Текст книги "Солнца Скорпиона"

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Воманус получает послание для Делии Синегорской

Магдагская принцесса Сушинг так и бурлила жизненной энергией и была созданием полным чувственного очарования. На этот счет не возникало никаких сомнений. И сейчас она со всей очевидностью, даже чрезмерной, демонстрировала это, откинувшись на низком диване, покрытом изукрашенным зеленым шелком. Шелка чуть более светлого тона и тени полускрывали соблазнительные изгибы её белого тела. Бедняга Воманус, одетый в желто-коричневую куртку и черные сапоги, выглядел тут неуклюжим и лишним. Хотя на мне был домашний халат – того презренного зеленого цвета, – я по существу ощущал себя точно также. Надел я его из дипломатических соображений; теперь стало ясно, что это оказалось ошибкой. Небольшой званый ужин окончился, и теперь Сушинг изобретала способы избавиться от присутствия Вомануса. Я противодействовал ей с учтивостью, которой сам невольно восхищался, никак не ожидая обнаружить её у себя.

– Ах, милый Воманус, – проговорила наконец медовым голосом Сушинг. – Я хотела бы поговорить с Драком наедине.

Она могла просто сказать: «Воманус, смойся.» И поскольку она так не поступила, то делалось очевидным, что предупреждение Гликаса о значимости отношений с Вэллией таки дошло до её сознания.

Воманус бросил на меня сальный взгляд, поднялся и, произнеся на прощание изящнейший спич, удалился. Сияющие глаза Сушинг обратились на меня. Грудь, прикрытая зеленым шелком, подымалась и опускалась.

– Почему ты все время меня избегаешь, Драк? Я тебя столько раз искала – а тебя все нет и нет. Почему?

Я поразился. Эта гордая, высокомерная женщина, которую любой мужчина счел бы красавицей, по существу умоляла меня о близости. Она грациозно нагнулась ко мне, и зеленый шелк опять взволнованно колыхнулся.

– Я постоянно занят, принцесса.

– Я тебе не нравлюсь!

– Что вы!

– Ну, тогда… Если бы ты знал, как я одинока. Гликас вечно занят государственными делами. Кампания в Проконии идет неважно. – Мне пришлось сдержать крик радости. Она продолжала откинувшись теперь на спинку дивана. Обида на пренебрежение вызвала к жизни другие эмоции. – Он только и может говорить, что о пиратах из Санурказза. Все гадают, когда же этот отъявленный пират, это порождение демона, этот крамф, князь Стромбор, снова нанесет удар. В прошлый сезон он лишил меня трех торговых кораблей. Мои деньги, пропавшие для меня, теперь в его грязных руках. Этот пур Дрей, князь Стромбор… да это крозар похуже того паршивого пура Зенкирена!

Я почувствовал, как накатывает опьянение.

Я позволил себе лишь немного вина, поскольку хотел сохранить трезвый рассудок. Но… вот как, значит, говорили обо мне, о Зенкирене, и крозарах Зы те самые враги которым я поклялся противостоять! Я вдруг почувствовал себя сильным и раскрепощенным, радуясь тому как широко распространилось по Оку Мира могущество Санурказза.

– Я вам сочувствую, принцесса, – солгал я. – Но ведь вы, по-моему, тоже совершаете набеги на жителей южного берега. Разве не так?

– Конечно! Но они заслуживают этого! Они расты в очах Гродно!

Затем, поведя этими кремовыми плечами, она потянулась за кубком и сделала большой глоток. Лицо у неё сильно раскраснелось. Я вспомнил Натему и напрягся, приготовившись к тому, что могло произойти. Похоже, в гетто-«нахаловку» мне нынче ночью не попасть.

Приготовления шли неплохо, мы уже получали с ремесленных рядов длинные, прекрасно обработанные древки пик и алебард, а кузнецы ковали к ним наконечники. Точильные камни похищались, а если кого-то из охранников-рап находили с перерезанной глоткой – разве, нанимаясь, они не ожидали возможности подобного исхода?

– Мой дорогой Драк, – промолвила Сушинг, – готова поклясться, ты сейчас думаешь о чем-то другом.

