит ты. Со временем страх перед содеянным, жалость к погибшей сошли на нет. Ты почти про все забыл. Но муж бедной женщины заставил все вспомнить, что потревожило тебя еще острее. Ты пьешь? Как у тебя с алкоголем?

– Да что ты во мне все копаешься? Делать-то что мне?

– Ох, Господи!

Коганов снова встал.

– Ну пойми ты, чтобы тебе помочь, надо знать причину, диагноз в своем роде поставить. А для этого нужно знать все. Пьешь?

– Я всегда пил. И много пил, и мало пил. Но никогда у меня не было с алкоголем проблем. Никогда! Хочу пью, хочу не пью. Мне наплевать на это!

– А вот в последнее время ты пьешь и часто, и много. Я по тебе вижу, чувствую по твоим кожным покровам, вижу по твоим глазам.

Да, последнюю неделю, благодаря постоянному ночному гостю, Вальцов пил каждый вечер, что не спасало его от незваного гостя, но снимало вечернее напряжение, с которым он вообще бы не заснул.

– И что?

– Так. Другой вопрос. У кого-то из близких родственников были проблемы с психикой? Отец, мать, бабушка, дедушка?

– Нет, не было. Все умерли в светлой памяти и в здравом уме. Ничего предосудительного не было.

– А что здесь может быть предосудительного. Если желудок болит, то это нормально? А если болит душа, то это из ряда вон выходящее? Позорное? Так. Значит, проблем с психикой у родственников не было. Хорошо. Пойдем дальше. Часто ли ты обманываешь свою супругу?

– Ну, этого еще не хватало! Я такую информацию от судей на страшном суде должен скрывать, а он у меня ее в своем кабинете выпытать хочет. Ну ты в своем уме? Аркадий Львович!

– Так! Наверное, стоит на сегодня закончить. Ты закрылся в шкатулке и даже щели для меня не оставил, чтобы я смог разобраться что к чему. Давай, подумай, подумай хорошо, как решишься быть честным и откровенным, звони, приму.

– А сейчас-то мне чего делать?

– Чего? А самое простое, что на ум пришло. Нужно встретиться с Аршиновым. Узнай точно, что он от тебя хочет. Если это не самосожжение на Красной площади, если это не жертвоприношение в виде грудных детей, или что-то из того подобное, согласись, попроси отсрочки, последи за собой, потом звони мне. Дальше будем думать. Да, постарайся сегодня не пить, встреть ночь и сон на трезвую голову. Посмотри, что будет ночью.

Перед сном Вальцов не пил. И поэтому в кровать ложился поздно, с тяжелым ожиданием чего-то нехорошего в ближайшее время. Долго не мог уснуть.

Тук-тук! Тук-тук! Тук-тук!

– Андрей! Нам ли жить в печали? И зачем, когда все можно исправить. Это тот случай, когда мы можем сами себе в прошлом сопли вытереть, сами себе соломки подстелить. Ну что ты упрямишься? Помоги мне, помоги Зое!

Вальцов проснулся в поту. Приподнялся. Жена тихо спала. В этот раз он молчал во сне, слушая ночного посетителя поэтому, видимо, ее не разбудил.

Аршинов в снах давно уже перешел на ты и даже запел сегодня, отчего стало еще более ужасным предутреннее пробуждение. Как бы по-панибратски в следующий раз по плечу не похлопал, а то и по щеке. Андрей Николаевич вытер пот полотенцем, которое в последние ночи постоянно кладет радом с собой, бессильно упал на кровать.

***

Архивариус смотрела на посетителя, на Кирилла с нескрываемой злостью.

– Что же Вы все-таки от меня хотите?

– Справочку, – промямлил посетитель.

– Сейчас, я все дела брошу, и стану Вам справочку выписывать.

– Но это же Ваша работа!

– Что? Идите Вы…

То, что она произнесла беззвучно, Осипов понял, даже не следя внимательно за ее артикуляцией.

– Идите Вы к секретарю, напишите заявление, оставьте его там же, у секретаря. После резолюции начальника я Вам справку и выдам.

– И сколько на это уйдет времени?

– Недели две, не меньше.

– Послушайте, но ведь две недели назад Вы мне сказали, что никакого заявления писать не нужно, приходите через две недели, то есть сегодня, и справка будет готова.

– За прошедшее время многое изменилось.

– Может быть… Сколько… Я заплачу…

– Что?

Архивариус поглядела на посетителя так, что ему показалось, сейчас она из глаз пустит молнии, и от живой плоти в семьдесят килограммов на полу останется только горстка пепла.

Молнии не полетели.

