Текст книги "Возвращение Айши"

Глава XVII. Обручение

Все вместе мы спустились по многочисленным ступеням, прошли через бесконечные тоннели и наконец оказались у дверей покоев настоятельницы. В зале, куда нас ввели, Айша простилась с нами, сказав, что сильно устала: она и в самом деле была на пределе своих сил, если не физических, то душевных. Ее тонкая фигура клонилась, точно лилия под тяжелыми каплями дождя; глаза потускнели, как во время транса, а голос снизился до мягкого нежного шепота, так разговаривают иногда во сне.

– Всего вам доброго, – попрощалась она. – Орос приглядит за вами обоими, а в назначенный час приведет обратно ко мне. Отдыхайте спокойно.

Она ушла, а жрец отвел нас в прекрасные покои, которые открывались на затененный сад. Мы были так измучены всем перенесенным и виденным, что с трудом могли говорить, тем более обсуждать все эти удивительные события.

– У меня все плывет перед глазами, – признался Лео Оросу. – Я хочу спать.

Жрец поклонился и провел нас в спальню, мы бросились на кровати и уснули безмятежным младенческим сном.

Проснулись мы уже к вечеру. Встали, умылись, а затем уединились в саду, где даже на этой высоте в конце августа было тепло и приятно. За скалой, около клумбы с колокольчиками и другими горными цветами и папоротниками, на берегу ручья стояла скамья, на нее мы и уселись.

– Ну что скажешь, Хорейс? – спросил Лео, положив ладонь на мою руку.

– Что скажу? Что нам редкостно повезло; что наши мечты сбылись и мы вознаграждены за все наши муки; что ты должен быть счастливейшим из смертных.

Он поглядел на меня как-то странно и ответил:

– Да, конечно, она так прекрасна, но… – Тут он перешел на тишайший шепот. – Я бы хотел, Хорейс, чтобы в ней было чуть больше от земной женщины, чтобы она была хотя бы такой же, как в пещерах Кора. Я не уверен, что она – плоть и кровь; я сомневаюсь в этом с тех пор, как она поцеловала меня, – если это можно назвать поцелуем, она едва прикоснулась к моему лбу. Да и какой она может быть после столь быстрого преображения. Плоть и кровь не рождаются в огне, Хорейс.

– А ты уверен, что это и впрямь было возрождение? – спросил я. – Может быть, безобразное обличие, которое мы видели, лишь внушенная нам иллюзия, как эти картины в огне. Может быть, она та же Айша, что мы знали в Коре, не возродившаяся, а перенесенная сюда какой-то магической силой?

– Возможно, Хорейс, этого мы не знаем и вряд ли когда-нибудь узнаем, но не могу от тебя скрыть, что меня гложет страх. Я испытываю к ней непреодолимое влечение, ее взгляды воспламеняют мою кровь, прикосновения ее рук сводит меня с ума. Но мы все еще разделены незримой стеной. Может быть, воображаемой. И у меня такое впечатление, Хорейс, будто она боится Атене. Случись это в прежние времена, через час Атене была бы мертва и забыта, вспомни Устане.

– Но ведь она, как и мы, прошла через тяжкие испытания, Лео, может быть, ее нрав стал мягче?

– Надеюсь, – ответил он, – только теперь в ней больше божественного; о Хорейс, могу ли я быть супругом такого необыкновенного создания, если, конечно, дело дойдет до женитьбы?

– Конечно, дойдет – какие тут могут быть сомнения? – резко ответил я, потому что его слова действовали мне на нервы, и без того сильно напряженные.

– Не знаю, – сказал он. – Но если рассуждать отвлеченно, ты полагаешь, что такое счастье возможно для человека? И что имела в виду Атене, когда сказала, что человек и дух не могут быть вместе… и все остальное?

– Я думаю, она выражала только свою затаенную надежду, Лео; напрасно ты изводишь себя дурными предчувствиями, скорее свойственными моему возрасту, чем твоему, и, по всей вероятности, ни на чем не основанными. Будь философом, Лео. Ты шел удивительными путями, которых не знала еще история мира, и достиг своей цели! Принимай же щедрые дары богов: любовь, славу и власть, – и не думай о будущем; чему быть, того не миновать.

