Текст книги "Золотая пыль (сборник)"
Автор книги: Генри Мерримен
Жанр: Исторические приключения, Приключения
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 19 (всего у книги 29 страниц)
Глава VIII
В Париже
Возникает необходимость бросить хотя бы беглый взгляд на те события мировой политики, которые наложили отпечаток на скромное существование героев этой истории. Старику позволительно высказать собственное мнение – вернее, согласиться с мнением великих умов, что наше существование на земле есть только часть большого замысла. Да, люди всего лишь пешки, передвигаемые высшей силой туда или сюда по громадной шахматной доске, но в то же время, пусть зрение наше зачастую заслоняет фигура рыцаря, епископа или короля, в тени которого мы находимся, наше присутствие может с таким же успехом повлиять на ходы старших фигур, как и их на наши.
То, что моя жизнь может быть подвержена политическим ветрам, я понял через неделю или две после того, как Люсиль, не соизволив объяснить внезапную свою холодность, уехала в Ла-Полин.
Тем вечером я сидел в своем кабинете, курил и, признаюсь, думал о Люсиль. Однако мысли мои носили сугубо практический характер: я с удовлетворением вспоминал о маленьких усовершенствованиях, осуществленных мною – с норфолкской энергией, наверняка задевшей кое-кого из тамошних обитателей, – за время нашего краткого пребывания вместе с виконтом в провансальском шато. Теперь мне доставляло удовольствие думать, что жизнь Люсиль в одном из самых древних замков Франции не нанесет вреда ее здоровью. Не слишком подобающие влюбленному мысли, воскликнет романтический читатель. Пусть так. Каждый любит на свой лад. «Воздух и вода! – вскричал виконт, наблюдая, как рабочие выполняют мои указания. – Вы, англичане, просто помешаны на этом».
Появление в комнате сего старого джентльмена прервало цепь моих размышлений и через несколько минут раскрыло передо мной характер моего патрона с совершенно неизвестной и неожиданной стороны. Он пребывал в явном возбуждении и словно сбросил с плеч лет десять.
– Я говорил, что мне нужен под рукой человек молодой и сильный, – начал виконт, усаживаясь в кресло. – Давайте объяснимся, мистер Говард.
– С превеликим удовольствием.
Коротко рассмеявшись, он наклонился и взял с моего письменного стола перо – во время разговора ему нравилось крутить что-нибудь в пальцах.
– Время пришло, друг мой. Намерены вы поддержать меня?
– Да.
– Вы человек немногословный, – отозвался старик, бросив на меня проницательный взгляд, так не вязавшийся с его благообразными чертами. – Но большего не требуется. Правительство пало. Доктора утверждают, что императору осталось жить всего ничего!
Он щелкнул пальцами и посмотрел на часы. Было восемь. В половине седьмого мы отобедали.
– Поедете сейчас со мной? Хочу показать вам состояние Парижа: настроение жителей, их помыслы. Никогда не мешает побольше узнать о… о народе. Придет день, и простые люди будут править миром!
– Причем чертовски дурно, – заметил я, складывая бумаги.
«Мы вернемся поздно», – бросил виконт слуге, державшему дверь экипажа. Еще когда я сидел в кабинете, погрузившись в свои мысли, до меня донесся стук копыт по двору и позвякиванье лошадиной сбруи, но я не обратил внимания, зная, что виконт частенько выезжает по вечерам. За время нашей молчаливой прогулки я подметил, что мы ни разу не пересекли Сену. У реки два берега, как у улицы – две стороны, и, как правило, одна из них всегда в тени. И наши сегодняшние дела влекли нас как раз к затененной половине.
– Вы понимаете, что сейчас пришло время болтунов: рошфоров, пиа и прочих парней с легкими, как кузнечные мехи[59]59
Рошфор Виктор Анри (1831–1913) – французский публицист и политик, непримиримый противник Наполеона III. Феликс Пиа (1810–1889) – французский политический деятель, журналист и писатель, критик бонапартистского режима.
[Закрыть], – сказал виконт, когда мы стали подниматься по узкой лестнице тихого дома, расположенного по соседству с большими винными складами, что примыкают к Саду растений[60]60
Старинный ботанический сад в Париже.
