Текст книги "Золотая пыль (сборник)"

Глава XX
Закулисная игра

Le doute empoisonne tout et ne tue rien[102]102
  Сомнения все отравляют, но ничего не уничтожают (фр.).


[Закрыть].

Когда я, в назначенный для ужина вечер, шел через парк к дому Изабеллы, хэнсом Дивера прогрохотал мимо меня и остановился в нескольких ярдах впереди. Зоркий же надо было иметь глаз, чтобы узнать человека в лондонском тумане ноябрьским вечером! Дивер выпрыгнул из экипажа и зашагал ко мне.

– Дозволите прогуляться с вами или проедетесь со мной? – спросил он.

Взвесив обе неприятные альтернативы, я высказал предположение, что для его здоровья будет полезнее прогуляться. Вечер выдался без дождя, но в тайне я хранил надежду, что мой спутник сочтет свои лакированные ботинки слишком дорогими или слишком неудобными для подобного упражнения. Однако Дивер знаком приказал кучеру держаться следом, и его ладонь приглашающе скользнула мне под руку.

– Рад возможности прогуляться, – сказал он. – Будь я такой же вольной птицей, как вы, Говард, Лондон не часто лицезрел бы меня!

– А кто тогда бы лицезрел? – спросил я, догадываясь, куда метит этот прихлебатель.

– О, – Дивер помедлил и посмотрел на меня. – Весь мир! Получи я, скажем, такой же подряд, как у вас, то есть гоняться за мерзавцем с мешком денег, который может оказаться равно в Лондоне или в Тимбукту.

Я шел молча, не имея привычки много говорить, и тем более изливать душу первому встречному.

– Но вряд ли бы он остался в Лондоне в ноябре, если у него есть не только предприимчивость, но и чувства, – добавил мой спутник, кутаясь в меховой воротник пальто.

Мы прошагали еще немного.

– Как понимаю, у вас нет представления, где вор прячется? – спросил мой откровенный собеседник.

Я промолчал.

– Так вы знаете, где преступник? – спросил он наконец, поняв, что ничего иного не остается.

– А вы хотите это узнать? – отрезал я.

– О, нет-нет, – рассмеялся Дивер.

– Вот и прекрасно, – подвел я черту.

Мы еще некоторое расстояние прошли молча, а потом мой собеседник перескочил на новую тему с легкостью настоящего сноба. Такое приобретается только опытом. Воистину мистер Дивер являлся добросердечным человеком, потому как забыл про мою грубость, не успела та слететь с губ.

Не знаю точно, как ему удалось, но не успели мы дойти до Гайд-Парк-стрит, как между нами уже царил мир, а я вынужден был пригласить его пообедать со мной в клубе в следующую субботу. Да, сей мир воистину принадлежит толстокожим.

Итак, мы вместе вошли в гостиную Изабеллы, воплощая картину братской любви.

– Вот сила хорошего примера, – жизнерадостно пояснил собравшимся Дивер. – Я увидел, как идет мистер Говард, и решил прогуляться с ним.

Ужин предназначался для домашних, и мы с Дивером оказались единственными гостями. Видя нас вместе, Изабелла нахмурилась. Меня это озадачило.

Мой новый приятель занялся Альфонсом Жиро, которого отвел в сторону под предлогом осмотреть одну из картин.

– Месье Жиро, – обратился он к нему на французском. – Как человек деловой, я не могу не оплакивать вашей беспечности.

Будучи старше Жиро, Дивер обладал помимо прочего даром дерзить, делая вид, что поступает так вынужденно.

– Но дорогой мой сэр… – запротестовал Альфонс.

– Либо вы не печалитесь об утрате своего состояния, либо вы слепец.

– Хотите сказать, что я не должен доверять другу?

Дивер развел руки в жесте, отрицающем даже намек на подобное намерение.