Прежде чем он успел ответить, из-за скалы появился Орос; он поклонился Лео с еще большим, чем обычно, подобострастием и сказал, что Хесеа хочет, чтобы мы присутствовали на служении в Святилище. Обрадованный, что увидит ее раньше, чем предполагал, Лео вскочил, и, следуя за Оросом, мы вернулись в свои покои.

Здесь нас уже ожидали жрецы; не спрашивая согласия Лео, они подстригли его волосы и бороду и уже подступили было ко мне, но я отверг их услуги. На нас надели расшитые золотом сандалии, затем Лео облачили в великолепную белую мантию, также богато украшенную золотым и пурпурным шитьем; такую же мантию, но менее изысканную, дали и мне. В руку Лео вложили серебряный скипетр, в мою же – просто жезл. Скипетр был изогнутой формы, что позволило мне угадать, какова будет предстоящая церемония.

– Посох Осириса, – шепнул я Лео.

– Послушай, – сказал он, – я не хочу рядиться под египетского бога, не хочу участвовать в этих языческих церемониях, – не хочу и не буду.

– Лучше не возражать, – посоветовал я, – все это, вероятно, чистая символика.

Но Лео, хотя обстоятельства его жизни и сложились так странно, свято хранил религиозные убеждения, которые я внушал ему с детства, и наотрез отказался сделать хоть шаг, пока ему не объяснят значение предстоящего служения. Это он, в самых энергичных выражениях, и изложил Оросу. Жрец сначала был в недоумении, не знал, что делать, но потом объяснил, что это будет обряд обручения.

Узнав это, Лео перестал возражать, только с некоторой тревогой спросил, будет ли присутствовать Хания. Орос сказал: нет, она уже отправилась в Калун, пригрозив войной и возмездием.

Через длинные коридоры мы вышли к галерее, как раз перед большими деревянными дверями апсиды. Они сами распахнулись, и мы вошли в Святилище: впереди – Орос, за ним – Лео, за Лео – я, а позади процессия сопровождающих нас жрецов.

Как только наши глаза привыкли к ослепительному сверканию огненных столбов, мы увидели, что в храме происходит торжественная церемония: перед божественным воплощением Материнства двумя тесными рядами стояли около двухсот жрецов и столько же жриц в белых одеяниях. Лицом к ним, перед двумя огненными столбами, что пылали по обеим сторонам святыни, на высоком – так чтобы ее могли видеть все собравшиеся – троне сидела Айша; такой же высокий трон стоял и справа от нее; не составляло труда догадаться, для кого он предназначается.

Айша сидела с открытым лицом, ее облачение – если не считать белого платья под мантией – подобало скорее царице, чем настоятельнице храма. Ее сияющее чело венчала узкая золотая диадема, украшенная рубиновой головой кобры с капюшоном; выбиваясь из-под диадемы, ее вьющиеся волосы ниспадали широким каскадом, закрывая даже складки ее пурпурной мантии.

Под распахнутой мантией, как я уже говорил, виднелось белое шелковое платье с низким вырезом, перехваченное золотой опояской в виде двуглавой змеи, очень похожей на ту, что она носила в Коре, на руках не было никаких украшений; в правой руке она держала систр с драгоценными камнями и колокольчиками.

Ни одна императрица не могла бы выглядеть более величественно, и ни одна женщина не была хотя бы наполовину так прекрасна, ибо человеческая красоты Айши сочеталась с особым, свойственным только ей сиянием духа. Увидев ее, мы уже не могли отвести от нее глаз. Ритмическое покачивание тел жрецов и жриц, их торжественно-величавое приветственное песнопение, что отдавалось мощным эхом от сводчатого потолка, ослепляющие факелы – все это ускользало от нашего внимания. Перед нами с широко разведенными в знак приветствия руками восседала совершенная, бессмертная женщина, нареченная одного из нас, подруга и повелительница другого; весь ее божественный облик дышал тайной, любовью и силой.