[Закрыть]. – Mon Dieu, что за сброд! Но мехи способны взорваться и наделать бед. За этими господами надо следить в оба.
И действительно, республиканизм в те дни просто витал в воздухе. А разве не доказывает история, что те, кто громче всех выступает за власть народа, думают только о том, как бы прибрать эту власть к рукам, ничего не дав взамен? Самый ярый республиканец – это человек, которому нечего терять, но который много может выиграть от общественных нестроений.
Поэтому я не удивился, оказавшись в комнате, полной скверных шляп и нечесаных голов. Чей-то голос озвучивал их требования. Но я про себя решил, что больше всего им требуется помыться.
Комната была большая, с низким потолком, и ее размеры казались больше истинных из-за густого облака табачного дыма и винных паров. Виконт, человек коренастый, как я упоминал, проскользнул тихо. Мне, верзиле, повезло меньше. Я обратил внимание, что мое появление не осталось незамеченным с платформы, где в рядок, словно «Менестрели Кристи»[61]61
«Менестрели Кристи» – название популярного в Англии ансамбля, участники которого красили ваксой лицо и исполняли негритянские песни.
[Закрыть], расселись патриоты, демонстрируя собравшимся свои башмаки. Если говорить о последних, то чистильщику обуви представилось бы широкое поле для деятельности. Виконт скользнул в толпу буквально в нескольких ярдах от меня, и плечи соотечественников совершенно скрыли его из виду. Мне спрятаться среди соседей не представлялось возможным, потому как настоящий социалист – человек неприметный и худосочный, который пытается добрать лишнюю пару дюймов роста, отращивая пышную шевелюру на голове.
Один из таких стоял сейчас на помосте, извергая на слушателей очередной пассаж из своего кровожадного символа веры. Глаза его остановились на мне.
– О, тут у нас новый последователь! – вскричал оратор. – И какой крепкий! Un grand gaillard[62]62
Здоровяк (фр.).
[Закрыть], братья, способный нанести могучий удар во имя свободы, равенства и братства. Скажи, брат, ты с нами? Да или нет?
– Только при условии, что ты откроешь тут форточки, – ответил я.
Французская толпа всегда отзывчива на кровопролитие и на шутку. Республика вмиг была забыта, когда все взоры обратились к сидевшему за окном коту, громко выкрикивавшему единственное слово, которым наделила его природа. Народ покатился со смеху, и оратор почел за лучшее оставить меня в покое. Я воспользовался обстоятельствами, чтобы оглядеться, и убедился в своих предположениях. Во всем мире не найти человека менее стоящего, чем парижский vaurien[63]63
Бездельник, тунеядец (фр.).
[Закрыть], а собравшиеся здесь людишки представляли собой типичные образцы этих отбросов общества.
Бесцельно проведя в этой компании некоторое время, я обнаружил, что кто-то сунул мне в руку записку.
«Следуйте за мной, но не сразу», – прочел я на клочке бумаги и сунул его в карман. Стараясь не привлекать излишнего внимания, я заметил, как виконт пробирается к двери, наполовину задрапированной грязной занавесью. Дверь была другая, не та, через которую мы вошли. Выдержав паузу, я последовал за патроном. Никто меня не задержал. Один из патриотов на возвышении проводил меня понимающим взглядом и, когда я, подойдя к двери, посмотрел на него, напутственно кивнул.
Я оказался в темном коридоре, а виконт, тихо засмеявшись, взял меня под руку.
– Все, что творится там, – кивнул он в сторону двери, – чисто для отвода глаз. Там эти господа только болтают. А действуют они во внутренней комнате. Идемте со мной. Осторожно, мой дорогой Говард, здесь две ступеньки. Сейчас вы увидите людей, – господин де Клериси помедлил, положив пальцы на дверную ручку, – которые будут править Францией после того, как император умрет или будет свергнут.
Мы вошли, и собравшиеся – одни сидели за столом, другие стояли вокруг него – приветствовали виконта почти как вожака. Некоторые лица были знакомы мне – вам не составит труда найти их в иллюстрированных историях Франции. Иные были известны вашему покорному слуге по образу мысли – здесь присутствовало немало популярных журналистов, людей наделенных передовыми взглядами и яростным пером. Не исключено, что их я знал даже лучше, чем месье де Клериси, который отбросил вдруг свою любезность и старческие охи, так досаждавшие моей дремлющей совести.
