Текст книги "Сын Ветра"

II. Саркофаг

– Сама не верю, что делаю это.

Замо́к был архаичный, навесной, с толстой металлической дужкой. Гюнтер видел такой впервые, если не считать исторического арт-транса. В руках доктора Ван Фрассен замок громко клацнул, и кавалер Сандерсон испугался, что звук этот поднимет на ноги всё посольство. Нет, обошлось.

– Что именно?

– Лезу ночью в ангар, полный хищных флуктуаций, чтобы их покормить. Чем, кстати, вы собираетесь их кормить? Неужели мной?

– В некотором смысле. Не волнуйтесь, и собой тоже.

– Это радует. Я бы сказала, успокаивает.

– Они обожают человеческие эмоции. Для них это деликатес. Собачьи вкусняшки вроде утиных лапок или колечек из баранины.

– Вкусняшки? Собачьи?!

– Их дают собакам после успешного выполнения команды. Вы что, не поощряли вашу химеру?

– Не было нужды. Эмоции какого спектра?

В докторе проснулся профессиональный интерес.

– В принципе, любые. Образно говоря, они любят сладкое, кислое, острое – лишь бы вкус поярче. От страха, который любого заставит бежать без оглядки, они лишь причмокивают и требуют добавки.

– А как же закон сохранения?

Доктор Ван Фрассен включила тусклый фонарик – аккумулятор был на исходе. Навалилась на створку ворот: сервоприводы в ангаре не работали, это Гюнтер помнил ещё с прошлого раза, когда загоняли сюда криптидов. Створку заело, молодой человек поспешил прийти женщине на помощь. Створка поддалась, сдвинулась на добрый метр. Изнутри пахну́ло затхлой духотой, аммиаком, мускусом. У Гюнтера запершило в горле, он закашлялся.

– Кха-кой ещё закх-он сокх-ранения?

– Вы плохо учились в интернате, кавалер? Это же азы. Закон сохранения энергии. Пища – это энергия. Для фагов – в особенности. На сгенерированные эмоции у нас уходит минимум сил. Чем же тогда насыщаются ваши криптиды? Или вы каждый раз выкладываетесь и заставляете себя испытывать настоящие эмоции?

Доктор скользнула куда-то вбок. Бледно-жёлтый луч фонаря мазнул по серой шершавой стене. В луче мелькнула рука Регины, нашаривая сенсор. Под низким потолком загорелись в четверть накала «солнышки» холодной плазмы.

– Они не насыщаются, – Гюнтер наконец справился с кашлем. К вони он уже притерпелся. – Это видимость насыщения. Вкусно, но не особо питательно.

– Вы правы. Сушеная утиная лапка – скверный ужин. Что ж, доставайте вашу лапку, пока они не решили закусить чем-нибудь посущественней.

Доктор была права: ангар перед ними вспучился клубками лоснящихся щупальцев. В переплетениях блестели блюдца фосфоресцирующих глаз. Во взглядах криптидов явственно читался голод. Масса шелестела, извивалась, колыхалась, а главное, неумолимо надвигалась на двух людей, заполняя всё пространство ангара подобно всходящему дрожжевому тесту или агрессивной биомассе из третьесортного ужастика.

Раковина сама собой возникла в руках Гюнтера. Низкий трубный рокот ужаса наполнил ангар, быстро загустев до паники. Секунда, другая, и живая волна остановилась, замерла в неустойчивом равновесии, чтобы распасться на отдельных криптидов. Через минуту весь пол был покрыт пульсирующими от наслаждения живыми кляксами. Спруты буквально растеклись по нанобетону, развернув слуховые воронки в сторону Гюнтера. Никто не хотел пропустить даже толику лакомой вибрации.

«Присоединяйтесь,» – бросил Гюнтер мысленный посыл.

В басовый рокот вплелась мелодия флейты. Лавина эмоций развернулась доброй полудюжиной голосов и подголосков, окрасилась таким количеством тонов и обертонов, что кавалер Сандерсон ахнул:

«Да это же симфония!»

«Фуга, – насмешливо откликнулась доктор Ван Фрассен. – Переходим на позитив: мне трудно закрываться. У вас очень мощный эмо-напор.»