Мы прошли между шеренгами иерофантов; Орос и жрецы оставили нас вдвоем, лицом к лицу с Айшей. Она подняла скипетр – пение смолкло. В наступившей тишине она встала с престола, спустилась по ступенькам, подошла к Лео и коснулась его лба систром.

– Вот он, Избранник Хесеа! Смотрите! – воскликнула она звучным, мелодичным голосом.

Жрецы и жрицы откликнулись громовым криком:

– Слава Избраннику Хесеа!

Еще не замолкли звуки этого радостного приветствия, как Айша сделала знак, чтобы я встал рядом с ней, взяла Лео за руку и притянула его поближе – так, чтобы он стоял лицом к шеренгам жрецов и жриц в белых одеяниях. Продолжая держать его руку, она заговорила; голос ее звучал ясно и звонко, как серебряный колокольчик:

– О жрецы и жрицы Хес, служители ее и Матери Вселенной, внемлите моим словам. До сих пор вы видели меня только в пеленах и капюшоне и не знали, каков мой истинный облик; сегодня впервые предстаю перед вами с открытым лицом. Почему – вы сейчас узнаете. Видите ли вы этого человека, которого считали незнакомцем, забредшим в нашу святыню вместе со своим спутником? Я говорю вам, этот незнакомец мне хорошо знаком: некогда, в прежнем забытом существовании, он был моим господином; и вот он снова отыскал меня, свою возлюбленную. Так ли это, о Калликрат?

– Да, так, – подтвердил Лео.

– Жрецы и жрицы Хес, как вы знаете, те, кто восседает на этом троне, испокон веков обладают правом выбирать себе господина – это право освящено древним обычаем. Так ли это?

– Да, так, о Хес, – ответил общий хор.

Она помолчала, с бесконечно нежным выражением лица повернулась к Лео, троекратно ему поклонилась и медленно опустилась на колени.

– Скажи, – молвила Айша, глядя на него своими восхитительными глазами, – скажи перед всеми, здесь присутствующими, и перед всеми свидетелями, которых ты не можешь видеть, принимаешь ли ты меня как свою нареченную, свою невесту?

– Да, госпожа, – ответил он тихим, дрожащим голосом. – Отныне и навсегда я принимаю тебя.

Среди общего молчания Айша поднялась, бросила свой скипетр-систр на пол и протянула руки к Лео.

Лео наклонился и хотел поцеловать ее в губы. Но его лицо вдруг смертельно побледнело. В сиянии, которое струилось от ее лба, его волосы ярко засверкали. Но, странно, этот сильный человек весь дрожал, как тростинка, впечатление было такое, будто он сейчас упадет.

Айша, видимо, заметила это; прежде чем их губы соприкоснулись, она оттолкнула его, и ее лицо вновь заволоклось серой пеленой страха.

Все это произошло в одно мгновение. Айша отодвинулась, но тут же взяла его за руку и поддерживала, пока он не перестал пошатываться и не обрел прежнюю силу.

Орос возвратил ей скипетр, она подняла его и сказала:

– О мой возлюбленный, мой повелитель, займи предназначенное тебе место, где отныне ты будешь всегда восседать рядом со мной, ибо вместе с собой я отдаю тебе нечто, чего ты даже не можешь представить и о чем ты узнаешь в свое время. Воссядь же на трон, о Нареченный Хес, и прими поклонение жрецов.

Услышав это, Лео вздрогнул.

– Нет, – ответил он. – Здесь и сейчас я объявляю во всеуслышание: я простой человек и ничего не знаю о чужих богах, об их всевластии и о том, как им следует поклоняться. Я не допущу, чтобы хоть кто-нибудь преклонил колена передо мной, свои же колена, здесь, на земле, я могу преклонить лишь перед тобой, Айша.

Его смелая речь вызвала сильное удивление, все зашептались, и в это время послышался громовой Голос:

– Берегись гнева Матери, о Избранник!

И опять лицо Айши омрачилось тревогой, но она тут же овладела собой и со смешком сказала:

– Я должна удовольствоваться этим. Ты будешь почитать лишь меня, о мой любимый, и в твою честь прозвучит обручальная песнь, вот и все.