Хотя речей в ходе заседания он не произносил, но вел себя скорее как предводитель, чем простой слушатель. Виконт сюда не просто наблюдать приехал, подумалось мне. Патрон знал здесь всех и, переходя от группы к группе, перешептывался кое-кем из участников. Выступлений звучало больше, чем мне доводилось где-либо слышать, вот только внимали им немногие. Виконт представил меня некоторым из своих друзей.
– Мистер Говард – английский джентльмен, любезно согласившийся исполнять роль моего секретаря, – отрекомендовал он. – Мистер Говард слишком мудр, чтобы утруждать себя политикой.
Я поймал на себе несколько недоумевающих, как мне показалось, взглядов.
– Обманщик или болван? – спросил один заговорщик у другого, слишком положившись на вошедшую в пословицу тугоухость англичан.
Темой дня служило, естественно, падение правительства[64]64
Речь идет об отставке государственного министра Эжена Руэра (1814–1884), фактического главы правительства при Наполеоне III.
[Закрыть] – событие, вызывавшее много шума в те времена, как, впрочем, и во все прочие, – но слишком скучное, чтобы пересказывать подробности сегодняшнему читателю. Когда цепь событий разрывается, сторонний наблюдатель испытывает мало интереса к истории каждого отдельного звена. Но события декабря 1869 года как раз оказались важным звеном в цепи событий, предрешившим судьбу самой недолговечной и удивительной династии в мире.
Стоя среди этих политиков, я гадал, что думает обо всем происходящем самый крупный представитель всего этого племени, который затаился во дворце Тюильри. Я воображал Наполеона, этого серьезного человека с обостренным чувством юмора, сидящим, по своему обыкновению, склонив голову набок; крупное, спокойное лицо императора неподвижно и бледно, вокруг глаз темные круги – свидетельство болезни. Неужели игра проиграна? Самая великая игра, если не считать той, что так блестяще вел и так прискорбно проиграл в итоге его дядя. Бонапарты не были обычными людьми – и не простая кровь обагрила десять лет спустя африканский вельд, оставив наш мир без одного из величайших родов[65]65
Имеется в виду смерть сына и наследника Наполеона III, Эжена Наполеона, погибшего в 1879 году, во время англо-зулусской войны.
[Закрыть].
Я уяснил, что для людей, собравшихся в этой внутренней комнате, падение правительства не стало неожиданностью. Они образовывали, насколько я мог понять, нечто вроде управляющей структуры – комитета, собирающего мнения наиболее видных жителей крупнейших городов Франции, служащего средоточием новостей и общественной мысли. Заседания этого комитета организовывались без помпы и с безупречным вкусом.
То были не какие-нибудь авантюристы, но люди с деньгами и положением, которым было что терять и которые всеми силами старались этого не допустить. Они не горели патриотизмом, а на равенство и братство тут не было и намека. Скорее создавалось даже впечатление, что члены комитета, сознавая приближение непростых времен, почли за лучшее предпринять меры или развернуть ситуацию так, чтобы оберечь себя и свое имущество. И кто бы стал винить их за такую предусмотрительность? Патриоты, как убеждает меня опыт, люди с развитым понятием quid pro quo[66]66
Услуга за услугу (лат.).
[Закрыть]: они служат своей стране из расчета, что страна в свою очередь хорошо послужит им самим.
Чтобы ни занимало собравшееся здесь общество в обычное время, всепоглощающая тема вечера все отодвинула на второй план.
– Момент близок, – провозгласил один из них, молодой человек с пришепетыванием и изрядным, как я позже выяснил, капиталом. – Пришло время каждому последовать моему примеру: я вывез из страны все. Но я и моя шпага остаемся во Франции.
Юнец не солгал – и он и его шпага так и лежат сейчас, бок о бок, во французской земле.
– Пусть все поступят точно так же, – прорычал какой-то старик, глаза которого сыпали исками из-под густых седых бровей.
– Все, кто осведомлен, – многозначительно добавил другой.
Вокруг этого разгорелась оживленная дискуссия, в ходе которой мелькали многие знакомые имена, в том числе и моего друга Джона Тернера. Я заметил, что при упоминании этой фамилии многие засмеялись.
