Текст книги "Золото Маккены"

КАНЬОН ДЕЛЬ-ОРО

– Давай, поднажми. Почти получилось. Поднимай же!..

Хачита кивнул и согнулся. Маккенна, вместе с остальными наблюдавший за его работой, припомнил историю Эдамса о том, как после убийства его компаньонов, он прополз по зигзагообразной тропе обратно в лагерь. Легендарный первооткрыватель знаменитого каньона говорил о том, что в темноте подобрался к дымящимся развалинам хижины и стал копать землю среди горячих угольев, намереваясь освободить плиту и забрать из Оллы немного песка и самородков. Он клялся, что камень оказался настолько горячим, что до него нельзя было дотронуться. Позже, когда это утверждение подверглось сомнению, он признался, что когда ждал, пока камень остынет, рухнула поперечина, поддерживающая потолок, и плита, которую Эдамсу удалось-таки слегка при-под-нять, снова грохнулась на место, полностью уничтожив все надежды достать заветный клад. Бревно легло так, что яму перегородило пополам.

В этом месте Маккенна всегда презрительно кривился. Никто бы не смог вернуться в каньон, до отказа забитый апачами – Эдамс насчитал три сотни! – чтобы хапнуть несколько пригоршней золотого песка. Первое, что пришло бы в голову опытному старателю – запомнить местонахождение, нарисовав примерную карту, и позже вернуться с подмогой. Но сейчас, когда Хачита стал поднимать бревно, припечатавшее плиту, все сомнения относительно правдивости Эдамса исчезли. Зная, сколько золотого песка и слитков должно лежать в этом легендарном котле, Глен Маккенна понял, что для того, чтобы добраться до сокровища и унести, сколько можно, в седельных сумках, которые, по рассказам Эдамса, он приволок с собой, он бы тоже пробрался бы между тысяч и тысяч танцующих апачей.

Вопль Пелона и его волчий вой разбил напряженную тишину. Видение Маккенны померкло.

Обугленный брус под мощными руками Хачиты поддался вначале на шесть дюймов, затем на фут… Через секунду показалось, что сейчас он грохнется обратно, но к апачу тут же подскочили Маль-и-пай с Микки Тиббсом и подставили спины под ускользающий конец. Фрэнчи посмотрела на рыжебородого старателя, словно говоря: «Что же ты, помогай…»и тут же поднырнула под пятнадцатифутовое бревно с риском быть раздавленной или искалеченной, потому что отчаянных усилий Хачиты удержать громадный брус было явно недостаточно. Было необходимо, чтобы почерневший кусок дерева, наконец, благодаря неистовым усилиям всей компании, выполз на воздух из-под покрывавшей его земли, как огромная змея, и убрался с известняковой плиты, под которой находился заветный клад.

– Поднимайте! Поднимайте! – хрипел Пелон, поджидавший удобного момента, чтобы воткнуть деревянный кол в образовывающуюся щель. – Черт побери, да поднажмите же! Вы что, вконец ослабели? Или, мучачос, захотелось оставить золото в этой яме? Ха-ха-ха!

И тут Маккенна понял, что тоже – хрипя и рыча – подпирает вместе с остальными порядком поднадоевший всем брус. Эта помощь заставила огромного апача набрать в легкие воздух и поднатужиться, собираясь пустить в ход полную силу. На самом деле Хачита не был до конца уверен, что поступает правильно, выполняя работу подъемного крана, потому что белый друг, к которому благоволил Беш, долгое время стоял в стороне и безучастно наблюдал за происходящим. Через секунду индеец отшвырнул бревно в сторону с такой легкостью, словно это была чушка для костра. Деревяха пролетела у Пелона над головой и грянулась оземь в нескольких футах от очага. Никто не стал делать Хачите замечания по поводу техники безопасности только потому, что все были измотаны до предела и ошарашены проявлением столь чудовищной силы. Но ее, по крайней мере, можно было описать, в то время, как магнетизм, тянувший людей к яме, не поддавался словесной слабости.

