Текст книги "Классические мифы Греции и Рима"

Сын Эола, Сизиф, был самый лукавый и самый корыстолюбивый из смертных; богам не уступал он ни в хитрости, ни в мудром совете. Он построил город Коринф и был первым его властителем. Умом своим и изворотливостью он нажил несметные богатства; только сгубила его корысть да чрезмерная самонадеянность. Лукавец заметил, как Зевс похитил дочь бога реки Асоп, прелестную Эгину, и как увлек ее на остров, впоследствии названный ее именем. Асоп стал разыскивать свою дочь и, прибыв в Коринф, спросил Сизифа, не знает ли он, где Эгина и как ее отыскать. Сизиф открыл Зевсову тайну; за что Асоп обязался создать в Акрокоринфе прекрасный источник и такой полноводный, что воды его хватало бы на целый город и на кремль. В наказание корыстолюбивому предателю, Зевс наслал на него Смерть и повелел ей низвести его в область Аида.

Однако Сизиф заметил приближение Смерти, подстерег ее и заключил в крепкие оковы. Перестали тогда люди умирать, и до тех пор не умерло на земле ни одного человека, пока могучий бог войны Арей не освободил узницу. Сам же Арей отвел Сизифа в царство теней; но еще до этой минуты Сизиф наказал жене своей Меропе не предавать земле его тела и не приносить на могиле его надгробных жертв.

Властителям подземного мира, Аиду и Персефоне, не по сердцу пришлось такое пренебрежение жертвами, и хитрый Сизиф успел уговорить их отослать его обратно на землю, чтобы наказать жену за ее нечестивость. Так лукавый Сизиф снова поселился на земле и задумал уже не возвращаться в подземный мир. Самым неумеренным, самым роскошным удовольствиям предался он на земле, но не надолго. Раз как-то бражничал он, как вдруг пришла за ним Смерть и, неумолимая, отвела его в область Аида. Там, в наказание за свои проступки, он осужден был на страшные муки. Одиссей, видевший Сизифа в царстве теней, так повествует о них:

 
Видел я также Сизифа, казнимого страшною казнью:
Тяжкий камень снизу обеими влек он руками
В гору; напрягши мышцы, ногами в землю упершись,
Камень двигал он вверх; но едва достигал до вершины
С тяжкою ношей, – назад устремлялся обманчивый камень.
Снова силился вздвинуть тяжесть он, мышцы напрягши,
Тело в поту, голова вся покрыта черною пылью.
 

Брат Сизифа, Салмоней, основатель элидского города Салмоны, также тяжко провинился пред богами. Гордец осмелился выдать себя людям за Зевса и требовать ceбе жертв. На медной грохочущей колеснице разъезжал он по земле; размахивая факелами, ударяя по медным сосудам и натянутой коже, думал он подражать молнии и грому Кронида. За это истинный громовержец из густых туч послал на него свою молнию, поразил насмерть надменного хвастуна и стер с лица земли его город. В подземном же царстве, Салмоней со своими чадными факелами, со своими медными чашами принужден продолжать свое шутовское подражание громам и молниям Зевса.

(из «Илиады» и Пиндара)

У Сизифа был внук, великий Беллерофонт, сын Главка, а по другому преданию – бога Посейдона. Убив нечаянно одного коринфского гражданина, Беллерофонт должен был бежать из родного города. Убежал он в Тиринф, к царю Прэту.

Радушно принял юношу царь, очистил его от преступления и охотно дал ему место в своем доме. Дивного юношу полюбила супруга Прэта, Антея; но Беллерофонт не разделял ее любви. Оклеветала она его перед супругом, наговорила на него, будто он преследует ее своей любовью. Прэт, веря речам супруги, стал помышлять, как бы погубить Беллерофонта. На дорогого до сей поры гостя сам Прэт боялся наложить руки, и вот послал он его к тестю своему, ликийскому царю Иобату. Юноше Прэт вручил дощечку складную, а на дощечке той начертаны были злосоветные знаки.