– Месье Жиро, я человек светский, но вдобавок к этому адвокат. Я люблю людей, но считаю ошибкой доверять одному человеку огромную сумму. Никто из нас не ведает своей слабости. Не вводи ближнего во искушение.

Это походило на цитату из Писания и, без сомнения, сошло за таковую. Мистер Дивер элегантно кивнул, блеснул улыбкой, словно с плаката, рекламирующего зубной порошок, и вернулся в центр комнаты. Когда настало время идти в столовую, он естественным образом предложил руку хозяйке дома, тогда как мне выпало сопровождать мадам. Третью пару составили Альфонс и Люсиль, что показалось мне само собой разумеющимся.

Пока мы спускались по лестнице, я впал в раздумья, оценивая отношение ко мне собравшихся здесь людей. По красноречивому лицу Альфонса было видно, что он прогрессирует от подозрения к чему-то вроде враждебности. Изабелла, вечная загадка, сегодня казалась еще таинственнее, чем всегда. Она явно выказывала нетерпимость к моим недостаткам и не скрывала недоверия, но тем не менее держала двери своего дома открытыми для меня, демонстрируя настойчивое и почти назойливое гостеприимство. Изабелла не друг мне. Но враг ли? Все, что я мог сказать о Дивере, это то, что он подозрителен. Этому любопытству я предпочел бы полное безразличие с его стороны. В мадам де Клериси я имел единственного человека, желающего видеть меня своим другом, но позиция ее оставалась неясной. Виконтесса вроде как поощряет Альфонса. Считает ли она, как и прочие, что я стараюсь помешать ухаживаниям Жиро, лишая его состояния? Пожилая француженка просто смотрела на меня, не говоря ни слова. Со стороны Люсиль я не чувствовал ничего, кроме ненависти.

За ужином мы говорили об осаде и о печальных делах во Франции, привлекавших к себе думы всех людей в то время. Дивер, помнится, выказал удивительно хорошее знакомство с ходом кампании и с одинаковой легкостью изъяснялся как по-английски, так и по-французски. Но этот тип не нравился мне, и я старался сосредоточиться мыслями на Изабелле.

Пересидеть мистера Дивера оказалось совсем не просто, но на правах старого друга я этого все-таки добился. Когда гость ушел, Альфонс сыграл мне на руку, причем самым естественным для себя образом: вовлек Люсиль и ее мать в обсуждение последних новостей, переведенных им из прессы. Они с Люсиль уселись рядышком и погрузились в газету, находя это занятие чертовски увлекательным.

– Изабелла, вы позволите мне навести некоторые справки насчет этого Дивера, прежде чем снова пригласите его в дом? – начал я.

– Вас беспокоит, что мистер Дивер способен помешать вашим собственным тайным планам? – ответила она в полушутливом тоне, который часто использовала в разговоре со мной, когда мы оставались наедине.

– Вовсе нет. О себе я вполне могу позаботиться и сам, по крайней мере, насколько это касается мистера Дивера. Дело… Если изволите, беспокойство у меня вызывает ваше с ним знакомство. Я в некотором роде рассматриваю себя как вашего защитника.

Изабелла посмотрела на меня и вдруг рассмеялась.

– Защитника в высшей степени благородного и сведущего! – ехидно воскликнула она. – Да вы либо заняты поиском сокровищ, либо пропадаете во Франции, помогая очередной красотке, попавшей в беду.

И девушка бросила неожиданно холодный взгляд в направлении Люсиль.

– Зачем поощряете вы этого человека? – спросил я, возвращая разговор к теме, от которой собеседница так ловко уклонилась. – Это не джентльмен. Мне этот тип кажется темной лошадкой!

– Что ж, вам лучше знать, – нашлась мисс Гейерсон с проворством, заставившим меня подумать, что в искусстве жонглировать словами я даже самой наивной школьнице не гожусь в подметки. Изабелла бросила на меня взгляд из-под ресниц. – Даже не думала, что вы видите в себе моего защитника. Очень даже любопытная мысль!