Теперь уже вела флейта. Сменив раковину на свирель, Гюнтер держал ритм и в нужных местах вставлял басовые контрапункты. Тихая радость, весёлый смех, домашний уют, живительное тепло утреннего солнца, умиротворение, сонная нега…

Уловив запрос, он с готовностью открыл свой мозг для полноценного ментального контакта.

– Всё еще в голове не укладывается, – голос Регины звучал в его сознании чисто и ясно. Если судить по тембру и интонациям, собеседница помолодела лет на двадцать. – У нас в подвале посольства сидят флуктуации континуума. Мы их кормим! Расскажи мне кто такое, и я бы легко поставила ему диагноз. Зато теперь кое-какие странности, похоже, находят своё объяснение.

– Какие именно?

Гюнтеру не было нужды напрягаться и формировать ответный посыл. Сейчас, когда барьеры рухнули, доктор Ван Фрассен, телепат-универсал высшей квалификации, сама легко читала всё, что нужно.

– Всё началось с моей Фриды…

(Двадцать лет отчаяния: продолжение)

Всё началось с Фриды – карликовой химеры из провинции Оритака.

После первой атаки монстров любимица доктора Ван Фрассен начала куда-то пропадать с раздражающей регулярностью. Поначалу Регина беспокоилась, но химера всякий раз возвращалась сытая и довольная жизнью. В барсовой ипостаси она тщательно вылизывала окровавленную шерсть – ящера кровь не смущала, а коза (вернее, самка гора́ла) в таких ситуациях носу наружу не казала – и заваливалась спать. Охотится, уверилась доктор, с облегчением убедившись, что кровь на Фриде принадлежит не химере. Город жил впроголодь, и тот факт, что зубастая красотка сама добывает себе пропитание, мог только радовать.

Вернувшись из очередной вылазки – должно быть, Фрида отыскала под стенами города тайный лаз – химера притащила с собой добычу. Как честный зверь, она с гордостью выложила её на пол перед хозяйкой. Разумеется, добытчица получила всю положенную ей долю восхищения и ласки; что же касается добровольного дара…

– Нет, – в один голос заявили оба биолога посольства. – Никогда такого не видели.

– Никогда, – подтвердили местные.

И сплюнули через левое плечо, отгоняя злых духов

На вид загадочная тварь напоминала зайца – если бывают зайцы с рогами, острыми кривыми когтями и львиным хвостом. «Вольпертингер!» – хмыкнул Ник Зоммерфельд, припомнив похожего зверька из ларгитасского фольклора. Добычу подвергли всесторонним исследованиям, в ходе которых биологи цокали языками и обменивались возбуждёнными междометиями, большей частью в неприличном контексте. На следующий день задние ноги вольпертингера пропали. Как выяснилось после быстрого расследования инцидента, вечно голодный техник Ван Смет стащил аппетитные конечности псевдозайца из-под носа у биологов, зажарил и съел с печёной репой.

За техником установили круглосуточное наблюдение. Вопреки надеждам и ожиданиям, техник выжил и даже набрал вес. Съедобен, ахнули биологи, имея в виду вольпертингера. И кинулись ставить эксперимент за экспериментом. Все твари, время от времени посещавшие окрестности города, тоже оказались вполне калорийны и недурны на вкус, а биологи если и пострадали, так разве что от обжорства во имя науки.

В итоге борьба с чудовищами превратилась в промысловую охоту. Увы, Кейрин-хан быстро наложил свою загребущую лапу на всё добываемое таким образом мясо. Если поначалу он выделял ларгитасцам их долю, то после некой истории – грустной, но удивительной, достойной, как говорили здешние сказители, быть записанной алмазными иглами в уголках глаз – хан сделал «охотничий приварок» дозволенным лишь семье посла: Нику, Регине и Артуру.

Почему?

Нет, вовсе не из-за снов и видений.