 
Много на дщице складной начертал их, ему на погибель;
Дщицу же тестю велел показать, да от тестя погибнет.
Беллерофонт отошел, под счастливым покровом бессмертных.
Мирно достиг он Ликийской земли и пучинного Ксанфа.
Принял его благосклонно ликийских мужей повелитель:
Девять дней угощал, ежедневно тельца закалая,
На воссиявшей десятой заре розоперстой,
Гостя расспрашивал царь и потребовал знаки увидеть,
Кои принес ему он от любезного зятя, от Прэта.
И когда он приял злосоветные зятевы знаки,
Юноше Беллерофонту убить заповедал Химеру
Лютую, коей порода была от богов, не от смертных:
Лев головою, задом дракон и коза серединой;
Страшно дыхала она пожирающим пламенем бурным.
Грозную он поразил, чудесами богов ободренный.
 

Беллерофонт поразил Химеру при помощи крылатого коня Пегаса.

Когда Пегас возник из туловища обезглавленной Медузы, он полетел над землей и в первый раз опустился на землю в Акрокоринфе, у источника Пирены. Здесь увидел его Беллерофонт, и неодолимое желание овладеть прекрасным конем проникло в сердце юноши; но как ни ловил он коня, тот не давался. По совету прорицателя Полиида, Беллерофонт лег возле жертвенника Афины-Паллады и ждал, не поможет ли ему богиня. Bo сне явилась ему Афина, принесла золотую уздечку и сказала:

– Спишь ты, эолийский вождь… Встань, возьми эту смиряющую коней уздечку, покажи Посейдону и принеси ему в жертву лучшего быка.

Юноша тотчас проснулся, проворно встал и – диво! – чудная уздечка была перед ним. Обрадованный, поднял он ее, поспешил к Полииду и разсказал о случившемся; прорицатель посоветовал ему тотчас же последовать совету богини, принести быка в жертву Посейдону и построить Афине-Палладе алтарь. Юноша исполнил все это и, с помощью Посейдона и Афины, поймал быстролетного коня, надел на него золотую уздечку и, облеченный в медные доспехи, сел на него. С той поры божественный конь постоянно служил герою; им Беллерофонт и поразил Химеру в Ликийских горах.

Высоко поднявшись на воздух, он метал в огнедышащее чудовище свои стрелы, пока оно не испустило дух.

Когда Беллерофонт возвратился с победой к царю Иобату, царь поручил ему покорить солимов, часто нападавших с своих гор на землю ликийцев. Счастливо воевал герой с этим храбрым, войнолюбивым народом.

 
В подвиге третьем разбил амазонок он мужеобразных;
Но ему, возвращавшемуся, Прэт погибель устроил:
Избранных в царстве пространном ликиян храбрейших
Выставил он на пути; но они своего не увидели дома:
Всех поразил идя воинственный Беллерофонт непорочный.
Царь наконец-то познал знаменитую отрасль бессмертных,
В доме его удержал и дочь сочетал с ним царевну;
Отдал ему половину блистательной почести царской;
И Ликийцы ему отделили удел превосходный;
Лучшее поле для сада и пашен, да властвует оныйи.
Трое родилося чад от премудрого Беллерофонта.
Мужи – Исандр, Гипполох и прекрасная Лаодамия.
 

Гипполох был отцом мужественного Главка, блистательно сражавшегося под Троей; Лаодамия родила Зевсу Сарпедона, сопровождавшего Главка под Трою. Впоследствии, когда Беллерофонт стал ненавистен богам, Артемида сразила Лаодамию своею быстро губящею стрелой, Исандр же пал в войне с солимами.

Увы, тем счастьем, которое Беллерофонту даровали благосклонные боги, не наслаждался он до конца жизни. Счастье омрачило ум его, очерствило сердце: ему стало мало человеческих радостей, – он возжелал поравняться с богами. На быстролетном коне хотел он подняться на небо, в жилище отца богов; но Зевс послал на коня овода, который довел его до бешенства; бессмертный конь сбросил смертного всадника, а сам устремился к своим яслям. Беллерофонт же упал на землю и охромел.

 
Став небожителям всем ненавистен,
Он по Ахейскому полю скитался кругом, одинокий,
Сердце тоскою круша, убегая следов человека…
Так страдал он, пока настигнут не был горькою смертью.
 