Лео не оставалось ничего иного, кроме как подняться на трон; в этой сверкающей мантии он был необыкновенно хорош собой, однако чувствовал себя неловко, как, впрочем, на его месте чувствовал бы себя любой другой человек такой же веры и происхождения. К счастью, если и предполагалось совершить какой-либо полуязыческий обряд, Айша нашла способ предотвратить его; и вскоре и увлеченные певцы, и мы, слушавшие их стройное пение, забыли обо всем происшедшем.

К сожалению, мы почти не понимали слов, ибо пели они неотчетливо и на тайном жреческом языке, хотя мы и улавливали общий смысл.

Начали, очень тихо, женские голоса: в их пении как-то странно смещались время и пространство. Мотивы радостные перемежались с печальными, в которых слышались вздохи, всхлипывания, отзвуки долгих страданий; заканчивалось же все ликующим пеаном, пели попеременно то мужчины, то женщины, а затем все вместе, единым хором, который с каждым повторением припева становился все громче и громче, пока не достиг оглушительной кульминации – и тогда вдруг смолк.

Айша поднялась и взмахнула скипетром; все, кто там находился, трижды поклонились и с тихой, сладкозвучной песней, похожей на колыбельную, направились – через все Святилище – к резным дверям, которые, пропустив последнего из них, сами затворились.

Остались только мы, жрец Орос и жрица Папаве – она должна была прислуживать своей госпоже; только тогда Айша – все это время она сидела, глядя прямо перед собой пустыми дремотными глазами, – как будто пробудилась; она поднялась и сказала:

– Замечательная, не правда ли, песнь – и такая древняя! Ее пели на свадебном пиру Исиды и Осириса в Бехбите, в Египте, там я ее и слышала – задолго до того, как поселилась в темных пещерах Кора. Я часто замечала, мой Холли, что мелодия живет дольше, чем что-либо другое в этом изменчивом мире, хотя слова редко остаются неизменными. Скажи, любимый, каким именем тебя называть? Ты же Калликрат и…

– Зови меня Лео, Айша, – ответил он. – Этим христианским именем меня нарекли в том единственном существовании, которое я знаю. Калликрат, видимо, был несчастливцем, а его поступки – если только он не простое орудие судьбы – не принесли добра ни наследникам его тела либо души, ни женщинам, с которыми переплелась его жизнь. Зови же меня Лео, я и так уже слишком много слышу об этом Калликрате с той ночи, когда в последний раз видел его останки в пещере Кора.

– Да, я помню, – сказала она, – как ты увидел самого себя на узком каменном ложе, а я спела тебе песню о прошедшем и будущем. Я уже забыла эту песню, в моей памяти уцелели лишь две строки:

Вперед же – без устали в облачении великолепия,

Пока не исполнится срок, что отпущен судьбой,

и не опустится занавес мглы.

Да, мой Лео, сейчас мы «в прекрасном облачении славы», но близится сужденный судьбой срок. А там и наступит ночь. – Она вздохнула и нежно поглядела на него. – Я говорю с тобой на арабском языке. Ты не забыл его?

– Нет.

– Тогда мы всегда будем говорить с тобой по-арабски: это мой самый любимый язык, ведь на нем, ползая у ног матери, я лепетала свои первые слова. А теперь оставьте меня, – я должна подумать. И еще, – добавила она задумчиво, со странной, многозначительной интонацией, – я должна кое-кого принять в этом Святилище.

Мы все ушли, предполагая, что Айша ожидает депутацию Вождей Горных Племен, которые хотят поздравить ее с обручением.

Глава XVIII. Третье испытание

Прошел час-другой, а мы все не ложились, чье-то незримое присутствие мешало мне уснуть. – Почему так задерживается Айша? – наконец произнес Лео, прекращая шагать взад и вперед по комнате. – Я хочу видеть ее опять, все время тоскую по ней. У меня такое чувство, будто она зовет меня.

– Что я могу тебе сказать? Спроси Ороса, он за дверью.

Лео пошел и спросил Ороса, но жрец только улыбнулся и ответил, что Хесеа еще не возвращалась в свои покои: она, несомненно, все еще в Святилище.