Вначале возникли слухи. Ларгитасцы не придали им значения: мало ли что сочинят невежественные аборигены, живущие в условиях постоянного стресса? Слухами заинтересовалась только доктор Ван Фрассен: воспоминания, яркие сверх меры, и сны, передающиеся от человека к человеку – это было по её части. Параллельно с этим у горожан отмечалось кардинальное улучшение памяти – даже глубокие старики-маразматики, которые ещё вчера не узнавали детей и внуков, вдруг начали прекрасно, в деталях и подробностях, помнить всю свою жизнь едва ли не от рождения до сегодняшнего дня. Внимание небесной чародейки пугало горожан, они скрытничали, плохо шли на контакт, но в итоге – уговорами, серебром, а где и волшебной флейтой – Регина добилась своего. Доктор воочию увидела чужие сны, так походившие на реальность, дважды зафиксировала факт ментальной передачи – и отметила фотографическую память добровольцев из посольства, согласившихся на обследование. Абсолютная память ментала? Зачатки телепатии? Если это и была телепатия, то крайне ограниченная: люди делились друг с другом отдельными сновидениями, и ничем более.

Все, у кого наблюдался феномен, ели мясо пришлых тварей.

История началась Фридой, продолжилась слухами и снами, чтобы опять вернуться к Фриде. Химеры живут недолго. По человеческим меркам Фриде было уже лет девяносто – что весьма почтенно даже для долгожителей Ларгитаса. Возраст активный, спору нет, но старость всё громче стучится в двери. Однако Фрида не только не старела, но, казалось, напротив: молодела с каждым днём. Пока не объявились монстры, всё шло естественным чередом. Но с того момента, как химера начала охоту на тварей, Регина стала замечать: любимица выглядит на диво игривой и резвой, особенно в ипостасях барса и ящера-целофузиса.

Коза, впрочем, тоже чувствовала себя отлично.

Что, если действие мяса чудовищ не исчерпывается трансляцией снов? Безукоризненной памятью? Что, если это и есть заветный эликсир молодости?! Тысячелетняя мечта алхимиков, фармацевтов, врачей и учёных?!

– Антический способ метаморфозы. Восстановление телесной матрицы…

– О чём вы, Гюнтер?

– Ваша химера. Здесь, под Саркофагом, только Фрида обладает способностью менять ипостаси. Антис переходит из малого тела в большое, и наоборот. Химера выбирает между ящером, барсом и козой. Все тела малые, но сам механизм перехода…

– Механизм?

– Да, неудачное слово. Пусть будет способ. У местных его нет, для них последствия ограничились психикой. Для ларгитасцев – аналогично. Ваша Фрида – оборотень. Она восстанавливает животные ипостаси, беря матрицы из генетической памяти организма. После диеты из флуктуаций она стала брать их из более молодых периодов своей жизни, как умеют это сами флуктуации.

– Откуда вам это известно?

– Сын рассказал. Мы то, что мы едим. Как тут состаришься, с такой диетой? Химера неразумна, она ничего не знает о смерти. Флуктуации, как я подозреваю, тоже. Мы знаем, и этот страх убивает нас не хуже старости или камня, упавшего на голову.

– Об этом я не подумала.

– У вас было о чём думать, кроме этого.

Слухи, сны, Фрида.

И наконец история подошла к главному: к бойцам.

В посольстве их было двое, модифицированных бойцов спецназа: Груша и Скунс. Подлинных имён не знал никто. Живучесть, выносливость, регенерация, координация движений, скорость реакции, колоссальный опыт силового и огневого противостояния – этим их способности не исчерпывались. Увы, за всё приходится платить: срок жизни внутриутробных модификантов был жёстко отмерен. Финал неумолимо приближался для обоих. Но быть может, пример Фриды поможет и Груше со Скунсом отодвинуть фатальный день?

Отбросив сомнения, доктор Ван Фрассен обратилась с просьбой к Кейрин-хану. Хан ещё не запретил ларгитасцам употребление в пищу мяса тварей, но город сидел на голодном пайке, и подлинный хозяин города, железной рукой правящий за спиной шаха-марионетки, отбирал в пользу высочайшей семьи едва ли не всю заветную добычу. Наверное, Регина могла бы попросить ларгитасцев отдать умирающим спецназовцам жалкую долю, выделяемую для посольства. Да, могла – и после долгих колебаний решила, что уж лучше хан. Обитатели посольства дичали со скоростью, приводившей доктора в ужас. Их желание делиться чем бы то ни было стремилось к нулю и дальше – к отрицательным величинам.

«Зачем?» – спросил хан, славящийся лаконичностью.

Регина объяснила, зачем. Она говорила честно, ничего не скрывая, зная проницательность хана и его мстительность по отношению к лжецам. Закончив объяснение, она добавила, что бойцами такого класса не разбрасываются. Особенно в условиях блокады города и регулярных нападений из-за стен. В защите города Груша и Скунс проявили себя наилучшим образом.