Какой-нибудь от природы галантный кавалер возможно пробормотал бы, что в присутствии Сушинг ни один мужчина не в состоянии думать ни о чем, кроме как о ней; вот на этом-то пути и подстерегали драконы. И я сказал:

– Да.

– О? – вскинула брови она. На её лице промелькнуло то жестокое выражение.

– Я думал о том, как странно, что ни ты, ни твой брат, благородный Гликас, до сих пор не имеете супругов.

У неё перехватило дыхание.

– Ты… Ты бы…?

– Не я, принцесса. – Я вздохнул. – Я уже помолвлен в Вэллии.

– А!

Я полагал, что этим дело и закончится. Но она знала, что мое желание вернуться в Вэллию – она полагала, что это именно возвращение – в последнее время заметно поостыло. Причиной этого она считала себя. И теперь узнала, что это не так. Тут я допустил большую ошибку.

На следующую ночь мне удалось ускользнуть в «нахаловку». Я принес с собой чертежи щитов. Они должны были быть большими, прямоугольными, изогнутыми полуцилиндром и я настаивал на том, чтобы их делали способными защитить от стрел коротких прямых луков, которыми пользовались наемники магнатов. Если это означало, что их потребуется укрепить металлом, то металл придется украсть со стройплощадок, где из него делали маски и настенные украшения к вящей славе Гродно. И неважно сколько будут весить подобные щиты, говорил я. Я планировал использовать это оружие в качестве своего рода осадных щитов, и показал, как применять их при построении «черепахой». Мне удалось наконец достучаться до бойцов, находившихся под моим командованием.

Когда наутро я влез в окно, в моей спальне меня ждала Сушинг.

– Я ждала тебя всю ночь, Драк.

Я сохранил самообладание.

– Мне как-то не сидится на месте, Сушинг. Вот я и отправился погулять – проветриться.

– Ты лжешь! – страстно воскликнула она, вспыхнув гневом. – Лжешь! У тебя есть девчонка в городе, какая-то шлюха ради которой ты отвергаешь меня! Я убью её, убью!

– Нет, нет, принцесса! У меня нет в Магдаге никакой другой девушки.

– Ты поклянешься Гродно, что сказанное тобой – правда?

Ну, Гродно-то я поклялся бы в чем угодно, ложные божества ничего не значили. Но никакой девушки у меня и правда не было – и тут я подумал о Холли.

– Мне незачем клясться, принцесса, – резко и с язвительным презрением заявил я. – У меня нет в Магдаге никакой девушки.

– Я тебе не верю! Поклянись, раст! Поклянись!

Она занесла свою белую руку, на пальцах сверкнули зеленые камни. Я схватил её за запястье, и некоторое время мы стояли так, сцепившись и глядя друг другу в глаза. Затем она тихо застонала и осела, почти упала в мои объятья. Ее фигура вдруг лишилась всякой жесткости и напряженности . Я ощутил мягкость и тепло её тела.

– Скажи правду, Драк. У тебя нет другой?

– Нет, принцесса.

– Ну, в таком случае… разве я не прекрасна? Разве я не желанна? Разве я не красивей всех других женщин Магдага?

Что там говорила Натема и что я отвечал, когда считал Делию погибшей? С тех пор минуло несколько лет и я теперь сделался на столько же лет более зрелым.

– Ты и вправду самый прекрасный цветок Магдага, Сушинг, – сказав это, я почувствовал стыд за скрытую в моих словах злую иронию.

Громкий стук в дверь и появление вслед за этим Вомануса, торопливо убравшего гримасу досады при виде оправляющей прическу Сушинг, действенно оборвали эту сцену.

Когда Сушинг вышла, одарив меня на прощание томным взглядом, Воманус с завистью проговорил:

– Ах ты, развратный старый черт! Так значит, ты наконец-то добился своего!

– Что ты, дорогой мой Воманус. – Я посмотрел на него и счел, что он вполне выдерживал сравнение с теми, другими молодыми людьми, которые последовали за мной туда, где нашли смерть. – И разве тебе не полагается обращаться к кову с некоторой долей уважения?

Он восторженно рассмеялся.