– Тогда я схожу за ней. Пойдем, Орос, и ты тоже, Хорейс. Орос поклонился, но сопровождать нас не пошел, сказав, что ему велено быть здесь, у наших дверей, мы же, если хотим, можем вернуться в храм, ибо для нас «все дороги открыты».

– Я хочу ее видеть, – резко сказал Лео. – А ты, Хорейс, пойдешь вместе со мной или останешься здесь?

Я колебался. Святилище, конечно, место общественное, но ведь Айша выразила желание побыть одна. Лео, однако, не проронил больше ни слова, только пожал плечами и отправился за Айшей.

– Ты заблудишься, – сказал я, следуя за ним.

Через длинные, тускло освещенные коридоры мы вышли к галерее. Здесь было совсем темно, но мы все же кое-как, на ощупь добрались до деревянных дверей. Они были закрыты. Лео нетерпеливо толкнул их, и одна из створок приоткрылась, так что мы смогли протиснуться внутрь. Дверь тотчас же бесшумно затворилась.

Мы были уже в самом Святилище, обычно ярко озаренном столбами живого огня. Но сейчас, если мы, конечно, не заблудились, тьма здесь стояла непроглядная – ни единого проблеска. Мы попробовали вернуться к дверям, но не смогли их найти.

Что-то сильно угнетало нас, мы даже не смели переговариваться. Сделав несколько шагов вперед, мы остановились, ибо поняли, что мы не одни в храме. Казалось, мы стоим в самой гуще толпы, но не людей. Вокруг нас теснились какие-то странные существа, мы чувствовали прикосновение их одежд, но не могли притронуться к ним самим, мы чувствовали их дыхание, но оно было холодным. Существ этих было несметное множество, но они беспрестанно сновали взад и вперед, и мы ощущали, как колышется воздух вокруг нас. Мы как будто находились в соборе, где собрались все его умершие прихожане. Нам было страшно: лицо у меня взмокло, волосы встали дыбом. Казалось, мы забрели в царство теней.

Наконец далеко вдали появился свет: засветились два огненных столба по обеим сторонам святыни. Стало быть, мы в Святилище, поблизости от дверей. Столбы горели неярко, их слабые лучи едва достигали нас, стоявших в глубокой тени.

Сами мы оставались невидимыми, но могли все видеть. Айша сидела на престоле, и как же она была ужасна в своем грозном, как сама смерть, величии! Голубоватое мерцание освещало ее лицо, полное нечеловеческой гордыни. Она, казалось, вся источала могущество, могущество источали ее широко расставленные, сверкающие, точно драгоценные каменья, глаза.

Царица Смерти, принимающая поклонение мертвых – так выглядела в этот миг Айша. Но она и в самом деле принимала поклонение мертвых или живых, не знаю уж кого именно; едва я задумался над этим, перед троном предстала призрачная Тень и преклонила колени, за ней последовали другие.

Все эти Тени в ответ на их поклон Айша приветствовала, поднимая скипетр. Мы слышали отдаленное позвякивание колокольчиков систра, единственный во всем Святилище звук, и видели, как шевелятся губы Айши, хотя до нас не долетало ее шепота. Сомнений не оставалось – духи чествовали свою владычицу.

Мы с Лео схватились друг за друга. Попятились назад и нашли двери. Толкнули их, они поддались. Вскоре, пройдя через коридоры, мы были уже в своей комнате.

Орос стоял там же, где мы его оставили, возле нашей двери. Он встретил нас своей неизменной улыбкой, словно бы не замечая написанного на наших лицах ужаса. Мы прошли мимо, в свою комнату, и сразу же, повернулись друг к другу.

– Кто она? – выдохнул Лео. – Ангел?

– Да, – ответил я. – Похоже, что так. – Но про себя подумал, что ангелы, бесспорно, бывают разные.

– И что они – эти тени – там делали?

– Очевидно, поздравляли ее с преображением. Но может быть, они не тени – переодетые жрецы, свершающие какой-то тайный ритуал?

Лео пожал плечами и ничего не ответил.

Наконец отворилась дверь, вошел Орос и сказал, что нас призывает к себе Хесеа.