– Э! – раздался общий возглас. – Лучше оставить Джона Тернера заниматься своими собственными делами. Il est fin celui-là[67]67
Он больше ни на что не годен (фр.).
[Закрыть].
Снова знакомое имя коснулось моего слуха, и встречено оно было стонами и презрительным хохотом. Речь шла о бароне Жиро. Как я понял, обсуждался вопрос о том, стоит ли предупреждать финансистов и богачей, не входящих в этот круг, о некоей опасности, известной лишь посвященным. Надо сказать, что состоятельные люди в те дни старались как можно скорее вывести деньги из страны, стараясь привлекать как можно меньше внимания.
– Нет-нет! – воскликнул тот самый шепелявый юноша. – Барон Жиро – чудесный барон, видит небо, но он возник и вырос вместе с империей и не особенно обращал внимание на тех, через кого переступал на своем пути. И вместе с империей обречен сгинуть.
Все накинулись на барона. Он оказался и вором, и обидчиком вдов и сирот. Богатство его нажито неправедно, но за счет притеснения, нет, даже разорения других. Это нездоровая поросль, порожденная эпохой выскочек, плохой человек, богом которого является золото, а единственным стремлением – нажива.
– Если подобные люди наберут во Франции силу и возьмут власть, то горе Франции! – раздался чей-то пророческий глас.
И впрямь, если хоть половина сказанного о бароне соответствовала правде, перед нами представал законченный подлец, и я без колебаний соглашался с теми, кто считал его недостойным рукопожатия честного человека. Более умеренные напирали на то, что от барона следует держать в тайне основные детали, но не из неприязни, а просто из невозможности вверять их в столь беспринципные руки. Жиро мигом обернет знание в деньги.
В интересах общей безопасности все присутствующие согласились не открывать своих решений определенным лицам, и барон Жиро удостоился привилегии возглавить этот список. Меня удивило, что не произносилось никаких клятв – эти люди доверяли друг другу без лишних слов. Но если подумать, найдется ли более прочная связь, чем общая выгода?
– Мы не заговорщики, – поделился со мной один из них. – Все наши движения известны.
И он кивнул головой в направлении Тюильри. Я не сомневался, что это так и есть, как не сомневался и в том, что фаталист, строящий во дворце свои планы, может встретить этих людей завтра с любезной улыбкой на устах, ни намеком не выдав своей осведомленности.
По мере того как рос мой интерес к происходящему, я все чаще ловил на себе пристальный взгляд виконта. Казалось, тот наблюдает за мной, подмечая воздействие на меня каждого жеста или слова.
– Вам было любопытно, – как бы невзначай обронил он, пока мы ехали домой, покуривая сигары.
– Да.
Месье де Клериси некоторое время смотрел в окно экипажа, потом повернулся и положил руку на мое колено.
– Но это не игра, – сказал он со своим коротким смешком, который звучал иногда совсем не так, как обычно, – менее старчески, менее уныло. – Это совсем не игра, друг мой!
Глава IX
Финансы
Мы видели, как в зиму, предшествовавшую большой войне, барон Жиро был внезапно оторван от деревенских забав, к которым пристрастился лишь в зрелом возрасте, и призван к насыщенной делами и бурными сценами парижской жизни. Как-то раз, спустя примерно неделю после нашего визита на собрание – если точнее, вскоре после Нового года, работа заставила меня заглянуть в кабинет виконта, расположенный по соседству с моим собственным. Эти комнаты, если помните, разделялись двумя дверьми и небольшим коридором между ними. В дни, когда строился Отель де Клериси, стены имели уши, а любая замочная скважина могла скрывать подсматривающий глаз. Понимая важность приватности, архитекторы конструировали комнаты так, чтобы каждое слово и каждый шаг не отдавались в соседних палатах.
Из кабинета не доносилось ни звука, и у меня не было оснований предполагать, что виконт в такой ранний час мог уже проснуться. Но когда я, постучав и подождав, как полагается, ответа, вошел внутрь, то заметил выходящего в другую дверь человека. Моим глазам предстала только его спина, но я сразу узнал этот худощавый силуэт и дерзкую походку. Снова Шарль Мист! И снова только со спины.
– Меня навестил мой бывший секретарь, – пояснил виконт, не отрываясь от дела, – он вскрывал какие-то письма. Вряд ли старик заметил, что я видел гостя, выходящего в другую дверь и узнал его.