– Мать Мария! – икнул Пелон. – Поднимите плиту, плиту поднимите…

Казалось, бандит не может шевельнуться. Он беспомощно стоял возле ямы, показывая на известняковую плиту и умоляюще повторял, чтобы ему показали то, что под ней находится. Его мольба не осталась неуслышанной. Маккенна, Фрэнчи и Микки Тиббс грохнулись на колени в пепел, угли и окалину, накопившуюся за тридцать три года, и жадно рыча, и задыхаясь, принялись как собаки, раскапывать золотую кость, зарытую Эдамсом, Дэвидсоном и Брюером уходящим летом 1864 – го.

Плита, как и рассказывал Эдамс, оказалась тощей известняковой крышкой. Как только блуждающие пальцы несколько приостановили безумные попытки разорвать ее на части и начали поиски неровных, шероховатых краев, она с легкостью ушла вбок. Разверзлась темнота. Наступил момент истины. Дыра черным глазом уставилась на золотоискателей. Она была так же пуста, как оскверненная могила какого-нибудь фараона. Золото Эдамса исчезло.

Вселенский ужас пронзил сердца. Вожак бандитов с компаньонами, не шевелясь, сгрудились над ямой. Лишь лицевые мышцы выдавали весь ужас, который испытали искатели сокровищ, разом потеряв самообладание.

И вновь лающий смех Пелона Лопеса вывел его приятелей из транса.

– Ха-ха-ха! – возопил он. – Ну конечно, конечно же!! Идиоты! Болваны! Ослы! Ох, хороши! Ослепли. Все… кроме Пелона. Ха! Ха-ха! Поняли, в чем дело, компадрес? Яма вовсе не пуста. Пока мы работали, стемнело. Заметили? Да смотрите же! Солнце село, да еще и мы сгрудились, как бараны, заслоняя последние крупицы света своими безмозглыми головами. С ямищей все в порядке. Зажги факел, Маль-и-пай! Тут у меня спичка. Дай какой-нибудь пучок соломы!

Старуха заковыляла к лошадям. Когда она принесла требуемое, Пелон чиркнул спичкой и поднес пылающий факел к раскрытой яме. Какое-то мгновение никто ничего особенного не замечал, но только лишь мгновение. Затем Маккенна произнес:

– Там оленья шкура, наверное, прикрывает что-то. Ага! Точно… Чтобы грязь в яму не валилась. Во, подцепил, кажется, сейчас достану. Боже, Боже, Боже!..

В момент благоговейного восторга он мог только призывать Господа, тогда как остальные – лишь думать о Нем.

Длинная ручища старателя, дотянувшись до старой оленьей шкуры, откинула ее в сторону и открыла на обозрение фантастическую оллу, о которой говорилось в легенде.

В неверном пламени факела полная золотом яма сверкала и пульсировала, словно живая, переливаясь огнями радуги, будто в ней билась и перетекала по жилам кровь, а неизвестная воля призывала это фантастическое существо жить, жить, жить…

Огонь тронул жесткие черные волосы на побелевших от напряжения пальцах Пелона и стал вгрызаться в плоть. Едкий запах паленого человеческого мяса стал расползаться над известняковой ямой. Но никто этого не заметил. Пелон держал факел до тех пор, пока он не погас. дым от обожженных большого и указательного пальцев задушил чистый огонь.

ТРИНАДЦАТЬ КОФЕЙНЫХ КОТЕЛКОВ С ЗОЛОТОМ

Олла была столь тяжела, что даже Хачите было не под силу ее вытащить. Тогда приволокли веревки, которые нашлись в седельных сумках и связали их в некое подобие упряжи. Впрягшись и недовольно, словно норовистые лошади, поводя могучими плечами, Пелон с Хачитой потихоньку подтащили оллу к краю ямы, а затем, охая и постанывая, поставили ее на оставшиеся от очага камни.

– Боже! – крякнул Пелон, выпрямляясь. – Вот это тяжесть! Там, наверное, золота на миллион долларов!

– Скорее на полмиллиона, – коротко проговорил Микки Тиббс, видевший на своем недолгом веку больше чистого золота, чем сонорский бандит. Но Маккенна развеял и его мечты.

– На половину половины, – сказал он.

– Чего? – скептически осведомился Пелон.

– Этот ублюдок хочет тебя надуть! – проворчал Микки. – Следи за ним. Я на твоем месте не доверял бы ему. Не забывай, что он белый.