Все еще не придя в себя от удивления и страха, ибо ничего более ужасного нам никогда не доводилось видеть, мы пошли к Айше; она сидела с обычным своим, разве что немного утомленным, видом. Тут же находилась и Папаве, она помогала своей повелительнице снять ее царское облачение.

Айша поманила Лео, взяла его за руку и искательно заглянула ему в глаза – не без некоторого, как я отметил, беспокойства.

Я повернулся, намереваясь оставить их наедине, но она с улыбкой сказала:

– Почему ты покидаешь нас, Холли? Или ты хочешь возвратиться в храм? – Она многозначительно посмотрела на меня. – Чтобы задать кое-какие вопросы статуе Матери? Говорят, она предсказывает судьбу тем, кто осмеливается прийти туда ночью, еще до рассвета, когда в этом месте, которое так тебе понравилось, никого нет. Я пробовала это сделать много раз, но со мной она ни разу не заговорила, а ведь никто больше меня не хочет знать будущее.

Я ничего не ответил, да она, видимо, и не ожидала ответа, потому что сразу добавила:

– Нет, оставайся здесь, хватит с нас всяких горестных, скорбных размышлений. Поужинаем все втроем, как встарь, отвлечемся на время от всех своих страхов и забот, будем счастливы, словно дети, не ведающие ни греха, ни смерти, ни того перехода, который и есть смерть. Орос, подожди моего господина снаружи. Папаве, я позову тебя позже. А пока пусть никто нас не тревожит.

Комната Айши была не очень велика, освещалась она подвесными лампадами. Обставлена и убрана была хоть и богато, но просто: гобелены на каменных стенах, столики и стулья, инкрустированные серебром, вазы с цветами – только они и говорили, что здесь живет женщина. Особенно, помню, понравилась мне ваза с колокольчиками, посаженными в мох.

– Не очень роскошная комната, – сказала Айша, – но все же лучше, чем та, где я две тысячи лет ждала твоего прихода, Лео, ибо здесь есть садик, прекрасное место, чтобы посидеть.

Она опустилась на диван возле столика и пригласила нас сесть напротив.

Еда была отнюдь не изысканная: для нас – яйца вкрутую и холодная оленина, для нее – молоко, лепешки и горные ягоды.

Лео поднялся, сбросил свое великолепное, с пурпурным шитьем, одеяние и положил на стул посох, который Орос вновь вложил ему в руку. Айша улыбнулась.

– Я вижу, ты относишься без особого почтения к этим святым реликвиям.

– Без всякого, – ответил он. – Ты помнишь, что я сказал в Святилище, Айша, поэтому давай сразу договоримся: твоей религии я не понимаю, зато понимаю свою, и даже ради тебя я не стану идолопоклонствовать.

Я думал, что она будет разгневана его откровенностью, но она только склонила голову и кротко сказала:

– Твоя воля для меня закон, Лео, хотя мне не всегда легко будет объяснить твое отсутствие в храме. Но у тебя есть право на свою религию, – я уверена, что она и моя тоже.

– Как это может быть? – спросил Лео, подняв на нее глаза.

– Потому что все великие религии, в сущности, одинаковы, их только приспосабливают к меняющимся потребностям разных времен и народов. Чему учит египетская религия, которую мы здесь исповедуем? Что миром правит великая, всеблагая Сила, имеющая множество проявлений; что праведники обретут жизнь вечную, а грешники – смерть вечную; что судьба людей определяется их поступками и помыслами; что им суждено вкушать напиток, который они сами же заваривают; что их истинное обиталище не земля, а другой мир, где они получат ответы на все свои вопросы и где конец всем страданиям. Скажи, веришь ли ты во все это?

– Да, Айша, но ты поклоняешься Хес или Исиде, ведь ты сама рассказывала о том, что ты претерпела от нее, мы сами слышали, как ты ей молилась. Кто же эта богиня Хес?

– Знай, Лео, она – та, кого я называю Духом Природы, не божество, но тайный дух мира; вселенское Материнство, чей символ ты видел в храме и чьи тайны объемлют всю земную жизнь и все знание.

– И это милосердное Материнство сурово карает своих поклонников, как оно покарало за ослушание тебя – и меня – и еще одну женщину за нарушение каких-то нелепых обетов?! – спокойно спросил Лео.