Книга вторая. Отпрыски богов

Дивно-прелестная Европа была дочерью сидонского царя Агенора.

Раз на заре, когда полный неги сон лишь слегка смежает ресницы, когда над спящими носятся роем неложные сновидения, богиня любви Афродита послала деве сладкий, редкостный сон. Снилось ей, будто o6е части света – Азия и та, что лежит напротив нее на западе – в образе женщин спорят из за нее между собою. Одна из женщин имела вид чужестранки, другая (Азия) – соотечественницы. Последняя особенно горячо спорила и никак не хотела уступить Европу противнице: «Она принадлежит, мне – я породила, я воспитала ее», – говорила Азия.

Но другая из споривших мощной рукой отстранила Азию и увела царевну за собой, ибо ей предоставлена была Европа в дар мироправителем Зевсом.

С трепетом в сердце пробудилась Европа и быстро поднялась на своем мягком ложе; сон этот был так жив, что казался действительностью. Долго сидела она молча; перед ее очами все еще носились образы обеих споривших из-за нее женщин. Наконец, замирающим голосом, проговорила она:

– Кто из небожителей послал мне это видение? Кто была чужестранка, виденная мною во сне? Как стремилось к ней мое сердце, как любовно сама она привлекала меня к сей и называла дочерью! Да даруют блаженные боги благое исполнение моему сну!

Так говорила она, затем встала и пошла созывать своих сверстниц, верных подруг, вместе с которыми забавлялась она хороводными плясками, купалась в прохладных волнах источника и рвала на лугах благовонные лилии. Тотчас собрались подруги и с корзинками в руках пошли вместе с царевной, на цветущий берег моря, где собиралась обыкновенно их веселая толпа, где любовались они распускающимися розами и слушали шум морских волн. Сама Европа несла в руках золотую корзинку работы Гефеста, подарившего ее Ливии в то время, когда она вступала в брак с Посейдоном.

Корзинка эта – истинное сокровище – вся была покрыта искусными рисунками, изображавшими историю Зевсовой любимицы Ио.

Придя на луг, девушки стали рвать цветы. Одни искали душистые нарциссы или гиацинты; другие собирали фиалки и бальзамический шафран. Блистая красою, как Афродита среди харит, стояла царевна среди своих подруг и нежной рукой срывала алые розы. Но не долго суждено было ей любоваться прелестью цветов. Лишь только увидал ее Кронион Зевс, как воспылал он к ней любовью, – пронзила его стрела Киприды, имеющей власть и над Зевсом. Но, дабы избежать гнева ревнивой Геры и не смутить девушки, Зевс совлек с себя божественный образ и принял вид быка – только не простого, не такого, какие кормятся у яслей, запрягаются в плуг или в телегу и пасутся на пастбищах: все тело его блистало, как яркое червонное золото, только среди лба выступало круглое серебристо-белое пятно; на темени было два красивых рога, подобных серпам молодой луны.

Таким явился он на лугу. Но явление его не испугало девушек: им захотелось подойти ближе и поласкать этого быка, дыханиее которого было благовоннее аромата цветущего луга.

Бык подошел к красавице Европе и стал ласкаться к ней; царевна гладила его, трепала и обтерла ему своей рукой белую пену у рта. Он лег к ногам царевны и, глядя ей в глаза, подставил свою широкую спину. Видя это, Европа обратилась к своим прекраснокудрым спутницам: «Давайте покатаемся на быке! – сказала она, – как на корабле, снесет он нас всех на широкой спине своей. Как кротко и дружелюбно смотрит он – совсем не так, как другие быки; так и кажется, что ум у него человеческий, и нет только человеческой речи».

Так сказала она и, смеясь, вспрыгнула быку на спину. То же сбирались сделать и подруги царевны; но бык мгновенно поднялся – он похитил ту, которую хотел похитить, – и устремился с своею ношей прямо к морю. Простирая руки, девушка обратилась к подругам и позвада их на помощь, но подруги не смогли подоспеть к ней. Подбежав к морю, бык, бросился в волны и поплыл быстро, как дельфин.