– О, я вовсе не претендую на это звание, – ответил я. – Вы достаточно умны и практичны, чтобы самостоятельно управиться со своими делами. И если чего-то захотите, то без сомнения, с большим успехом добьетесь этого сами, нежели с моей помощью.

– Верно, – со странной резкостью ответила девушка.

– Однако мой отец рассматривал свою роль по отношению к вам именно в упомянутом мной свете. Он очень любил вас, много думал о вашем благополучии, и…

– И вы сочли, что эта обязанность наследственная, – снова перебила меня она, но на этот раз улыбка слегка подсластила горечь произнесенных слов. – Нет, Дик, занимайтесь уж лучше поиском сокровищ.

– Я ведь не для себя! – излишне торопливо выпалил я.

Изабелла всегда умела подтолкнуть меня к неосторожной фразе, втянуть в ссору, в которой моя позиция неизменно оказывалась невыгодной.

– Кто знает?

– Вы подозреваете, что если деньги попадут мне в руки, искушение окажется слишком сильным для такого бедного человека? – спросил я.

– Бедного по собственному выбору!

Последние слова едва долетели до моих ушей, потому как девушка опустила голову и принялась перелистывать одну из книг, что лежали на столе между нами. Быть может, виной тому был падающий от лампы свет, но мне показалось, что к щекам Изабеллы прихлынула кровь.

– Сложно представить, что вы с искренним рвением ищете богатство, которое, будучи найдено, позволит другому мужчине жениться на Люсиль, – многозначительно проговорила моя собеседница, не поднимая глаз.

Мне подумалось, что она каким-то образом проникла в тайну моего сердца.

– В один прекрасный день вам придется извиниться за такие слова! – отрезал я.

– Тогда и другим придется сделать то же самое! Сама Люсиль в вас не верит!

– Да, придется. И винить в этом они станут вас.

– Только не Люсиль, – ответила Изабелла с ноткой торжества в голосе. – У нее еще в Париже имелись причины не доверять вам.

– Похоже, вы очень откровенно общаетесь с Мадемуазель?

– Да. – В глазах мисс Гейерсон блеснул вызов.

– И взаимно ли это доверие, Изабелла? – спросил я, поднимаясь. Ответа не последовало.

Когда я подошел попрощаться с мадам де Клериси, та стояла одна в дальнем конце комнаты.

– Ах, mon ami, – воскликнула она, протягивая мне руку. – Похоже, вы более слепы, чем остальные мужчины. Женщины – это не только платье, у нас есть чувства, которые пробуждаются к жизни без помощи других людей. А иногда даже вопреки их участию. Не забывайте об этом.

Все это показалось мне абракадаброй, и я ощутил себя охотником, который углубился в чащу, преследуя дичь, и слышит со всех сторон приглушенные шумы и потрескивание опавших веток. Он стоит и смотрит, кто же покажется из-за кустов.

– Если узнаете новости о Мисте или соберетесь преследовать его, сообщите, – сказал мне Альфонс, помогая управиться с тяжелым пальто. – Я поеду с вами.

Он произнес это неуклюже, как человек, вынужденный признать наличие подозрений, в которых стыдится исповедаться. Итак, Альфонс Жиро собирается следить за каждым моим шагом, обращаясь как со слугой, недостойным доверия. Я пообещал известить его о своих намерениях, потому как при всех обстоятельствах ценил компанию Альфонса и готов был преследовать Миста хоть до края земли, если друг будет рядом со мной.

Из дома Изабеллы я вышел, укрепившись во мнении, что она, и никто другой, есть самый деятельный мой враг. Это мисс Гейерсон влила яд в уши Жиро. Молодой француз слишком открыт и честен, чтобы самостоятельно прийти к мнению, которое у него сейчас сложилось. Как все добросердечные люди, Альфонс был слишком податлив любому веянию и, словно хамелеон менял окраску согласно обстановке, в которой оказывался.