Мы еще занимались с утренней корреспонденцией, когда объявили о втором визитере, и почти по пятам за слугой в комнату ворвался маленький толстый человечек, краснолицый и возбужденный.
– Ох, хвала Небесам, что я застал вас! – выдохнул он, и, хотя утро было холодное, утер лоб дорогим шелковым платком, украшенным громадным изображением баронской коронки.
Лицо его было белым и дряблым, напоминающим непропеченные оладьи, в которые в детстве я так любил тыкать любознательным пальцем, а в маленьких блестящих глазках сквозил нездоровый страх. Барон явно испытывал ужас, при этом не имел мужества, чтобы хотя бы загнать его вглубь.
– Ах, Боже мой, Боже мой! – запричитал он, уставившись на меня с непочтительным любопытством. Как очень богатый человек, барон мог позволить себе не соблюдать приличий. – Виконт, мне надо поговорить с вами.
– Извольте, друг мой, – ответил старый аристократ в своей любезной манере. – К вашим услугам.
– Но… – Трепыхающийся в его руке платок указал на меня.
– Ах, да. Позвольте представить: месье Говард, мой секретарь. А это барон Жиро.
Я поклонился, как кланяются исключительно денежным мешкам, и барон воззрился на меня. Только очень богатые или высокородные персоны сполна отдают себе отчет в важности этого первого, «представительного» взгляда.
– Что ж, при месье Говарде можно говорить, – спокойно сказал барон. – Это не секретарь pour rire[69]69
Не всерьез, смеха ради (фр.).
[Закрыть].
«Интересно, а Мист был секретарем pour rire?» – подумал я.
Я придвинул кресло и предложил гостю сесть. Тот холодно принял приглашение, а сев, почти не уменьшился в росте. Есть люди, которые словно всегда сидят. Безусловно, ошибочно судить ближнего по первому взгляду, но у меня создалось впечатление, что будь у барона Жиро хоть немного храбрости, из него получился бы первоклассный подлец. Искоса глянув на меня, толстяк покопался в кармане и извлек из него письмо, которое вручил виконту.
– Вот что я получил, – сказал Жиро. – Письмо анонимное и, как убедитесь, весьма хитро состряпанное. Никаких зацепок. Его прислали в мою контору, и служащие телеграфировали мне в Прованс. Естественно, я приехал незамедлительно. Есть люди, которые ради дела жертвуют всем.
Я охотно согласился – эта ремарка была сказана буквально обо мне.
Мой патрон завертел головой, ища очки.
– Однако друг мой, оно написано просто ужасно, – отозвался он. – Такие каракули не очень-то разберешь.
Сгорающий от нетерпения барон наклонился, вырвал документ у виконта и протянул мне.
– Вот, секретарь, прочитайте вслух, – заявил он.
Не заставляя себя упрашивать, я огласил бумагу так зычно, насколько мог. Для некоторых людей громкий голос служит признаком честности или отсутствия ума, и барон явно принадлежал к этим людям. Письмо предупреждало, что всеобщее восстание против императора неизбежно, и в свете грядущей вслед за ним анархии мудрому человеку стоит без промедления вывести все свое достояние в более спокойные страны. То есть в нем, дословно, содержалось все то, что члены недавнего собрания решили утаить от нашего сегодняшнего гостя.
Когда я закончил читать, барон запыхтел, как боксер на ринге.
– Вот я получаю такое письмо! Я, барон Жиро из высших финансовых сфер!
– Мой бедный друг, успокойтесь, – принялся урезонивать его виконт.
Легко призывать к спокойствию, но многие ли из нас способны урегулировать состояние ума, получив удар в уязвимое место? Барон нервно утер лоб.
– Но это правда? – спросил он.
Патрон развел руками, при этом не посмотрел на меня, как обязательно поступил бы обычный человек, который знает, что рядом есть некто, разделяющий его знание.
– Трудно сказать, но, пожалуй, да! Насколько хватает предвидения простого смертного, это довольно верно.
– Но как мне тогда быть?
Я удивленно воззрился на великого финансиста, задающего подобный вопрос. Уж кто-кто, а он-то менее всего нуждался в совете, касающемся денег.