«Я подумаю,» – кивнул хан.

Он думал три дня. Стоит ли продлевать жизнь могучим воинам? Что перевесит на чашах весов: потенциальная угроза или царственный прагматизм? Победил прагматизм. Захоти чужаки сесть на трон при посредстве своих богатырей, они бы уже это сделали. По крайней мере, попытались бы. Прошение чародейки было удовлетворено, и спецназ получил спецпаёк из мяса монстров.

Увы, это не продлило им жизнь.

Оба тихо скончались в отведенный срок, известный им с точностью до минуты. Скунс пережил Грушу на три месяца. Регина провела последние часы у постелей обоих – и оба раза стала свидетельницей маленького чуда. Груша, тяжело раненый незадолго до начала эксперимента, исхудавший сверх меры Скунс – бойцы ушли без боли и страданий, не зная страха смерти, с какой-то особенной тихой радостью. Предсмертные образы, которые они послали доктору перед тем, как угаснуть, были на диво схожи. Ласковый солнечный свет нежно гладит кожу, по телу разливается тепло и умиротворение; и ещё – ожидание.

Их ждали. Скунс и Груша возвращались домой, к родным и близким. Туда, куда стремились всю жизнь, где им рады, где всё будет хорошо – отныне и навсегда.

Мертвецы улыбались даже тогда, когда их хоронили.

Нет, доктор не сказала об этом хану. Возможно, ему донесли. Возможно, так же умер кто-то из придворных, получавших спецпаёк. Или до Кейрина дошли слухи, и он сам провёл эксперимент, умертвив подходящего человечка – и внимательно наблюдая, как тот счастливым уходит в лучший мир.

В любом случае, факт остаётся фактом: поставки «охотничьего приварка» в посольство прекратились, за исключением семьи посла. Если Кейрин-хан и не знал таких слов, как «стимулы» и «мотивации», он прекрасно умел ими пользоваться. Слово «символ» он знал наверняка. В частности, символ высочайшей милости, которой при желании могут и лишить. В джинне, чародейке и после́ хан был заинтересован – да, именно в такой последовательности. Что же до остальных чужаков… Польза от них была мизерной. Знания? Знания хороши, когда их можно воплотить на практике или продать. Практика сузилась до крайности, продажа в условиях блокады исключалась. Военная помощь? Аккумуляторы садились, небесное оружие отказывало, а в рубке на саблях ларгитасцы проигрывали местным воякам. Хан рассматривал чужаков как потенциальных заложников – на случай, если кто-то из означенной троицы возжелает проявить норов. Но заложник, который умирает без мучений, с улыбкой на губах – плохой заложник. Таким и пожертвовать легко.

Значит, никакого спецпайка. Воля владыки не обсуждается.

Выполняйте всё, что я прикажу, без слов уведомил Кейрин-хан, и никому не придётся умирать: ни с радостью, ни в мучениях.

* * *

– Через месяц меня вызвали во дворец, – сказала доктор Ван Фрассен, запирая замо́к на воротах ангара. – Если честно, я удивилась.

– Зачем? – спросил Гюнтер.

Он слышал, как в ангаре недовольно ворочаются криптиды, выходя из эмо-транса. Вкусняшки закончились, а голод никуда не делся.

– Кейрин заставил меня присутствовать при смерти молодого шаха. У хана теперь был внук, наследник престола, и Хеширут стал не нужен. Официально шах умирал от заворота кишок. Думаю, его попросту отравили.

– Не понимаю. Вы-то ему зачем? Засвидетельствовать смерть?!

– Вы действительно не понимаете?

– Абсолютно.

– Великий Космос, как же я вам завидую! Жизнь здесь испортила меня. А ведь и я была такой же наивной девочкой.

Гюнтер обиделся:

– Не так я наивен, как вам кажется. Хан отравил шаха и вызвал вас. Он что, идиот? Вы же могли всё понять!

– Нет, Кейрин не идиот. Я могла всё понять, для этого меня и вызвали.

– Бред!