Никому иному как Изабелле был обязан я холодностью Люсиль, и мне стал понятен скрытый мотив, побудивший ее хотя бы временно переместить убитых горем француженок из моего дома в Хоптоне в свой особняк в Лондоне. Мадам де Клериси и Люсиль перестали быть моими гостями и стали гостями Изабеллы. Каждый день их долг по отношению ко мне таял, а признательность ей росла.

– Я знаю, вы презирали нас за то, что в Лондоне мы чувствовали себя более счастливыми, чем в Хоптоне, – призналась позже Люсиль. – Мы догадывались о вашем презрении.

И девушка со смехом схватила за руки мадам де Клериси, которая поспешила заверить вашего покорного слугу, что по весне Хоптон воистину очарователен.

Я давно открыл, что Люсиль царит в сердце матери, которое не знает других велений. Переезд в Лондон, как выяснилось, был организован двумя девушками и одобрен мадам, которая соглашалась со всем, что обещало сделать ее дочь счастливее.

Куда бы ни устремлялся я, Изабелла непременно преграждала мне путь, готовая опрокинуть мои замыслы или остановить продвижение к цели. А ведь мисс Гейерсон являлась единственной подругой моего детства, спутницей юных лет и, касайся это только меня, осталась бы товарищем до конца дней.

Шагая по Оксфорд-стрит – в те дни я не мог позволить себе кэб, так как каждый шиллинг уходил на содержание дома в Хоптоне и жалованье слугам здесь, – я размышлял над всеми этими вещами и не находил ответа. Даже когда я пишу эти строки, миновав множество бурь и найдя тихий приют в Хоптоне, мне никак не удается понять Изабеллу. Не дано мне и постичь причину, делающую женщин такими непостоянными в дружбе.

Потом мысли мои обратились к мистеру Диверу. Тут мне открывалось поле для действий куда более понятное и приятное сердцу.

Я направился в клуб и написал письмо Сэндеру, еще пребывающему в Нидерландах, с просьбой сообщить, не известно ли ему что-либо про человека, называющего себя Дивером. Джентльмена, вовсе не показавшегося мне джентльменом, англичанина, который говорит по-французски как француз и имеет повадки преуспевающего мошенника.

Глава XXI
Разгром наголову

L’honneur n’existe que pour ceux qui ont de l’honneur[103]103
  Понятие чести существует только для тех, у кого она есть (фр.).


[Закрыть].

Через два или три дня пришла телеграмма от Сэндера, написанная лаконичным языком, свойственным этому проницательному субъекту: «Спросите у Джона Тернера, знает ли он Дивера».

Великий банкир был в это время настолько занят, что мне не хотелось обременять его своими проблемами. Кроме того, до меня постепенно начала доходить истина, с тех пор накрепко засевшая в моей голове, – нет никого, кто принимал бы твои интересы так близко к сердцу, как ты сам. Джон Тернер был человек добрый и питал, на мой взгляд, непозволительную слабость к недостойному типу вроде меня. Но в миг, когда Франция рушилась буквально на глазах, просить его заняться моими делами было бы слишком. Тем не менее я заглянул в отель, где он остановился, и выяснил у портье, что мой друг усвоил привычку покидать свое временное пристанище рано поутру и возвращаться поздно вечером.

– А где он обедает? – спросил я.

– Иногда в одном ресторане, иногда в другом, сэр, – последовал ответ. – В зависимости от того, где есть хороший шеф-повар.

Мне пришла в голову мысль о моем собственном клубе и его славе. Я знал, что будь то мир или война, Джон Тернер не упустит возможности отведать тамошних яств. Я оставил банкиру записку с просьбой отобедать со мной в клубе на следующий день и обсудить важные дела, а заодно повидаться с общим знакомым. В приглашении было указано время на пятнадцать минут позже того, на которое мы договорились с Дивером. Тем же вечером Джон Тернер подтвердил согласие. Идя на следующее утро по Сент-Джеймс-стрит, я натолкнулся на Альфонса Жиро.