Положив руку на стол, Айша посмотрела на него мрачным взглядом и ответила:

– В этой твоей религии, о которой ты говоришь, вероятно, два бога, имеющих множество посланников: бог добра и бог зла – Осирис и Сет2020
  Сет – в древнеегипетской мифологии бог пустыни и чужеземных стран, брат и убийца Осириса. – Примеч. перев.


[Закрыть]?

Он кивнул.

– Так я и думала. И бог зла очень силен и может рядиться в личину добра? Скажи мне, Лео, в этом нынешнем мире, о котором я знаю так мало, встречаются ли слабые души, за какие-нибудь земные блага продающиеся богу зла либо его посланникам, за что потом расплачиваются горечью и отчаянием?

– Такая судьба так или иначе постигает всех порочных людей, – ответил он.

– А если некогда жила женщина, одержимая таким безумным желанием красоты, жизни, мудрости, любви, что может быть… может быть…

– Продалась богу по имени Сет или одному из его ангелов? Неужели ты хочешь сказать, Айша, – испуганно выговорил Лео, вставая, – что эта женщина – ты?

– А если и так? – спросила она, также вставая и придвигаясь к нему.

– Если так, – хрипло ответил он, – если так, то я полагаю, что нам, может быть, следует расстаться.

– Ах, – воскликнула она с такой болью, будто ее ударили кинжалом, – ты хочешь уйти к Атене? Нет, ты не можешь оставить меня. Уж ты-то, кого я однажды убила, должен знать, как велико мое могущество. Но нет, ты ничего не помнишь, бедное дитя мгновения, – зато я… я слишком хорошо помню. На этот раз я удержу тебя – живым, а не мертвым. Посмотри на мою красоту, Лео! – Она перегнулась к нему своим гибким телом, зачаровывая его взглядом своих сияющих глаз. – Уйди, если сможешь! Но ты тянешься ко мне. Так ли спасаются бегством?

Но нет, Лео, я не буду прельщать тебя таким заурядным способом. Уходи, если хочешь. Уходи, мой любимый, а я останусь наедине с моим одиночеством и грехом. Уходи – сейчас же, немедленно! До весны тебя приютит Атене, а там ты сможешь перейти через горы и вернуться в свой прежний мир, к радостям обыденной жизни. Смотри, Лео, я закрываю лицо, чтобы не искушать тебя.

Она прикрыла лицо капюшоном – и вдруг сказала:

– Я просила, чтобы ты оставил меня одну в храме, но ведь ты приходил туда вместе с Холли? Мне кажется, я видела вас у дверей.

– Да, мы искали тебя, – ответил он.

– И нашли больше того, что искали? Такое нередко бывает с людьми смелыми. Это я захотела, чтобы вы пришли и увидели, что там происходит; и это мое покровительство спасло вас от неминуемой смерти.

– Что ты делала, сидя на троне, и что за тени подходили к тебе и кланялись? – сухо спросил он.

– Я правила во многих странах и во многих обличиях, Лео. Может быть, меня приходили проведать и поздравить мои прежние служители. А может быть, они были лишь порождениями моего ума, как те изображения на огне, которые я тебе показывала, чтобы испытать твою стойкость и верность.

Знай же, Лео Винси: все на свете иллюзорно, нет ни будущего, ни прошедшего; и то, что было, и то, что будет, существует извечно. Знай же, что я, Айша, двуедина: уродливая, когда ты представляешь меня уродливой, прекрасная, когда ты представляешь меня прекрасной, духовное облако, горящее тысячами огней в солнечном свете твоей улыбки, серый прах в тени твоего гнева. Королева на троне, перед которой благоговейно склоняются силы тьмы, – это я. Безобразный сморчок, которого ты видел на скале, – это я. Обожай меня, поклоняйся моей красоте, хотя в душе моей сосредоточено все зло, – ибо это я. Теперь, Лео, ты знаешь всю правду. Если хочешь, навсегда отрекись от меня, тебе ничто не угрожает, либо крепко прижми, прижми меня к своей груди, и в уплату за мои губы и любовь возьми все мои грехи на свою голову. Молчи, Холли, пусть решает он сам.