– Несомненно. Но я просил бедного старого Тару не говорить тебе, кто я такой, и не намерен дать выяснить это и сейчас. Просто поверь мне на слово, друг мой Драк: для меня ковы бывают разными.

Я сердито глянул на него из-под опущенных век, и Воманус, хотя он и знал меня недолго, отступил. И тогда я понял: на моей страхолюдной роже опять появилось то едкое, чисто властное и повелительное выражение, которое приводит меня в такое отчаяние.

– И что, ты собираешься сказать мне, что сам домогаешься руки принцессы Делии, дорогой Воманус? Что я – твой соперник?

– Драк… Дрей! Что ты говоришь?!

Я никогда не извиняюсь. И потому просто отвернулся. А затем произнес:

– Воманус… я благодарю тебя за помощь и дружбу. Но как мне представляется, эта лимиха, Сушинг, собралась приставить ко мне шпионов. А мне необходимо исчезнуть.

– Что?!

– Есть работа, которая ждет моих рук. Я люблю принцессу Делию, как ни один мужчина никогда не любил женщину на всем Крегене, да! и на всей Земле… – тут он уставился на меня, думая, надо полагать, будто я рехнулся. – Но прежде, чем я смогу вернуться к ней и заключить её в объятья, я должен освободиться от возложенных на меня обязательств. Вэллийский корабль подал сигнал прошлой ночью – разве ты не знал? – так как он при моих словах вздрогнул и посветлел лицом. – Слушай внимательно, Воманус. Меня очень радует твоя дружба, твоя находчивость, твоя помощь… так слушай же! Я хочу, чтобы ты уехал на том корабле и по прибытии передал Делии, мол я жив, здоров и умираю от желания увидеть её. И я вернусь, как только завершу здесь некое дело. Она поймет, я знаю. Я знаю ее!

– Но, Драк… я не смею вернуться без тебя!

– Не смеешь? Когда твоя принцесса-магна ждет новостей обо мне, считая меня убитым или, возможно, страдающим? Возвращайся в Вэллию, дорогой Воманус. Передай своей принцессе хорошие новости. Скажи ей, что я вернусь, как только мне это позволят. Она поймет.

– Но что удерживает тебя здесь? Ведь наверняка же не Сушинг.

– Не Сушинг и никакая другая женщина. Я не могу тебе всего объяснить. Но ты вернешься в Вэллию и передашь это послание о моей вечной любви к Делии Синегорской.

Помимо всего прочего, я хотел заставить его находиться где-нибудь подальше когда нанесет удар моя армия восставших рабов. Мне отнюдь не хотелось увидеть как его голову насадят на пику и торжественно пронесут по портовой стене.

Он покачал своей красивой головой и так шарахнул кулаком по рукояти рапиры, что ножны надменно задрались к потолку.

– Но, Драк… вернуться без тебя?!

– Ступай! Ради Зара, ступай немедленно! Скажи Делии, что я хочу сжать её в объятьях – и непременно сделаю это… но ступай, пока ещё не поздно!

Он снова уставился на меня, так словно я наконец лишился рассудка.

Я успокоился.

– Все объяснится. К тому же, вы можете прилететь в Проконию на аэроботе. Я знаю, Вэллия не любит использовать аэроботы на внутреннем море. Там я смогу присоединиться к вам.

Он нахмурился. А затем согласился.

– Ладно, ков Драк. Я сделаю так, как ты просишь.

Мы провели последние приготовления, а затем я поремберился с Воманусом и. вернулся тем же вечером к себе в комнату, собрать все необходимое. Я уже собирался вскочить на подоконник, когда ко мне постучала Сушинг. Знаю, это было слабостью с моей стороны, но я почувствовал, что не могу уйти без своего рода предупреждения. В конце концов, она ведь, как и все, поступала в соответствии со своей природой. И я подошел к двери и впустил её.

Она была великолепна.