– Не желаете ли отобедать в моем клубе? – спросил я. – Сегодня, в час. Собираюсь создать условия, чтобы ваш план слежки за мной не встречал препятствий.

Бедолага Альфонс покраснел и понурил голову.

– Джон Тернер тоже будет, – со смехом продолжил я. – Быть может, мы услышим что-нибудь интересное. В любом случае банкир будет говорить о деньгах, а эта тема так вас поглотила.

Таким образом, у нас образовалась весьма своеобразная partie carrée[104]104
  Группа из четверых, четверка (фр.).


[Закрыть]. Я знал о презрении, которое питает Тернер к Альфонсу, и надеялся, что подобное, если не более сильное чувство, проявит он и по отношению к Диверу.

Последний из упомянутых джентльменов прибыл в назначенный час, буквально расточая благожелательность и покровительство. В отношении ко мне он усвоил манеры светского человека, дружески помогающего деревенскому простофиле. Я принял его в малой курительной, где мы сидели в одиночестве, пока не подошел Альфонс. Сразу бросалось в глаза, насколько нравится маленькому французу большой английский клуб.

– У себя в Париже мы копируем подобные заведения, – заявил он. – Но это все не то. Наши клубы совсем другие, они больше похожи на кафе. Интересно почему?

И юный Жиро в глубочайшей растерянности воззрился на нас.

– Причина в том, что вы слишком общительны по натуре, – пояснил я. – Французы не могут встретиться и не пообщаться друг с другом, поэтому присущая клубу независимость теряется. Англичане же могут находиться в одной комнате, но сохранять дистанцию.

– Вроде и мебель такая же, – проговорил Альфонс, обводя курительную задумчивым взглядом. – Но атмосфера другая. Совсем не как в парижских клубах. Вы знаете Париж, мистер Дивер?

Дивер ответил не сразу.

– Конечно, я бывал там, – проговорил он, разглядывая ковер. – Да и кто из англичан туда не наведывался?

Дивер продолжал расточать комплименты французской столице, когда слуга передал мне карточку Джона Тернера. Я попросил провести джентльмена к нам наверх, и до сих пор помню то странное ощущение, с которым вслушивался тогда в тяжелые шаги банкира.

Дверь открылась. Слуга назвал имя гостя, и, встретившись на долю секунды со взглядом мистера Дивера, я понял, что нажил еще одного врага. Лицо моего нового знакомого пошло пятнами, спина вжалась в спинку кресла. Я встал и пожал руку Джону Тернеру, не успевшему еще отдышаться. Альфонс, неизменно вежливый и любезный, последовал моему примеру. Потом я повернулся и проговорил:

– Позвольте представить вам мистера Дивера. Мистер Дивер, это мистер Джон Тернер.

Лицо банкира, всегда не слишком выразительное, осталось неподвижным.

– А-а, – протянул он. – Мистер Дивер из Парижа.

Повисла пауза, в течение которой оба господина смотрели друг на друга, а Альфонс перетаптывался с ноги на ногу в искреннем стремлении повернуть эту враждебную ситуацию в дружеское и приятное русло.

– Мистер Дивер, – сказал Тернер, – позвольте указать вам на дверь!

В моем старшем друге никогда не наблюдалось стремления к драматическим эффектам. Он никогда не забывал о своей дородности и всегда носил ее с достоинством. Вот и сейчас банкир просто шевельнул большим пальцем в направлении двери, через которую вошел.

Видимо, Дивер знал Тернера лучше, чем я. Наверное, ему приходилось сталкиваться с жесткой стороной характера, который оборачивался ко мне исключительно добром и дружбой. Он застыл, побелев как мел, и не поднимал глаз ни на меня, ни на Жиро. Потом пожал плечами и поплелся к двери, подарив нам на прощание кривую ухмылку.

– Вот из-за чего вы меня пригласили? – спросил мой старый друг, когда дверь закрылась.

