Текст книги "Уолден, или Жизнь в лесу"

Дети, играющие в жизнь, распознают ее истинные законы и отношения яснее взрослых, не сумевших достойно прожить ее, но считающих себя умудренными опытом. Иначе говоря – неудачников. В одной индуистской книге я прочел: «Жил царский сын, высланный в младенчестве из родного города и воспитанный лесником. Повзрослев, он стал считать себя принадлежащим к тому варварскому племени, где вырос. Один из министров отца, обнаружив его, поведал правду о том, кто он. Его ошибочное представление о себе исчезло, и он осознал себя принцем. Так и душа, – продолжает индуистский философ, – из-за привходящих обстоятельств ошибается насчет себя, пока святой учитель не откроет ей правду, и тогда осознаешь себя Брахмой». Я осознаю, что мы, обитатели Новой Англии, живем такой посредственной жизнью, потому что наш взор не проникает сквозь омут обыденности. Мы думаем, что существует то, что, как нам кажется, существует. Если бы человек шел через этот город и видел только реальность, куда бы, по вашему мнению, делась «Мельничная запруда»? Если бы он рассказал нам о реальных вещах, которые узрел, мы бы не узнали место по его описанию. Взгляните на молельню, здание суда, тюрьму, лавку или жилой дом и скажите, что они реально представляют из себя на не предвзятый взгляд. И ваш рассказ заставит их развалиться.

Люди почитают далекую правду, укрытую на задворках Солнечной системы, за самой отдаленной звездой, до Адама и за последним человеком. Да, вечность хранит нечто истинное и возвышенное. Но все эти времена, пространства и случаи существуют здесь и сейчас. Сам бог достигает высшей точки в настоящем моменте, и ему не быть более божественным. В полной мере постичь его благодать можно лишь, постоянно вдыхая и впитывая окружающую реальность. Вселенная послушно отвечает нашим представлениям; движемся ли мы быстро или медленно, путь уже проложен. Так посвятим свои жизни осмыслению. У поэтов и художников никогда еще не было такого честного и благородного замысла, но, возможно, его сможет осуществить кто-нибудь из потомков.

Проведем один день осмысленно, как Природа, чтобы скорлупа ореха или крыло москита, упавшие на рельсы, не могли столкнуть нас с пути. Встанем рано и попостимся или разговеемся, но спокойно и без суеты. Пусть гости приходят и уходят, пусть звонят колокола и плачут дети – день состоит не только из этого. Почему мы должны подчиняться и плыть по течению? Да не опрокинемся и не утонем на той ужасной стремнине и в водовороте, находящихся на полуденном мелководье и называемых обедом. Переживите эту опасность, и вы спасены, ведь оставшийся путь пойдет вниз по склону. С напряженными нервами, с утренней бодростью проплывите мимо него, ищите другой путь, привяжите себя к мачте как Одиссей. Если паровой котел засвистит, пусть свистит, пока не охрипнет от натуги. Если колокол звонит, почему мы должны бежать? Мы лучше подумаем, что это за мелодия. Возьмемся за себя, начнем работать и протиснем ноги через грязь и тину мнений, предубеждений, традиций, иллюзий и видимости – весь этот ил, покрывающий земной шар, от Парижа до Лондона, от Нью-Йорка до Бостона и Конкорда, от церкви и государства до поэзии, философии и религии, – пока не доберемся до твердого дна и лежащих на своем месте камней, называемых реальностью, и скажем: «Вот оно, и это не ошибка». А потом начнем, имея point d’appui под паводком, морозом и огнем – место, где вы можете заложить стену или государство, или надежно поставить фонарный столб или, возможно, прибор, но не ниломер, а реаломер, чтобы будущие поколения могли узнать, насколько глубок временами был паводок заблуждений и иллюзий. Если вы встанете прямо напротив факта, лицом к лицу с ним, то увидите, как солнце отсвечивает на обеих его поверхностях, словно на ятагане, и почувствуете, как его лезвие рассекает ваше сердце и костный мозг, и так счастливо завершите свой земной путь. Мы жаждем только реальности, будь то жизнь или смерть. Если действительно умираем, пусть услышится хрип в наших глотках и почувствуется холод в конечностях. Но если живы, займемся делом.