Толпами теснятся вокруг него нереиды, всплывая из глубин на хребтах морских животных; владыка моря Посейдон сам правит брату своему путь по волнам и предводительствует шествием, окруженный обитателями темных соленоводных пучин, тритонами. Трубят тритоны в раковины и играют на них брачные гимны. Трепещущая девушка одной рукой держится за рог быка, другою же бережно подбирает полы одежды, дабы не коснулись их и не смочили морские волны.

Когда Европа была уже далеко от родной земли, и когда взорам ее не представлялось ничего, кроме неба вверху и безбрежного моря под ногами, – полная тоски, оглянулась она кругом и сказала:

– Кто ты, божественный бык, и куда несешь меня? Как можешь ты ступать бестрепетно по волнам морским? Море – путь кораблям; быки страшатся соленых вод морских. Если ты бог, то зачем же делаешь то, чего не надлежит делать богам? Не было видано, чтобы дельфины бродили когда по суше, а быки плавали по морю; ты же, невредимый волнами, как веслом развеваешь их своим копытом; скоро, кажется мне, поднимешься ты, подобно быстрокрылой птице, и в синюю высь эфира. Горе мне бедной, покинувшей отчий дом; горе мне! Посейдон, властитель пучин! Не без соизволения богов и не без твоего руководительства совершаю я этот путь по волнам водообильного моря.

Так говорила она, и бык отвечал ей:

– Утешься, дитя мое, и не страшись моря! Я – Зевс, и только принял вид быка. Но могу я облечься во любой образ, в какой только пожелаю. Любовь к тебе побудила меня принять на себя этот вид и искать пути по водам морским. Тебя примет Крит, прелестный остров, бывший и моей колыбелью; там поставлен будет твой брачный чертог, и там родишь ты славных сынов – скипетроносных царей, которые будут владычествовать над народами.

Так говорил он, и сбылось то, что было им сказано.

Вскоре показался из воды Крит и принял невесту Зевса.

Здесь стала она матерью великих царей – Миноса, Радаманта и Сарпедона.

(по „Метаморфозам" Овидия)

Когда Зевс похитил Европу, ее отец Агенор послал сыновей своих – Феникса, Килика и Кадма – отыскивать ее и повелел им не возвращаться до тех пор, пока ненайдут сестры.

Феникс и Килик вскоре прекратили свои поиски: первый поселился и основал царство в Финикии, другой – в Киликии; Кадм же, после долгих странствий, достиг Фракии вместе с матерью своей Телефассой, которая тут умерла.

Похоронив мать, он отправился в Дельфы спросить оракула Аполлона, в какой земле ему поселиться: найти сестру он уже не надеялся, возвращаться домой не хотел, страшась отчего гнева. Феб-Аполлон возвестил Кадму:

– В безлюдной долине встретишь ты корову, еще не бывшую под ярмом; ее возьми ты в путеводительницы, и там, где она остановится и ляжет на мягкую траву, построй город и назови его Беотийскими Фивами».

Едва лишь покинул Кадм Дельфийское прорицалище, как увидел он корову. Не было заметно на ней никаких следов ярма; никем не охраняемая, медленно расхаживала она по лугу.

Кадм пошел по следам ее, а сам тихо молился Фебу-Аполлону. Перешел уже Кадм брод реки Кефиса, миновал и Панопейские луга, как вдруг остановилась корова и, подняв к небу красивые рога свои, громко замычала. Окинув взором следовавших за нею мужей, она легла на мягкую траву. Обрадовался Кадм, облобызал он чуждую ему землю и приветствовал неведомые луга и горы. Желая принести жертву Зевсу, Кадм послал спутников своих к бьющему из скалы ключу за водою для священных возлияний.

Неподалеку возвышался дремучий, первобытный лес, которого не касалась еще рука человека. Среди этого леса, под высокой скалой была пещера, густо обросшая травой и кустарником, – из нее-то бил обильный водою ключ. Страшный Ареев дракон жил в той пещере и стерег он источник.