Ее одеяние копировало наряд, в котором обычно изображают на местных варварских фресках Гифимеду, божественную подругу возлюбленного Гродно из древних легенд. Крегенская мифология весьма сложна и запутана. Некоторые мифы и легенды прекрасны, некоторые ужасают, но все они захватывающе интересны. Сказители плетут кружево своих фантазий на каждой рыночной площади и на всех излюбленных уличных углах, под сенью стурма. Самый воздух этого мира наполнен благовонным дыханием романтики и чудес. И вот теперь Сушинг изящно стояла передо мной, одетая словно ожившая возлюбленная из какой-то такой древней легенды.

Ее волосы уложены в прическу и горели от драгоценностей. Толстая коса свободно свисала и обвивала её округлое плечо. Тело её прикрывали нити и ожерелья из изумрудов. На фоне её белой кожи сияло целое состояние. Глаза её блестели и сверкали от притираний. Изукрашенная, как языческая богиня, выглядевшая более обнаженной, чем если бы ничем не прикрывала своей наготы, она подплыла ко мне, позванивая золотыми колокольчиками на лодыжках. Дыхание застряло у меня в горле.

– Драк, мой принц… Неужели я не могу снискать твоего расположения?

Это был избитый вопрос, столь же древний, как мужчина и женщина.

– Ты безмерно прекрасна, Сушинг.

Она устремилась ко мне. В голове у меня смешались в дикую амальгаму образы Холли, Натемы и Майфуй – а затем, заслоняя их всех, очищая мое сознание и бросая меня в жар, пришло живое воспоминание о моей Делии Синегорской, так легко и грациозно ступавшей по камням, одетой в великолепные белые меха линги, идеально сложенной, с глазами, сияющими глядя на меня, во всех отношениях настолько более прекрасной… настолько… Здесь мне не хватает слов. Я оттолкнул от себя Сушинг так, что та пошатнулась.

Она упала на колени. И тут она ещё больше изумила меня. В одной руке она незаметно сжимала смятый серый лоскут. И теперь, двигаясь с неистовством казавшимся мне завораживающим и пугающим, она сорвала с себя ожерелья, так, что нити рвались и камни буйно разлетались по всей комнате. Она стояла передо мной совершенно обнаженная, распустив волосы, вытряхнув из них драгоценные шпильки. А затем… затем она обмотала бедра серой тканью и, продев её между ног, опустилась передо мной на колени облаченная в серую набедренную повязку рабыни!

Я не хотел к ней прикасаться.

Но мне не хотелось и чтобы она пресмыкалась у моих ног, одетая подобно рабыне, требуя от меня того, чего, как она знала, ей от меня не дождаться.

– Встань, Сушинг! – резко крикнул я. Она вздрогнула и отшатнулась, её обнаженные плечи затряслись. – Ты выглядишь нелепо!

Тут конечно, сцене пришел конец.

Она медленно поднялась, глубоко вздохнула и сглотнула, беря себя в руки. Ей это удалось. Спокойная, ледяная, смертельно опасная, она стояла передо мной, по-прежнему нагая не считая серой набедренной повязки.

– Я предложила тебе все, ков Драк из Дельфонда. Ты в своем безрассудстве счел нужным мне отказать. Теперь… – её глаза пылали в пламени светильников, как расплавленный металл. Теперь, когда все её притворство слетело, она была невероятно прекрасной и зловещей. На Крегене существует выражение, означающее примерно то же, что на Земле «мой милый», со всеми присущими ему дополнительными оттенками значения: ироничным, зловещим, угрожающим и смертоносным. И она теперь употребила их все, когда повернулась точно лимиха и плавно скользнула к двери.

– Ты пожалеешь об этом, ма фарил Драк. О, как ты пожалеешь!

Я понял, что у меня не больше пригоршни муров для исчезновения.

Воины в кольчугах, которых она уже свистала, не могли знать о только и ждущем меня оседланном сектриксе, так что некоторый шанс у меня был, хотя и небольшой. Выбегая из потайного двора, через который шлепал в свой закуток заспанный раб, я услышал подымающийся у меня за спиной шум погони.

Мне все-таки повезло, и я оторвался от них. Я помчался во весь опор к «нахаловку». Жребий был брошен, и на душе у меня сильно полегчало. Сушинг больше не влияла на мои расчеты и не могла разрушить ничего, чего я пытался совершить. Так я думал, снова входя в гетто.