Время – всего лишь река, в которой я рыбачу. Я пью из нее, но пока пью, вижу песчаное дно и понимаю, насколько она мелка. Тонкий поток утекает, а вечность остается. Я хотел бы напиться с глубины и рыбачить в небе, чье дно состоит из камешков звезд. Я не могу сосчитать до одного. Не знаю даже первой буквы алфавита и всегда сожалею, что не так мудр, как в день появления на свет. Ум – словно мясницкий нож, он обнажает и рассекает путь к тайной причине вещей. Я не желаю работать руками больше необходимого. Моя голова и есть мои руки и ноги. Я чувствую, что в ней сосредоточены самые лучшие способности, а инстинкт подсказывает, что голова – орган, предназначенный выяснять суть вещей, для чего некоторые животные используют рыла и лапы. С ее помощью я хотел бы рыть и прокапывать свой путь через эти холмы. Ведь где-то неподалеку наверняка спрятана богатейшая жила. Можно судить об этом по волшебной лозе и тонким поднимающимся испарениям. И здесь я начну копать.

Чтение

Все люди, выбирай они себе занятия поосновательнее, стали бы преимущественно студентами и наблюдателями. Ведь собственные природа и предназначение интересны всем. Накапливая имущество для себя или потомков, основывая семью или государство, или даже достигая славы, мы в итоге смертны. Но бессмертны, имея дело с истиной, и нет нужды бояться ни перемен, ни случайностей.

Старейший египетский или индийский философ приподнял угол покрывала со статуи божества и оставил трепещущую мантию приподнятой до сих пор. Я смотрю на явившееся великолепие, потому что это я был в нем, когда он действовал, а теперь мы снова поменялись местами. Ни одна пылинка не осела на ткани, ни одно мгновение не пролетело с момента открытия этого божества. Время, которое мы можем улучшить, или то, что может быть улучшено, не является ни прошлым, ни настоящим, ни будущим.

Место, где я жил, располагало не только к размышлениям, но и к серьезному чтению посильнее университета. И хотя обычная библиотека находилась слишком далеко, я более чем когда-либо подпал под влияние книг, обошедших весь мир, и чьи сентенции были впервые написаны на коре, а теперь просто время от времени копируются на льняной бумаге. Как говорит поэт Мир Камар Уддин Маст: «Просмотреть все пространство духовного мира, сидя на месте, – такое преимущество дали мне книги. Опьянеть от одного стакана вина – я познал это удовольствие, когда пил хмельной напиток эзотерических учений». Все лето у меня на столе лежала «Илиада» Гомера, хотя страницы листались только изредка. Поначалу беспрестанная физическая работа по достройке дома и окучиванию бобов не давала возможности изучать больше. Хотя я утешал себя возможностью чтения в будущем. Я прочел одну или две малосодержательные книги о путешествиях в перерывах между работой, пока такое времяпрепровождение не заставило стыдиться самого себя. Зачем же тогда здесь жить?

Студент может читать Гомера и Эсхила на греческом языке, не боясь погрязнуть в беспутстве или роскоши, ибо предполагается, что он в какой-то мере подражает их героям, посвящая страницам утренние часы. Героические книги, даже напечатанные нашими буквами, всегда написаны на языке, мертвом для нынешнего вырождающегося времени. Мы должны кропотливо искать значение каждого слова и строки, домысливая большее, чем дозволяет их всеобщее употребление, и исходя из нашей собственной мудрости, доблести и благородства.

Современная дешевая и изобильная печать, со всеми ее переводами, ни на йоту не приблизилась к героическим античным писателям. Они, как и прежде, кажутся обособленными, а их произведения – редкими и диковинными. Стоит потратить дни юности и драгоценные часы на понимание хотя бы нескольких слов древнего языка, поднятых над тривиальностью улиц и становящихся неизменными ориентирами и побуждениями. Фермер недаром запоминает и повторяет несколько услышанных им латинских слов.