– Ничего подобного. Я всё поняла правильно и передала другим. Если Опора Трона не моргнув глазом умертвил шаха, отца собственного внука, то мы, пришельцы, для него – пыль, прах, никто. Наши жизни стоят дешевле плевка на дороге. Мы хотим их сохранить? Значит, надо беспрекословно повиноваться хану. А заодно Кейрин продемонстрировал, что умеет быть гуманным.

– Гуманным?!

– В его понимании. Шах тоже ел мясо монстров и умер так же, как Скунс и Груша. Без боли и страха, можно сказать, с радостью. Кейрин-хан бывает очень жесток, но в этом случае он действительно проявил гуманизм.

Гюнтера передёрнуло. Если таков здешний гуманизм, кавалер Сандерсон предпочёл бы жить в менее гуманном обществе. Например, среди людоедов Кемчуги. Те хоть просто едят, без тонких намёков.

– Под конец шах послал мне мысленный образ: энграмму, яркое воспоминание. В детстве Хеширута ослепили. Наши врачи вернули ему зрение, но перед этим я дала юноше взглянуть на мир своими глазами.

– Своими? В каком смысле?

– В смысле, моими. После пяти лет слепоты это был самый счастливый момент в его жизни. Именно его он и переживал, умирая. И поделился счастьем со мной. Знаете, Гюнтер, я ему благодарна. Здесь так мало счастья, и еще меньше людей, способных делиться. Кроме того, он дал мне подсказку, ключ к разгадке.

– Ключ?

На миг Гюнтеру показалось, что он – персонаж из скверной пьесы. Что все его реплики расписаны наперед, и он прилежно произносит их одну за другой, следуя доставшейся ему роли. Скоро упадёт занавес, вспыхнет свет, раздадутся аплодисменты. Артисты выйдут на поклон – и этот театр абсурда закончится, можно будет переодеться и отправиться домой.

Ощущение накатило и схлынуло. Духота шадруванской ночи, светляки звёзд в низком небе. Двор посольства, ворота ангара. Изнутри скребутся голодные криптиды…

– Я решила взглянуть на ситуацию чужими глазами, – доктор смотрела в небо: живая иллюстрация собственных слов. – Глазами самой твари. Одну зверушку Фрида притащила живьем, и я прозондировала её психику. У меня имелся кое-какой опыт…

– Вы зондировали психику флуктуации континуума?!

– Я же не знала, что это флуктуация! Но, думаю, если бы знала – меня бы это не остановило.

– И что вы обнаружили?!

– Вы надеетесь на откровение? Зря, кавалер, зря. Мои изыскания принесли мало пользы. Местные недаром зовут тварей гулями и дэвами. Ничего похожего я раньше не встречала: совершенно иная синаптическая структура, матрицы реакций… Сбросить вам энграмму? Да, ещё защитные механизмы – я шла как по минному полю.

– Защита? Как у энергетов?

– В некотором роде. Но когда я вскрыла долговременную память зверушки… Там оно и обнаружилось: яркое переживание. Чистое, незамутнённое счастье. Словно этому существу что-то мешало, раздражало, а потом лишнее отсекли. Теперь, когда я знаю, что это флуктуации континуума, многое встало на свои места.

– Что, например?

– У волнового существа тело и психика – единое целое. Но я-то не знала, с чем имею дело! Вместе с плотью мы усваиваем часть их мировосприятия. Они не боятся смерти? Так же умирали Скунс, Груша и шах Хеширут.

– Отсекли лишнее, говорите? Когда мы вошли под Саркофаг, от нас отрезало физическую реальность Ойкумены. Нас сплющило, а флуктуациям отсекло что-то, что мешало им быть счастливыми. Так вот почему криптиды рвались на Шадруван!

– Сплющило?

– В космосе волновые тела огромны. А здесь… Разве мы страдаем гигантизмом? Натху просто очень большой, а мы с вами вообще одного роста.

– За вычетом ваших рогов, – хмыкнула доктор Ван Фрассен. – Уж лучше бы вы были гигантом.

– Почему?

– Тогда Кейрин-хан поостерёгся бы вам угрожать.

– Вы про амулет? Для управления Натху? Завтра я объясню хану…

– И не пытайтесь, – лицо доктора затвердело. – Вы что, не слушали меня? Все мы – его заложники. Если он решит, что вы лжёте или упрямитесь – он начнёт убивать.

III. Ларгитас

«Что бы я делал, будь я директором антического центра?»