Маккенна пристально наблюдал за своими недоверчивыми товарищами; его голубые радужки ощупывали все попадающееся в поле зрения.

– Разница между нами, – ответил он на выпад Микки, – состоит в том, что я знаю, о чем говорю. И дело тут не в цвете кожи, а в образовании.

– Верно, верно, – кивнул Пелон. – Для чего, ты думаешь, я его сюда приволок. Он в своем деле дока. Это его хлеб. Он учился в университете, изучал золото. Ты это понимаешь? – Он подошел к Микки и ткнул его коротким обрубком пальца во впалую грудь. – Будь аккуратнее, – предупредил Пелон кавалерийского разведчика. – Я не люблю, когда меня учат. Кроме всего, Маккенна наш равноправный компаньон. Зачем ему надувать самого себя? – Он скользнул по направлению к рыжебородому старателю и устрашающая улыбочка объявилась на испещренном шрамами лице. – А? Разве не так, компадре? Зачем врать насчет всей суммы, когда тебе принадлежит ее четвертая часть?

– Четвертая? – поразился Маккенна. – Но нас здесь шестеро. Ты, наверное, хотел сказать шестая.

– Что хотел, то и сказал. Маль-и-пай и этот безмозглый бык, – он кивнул на Хачиту, – ничего не получат. Они всего лишь индейцы.

– Но, Пелон, они же пришли вместе с нами. Делили с нами все тяготы пути. И, кроме того, сокровище принадлежит им по праву. Нет, так нечестно. Каждый должен получить долю.

– Вполне возможно. – Бандит лишь расширил опознавательный знак своей безжалостной логики. – Не будем спорить. Раздели с ними свою часть И всего делов. Договорились? А еще лучше отдай ее полностью.

Маккенна почувствовал, что сейчас не время наглеть, торопиться Вид золота, вытащенного из секретного хранилища и сверкающего в лучах индейских факелов – трава и ветки, обмазанные сосновой смолой – действовал на зрителей скорее умиротворяюще, чем возбуждающе.

А Маккенне уже казалось, что все тяготы позади, что осталось всего-то вытащить сокровище из каньона и, чтобы взвесить и продать, отвезти его либо в Грантс, штат Нью-Мексико, либо в самом худшем случае к какому-нибудь «приятелю»– химику-лаборанту, чтобы тот произвел анализ золота на чистоту. В общем, подальше от агрессивно настроенных апачей. В любом случае сейчас, когда золото Эдамса было у них в кармане, а Микки Тиббс и Пелон, казалось, полностью загипнотизированы его сиянием, шансы на выход сухими из этой переделки возрастали с каждым мигом.

Поэтому шотландец лишь согласно кивнул и обратился к Пелону:

– Как скажешь, хефе. Ты у нас главный. Я согласен с тем, чтобы старуха и Хачита получили по части из моей доли.

– Очень мило с твоей стороны, – сказала Маль-и-пай, радостно показав свои четыре зубных пенька. – Ты мне всегда был симпатичен, Голубоглаз. Конечно, ты не слишком тянешь на омбре дуро, но для женщин ты самое то, что надо. Бьешь наповал. Обычно мужиков, тех, что настоящие воины, постоянно убивают: стреляют, пыряют, вешают… А вот в мужья я бы выбрала разумного труса, лучше всего с рыжей бородой.

– Грасиас, мадресита, – ответил Глен Маккенна.

Вперед выдвинулась Фрэнчи Стэнтон.

– Сколько примерно они потянут, а, Глен? – спросила она. – Я имею в виду твою и мою доли?

– Понятия не имею. Могу лишь предположить…

– Давай-давай, предполагай… – по своему обыкновению не проговорил, а прошипел Микки Тиббс. – Мне вот, например, хотелось бы узнать, сколько причитается за убийство двух чернокожих болванов и путешествие в компании болтливых ублюдков. Честно, Лысый, мне еще не приходилось встречать человека, говорившего бы столько, сколько ты, Иисусе!

– И снова различие, – кивнул Маккенна, испытывая к косоглазому парню ненависти не больше, чем к ядовитой рептилии. – Видишь ли, именно речь отделяет четвероногих от двуногих. Вот я, например, заметил, что тебе не слишком нравится разговаривать. Может, ты узнаешь больше, если проконсультируешься со своей лошадью?