Иногда говорят, что изучение классики когда-нибудь уступит место более современным и практичным наукам. Но самый неугомонный студент всегда будет изучать классические произведения любого языка и любой древности. Ведь что такое классика, как не записанные благороднейшие мысли человека? Классические произведения – единственные не выродившиеся оракулы, и в них есть ответы на самые современные вопросы, каких не было даже в античных Дельфах и Додоне. Мы же не пренебрегаем изучением природы из-за ее древности.

Осмысленное чтение правильных книг в правильном расположении духа есть благороднейшее из занятий. Одно из тех, что требуют от читателя большего, чем другие, повседневные. Ему необходима подготовка, подобная той, что проходили атлеты, с твердым намерением посвятить своей цели почти всю жизнь. Книги надо читать с теми же осознанностью и вниманием, с которыми они были написаны.

Недостаточно просто говорить на их языке, из-за значительной разницы между устной и письменной речью – слышимой и читаемой. Первая обычно преходяща, это всего лишь звук, речь, говор, он почти животный, и мы учимся ему бессознательно, как животные, от наших матерей. Вторая же есть плод зрелости и опыта первого. Если та – речь наших матерей, то эта – речь отцов, определенные и отобранные выражения, слишком значимые. Чтобы усваивать их на слух и заговорить, надо родиться заново.

Толпы людей в Средние века, умевшие только говорить на древнегреческом и латыни, не были наделены от рождения способностью читать работы гениев, написанные на этих языках. Ровно потому, что те писались не на разговорных древнегреческом и латыни, а на доступном немногим литературном языке. Люди не изучали более благородные диалекты Греции и Рима, и даже сами свитки с шедеврами считались ими замаранной бумагой. Вместо этого ценилась дешевая современная литература. Но когда у нескольких народов Европы появились собственные, пусть и примитивные, письменные языки, удовлетворявшие потребностям их зарождающейся литературы, возродилось обучение, и ученые смогли разглядеть за давностью веков сокровища античности. То, что римская и греческая толпа не могла услышать, некоторые ученые через несколько веков смогли прочитать, и лишь немногие из них и сейчас читают это.

Как ни красноречив оратор, благороднейшее письменное творчество обычно возвышается над мимолетной устной речью, как небесный свод с его звездами парит над облаками. Именно там светят звезды и обитают астрономы, умеющие прочитать их и расшифровать. Они не туманны, как наши ежедневные разговоры и улетучивающееся дыхание. То, что на форуме называется красноречием, при внимательном рассмотрении зачастую оказывается демагогией. Оратор поддается вдохновению по преходящему поводу и обращается к окружающей толпе тех, кто может его слышать. Писателя же вдохновляет его более размеренная жизнь. Смущенный действом и толпой, возбуждающими оратора, он обращается к разуму и сердцу человечества, ко всем и во все времена, к людям, понимающим его.

Неудивительно, что во время походов Александр брал с собой «Илиаду» в драгоценном ларце. Написанное слово – святейшая реликвия, приближенная к жизни. Оно одновременно ближе всего нам и универсальнее любого другого произведения искусства. Его можно перевести на любой язык и не только прочесть, но и уловить с уст любого человека, не только представить на холсте или в мраморе, но и изваять из дыхания самой жизни.

Символы мыслей древнего человека воплощены в современную речь. Две тысячи лет придали памятникам древнегреческой литературы, как и ее мраморным памятникам, выдержанный золотистый осенний оттенок, ибо привнесли собственную благость и божественную атмосферу во все земли для защиты от разрушения временем. Книги – бесценное богатство мира, достойное наследие всех поколений и народов. Старейшие и лучшие из них по праву занимают полки в каждом доме. У них нет причин защищать себя, а поскольку они просвещают и поддерживают читателя, здравый смысл не позволит от них отказаться. Их авторы считаются естественной и бесспорной аристократией любого общества, влияющей на человечество больше, чем короли или императоры.

Когда неграмотный и зачастую насмешливый торговец своей предприимчивостью и усердием зарабатывает желанный досуг и независимость, его принимают в круг состоятельных, в высший свет. И там он неизбежно обнаруживает еще более высокие, но пока недоступные ему круги ума и таланта, ощущая неполноту своего воспитания, ничтожность и недостаточность своих богатств. Ему приходится проявлять здравый смысл и прикладывать усилия, чтобы обеспечить своим детям интеллектуальную культуру, так остро не хватающую. И таким образом стать основателем семьи.