– Последуйте моему примеру, – ответил виконт. – Уведите деньги из страны.
Странная тень промелькнула по лицу барона. Он переводил взгляд то на одного из нас, то на другого. Было в этом взгляде нечто хитрое, как у кота. Виконт оставался совершенно невозмутим. У меня же, если верить знакомым, было в те дни суровое лицо субъекта, закаленного непогодой и разочарованием в природе человечества. Последнее убеждение я позже существенно пересмотрел.
– Ответственность удерживает вас в Париже, – произнес финансист.
– У меня нет ни перед кем ответственности. Человек моих лет, удалившийся от дел, свободен от обязательств. – Произнося эти слова, хозяин словно сделался старше. – Я просто рассказал вам, как распорядился своими скромными пожитками.
Барон покачал головой с лукавым скепсисом. Видимо, чтобы делать деньги, достаточно даже самой непритязательной хитрости, потому как, готов поклясться, на большее наш гость претендовать не мог.
– Но каким образом? – спросил он.
– В банкнотах, собственноручно, – последовал неожиданный ответ виконта.
Жиро недоверчиво рассмеялся. Мне подумалось, что величайшим мастерством в высоких финансовых сферах является умение подловить ближнего в момент, когда тот невзначай скажет правду. Получается, безопаснее всегда говорить правду, все равно ее никто не распознает.
Только когда виконт достал чековую книжку и показал суммы, снятые со своего счета, Жиро согласился поверить в услышанное. В мои обязанности, не лишним будет заметить, не входило отслеживание трат господина де Клериси. Я имел отношение только к поступлению доходов от различных имений и, хотя знал, что суммы, переходящие в руки банкиров, весьма значительны, никогда не забивал себе голову дальнейшей судьбой этих средств. Патрон мой обладал, как я уже где-то обмолвился, живым, пожалуй даже излишне обостренным ощущением ценности денег. В то время он казался мне чем-то вроде скряги, любящего золото ради него самого, в отличие от барона Жиро, для которого то служило просто средством для приобретения высокого положения и роскоши.
– В моем случае так не выйдет, – промолвил наконец финансист.
– Верно. У вас тысяча луидоров на каждый мой.
– Зато никакой недвижимости: ни земель, ни поместий, если не считать шато в Варе.
Паника его нисколько не улеглась, и он находился теперь буквально в шаге от того, чтобы разрыдаться, – жалкий, презренный субъект. Виконт, умиротворяющий и благожелательный, принялся разъяснять нюансы своих собственных дел. И в том числе поделился с нами, что, благодаря почерпнутой из достоверных источников информации, он уже несколько месяцев назад сделал вывод: болезнь императора носит более серьезный характер, чем принято считать.
– Сосредоточившись на предприятиях по всему миру: Суэцкий канал, Мексика, колонии, – вы, друг мой, не так бдительно наблюдали за ситуацией у нас на родине, – сказал патрон. – Заглядевшись на далекую гору так легко споткнуться о маленький камень, не так ли?
Он ликвидировал все свои незначительные доли во вложениях, судьба которых зависит от стабильности правительства, поведал нам виконт, но если человек, занимающий видное положение, будь оно добыто по случаю, по праву рождения или – тут последовал элегантный поклон в адрес нашего гостя – силой собственного гения, станет выводить деньги из Франции через обычные финансовые каналы, это возбудит толки, способные подхлестнуть кризис, коему все благонамеренные патриоты обязаны противодействовать. Господин де Клериси развивал эту тему убедительно и начистоту, тогда как барон Жиро мог только утирать чело насквозь промокшим платком да издавать нечленораздельные восклицания ужаса.
– Я могу обналичить пару миллионов за два дня, – заявил финансист. – Но есть много акций, которые мне не с руки продавать сейчас: из-за падения правительства я отдам в убыток то, что мог с выгодой пристроить всего пару недель назад.
В пальцах у виконта плясало перо. Как хорошо знал я этот жест! Тем временем миллионер вроде как немного оправился, признаком чего являлся хитрый блеск, снова появившийся у него в глазах.
– Но нет никого, кому я мог бы доверять, – продолжил барон, и я чуть не рассмеялся – как характеризовали его эти слова! – С вами дело другое, у вас есть месье секретарь.