Микки сделал отчаянную попытку удержать по центру ускользающие за спину глаза и сфокусировать их на Маккенне.

– Я это тебе припомню, – пообещал он старателю.

– Припомни, припомни, – пробормотал Хачита. – Хотелось бы и мне кое-что припомнить. Ведь почти поймал мысль, так она снова ускользнула…

– Маккенна, – сказал Пелон, – на сколько примерно у нас золота?

– Чтобы узнать это, нам придется вынуть его из оллы и взвесить, – ответил шотландец. – Мадре, сходи-ка принеси холстину. И тащи маленький котелок для кофе: мерять большим слишком тяжело. Итак: кофейничек вмещает от трех до четырех чашек, то есть почти кварта. Зная объем, мы можем вычислить примерный вес котелка с золотом и затем умножить это число на количество котелков.

– Буэно! – радостно вскричал Пелон. – Ну, что, сукин-ты-засраный-сын, убедился? Насколько полезно держать такого человека? Предупреждал я, что у этой бороды есть мозги. И честность. О, Господи, да он честен, как евнух в гареме. Такому можно доверить собственную – или по крайней мере, твою – жизнь.

Юный Микки Тиббс почему-то ничего не ответил.

Взвешивание золотого песка, а затем и самородков – сначала с рисовое зерно, затем с желудь, с грецкий орех, и под конец с индюшачье яйцо, – наконец началось. Во время работы никто не проронил ни слова, все только беззвучно считали сначала на пальцах, а затем шевеля губами: сколько всего кофейников зачерпнул Маккенна из глиняной оллы. По окончании на грязной, просмоленной холстине оказалось тринадцать аккуратно сложенных блестящих кучек золота. При очень приблизительном весе одного кофейника в тринадцать фунтов общая сумма составила триста девяносто фунтов песка, самородков и крупнозернистого золота. Даже заниженный результат заставил всех прищелкивать языками и восхищенно кивать. Настоящие золотые россыпи! Общая сумма примерно совпадала с вычислениями Эдамса! Наконец, Маккенна оторвал взгляд от мерцающих сокровищ и сразу протрезвев, кивнул Пелону.

– Принимая во внимание, что удельный вес золота 19, 3, объем кофейника – чуть меньше кварты, дифференциал между цельной и разрозненной массой равен объему воздуха между частицами металла, я оцениваю находку примерно в 99000 долларов, – сказал шотландец. – Разумеется, – добавил он, сверкнув глазами, – это очень заниженная сумма, но в подобных обстоятельствах иначе нельзя. Правда, не удивлюсь, если узнаю, что истинная ценность приблизится к 100 тысячам. Еще раз повторюсь: конечно, это не то, на что мы рассчитывали, но зато близко к выкладкам Эдамса. Верно?

– Верно, – согласился бандит, – все верно. Правда, у нас в Соноре называли более соблазнительную цифру в 200 000. Но надо знать любовь мексиканцев к преувеличениям и всегда делить названную сумму пополам. Тогда точно получишь верный результат. Все нормально. Принимается! Каждому причитается по 25 000! – Он повернулся к Микки Тиббсу. – Ну что, сын сукина сына, нравится тебе такой дележ?

Микки возвел свои непокорные глазки горе, иными словами, постарался взглянуть на Пелона.

– Ты что, знал моего отца? – спросил он сонорца.

– Знал ли я твоего отца?! – взревел Пелон Лопес. – Конечно же, чтоб мне пусто было! В течение целых семи лет, пока Старый Бородач охотился за Джеронимо, твой папаша пытался поймать меня и доставить на ужин генералу Круку. И ты страшно походишь на старого Микки. Маль-и-пай тебя верно охарактеризовала. Барахло, как и твой папаша. А теперь, отвечай: доволен дележкой? Возьмешь свою четверть и успокоишься, слабоумник?

– Возьму, возьму, свинья полукровная, – откликнулся тот. – Но не успокоюсь до тех пор, пока не унесу ее отсель подальше. А когда отойду, всех вас достану: и тебя, и твою мамашу-карлицу и этого подонка голубоглазого, которого ты считаешь закадычным дружком… И ты, Пелон, еще вспомнишь то, что я сказал.