Те, кто не научился читать древнюю классическую литературу на оригинальном языке, имеют очень неполные знания об истории человеческой расы. Удивительно, но она не была точно воспроизведена ни одним современником, если таким воспроизведением не считать саму нашу цивилизацию. Ни Гомер, ни Эсхил, ни даже Вергилий еще не изданы на английском языке – произведения совершенные, основательные и прекрасные, как само утро.

Если коснуться более поздних писателей, не взирая на их таланты, они редко, если вообще когда-либо, равнялись с древними по красоте, законченности, бессмертности и героизму литературных трудов. О забвении классиков говорят только несведущие. Время забыть придет лишь со знаниями и гениальностью, благодаря которым можно прислушаться к ним и оценить. Богат будет век, когда классические реликвии – и более древние и более ценные, чем классические, но еще менее известные священные писания народов накопятся в еще большем количестве. Когда Ватикан наполнится Ведами, Зендавестами и Библиями, произведениями Гомера, Данте и Шекспира, и все грядущие века последовательно сложат свои трофеи на всемирном форуме. Только по этой стопке книг мы сможем, наконец, подняться к небесам.

Произведения великих поэтов до сих пор еще не прочитаны человечеством, потому что прочесть их могут только великие поэты. А пока что прочли толпой, глазеющей на звезды, – по большей части астрологами, а не астрономами. Большинство людей учится грамоте только для пустячного удобства, как и считать – исключительно для учета расходов, и чтобы их не обдурили. Но они почти ничего не знают о чтении, как благородном умственном занятии. Хотя только оно в высоком смысле – не успокаивающая роскошь и позволение вздремнуть благородным способностям, а то, что можно прочитать, только став выше, и чему мы посвящаем часы бодрствования.

Выучив буквы, мы должны читать лучшее, что есть в литературе, а не бесконечно повторять «а» да «б» и слова из одного слога, как ученики первого класса, сидя всю жизнь на самых низких скамейках в первом ряду. Большинство людей удовлетворены, если прочли, услышали и частично осознали мудрость одной хорошей книги – Библии, а всю остальную жизнь бездействуют и растрачивают способности на бульварное чтиво.

В нашей библиотеке есть произведение в нескольких томах под названием «Малое чтение». Поначалу я думал, что оно относится к городу с таким названием – Литтл-Ридинг, в котором не довелось побывать. Есть те, кто, подобно бакланам и страусам, может переварить что угодно даже после самого сытного обеда из мяса и овощей, привыкнув к тому, чтобы ничего не пропадало. Если прочие подобны машинам для производства такого корма, то они – машины для его чтения. Они читают девятитысячную историю о Завулоне и Софронии и их неземной любви – каким непростым был любовный путь, и как они бежали, спотыкались, снова вставали и шли дальше, при любых обстоятельствах! Как какой-то несчастный бедняк забрался на шпиль, хотя ему не стоило подниматься даже на колокольню. А потом, загнав его туда безо всякой нужды, счастливый романист трезвонит в колокола, чтобы все сбежались и услышали: «О Боже! Как же он спустится обратно!» Считаю, лучше бы они превратили честолюбивых героев романов всего мира во флюгеры, как перед этим в созвездия, чтобы те крутились, пока не заржавеют и не свалятся, перестав беспокоить честных людей своими проделками. Когда романист в следующий раз ударит в колокол, я не шелохнусь, даже если горит молитвенный дом.

«Рыцарский роман известного автора „Прыжок на цыпочках“, перу которого принадлежит и роман „Кап-да-Кап“, будет выходить главами ежемесячно, так что поторопитесь, заказывайте заранее!» И все это они читают с вытаращенными глазами, живым примитивным любопытством и желудками, что твои заточенные жернова. В точности как четырехлетний ребенок глотает двухцентовое издание «Золушки» в позолоте – безо всякого улучшения в произношении, ударениях, выразительности или способности извлекать мораль. Результатом становится ухудшение зрения, застой в органах и общее разрушение всех умственных способностей. Такие имбирные пряники выпекаются повсеместно, куда обильнее посконного хлеба из пшеничной, ржаной или кукурузной муки, и сбываются лучше.