Первой, кого я встретил, нырнув в знакомую лачугу, оказалась Холли.

Она встала, когда я вошел, и её тонкая фигурка, освещенная колеблющимся пламенем свечи, внезапно вызвала у меня мгновенную вспышку бесполезного гнева. Она улыбнулась. После той первой встречи мы почти не виделись друг с другом. Теперь она робко подошла ко мне – но за её робостью, как я знал, скрывалась редкая твердость характера и решимость.

– Ты избегал меня, Писец!

Неуместность этой фразы накануне восстания крайне поразила меня. Я разинул рот.

– Писец! Что…

– Холли, милая Холли. Я должен делать свое дело. Мне надо разрабатывать планы…

– О, это такие пустяки! Неужели ты не видишь… – она оборвала себя. Прямой подход был в общем-то не в её стиле.

Тут, слава Зару, вошли Генал, Пугнарсес и Болан. Они пребывали в скверном настроении. Надсмотрщики высекли хорошего кузнеца, вменив ему в вину то, что упал выпуск железных гвоздей. Причина была очевидна: он ковал нам наконечники для пик.

– Мы должны распределить нагрузку, – сказал я. – В конце концов, на строительстве хватает рабов, и выковать нужное количество довольно легко…

– Но это хороший кузнец!

– Тем более. Лишняя причина использовать его поосторожнее, Пугнарсес! – резко оборвал я. Пугнарсес бросил на меня злой взгляд, но я заставил его опустить глаза. – Мы – отряд братьев, Пугнарсес. Мы должны сражаться вместе – или вместе отправиться на галеры!

– На галеры мы никогда не отправимся! – вспыхнул Генал.

– Вот и прекрасно. А теперь – слушайте. Сейчас мы переходим к исключительно важному оружию в нашем арсенале.

Я привлек их внимание. Даже Холли стояла, прижав руки к груди, и слушала.

Тогда я рассказал им , какой эффект может произвести сплошной град стрел.

– У нас есть несколько стрелков, – возразил Пугнарсес, – но мало кто разбирается в луках. Сделать-то мы их можем довольно легко, да и стрелы тоже.

– Конечно, маленькие прямые луки, – отозвался я и рассмеялся. Вы, слушающие эти записи, знаете, что смеюсь я редко.

Было бы не совсем верным сказать, что большой английский тисовый лук – это крестьянское оружие. Из тиса делали только один из пяти этих знаменитых больших луков, остальные же – по большей части из ясеня, вяза или лещины. Тисовые луки давали только самым опытным и лучшим стрелкам. Я желал бы иметь в своем распоряжении бойцов умеющих стрелять из таких вот луков. Располагая такой смертоносной меткостью пробивающих доспехи стрел, мы могли бы косить магнатов толпами. А так мне приходилось довольствоваться тем, чего могла произвести рабовладельческая экономика.

– На обучение стрелка потребуются долгие годы. Чтобы добиться той инстинктивной меткости и сверхъестественной быстроты, надо начать натягивать тетиву до уха чуть ли не раньше, чем научишься ходить. Забудьте о луках, друзья, если среди вас нет уроженцев Лаха.

– У нас есть несколько таких – некоторые рыжие, но большинство иной масти.

– Хорошо, Болан. Для них мы сделаем луки. Но основным стрелковым силам мы дадим арбалеты.

Мои дикие кланнеры, применявшие изогнутые составные луки, питали некоторое уважение и к мощным арбалетам граждан Зеникки. Однако я решил, что не стану пока делать в точности такие же здесь, в «нахаловке» рабов. Я много раз держал эти арбалеты в руках и прекрасно знал их сильные и слабые стороны.

– Арбалеты? – удивленно переспросил Болан.

– Арбалеты, – твердо и решительно повторил я. – Мы сделаем арбалеты и с ними разобьем магнатов Магдага в пух и прах!

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
О пиках и арбалетах

Конечно, одним только изготовлением арбалетов и стрел к ним, равно как и любого другого оружия, мы не могли добиться победы.

Требовалось обучить людей, которые будут им пользоваться.