– Отчасти.

– Надеюсь, обед-то состоится?

– Непременно.

– Так давайте отправимся к столу, – сказал Тернер, посмотрев на часы.

Но не успел он сделать и нескольких шагов, как Альфонс, напыжившись изо всех сил, преградил ему путь.

– Мистер Дивер мой друг! – вскричал он, театрально размахивая руками и яростно подкручивая ус, который неизменно подводил его в решающие моменты.

– В таком случае, дорогой Жиро, давайте не будем об этом. – Рука банкира по-отечески опустилась на плечо молодого француза. – Таким знакомством не стоит гордиться. Дивер служил у меня клерком и отправился бы на каторгу, если бы я не позволил ему уйти. Ну, пройдемте к обеду?

Но и за едой, которой мой тучный друг воздал должное, Альфонс отказывался смириться, хотя с истинно французским тактом пытался скрыть недовольство. Он стал чуть более сдержанным в словах, чуть более формальным в манерах, однако Тернер великодушно делал вид, что ничего не замечает, и я был ему очень благодарен.

– Где вы подцепили Дивера? – спросил банкир, заморив червячка изрядным куском холодного пирога с дичью.

– Это он подцепил меня.

Я рассказал, как тот джентльмен навязал нам свою компанию и как Сэндер дал намек на средство избавиться от нее.

– Естественно, этот тип в сговоре с Мистом и сообщает ему обо всех ваших действиях, – ответил Джон Тернер. – Если встретите Дивера снова, пните как следует. Мне однажды выпало такое удовольствие, но вам, боюсь, повезет меньше. Этот человек принимал участие в каждом крупном англо-французском мошенничестве за последние десять лет. В Париж он теперь и носа не кажет.

Мы еще некоторое время обсуждали Дивера и его аферы, за последнюю из которых ему грозил серьезный риск получить пинок лично от меня. В нескольких случаях этот дерзкий субъект забирал слишком круто к ветру, и Джон Тернер мог прихлопнуть его в любой момент.

Но Альфонса это нисколько не успокоило. Ему казалось, что честь его задета оскорблением человека, числящегося его другом, и маленький француз не принимал участия в разговоре, когда речь заходила про Дивера.

Покончив с вином, Джон Тернер сразу откланялся.

– Если не буду двигаться, я тут же усну, – пояснил он.

Вскоре после этого Альфонс стал выказывать признаки нетерпения, достигшие кульминации в факте его ухода. Я остался один и стал сочинять письмо Сэндеру. Бегство Дивера, оказавшееся столь же окончательным, сколь и внезапным, не могло не повлиять на расследование, которое вел мой агент. В голове у меня всплывали разные подозрительные эпизоды, связанные с элегантно одетым авантюристом, с такой легкостью проникшим в дом Изабеллы.

Как выяснилось позже, Альфонс отправился прямиком на Гайд-Парк-стрит и застал Изабеллу одну. Мадам де Клериси и Люсиль регулярно посещали расположенный по соседству католический храм, в котором многие француженки возносили тогда молитвы за своих близких и страну.

– Говард грубо оскорбил мистера Дивера, – доложил Жиро. – У меня на родине такие обиды смываются только кровью.

И он живыми красками обрисовал сцену, имевшую место в курительной клуба.

– Но получается, что мистера обидел Тернер, а не Дик, – заметила девушка.

– Верно, но Говард спланировал все. Это была западня, ловушка.

– Весьма хитрая, – кивнула Изабелла с непроницаемой улыбкой. – Не знала, что у Дика есть мозги.

– Мистер Тернер знавал, как получается, Дивера прежде, – продолжал рассказывать Альфонс. – И имеет причины жаловаться на него, хотя я не поверил ни единому слову. Итак, Говард намеренно оскорбляет одного из ваших друзей, джентльмена, который ужинал в этом доме. Говард берет на себя слишком много. Одно ваше слово, мисс Гейерсон, и я брошу ему вызов.