Архивариус открыла ящик стола, не отводя глаз от лица Осипова, достала оттуда пачку сигарет, вынула из пачки одну штуку, вставила себе в щель, именуемую ртом. Затем снова полезла в ящик стола, достала коробок спичек, первые две спички нервно сломала, с третьей прикурила, пустила сторону просителя огромное кольцо дыма.

Кириллу стало не по себе, что-то в выражении ее лица, в ее взгляде было нереальным, потусторонним, и ему захотелось немедленно уйти, но он словно одеревенел.

Она же в третий раз полезла в стол, и в ее руках оказался огромный пистолет. Может быть, пистолет был обыкновенным, только в маленькой женской ручке, с пальчиками толщиной с сигарету он казался огромным.

Лучше бы молнии из глаз, успел подумать Кирилл, а она скривила губы в зловещей ухмылке и нажала на курок. С оглушительным «Ба-бах» Осипов ознакомился с ощущением боли, которую испытывают вурдалаки, когда им в грудь вгоняют осиновый кол.

Он лежал на спине, белизна потолка постепенно обволакивала, все пространство вокруг него, превращалось в жидкость. И он плавал в ней. Кирилл не любил парное молоко, он терпеть не мог запах парного молока, но эта субстанция, наверное, была именно им, потому как пахла точно так, как и оно, парное молоко. Жидкость постепенно густела, превращаясь в сметану. Кирилл не испытывал никаких ощущений, никаких чувств, висел в этой кисее и все.

Вдруг над ним раздался голос, нежный, тихий и приятный.

– Ну что ты ждешь? Тащи его сюда.

Чья-то рука начала ощупывать голову Кирилла.

– За что его тащить, он стрижен, стрижен под ежика.

Этот голос был громким, визгливым и неприятным.

– Ну, ты чего, первый раз, что ли лысого принимаем? Тащи за руку. А чего у тебя лампочка мигает, громкую связь, что ли включил?

– Ничего я не включал, глючит она сегодня.

До чего же он неприятен, этот второй голос. Почему волосы у Кирилла короткие, он давно уже не стригся.

Сильная рука схватила Кирилла за шею, и он стал перемещаться в пространстве, не понятно только куда, вверх, или вниз, вперед, или назад, он не испытывал ощущения самого пространства. Цепкая рука крепко обхватила его шею, но ни чувства боли, ни чувства неудобства или дискомфорта он так же не испытывал.

Странно, думал он, ничего не ощущает, а органы чувств действуют. И запах почувствовал, и голоса слышит, и прикосновения ощутил. Неизвестно, сколько он передвигался, он был вне времени, но вот Осипов оказался в капсуле, ограниченной чем-то такого же белого цвета, Кирилл не успел осмотреться, как та же белая субстанция снова его обволокла.

Он просто ждал.

– Ты, наверное, уже понял, что твое пребывание в том мире закончено, сейчас мы решаем, как с тобою поступить, в ходе принятия решения мы зададим несколько вопросов, ты должен ответить на них, – информация исходила от первого голоса.

А у Кирилла был выбор? Он просто ждал.

– Ты ковыряешься в носу? – второй голос.

– Да.

А как можно удалить из носа что-то, что тебе мешает. Даже промывая нос водой, без пальца не обойтись.

Он ждал.

– Ты в детстве подглядывал за девочками и женщинами? – второй голос.

– Да.

А как же, как только ты узнаешь, что мир делится на мальчиков и девочек, самое большое желание познать, чем же первые отличаются от вторых. Неужели за ним настоящих грехов нет, если спрашивают у него про такую чепуху.

– Все серьезное совершенное тобою фиксируется автоматически, а за каждой мелочью не уследишь, – первый голос.

– Ты помогал соседу, когда тот мучился от абстинентного синдрома? – первый голос.

– От чего?

– Когда тот с похмелюги болел, – второй голос.

– Да.

Странный вопрос, с одной стороны коли помог, значит хорошо, а с другой стороны, похмелил, а там его и к новой пьянке сподвигнул.

– Не ломай себе башку, проверка на вшивость, – второй голос.

– Чего?

– Спокойно, это тест, просто тест, – первый.

Он ждал.

– Ну чего ты упираешься, забирай его к себе, только время зря тратим, – первый голос.

– А на хрена он мне нужен, сначала бюджет мне урезаешь, а потом сплавляешь мне это ничтожество, не интересен он мне, не убил никого, не украл ничего существенного. Жене изменял, так ты сам давно свое мнение на эту провинность поменял, только вида не показываешь. Да я бы сотню миллионов ему подобных на одного реального маньяка поменял, – визг стоял страшный.