Лео повернулся, я подумал было, что он хочет выйти. Но я ошибался, он начал ходить взад и вперед по комнате. Затем подошел к Айше и заговорил очень просто, совершенно спокойным голосом, как это свойственно людям с подобным характером в минуты сильного волнения.

– Айша, – сказал он, – когда я увидел тебя древней старухой, – ты помнишь, как все это было, – я не отрекся от тебя. Не отрекусь от тебя и сейчас – когда ты поведала мне о своем нечестивом тайном договоре, когда я своими глазами видел, как тебе поклоняются, как своей владычице, добрые или злые духи. Да падут на меня твои грехи, большие ли, малые, все равно. Я уже чувствую их бремя на душе, которая принимает – уже приняла – их, как свои; я не ясновидец и не пророк, но я уверен, что мне не избежать кары. Ну что ж, хотя на мне нет никакой вины, я готов понести ее ради тебя. И даже с радостью.

Слушая его, Айша не заметила, что капюшон соскользнул у нее с головы; какой-то миг она молчала в изумлении, но затем вдруг разразилась потоком слез. Цепляясь за одежды Лео, она поклонилась ему так низко, что коснулась лбом пола. Да, это гордое существо, вознесшееся над всеми смертными, существо, чьи ноздри еще недавно впивали фимиам поклонения призраков или духов, простерлось у ног Лео.

Вскрикнув от ужаса, глубоко потрясенный этим униженным проявлением покорности, Лео отпрянул в сторону, нагнувшись, поднял ее с пола и отвел, все еще рыдающую, к дивану.

– Ты даже не знаешь, что ты сделал, – сказала наконец Айша. – Пусть все, что ты видел на вершине Горы или в храме, останется в твоей памяти лишь как сон; пусть рассказ о разгневанной богине будет для тебя аллегорией, притчей. Одно, во всяком случае, несомненно: миновало много веков с тех пор, как я совершила свой грех – ради тебя и против тебя и той женщины; миновало много веков с тех пор, как я купила красоту и бессмертие в надежде завоевать твою любовь, заплатив за нее цену, которую немногие решились бы заплатить, но за все это я с лихвой расплатилась глумлением над собой, полным одиночеством и нестерпимыми каждодневными муками; мой заимодавец должен быть наконец удовлетворен.

Не могу тебе объяснить как, но ты, только ты спас меня от дальнейшего взыскания ужасного долга, ибо знай, что нам милосердно пожаловано право искупать грехи друг друга.

Он хотел что-то сказать, но она остановила его взмахом руки и продолжала:

– Видишь ли, Лео: на пути ко мне тебя подстерегали три великие опасности: псы-палачи, Горы и Пропасть. Это были символы и прообразы трех последних испытаний, назначенных твоей душе. Ты устоял против страсти Атене – эта страсть могла погубить нас обоих. Ты перенес тяжелый, полный невероятных лишений переход через пустыни и снега. Даже когда вокруг тебя грохотала снежная лавина, твоя вера была так же непоколебима, как и на краю огненной бездны, когда после горьких лет сомнений нахлынувший ужас поглотил все твои надежды. А когда ты спускался с ледника, не зная, что ожидает тебя в конце этой опасной тропы, лишь по своей собственной воле, побуждаемый любовью ко мне, ты, не раздумывая, погружался в пропасть еще более глубокую, чем та, что зияла под тобой, чтобы разделить все ужасы с моим духом. Ты понял наконец?

– Кое-что, не все, – медленно произнес он.

– У тебя на глазах двойная пелена слепоты, – нетерпеливо воскликнула она. – Слушай же! Если бы вчера ты поддался естественному голосу Природы и отверг меня, я была бы обречена бессчетные годы оставаться в этом отталкивающем облике; была бы обречена играть убогую роль жрицы забытой религии. То было первое на твоем пути искушение, испытание для твоей плоти, – нет, не первое, второе: первым была Атене со всеми своими соблазнами. Но твоя верность преодолела это испытание, и волшебная сила твоей всепобеждающей любви возродила мою красоту и мою женственность.