Я настойчиво добивался, чтобы обучение велось как можно эффективнее, было проникнуто духом соревнования и стремления к успеху, хотя и не прибегал, например, к тем наградам за неумелость, на которые не скупился в ходе обучения артиллерийских расчетов на борту семидесятичетырехпушечников и фрегатов на других морях, в четырехстах световых годах от Крегена. Нам придется стрелять залпами. Значит, следовало добиваться достаточной меткости от каждого из стрелков – только тогда мы могли обрушить на атакующую кавалерию магнатов смертоносный косящий арбалетных стрел.

Массовое изготовление арбалетов началось, как только первый спроектированный мной арбалет прошел все стадии разработки. Тут мне сильно помогли ремесленники из числа рабочих и невольников, без содействия которых все это предприятие оказалось бы невозможным. Наконец арбалет успешно прошел испытания и получил «добро». Мы начали с простого арбалета, натягиваемого вручную. Как только отобранные мной для обучения ухватили основные принципы и смогли утыкивать стрелами установленные среди переулков «нахаловки» мишени, мы сделали скачок и перешли к арбалетам, взводимым при помощи ворота. Будучи моряком, я сумел произвести некоторые простые расчеты, необходимые для получения удовлетворительного коэффициента прогрессии. Самым, большим новшеством, изобретением которого я довольно-таки гордился, стало нечто названное мной секстетом.

Одна из главных проблем в применении арбалета – это долгая перезарядка. Я уже говорил, что из луков не «открывают огонь». К арбалетам это тоже относится. Арбалет вообще во всех отношениях уступает большому луку в опытных руках. По крайней мере так считается. Мне требовалось организовать своих арбалетчиков так, чтобы свести к нулю как можно больше недостатков этого оружия. Прежде всего, нам предстояло сражаться из-за баррикад. Мне это представлялось существенным. И потому я взял группу из шести человек и поставил их клином. На острие находился стрелок, который действительно выпускал стрелы в неприятеля. За ним стоял во весь рост или на коленях тот, кого я назвал вручающим. Он принимал у стрелка разряженный арбалет и передавал ему заряженный. Позади вручающего располагались двое заряжающих. Они брали взведенные арбалеты и заряжали их стрелами, попеременно передавая оружие вручающему. И, наконец, позади всех помещались взводящие, чья задача заключалась в том, чтобы зацеплять ворот и бешено крутить ручку пока не взведут их, а после передавать заряжающим.

Таким образом, шесть молодцов будут пускать в ход шесть арбалетов – а конечным итогом их трудов будет выпуск единственной стрелы. Большая разница между такой организацией и системой при которой стреляют все шестеро разом, заключалась в возрастании темпа перезарядки. Естественно, в качестве стрелков я поставил самых метких и ловких. При этом когда надо, например, в последний момент атаки, все шестеро могли подняться и дать подобие сокрушительного бортового залпа.

Я говорю молодцов, а среди, вручающих, заряжающих и взводящих было немало женщин, девушек и подростков. Холли со свойственным ей настойчивым упрямством настояла на обучении её всем видам работы с арбалетом, и стала превосходным стрелком.

Что же касается не стрелкового оружия, то как я считал нельзя ожидать, что даже сплошная фаланга пикинеров сможет выдержать и отбить атаку магнатов. Но коль скоро рабочие и невольники прониклись пониманием трудностей, то настояли на обучении их приемам такого боя, словно им предстояло встретиться с магнатами в чистом поле. И соответственно, на пустырях и площадях в глубине «нахаловки», куда магнаты и зверье-стражники рискнули бы сунуться только с подавляющим превосходством в кольчужных силах, да и то лишь ради преследования беглых рабов, мы шагали в ногу, маршировали, поднимали пики и поражали ими цели. В передних рядах наличествовали по швейцарского образцу алебардщики. Когда я в первый раз увидел этот марширующий ровным шагом через площадь лес восемнадцатифутовых пик[38]38
  ок. 5,5 м.


[Закрыть], меня охватила смесь гордости, отчаяния и такой переполняющей мне душу симпатии, что ком встал в горле.