Навязчивая мысль стучала в висках, вписывалась в ритм. «Что бы я делал…» – пять размеренных шагов, заложив руки за спину. «…будь я директором…» – шесть шагов с ускорением, постукивая кулаком правой руки в ладонь левой. «…антического центра» – семь шагов вразвалочку, руки висят вдоль тела. И все начиналось с начала: «Что бы я делал, будь я…»

– Вы не могли бы присесть? – сварливо поинтересовалась комиссар Рюйсдал. – У меня уже ноги болят за вами бегать!

– Присядьте, – отмахнулся Тиран. – Вон скамейка.

– Я должна быть рядом с вами.

– Ничего вы никому не должны. Боитесь, что я сбегу?

– Никуда вы не сбежите. Вы под арестом.

– Тогда присядьте и не мешайте мне думать.

– Думать? Вы бегаете, а не думаете!

– У каждого свои бзики, комиссар. Мне хорошо думается на ходу. Вы вяжете свитера и шарфики. Не удивлюсь, если кому-то приходит в голову удачная идея, когда ему вставляют иголки под ногти.

– А вдруг явится Скорпион?!

– Вы не заметите его появление со скамейки?

– Замечу. Даже из-за забора.

– Тогда сядьте и не нудите. Вы запыхались, не хочу, чтобы вас хватанул инфаркт. На мне и так слишком много грехов…

Когда Тиран пошел на десятый круг, огибая рабочий шатер Паука, Линда сдалась. «Что бы я делал…» – и комиссар скрылась из виду. Честно говоря, Ян Бреслау забыл о ней ещё на первом шаге – и не испытал угрызений совести. Я разведчик, думал он. Я научный разведчик. Я мыслю как разведчик, ем как разведчик, дышу и хожу в сортир как разведчик. Мне надо отыскать антиса, я ищу его как разведчик. Это бесперспективно, приятель. Антисы по ведомству антических центров, там знают, как их искать. Своего центра на Ларгитасе нет, выпутывайся, как можешь. Должен быть способ, наверняка должен…

Линда появилась и опять скрылась за шатром.

– Да! Что? Бреслау на связи…

Он и не заметил, как выхватил коммуникатор.

– Включите конфидент-поле, – велел генерал Ван Цвольф.

Суровый лик начальства парил в голосфере, обещая шторм. Будь Тиран верующим, принял бы явление Ван Цвольфа за знамение.

– Тут комиссар Рюйсдал, – предупредил Тиран.

– Ну и что? Телепаты не видят сквозь конфидент.

– Зато они видят сквозь черепную коробку, – Тиран нарочно придержал шаги, давая Линде возможность насладиться чужой беседой. – Где гарантия, что она не умыкнёт из моей головы энграмму нашего разговора? Вы в курсе конфликта служб?

Линда фыркнула и отвернулась.

– В курсе, – генерал побагровел. – Тэшники хотят вашу голову, Бреслау.

– Отдайте, – предложил Тиран.

– Вот им!

Лик начальства сменился начальственным кукишем:

– Если вас кто-то и расстреляет, это буду я. Включите конфидент, немедленно!

Тиран окутался голубоватым коконом:

– Уже. Говорите, я слушаю.

– Смо́трите, – поправил генерал. – Сначала вы смо́трите, говорить будем после.

Первую минуту Тиран ничего не понимал. Запись космического боя? Эпилог, вояки расползаются по углам?! Подбитые корабли, уцелевшие корабли, перегруппировки эскадр… Видео монтировали из обрывков, фрагментов, крохотных эпизодиков, большей частью ужасающего качества. Когда качество улучшилось, стали видны названия кораблей.

– Да, – кивнул Тиран. – Это результат бегства Натху. Не думаю, что он такой уж секретный. Сейчас этим видео располагают три цивилизации: мы, брамайны, помпилианцы. Значит, со дня на день об этом узнает вся Ойкумена.

– А что вы скажете на это?

Вытеснив космос, возник старик-помпилианец в парадном мундире с орденами. Крючковатый нос, льдистый взгляд: если Ван Цвольф был генералом, то старик ходил в маршалах.