Изабелла, как рассказывал мне потом Альфонс, встретила это предложение с плохо скрытой насмешкой.

– Дик никогда не боялся отвечать за свои поступки, – сказала она, не разделяя возмущения своего новоявленного защитника.

– Но зачем ему понадобилось так делать?

Девушка ответила не сразу, и Альфонс, доброе сердце которого неизменно брало верх над горячим темпераментом, осмелился высказать догадку сам.

– Быть может, он считает, что мистер Дивер – не самый подходящий друг для вас, мисс Гейерсон?

Изабелла саркастически рассмеялась и изрекла новую ложь обо мне.

– Мои дела его не волнуют. Нет, причина в том, что мистер Дивер слишком умен, чтобы Дик позволил ему беспрепятственно наблюдать за своими действиями. Дик наверняка понимает, что Дивер знаток по части денежных вопросов, и его куда труднее обмануть, чем вас или нескольких глупых и доверчивых женщин.

– Вы имеете в виду мое наследство?

– Да, – ответила подруга моего детства. – Вполне вероятно, мистер Дивер питает такие же подозрения, что и прочие. Но какой же вы простак, месье Жиро!

Альфонс пожал плечами.

– Это не так, Мадемуазель, – ответил он с веселым смехом. – Я самый настоящий дурак.

Изабелла не поднимала глаз, но ее руки, неподвижно лежащие на коленях, были плотно сцеплены.

– Всем известно, что Дик снабжает мадам де Клериси деньгами, которые идут не с ее поместий, – заявила девушка. – Откуда же тогда они берутся?

– Вы предполагаете, что Говард нашел мои деньги и теперь ссужает ими мадам де Клериси и Люсиль?

Что ответила бы на это Изабелла, осталось неизвестно, потому как в этот момент слуга открыл дверь и впустил меня в тишину, слишком многозначительную даже для человека, не слишком чувствительного к подобным вещам. Я заметил возбуждение Альфонса Жиро и какой-то особенный блеск в глазах Изабеллы. Думаю, она принадлежала к женщинам, которым доставляет удовольствие разжигать между мужчинами ссоры. На щеках ее выступил румянец, сделавший ее неотразимо привлекательной. Никогда прежде я не видел старинную подругу такой.

Первым заговорил Альфонс.

– Есть несколько вещей, по которым мне хотелось бы потребовать у вас объяснения, месье.

– Извольте. Но я не намерен ссориться с вами, Жиро.

Я посмотрел прямо на девушку, которая не отвела взгляда. Но думаю, она понимала, что я виню в случившемся ее.

– Вы оскорбили друга мисс Гейерсон.

– Это касается исключительно меня и мисс Гейерсон. Я избавил ее дом от мошенника, вот и все.

Изабелла, как мне показалось, хотела что-то сказать, но снова стиснула бледные губы и посмотрела на Альфонса.

– Вы снабжали мадам де Клериси деньгами в течение последних шести месяцев?

– Да.

– Своими деньгами?

– Совершенно верно.

По доброте душевной я не напомнил маленькому французу, что тот и сам одолжил у меня тысячу франков.

– Вы постоянно уверяли меня, – напирал Альфонс, выпестовавший, похоже, свой гнев, – что у вас нет ни гроша. Откуда же тогда деньги?

– Я их занял.

– И если мадам де Клериси не вернет долг, вы банкрот?

– Именно.

– И вы предлагаете мне поверить в это? – Жиро презрительно рассмеялся.

– Нет, – ответил я, направляясь к двери, потому как терпение мое подходило к концу, и я не видел иного пути избежать ссоры. – Можете думать, что вам заблагорассудится.

Бросив от двери последний взгляд на лицо Изабеллы, я увидел на нем выражение, заставившее меня перенестись в дни школьных каникул, когда мы вместе бродили по лесам Хоптона и были, смею признаться, весьма подвержены сантиментам.