Эти люди, с таким усердием топающие в пыли, с пересохшими глотками и запекшимися губами, были рабочими и невольниками, забитыми людьми, сечеными крамфами, презираемыми и высмеиваемыми надушенными магнатами Магдага. И вот они маршируют сообща рядами и колоннами, братья по оружию, плечом к плечу, дисциплинированные, преданные делу свободы, которое зависело от их дисциплинированности. Но коль скоро они обретут свободу – что тогда станет с их дисциплиной, выработанной таким тяжким трудом и столь гордо выставляемой сейчас напоказ?

Это уже проблема революции, а не восстания. Она должна встать позже.

И она встанет – я поклялся себе в этом – совершенно независимо от тех обязательств, которые, как мне думалось, возложены на меня Звездными Владыками.

Мы ковали оружие, там среди удушливых миазмов и вонючей грязи нашего гетто. Мы муштровали и обучали бойцов. Сооружали баррикады и учились обрушивать с них на мишени град арбалетных стрел. Изобретали всевозможные приспособления и ловушки, вроде веревочных петель, висящих между домами, или балок, которые выталкивались в дверном проеме на уровне поджилок – ибо как я считал, нам придется навлечь на себя гнев магнатов и встретить их в тесных закоулках «нахаловки».

Я с удивлением обнаружил, что остался в этом вопросе в одиночестве.

– Скоро Генодрас исчезнет, – заявил Генал. В его глазах горел нехороший огонек, говоривший о чересчур сильном желании драться. – Проклятый Зим на какое-то время не даст нам видеть истинный свет небес.

Мне пришлось снести все это без звука.

– Во время Великой Смерти магнаты собираются в этих огромных храмах и ждут Великого Рождения. Мы, те, кто строили эти храмы, вынуждены ютиться здесь, в сараях и хибарах. Нас просто не пускают в храмы – именно тогда, когда в них происходит то, ради чего мы их возводили!

– Да! – зарычали другие слушатели – грубые, бородатые люди с мозолистыми от трудов руками.

– Вот тогда-то мы и нанесем удар! – провозгласил Генал. – Нас не допускают к великим ритуалам Гродно! Мы не видим, как приносят жертвы, дабы на небе вновь появился Генодрас, всемогущее зеленое солнце. Нам никогда не разрешают увидеть собственными глазами священные церемонии! Вот именно тогда, братья мои, тогда, когда они будут в храмах, и придет время восстать и обрушить на них наш праведный гнев, и поразить наших притеснителей!

Генал явно проводил немало времени с Пророком. Он перенял у него не только манеру говорить, но даже интонации.

План был хорош, в том смысле, что мы в таком случае могли прокатиться по Магдагу волной железа, стали и бронзы, и никакие магнаты не встанут у нас на пути. Я был уверен, что, воодушевленные нашими недавно приобретенными воинскими умениями, мы сумеем разделаться со стражниками-наемниками. После этого дело сведется к перебеганию от одного огромного и таинственного храма к другому, вытаскиванию поглощенных ритуалами магнатов и избиению их по частям. Я, в принципе, не возражал против такого оптового истребления магдагских магнатов. Вам следует помнить, что тогда я был не только очень молод, но и основательно проникся заповедями Зара, который ненавидел и презирал все связанное с культом Гродно. Как я считал, мой святой долг перед крозарами Зы, призывает меня уничтожить всех зеленых на внутреннем море, ничуть не меньше чем более туманные требования Звездных Владык.

Если у вас сложилось впечатление, что со мной легко ужиться, то, смею вас заверить, это впечатление ложное. Я точно знаю, что со мной исключительно трудно поладить. Мне об этом говорили. Бедные Холли и Генал уже ощутили это на собственной шкуре, а Майфуй проявляла чудеса понимания и нетребовательности. У моих кланнеров, и, прежде всего, Хэпа Лодера, были иные причины терпеть мой дурной нрав. Порой я ощущал нечто подобное ледяному ужасу, когда представлял себе, каково придется моей Делии, моей нежной неистовой Делии Синегорской, когда мы наконец соединимся и остановимся на какой-то разновидности супружеской жизни в далекой Вэллии.