– На связи имперский наместник Флаций, – без обиняков начал он. – Судя по заявлениям брамайнов, вы скрываете от нас важные сведения, касающиеся массового производства антисов. В рамках союзнического договора, заключенного между нами, мы полагаем такие действия враждебными и недостойными. Если вы достигли успеха в известном нам деле, вы обязаны были поделиться всей информацией с Великой Помпилией и передать нам сопутствующую технологию. Империя требует объяснений! Если они не поступят в самое ближайшее время, или если мы сочтем объяснения неудовлетворительными…

Старик наклонился вперед:

– В таком случае союзнические отношения будут разорваны. Не исключаю, что после этого Ларгитас увидит союз Великой Помпилии и Брамайнского Содружества. Вину за последствия этого шага мы полностью возлагаем на Ларгитас.

Скривились тонкие губы:

– Конец связи.

Это прозвучало словно «конец света». В сущности, так оно и было.

– Вы опровергли ложь брамайнов? – спросил Тиран.

Он уже понимал, что случилась катастрофа, но цеплялся за соломинку. Перед глазами стояла запись: подбитые корабли, уцелевшие корабли, перегруппировки эскадр… Воображение дополнило картинку: вереница трупов, похожих на ледышки, плыла в черной мгле. А грозные армады уже шли от границ системы к планете, спешно воздвигающей из остатков флота пояс хрупкой, а главное, бесполезной обороны. Ларгитасу не устоять против союза брамайнов и помпилианцев. Надо что-то делать, но что?!

Драма замкнутого пространства, думал он, окруженный конфидент-полем, охваченный отчаянием. Дурная пьеса. Дурная пьеса, сказал я комиссару Рюйсдал пять минут назад. Я еще не знал тогда, что это значит: дурная пьеса. Ты жалел, что давно не был с женой в театре? Вспомни, ты очень сожалел – в начале всей этой безумной истории, после заседания экспертной группы по Отщепенцу. Вот тебе театр, придурок. Билеты в первый ряд партера.

Театр военных действий.

– Мы заявили, что передали Великой Помпилии все материалы, – хрипло произнес Ван Цвольф. Чувствовалось, что генерал смертельно устал. – Все без исключения. Исследования, видео с Натху, заключения экспертов… Мы обвинили брамайнов во лжи. В намеренной лжи, с целью разорвать наш союз с Помпилией. Мы…

– Что сказал наместник Флаций? – перебил Тиран.

– Проклятый рабовладелец сказал: «Этого мало». Им нужны неопровержимые доказательства нашего алиби.

– Вы сообщили им, что Натху похитили брамайнские антисы? Что это были Вьюха и Капардин?! – Тиран вспомнил свою беседу с Кешабом Чайтаньей. Плюшевый медведь, пестрое одеяло, обгоревший край простыни. Когда антис улетел, Бреслау лично доложил начальству о состоявшемся разговоре. – Что Кешаб нарочно высадился на Ларгитасе, желая ввести нас в заблуждение?!

– Да.

– И что? Каков результат?

– Результат таков, – генерал вытер платком лоб, – что мы сами сунули голову в петлю. Вот, извольте видеть…

Вернулся старик:

– Ложь! Ложь! Трижды ложь!!!

Наместник был в бешенстве:

– И у вас хватает совести кормить нас такими, с позволения сказать, аргументами? Вьюха? Капардин?! Вы держите нас за идиотов?! Вот, извольте ознакомиться…

В сфере закружилась цветная карусель: волновые слепки антисов.

– Это слепки конвоиров, сопровождавших Натху Сандерсона! – кричал невидимый старик. От его воплей радужный калейдоскоп шел рябью. – Их сняли наши навигаторы с пяти галер! Если угодно, я предоставлю имена навигаторов и названия кораблей, а также точное время фиксации. Элементарное знакомство с реестром Шмеера-Полански дает возможность понять, что эти антисы там не зарегистрированы! В отличие, кстати, от Вьюхи и Капардина, чьи персональные волновые слепки доступны для сравнения последнему кретину Ойкумены! На что вы надеялись? Что мы не проверим слепки?! Ваших консультантов надо уволить за профессиональную непригодность! Сгноить в тюрьме! Расстрелять!..

– Расстрелять, – кивнул Тиран, думая о своём. – Он прав.