– Что это тебя вдруг так заволновал цвет маккенниной кожи, а? – ухмыльнулся Пелон. – Что, индейская кровушка взыграла? Или рассерженные предки жалят адскими головешками? У-у, как страшно…

– Ступай к чертям со своими шутками. Хотя нет, лучше начинай дележку. На четыре части, – отрезал Микки. – Я хочу забрать золотишко и убраться отсюда. Кстати, и всем остальным советую: давайте разберем доли и разными тропами разъедемся от греха подальше. И побыстрее. Ты ведь знаешь. Лысый…

– Ничего подобного! – рявкнул Пелон. – Не хочу об этом слышать! Мы пришли сюда, как друзья, и уйдем, как друзья. Вместе – мы сила! Поэтому вместе и останемся.

– Не знаю, хефе, – хитро промямлил Маккенна, – об этом миккином предложении можно было бы много чего сказать… И, как он правильно заметил, лучше с ним согласиться. Гнаться за людьми, едущими на все четыре стороны, куда тяжелее, чем за одним отрядом. Мне бы тоже хотелось забрать золото и убраться.

Пелон пронзил его взглядом.

– И, конечно, вместе с девушкой? – спросил он.

– Да, с ней.

– И с ее долей?

– Разумеется.

– Ха-ха-ха-ха-ха! Чудненько! Слышал смех? Вот действительно уморил, так уморил. Видишь, Маккенна, я все еще ценю твой юмор, хотя надо признаться, несколько устал от его однообразия. Да уж! Ха-ха-ха-ха-ха! Так, ну а теперь – по одеялам! Утром будем делить золото и прощаться. Без пальбы, без драки. Как нормальные цивилизованные люди.

Держа правую руку под серапе, он наблюдал за Маккенной и Микки. Шотландец осторожно кивнул.

– Конечно-конечно, хефе. Нет ничего лучше хорошей порции сна: прочистить мозги и отдохнуть. Это то, что нам всем нужно. Ты великий человек, никто не умеет убеждать лучше тебя.

Микки снова промолчал. Он стоял, нахмурившись, держа правую руку на весу: в ней поблескивал взведенный винчестер, а подушечка большого пальца аккуратно нажимала на собачку.

Маккенна взял одеяло, которое ему подала Фрэнчи. Вместе с девушкой он устроил постель с одного края парусины. Напротив устроился Хачита: он сел, не укрывшись, и скрестил ноги. По бокам молча примостились Микки и Пелон. Старая Маль-и-пай развела в бывшем очаге огонь и поставила на него кофейник. Было часов десять вечера и время текло, как тягучая смола. Маккенна, понимая, что следующие шесть часов будут совершенно непохожи на предыдущие, предупредил об этом свою худощавую приятельницу.

– Сразу после четырех начнет светать, – прошептал он Фрэнчи. – До этого времени спать нельзя. Понятно?

Девушка сжала ему руку и придвинулась ближе.

– Да, – ответила она. – Меня уже предупредили.

– Кто это?

– Маль-и-пай, конечно! Она для этого занялась кофе. И сказала, что она делает его не для тебя.

Маккенна бросил взгляд на старую каргу. Та мощно подмигнула в ответ. Шотландец кивнул и тоже моргнул, почувствовав себя намного лучше. Теперь он был уверен в том, что им удастся дожить до рассвета.

– Буэнос ночес, мадре, – крикнул он матери Пелона Лопеса. – Хаста маньяна.

– Хаста маньяна, – проворчала старуха. – Шел бы ты к чертям.

ПАМЯТЬ МИМБРЕНЬО

Маккенна страшно удивился, увидев, что в скором времени Пелон и Микки, которые начали пить кофе с ним вместе, заклевали носами. А через полчаса заснули. От костра отделилась тощая фигура Маль-и-пай, которая подошла к брезентовой накидке. Старуха плюнула на Микки, а Пелона укутала одеялом.

– Он вообще-то хороший мальчик, – извиняясь, проговорила она. – Мне не слишком хотелось подсыпать ему в кофе снотворное, но он не оставил мне другого выхода. Пелон хоть наполовину, а все же апач.

– Мы твои должники, мамаша. Ты спасла нам жизнь, и, надеюсь, если нам удастся выбраться отсюда живыми, я найду способ тебя отблагодарить.