Что же до массового убийства магнатов, то, думая об этом, я с новой силой ощущал, как надо мной распростер свои темные крылья рок. Мне пришлось отмахнуться от этого ощущения. Разве я не испытывал ненависти ко всему зеленому на внутреннем море, к Магдагу и его рабовладельцам? И я поддержал план. Он действительно был хорош. Мы застигнем магнатов, как говорится, со спущенными штанами.

– Это означает, что нам придется ждать ещё дольше, – указала Холли.

– Да, – Генал посмотрел на нее. Как я уже неоднократно замечал ранее, всякий раз, когда Генал более чем мимолетно касался взглядом Холли – как бывало почти всегда – то становился сам не свой. И сейчас он горячо произнес: – Нам придется лишь ещё немного пострадать под плетьми. И ещё немного дольше нам будет полосовать спины «старый змей». Но ожидание этого стоит любой боли! Потому что после мы зажмем этих покинутых Гродно магнатов, раздавим их, разорвем их на части храм за храмом, сметая те как рашун самого Гродно!

Холли посмотрела на меня. Пугнарсес посмотрел на Холли, а потом перевел пылающий взгляд на меня. То же самое сделал и Генал.

– Ну, Писец?

– План хорош, – признал я. – Будем ждать.

Помимо всего прочего, у меня появлялось ещё несколько дней для обучения моего маленького ядра руководящих кадров и показа им в чем собственно состоят боевые действия. Я с некоторым сожалением думал о замышляемых мной ранее баррикадах. Но, подобно жителям Сегестеса, я всегда предпочитал атаковать – за исключением тех ситуаций, когда мог получить преимущество ведя оборонительный бой.

Генал, упомянул рашун – внезапный и коварный штормовой ветер, который случается на внутреннем море, и это по какой-то причине напомнило мне о Нате и Золте, моих старых товарищах по веслу. Возможно, именно сейчас они сражаются с рашуном на вздымающейся палубе свифтера. Я начинал задыхаться в этой магдагской «нахаловке». Как страстно я желал снова оказаться на юте свифтера – того огромного свифтера, командование которым я так не принял!

И тут я увидел сплошную фалангу моих друзей невольников и рабочих той самой магдагской «нахаловки». Фаланга маршировала ровным шагом через площадь, все пики скошены под одним углом. Бойцы шагали в тесном строю, сплоченно, но все же с неким ритмом, чуть ли не в лад, и этот мерный звук шага вернул меня к действительности. Болан рявкнул команду, и фаланга немедленно ощетинилась, как дикобраз – быстро и четко, как мы её учили. Коль скоро человек понял философию пики, коль скоро он сжимает в руках толстое древко, окованное и увенчанное железом, и стоит плечом к плечу с товарищами – он скоро поймет, зачем он стоит в этом сомкнутом строю фаланги.

Лысый череп Болана ярко блестел в свете двух солнц. Кое-кто из бойцов смастерил себе кожаные шапки, большинство же маршировали с непокрытыми головами. Их лохматые гривы, чередующиеся с кожаными шапками, вызывали у меня беспокойство. Кожа … Как я уже говорил, самая высококачественная кожа – санурказзская. Магдагцы, конечно, не могли соперничать с ними, но зато умели покрывать кожу великолепными узорами и тиснением, что делало её красивой и ценной. Если бы не вечная вражда поклонников красного и зеленого божества, тут могла бы возникнуть весьма прибыльная двусторонняя торговля.

На площади появилась Шимифь, та самая девушка-фрисла. Сейчас она праздно стояла, наблюдая за парадом фаланги. Она, как я знал, приноровилась весьма быстро заряжать и вручать арбалет, а теперь упорно училась стрельбе и обещала стать первоклассным стрелком. В военных делах, наверно, проще всего с командной иерархией и порядком дело обстоит в повстанческих армиях, где бойцы готовы драться всем, что попадется под руку. Но я все же ввел воинские звания, поскольку в горячке боя приказы должны передаваться быстро и выполняться мгновенно. Прошу заметить, даже тогда я по моему предпочел бы сидеть на залитой светом террасе рядом с Делией, жевать палины и смеяться на свежем воздухе.