Жиро пристально посмотрел на меня. В самом деле, странное мы образовывали трио, и мне вдруг начало казаться, что я и в самом деле тот большой негодяй, каким почитают меня мои незамужние тетки.
– Я без колебаний доверю месье Говарду все, что имею, – сказал старик, поглядев на меня почти с любовью. – Но для этого дела я нашел другого посланца, менее ценного для меня лично, не представляющего такой необходимости для моих каждодневных удобств и комфорта, но не менее надежного.
– И если я попрошу, чтобы он вывез за границу мои двадцать миллионов франков, то… – великий финансист не договорил.
– То мы, дорогой друг, окажемся с вами в одной лодке. Вот и все.
– В вашей лодке, – заметил барон с неприятным смешком.
Месье де Клериси пожал плечами и улыбнулся. Серьезный политический кризис словно омолодил старика, и он готовился встретить любую неожиданность с оптимизмом, так плохо вяжущимся с сединой в волосах.
Пока эти двое обсуждали животрепещущую тему, я, не участвующий в игре, сидел и слушал. Барон выказал себя господином хитрым и, как мне показалось, достойным презрения. При всех своих грехах я возблагодарил небо за то, что никогда не питал любви к деньгам, – любовь эта, думается, способна убить все живое и честное в человеческом сердце. Достаточно вспомнить, что именно деньги послужили причиной последней моей ссоры с отцом, того фатального разрыва, исправить который возможно теперь только на том свете. Деньги, как убедится тот, кто проследует за мной через эти страницы, проклятием нависали над всей моей жизнью от начала и до конца. С присущим мне упрямством я обращался против тех, кто тем или иным способом гнался за богатством, жертвуя всем, и наживал в лице этих людей смертельных врагов.
Месье де Клериси в открытой и честной манере дал пространный отчет о своих намерениях. Выходило так, что все его капиталы хранятся на данный момент в доме, в некоем тайнике. Посланцу предстоит совершить несколько путешествий в Лондон, всякий раз имея при себе сумму слишком большую, чтобы сделать поездку приятной. В Англии наличность будет помещена в безопасное хранилище, а затем вложена в ценные бумаги. Деньги действовали на меня как красная тряпка, и мне стало казаться, что я уже наблюдаю первые признаки их разлагающего воздействия на моего доброго патрона. Он говорил о них так, как будто ничто иное на свете не достойно внимания настоящего мужчины. Распаленный спором, виконт понизил голос и не походил уже более на себя прежнего – человека любезного и искреннего.
Но сильнее всего изумила меня легкость, с какой барон превратил его в послушное орудие в своих руках. Да, старый виконт постепенно сошел с пьедестала безразличия и стал проявлять живую заинтересованность в схемах финансиста. Это настолько шло вразрез с поведением месье на встрече заговорщиков, что я лишний раз убедился: мой хозяин слишком стар и простодушен, чтобы остаться собой в этом мире подлецов и негодяев.
Жиро добивался от него одной уступки за другой, и в конце концов было решено, что двадцать миллионов будут перевезены в Отель де Клериси и помещены в тайник виконта. На мой взгляд, самое худшее заключалось в том, что финансист опутал патрона моральными обязательствами, которые старик вполне мог на себя и не принимать.
– В таком случае, я могу без опаски передать все дело в ваши руки? – спросил барон. – Могу я спать этой ночью?
– О, разумеется, – последовал ответ. – Можете почивать совершенно спокойно, мой друг!
– И вы, месье, тоже разделяете ответственность? – продолжил допрос выскочка, повернувшись ко мне.
– Разумеется. Ручаюсь всем, что у меня есть, – был мой ответ, и сомневаюсь, что даже виконт, человек весьма проницательный в таких вопросах, уловил иронию.
– Тогда я удовлетворен, – имел любезность заявить Жиро.
У меня вдруг мелькнула мысль, что низкое происхождение барона проявилось вдруг в том, как он поклонился. Низкое происхождение подобно наследственной болезни – оно всегда проявляется в момент наивысшего напряжения.
– Кстати, – произнес наш гость, уже подойдя к двери. – Вы не назвали мне имя вашего доверенного посланца.
И прежде чем виконт успел открыть рот, у меня в уме мелькнула догадка.
– Шарль Мист, – сказал мой патрон.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