– Или я! – пропищала Фрэнчи.

Маккенна удивленно воззрился на девушку.

– Ты понимаешь? – спросил он. – Тогда зачем раньше скрывала, что знаешь испанский?

– А я ничего и не скрывала. Поработаешь с Маль-и-пай и в школу ходить не надо. Вот и все.

– Ничего себе! – восхищенно пробормотал Маккенна.

– Времени почти нет, – энергично проговорила девушка. – Давай собираться.

Она поднялась, но Маккенна не двинулся с места.

– Куда это еще? – спросил он.

– Подальше отсюда. Золото поделили. Эти спят. Утром им Маль-и-пай объяснит, что мы сделали ноги. Давай двигать.

– И как же ты хочешь поднять наверх «наше» золото, а? – язвительно осведомился Маккенна. – Две доли весят не меньше взрослого мужчины – и довольно здорового. То есть коням придется тянуть наверх лишнего человека. Пелон и Микки поймают нас до того, как мы доберемся до фургонной дороги. К этому времени завтра мы будем с тобой так же мертвы, как эти скалы.

– Если верить Маль-и-пай, мы и так погибнем.

– Это да, но можно постараться что-нибудь придумать. У нас впереди целая ночь.

Фрэнчи Стэнтон прожгла его своими горящими глазами.

– Глен, это ты говорил еще в самую первую ночь, тогда, на «Нежданном Привале». С того времени ты только и делал, что сидел и думал.

– В этом моя беда, – признал Маккенна.

– Но не моя!

– Ты чертовски права, – нахмурился старатель. – Мы сможем остаться в живых и выбраться отсюда, если только Маль-и-пай с вьючной лошадью поедет с нами: повезет груз, тогда и нам повезет. И кроме того, необходимо, чтобы Хачита прикрывал наши тылы. Если ты сможешь это организовать, я с тобой поеду.

Девушка нахмурилась в ответ.

– Половину по крайней мере я уже организовала, – сказала она. – Маль-и-пай с нами поедет. Я ей пообещала, что мы будем жить все вместе.

– Как это «вместе»?

– У нас ведь будет дом, не так ли?

– Фрэнчи, ты с ума сошла!..

– Вполне возможно. Но свою часть дела я выполнила. Теперь твой черед.

– Ты имеешь в виду Хачиту?

– Ты ведь сам предложил его в провожатые.

Маккенна с подозрением кинул взгляд через засыпанную золотом парусину. Потомок Мангас Колорадас кофе не пил. Он сидел, совершенно неподвижно и наблюдал за белой парочкой.

Маккенна прокашлялся.

– Амиго, – улыбнулся он, – мы бы хотели убраться отсюда, пока Пелон и Микки дрыхнут. Может, пойдешь с нами?

Огромный апач угрюмо покачал головой.

– Не могу, белый друг, – сказал он. – Я должен вспомнить то, что мне приказывал помнить мой погибший товарищ. Пока не вспомню, с места не тронусь.

Нахмурившись, Маккенна взглянул на Фрэнчи. Девушка ждала, как он поведет себя дальше. Внезапно шотландец понял, что настала пора действовать: сидя на заднице, эту работу не выполнишь. Он снова повернулся к Хачите и в нескольких словах обрисовал картинку: они с Маль-и-пай и Фрэнчи должны уйти, уведя вьючную лошадь и забрав свое золото, и им будет очень обидно оставлять его, верного индейского друга один на один с Пелоном и Микки. Но великан в ответ лишь печально покачал головой.

– Это невозможно, белый друг, – сказал он.

И с этими словами вытащил томагавк из-за пояса.

– Пока не вспомню, что должен вспомнить, – из каньона никто не выйдет.

– Но ты ведь можешь совсем не вспомнить! – вскричал Маккенна, пораженный тем, какой сюрприз преподнесла им капризная судьба. – И мы останемся здесь, пока не состаримся, как Маль-и-пай!

Хачита сурово кивнул. Он взвесил топорик в руке, поворачивая топорище в ладони. Пламя от костра сверкало, словно кровь на бритвенно-заточенном лезвии. Хачита взглянул на него, а затем искоса на Глена Маккенну.

– Правильно, – согласился он. – Вполне можем.