Лучшие книги не читает даже так называемая искушенная публика. Что же являет собой культура Конкорда? В этом городе, за очень редкими исключениями, нет спроса на интеллектуальную, или хотя бы приличную литературу, включая английскую, на доступном языке. Даже выпускники колледжа и «образованный класс» очень мало или вообще не знакомы с английской классикой. А уж записанная мудрость человечества – древние классические произведения и Библия, доступные всем желающим, – не вызывают ни малейшего желания с ними познакомиться.

Я знаю одного лесоруба средних годов, выписывающего французскую газету, – по его словам, не для новостей (он выше этого), а чтобы «практиковаться» как уроженцу англоязычной Канады. На вопрос о самых важных жизненных целях он ответил, что, помимо изучения французского языка, хочет улучшить свой английский. Так же поступают выпускники колледжей, выписывая англоязычную газету. Много ли собеседников найдет читатель одной из лучших английских книг, чтобы обсудить ее с другими? Или, предположим, он только что прочел в оригинале греческое или латинское классическое произведение, чьи лавры знакомы даже невеждам. Не найдя иных интересантов, он вынужденно замолчит о нем. Ведь даже в наших колледжах вряд ли сыщется профессор, постигший со всеми трудностями языка на том же уровне остроумие и прекрасный слог древнегреческого поэта и способный доброжелательно поделиться мыслями с понятливым читателем, героически одолевшим поэму.

А кто в этом городе сможет назвать хотя бы одно заглавие Священных Писаний или Библии? Большинство не знает, что все народы, а не только иудеи, имели священные книги. Любой человек с готовностью сойдет с дороги, чтобы подобрать серебряный доллар. Но есть золотые слова мудрецов древности, подтвержденные последующими веками, а мы при этом не заглядываем дальше легких книг, азбуки и учебников, и окончив школу, беремся за «Малое чтение» и сборники рассказов, подходящих мальчикам и полуграмотным. Потому наше чтение, беседы и мысли находятся на примитивном уровне, достойном лишь пигмеев и карликов.

Я стремлюсь к знакомству с более образованными людьми, чем жители Конкорда, их имена здесь почти неизвестны. Неужто мне суждено лишь слышать о Платоне, так никогда и не прочитав его? Как если бы Платон был моим земляком, ни разу не встреченным, или ближайшим соседом, так и не донесшим слова мудрости. Как это возможно? Его «Диалоги», полные бессмертия, лежат на полке, но я все равно никогда не читал их. Мы невоспитанны, бедны и невежественны, и в этом смысле я, признаюсь, не вижу большого различия между неграмотностью моего земляка, который совсем не умеет читать, и безграмотностью того, кто читает книги для детей и слабоумных. Мы должны сравняться с самыми достойными представителями античности, но сперва нужно познать их уровень. Мы – раса глупцов, и в своих интеллектуальных потугах поднимаемся не выше газетных колонок.

Но не все книги бестолковы, как их читатели. Вероятно, в них есть слова, описывающие нашу суть. Если услышать и понять, они бы улучшили жизнь, как утро или весна, и заставили бы нас посмотреть на нее под иным углом. Множество людей начали все заново, прочитав нужное произведение.

Возможно, существует книга, объясняющая чудеса и рассказывающая о новых, выражающая невыразимое. Те вопросы, что беспокоят, озадачивают и ставят в тупик, когда-то приходили в голову всем мудрецам без исключений, и каждый отвечал в меру способностей своими словами и своей жизнью. Более того, вместе с мудростью мы учимся свободе от предрассудков.

Одинокий фермер с окраины Конкорда, переживший необычный религиозный опыт второго рождения и влекомый, как утверждает, своей верой к молчаливой серьезной исключительности, может не поверить, что тысячи лет назад Заратустра прошел тот же путь и имел схожий опыт. Но он, будучи мудрецом, знал, что это присуще всем, был терпим к соседям и даже убедил людей молиться. И тогда пусть фермер почтительно приобщится к Заратустре, а благодаря освобождающему воздействию всех достойных людей – к самому Иисусу Христу, и пусть «наша церковь» предастся забвению.