– У первого антиса брамайнский спектр, – крик прекратился. Голос старика стал похож на клекот орла. – Тут мы еще могли бы попасться в ловушку. Ладно, не Вьюха, но какой-то другой антис брамайнов. Но наши эксперты утверждают, что спектр второго антиса феноменален! Таким мог бы быть антис ларгитасцев, если бы у Ларгитаса имелся еще один антис, кроме Натху! Значит, имелся! Имеется! А может быть, и не один! Вы нашли секрет антического производства? Тогда делитесь, как обещали! Иначе…

Он замолчал. Перевел дух.

– Я уже объяснял, что случится в противном случае, – подвел итог наместник Флаций. – Не люблю повторяться. Итак, Великая Помпилия ждёт. Но долго ждать она не умеет. Конец связи.

Повисла тишина.

– Ты нас подставил, – произнес генерал Ван Цвольф после долгой паузы. – Бреслау, ты нас в могилу закопал и надпись написал. Я тебе верил, Бреслау. Я тебе верил, как себе. Больше, чем себе! Если ты сказал, что это были Вьюха и Капардин, значит, Вьюха и Капардин. Мне и в голову не пришло сомневаться. Моя вина, моя величайшая вина! Никому нельзя верить на слово…

Тиран едва не выронил коммуникатор.

– Я…

Горло сдавило, слова давались с трудом:

– Я лично не видел волновые слепки конвоиров. Не запрашивал экспертизу. Я случайно услышал реплику эксперта: «…второй имеет характерный спектр брамайнского антиса». Услышал и сделал ошибочный вывод. Я был в жесточайшем цейтноте. Да, это меня не оправдывает. Но если бы мне вовремя предоставили всю необходимую информацию…

Руки задрожали. Идея, ножом вспоровшая мозг Бреслау, на первый взгляд выглядела сомнительной. И на второй взгляд, и на третий. Но это был шанс.

– Обождите, я сейчас.

Пальцы бегали по сенсорам уникома. Искали, шарили.

– Вот!

– Я вам ничего не скажу, – предупредил Кешаб после долгих размышлений. – Ничего. Если вы рассчитываете получить от меня информацию, касающуюся воспитания антисов…

– Я вам тоже ничего не скажу, – согласился Тиран. – Я имею в виду, ничего лишнего. Считайте, что мы квиты. Выходит, мальчик не взлетел бы, если бы не налёт? Выходит, я зря трясся? Забавная тавтология: не взлетел бы, если бы не налёт… Вы уже сказали достаточно, господин Чайтанья.

Рывок, и простыня треснула.

– Нет, не это. Ждите, я быстро…

– Хорошо, – Тиран присел на кровать, напротив Кешаба. – Подведём итоги. Мы потеряли мальчика. Один-ноль в вашу пользу. Ваши товарищи увели Натху на Чайтру. Два-ноль. Вы – здесь, притворяетесь, будто ни сном, ни духом. Три-ноль, если я вам поверю. Я вам не верю, значит, по-прежнему два-ноль. Ларгитас проиграл этот матч. У Чайтры есть гимн? Можете исполнить. Я даже встану ради приличий.

– Два-ноль, – повторил Кешаб.

– Это запись? – потрясённо спросил Ван Цвольф. – Запись вашей беседы с Кешабом?!

– Да!

– Подлинная? Если это подделка, я вас лично задушу…

– Идите к чёрту!

– Почему вы не пришли раньше убийц? Почему хотя бы не попытались?!

– Я брамайн! А вы ларгитасцы…

– Вы антис. И мальчик – антис. Со временем мы бы утратили шанс держать его взаперти. Он стал бы свободен, как и вы. Проклятье, вам это не приходило в голову? Взрослый Натху сам выбрал бы себе дом. А может, жил бы на два дома. Но вы не пришли. Вместо этого ваш дом прислал героев с конфетами. Вы что, действительно верили, что после залпа из конфетниц и силового захвата на орбите мальчик полюбит вас всем сердцем? Вы украли его, но где гарантия, что однажды он не вернется обратно? Туда, где он был счастлив рядом с отцом? – Замолчите!

– Вот тебе! – Тиран ткнул в собеседника кукишем. – Не нравится? Слетел на наш насест, как ни в чём не бывало? Философствуешь? А у меня трупы во дворе! И у тебя трупы, только они сгорели, а тебе плевать! Явился, значит, слушай! Или взлетай, взлетай по-горячему и покончим с этим…