ДЕЙСТВИЯ СООБЩА – ВОТ ЧТО СООТВЕТСТВУЕТ ДУХУ НАШИХ УЧРЕЖДЕНИЙ. И УЖ ЕСЛИ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА БЛАГОПРИЯТСТВУЮТ, МЫ БОГАЧЕ ИНОГО АРИСТОКРАТА.

Мы кичимся тем, что живем в девятнадцатом веке и развиваемся быстрее других государств. Но задумайтесь, как мало заботится наш городок о собственной культуре. Я не желаю ни чрезмерно хвалить своих земляков, ни ждать похвалы, ибо это не поспособствует прогрессу. Нам нравится, чтобы нас раззадоривали, подгоняли, как быков, коими мы и являемся, заставляли бежать рысью. У нас неплохая система начальных школ – но только начальных; для нас же самих нет никакой школы, кроме полуголодного лицея в зимнее время и крохотной библиотеки, недавно созданной по предложению штата. Мы готовы тратить на всякую телесную пищу, нежели на пищу духовную. Пора основать высшие школы, чтобы мы, став мужчинами и женщинами, не прекращали образования.

Пришло время поселкам стать университетами, а их немолодым горожанам – научными сотрудниками, ведь, если они действительно живут в достатке, досуг позволит до конца жизни заниматься прогрессивными науками. Должен ли мир навсегда ограничиться одним Парижем или Оксфордом? Почему студенты не могут жить и получать гуманитарное образование под небом Конкорда? Почему мы не можем нанять лектора уровня Абеляра? Увы! Нам велено кормить скот и присматривать за лавкой, а на школу не хватает времени. Так и получаются недоучки.

В нашей стране городок должен играть роль европейского аристократа и покровительствовать искусствам, ведь он достаточно богат. Не хватает лишь великодушия и утонченности. Он может тратить достаточно денег на вещи, ценимые фермерами и торговцами, но никогда не даст ни гроша на действительно важное для более талантливых людей. Этот город потратил семнадцать тысяч долларов на ратушу, спасибо судьбе или политике, но и за столетие не потратит столько денег на живые умы – истинную плоть, должную заполнить материальную оболочку. Для зимней работы лицея ежегодно по подписке собирают сто двадцать пять долларов, и нет в нашем городе лучшего применения деньгам, на любые другие цели.

Если мы живем в девятнадцатом веке, почему бы не воспользоваться его преимуществами? И почему тогда наша жизнь глубоко провинциальна? Если мы беремся читать газеты, почему бы не пропускать бостонские сплетни и не выписать сразу лучшую в мире газету вместо того, чтобы мусолить кашу «нейтральной семейщины» или листать «Оливковые ветви» здесь, в Новой Англии? Пусть нам пришлют отчеты всех научных обществ, и тогда мы поймем, знают ли они хоть что-нибудь. Почему мы должны оставлять на усмотрение Harper & Brothers и Redding & Co. выбор литературы? Как аристократ с развитым вкусом окружает себя культурой своего уровня – талантами, познаниями, остроумием, книгами, картинами, статуями, музыкой, философией и тому подобным – так пусть делает и городок, не ограничиваясь учителем, пастором, звонарем, приходской библиотекой и тремя членами городского управления. На том лишь основании, что их предки-первопоселенцы смогли пережить холодную зиму на голых камнях, обойдясь малым.

Действия сообща – вот что соответствует духу наших учреждений. И уж если обстоятельства благоприятствуют, мы богаче иного аристократа. Новая Англия может нанять всех мудрецов мира, на полном пансионе, и искоренить свою провинциальность. Нам нужна высшая школа. Пусть вместо аристократа у нас появятся аристократические поселки. Если понадобится, не построим очередной мост через реку, будем ходить в обход, чтобы перебросить хотя бы один пролет моста через темную пропасть окружающего нас невежества.