Огнем пылали глаза дракона, блистал как золото на голове его высокий гребень, все тело его было пропитано ядом. Три страшных, шипящих языка, три ряда зубов выказывались из его огромной пасти. Когда фракийских мужей злой рок привел в эту рощу, и когда погрузили уже они кружки свои в журчащие воды потока, злой дракон высунул из пещеры голову и страшно зашипел на них. В ужасе выронили они кружки, смертельный страх сковал их члены. Быстро бросился на них дракон, одних искусал он до смерти, других задушил в своих объятиях, иных же убил ядовитым своим дыханием.

Настал уже полдень. Дивился Агеноров сын, не зная, где замешкались его спутники, и собрался искать их. Накинув на себя шкуру собственноручно убитого льва, вооружившись дротиком, да железно-острым, блестящим копьем, а главное мужеством, – оно вернее всякого оружия, – Кадм пошел к лесу. Едва лишь вступил он в темный лес, как увидел безжизненные тела своих спутников, увидел, как страшный дракон лижет истерзанные члены несчастных.

– Или отомщу я за вас, друзья, воскликнул Кадм, – или пойду за вами в область Аида.

С этими словами схватил он огромный камень и бросил его в дракона. Высокие стены с грозными башнями сотряслись бы от этого удара, а дракон остался цел и невредим: чешуя и твердая кожа защитили его подобно панцирю, и только острому дротику уступило крепкое тело.

Жало дротика, пройдя сквозь искривленный хребет, глубоко вонзилось во внутренности дракона.

Яростно заревев от боли, дракон закинул голову назад, взглянул на рану и с силой вырвал из нее дротик, но острие осталось в хребте. Все больше и больше, вместе с болью, росла свирепость дракона: вздулась шея его и белою пеной наполнилась пасть; чешуйчатым хвостом забил он о землю и заревел, заражая воздух черным, ядовитым дыханием. То свертывался он клубком, то вытягивался во всю длину, но рана все больше и больше терзала его.

Яростно бросился он на Кадма, как горный поток в половодье, грудью напирая на могучие деревья, повергает их на землю. Кадм уклонился несколько в сторону, прикрылтся львиной шкурой и встретил дракона копьем. Яростно схватил дракон копье зубами, но не сломить ему крепкого копья; уже полилась кровь из опухшей шеи и обагрила траву. Рана была легкая: сумел дракон вывертнуться из-под копья Кадма. Но вот Кадм успел наконец вонзить в гордо дракона свой меч и пронзил его насквозь.

В то время, как победитель смотрел на убитого дракона, неизвестно, откуда, но очень ясно, послышался ему голос: «Что так глядишь ты, Агеноров сын, на убитое чудище? Придет время, и сам ты примешь вид его». Долго стоял герой, недвижимый и бледный, объятый холодным ужасом. Но вот предстала Кадму благосклонная к нему Афина-Паллада и повелела посеять драконовы зубы во взборожденную землю. Кадм исполнил волю богини, провел по земле длинную борозду и побросал в нее зубы дракона.

И – трудно поверить! – глыбы земли пришли в движение, и из земли показалось сначала острое жало копья, затем густогривый шлем, грудь и мощные, вооруженные щитом и копьем руки. Так возникло из земли целое племя вооруженных витязей.

Ужаснулся Кадм при виде новых врагов: уже взялся он за оружие, как один из порожденных землею витязей воскликнул: «Остановись, не мешайся в наши раздоры», и с этими словами ударил мечом одного из братьев своих, повалил его на землю, но и сам пал от чьего-то дротика.

Не долго жил и тот, кто нанес этот последний ударь. Так яростно истребляли братья-витязи друг друга, и вот уже почти все они, истекая кровью, полегли на грудь земли-матери, только что их породившей. Осталось всего пятеро витязей. Из них первый Эхион, по воле Афины-Паллады, бросил свой меч и предложил братьям покончить усобицу; за ним последовали другие.

Эти, землею порожденные, меднодоспешные мужи помогли Кадму и спутникам его основать город Фивы с кремлем Кадмеей и были прародителями фиванской знати. Когда Кадм основал город и устроил новую общину, небожители дали ему божественную супругу Гармонию, дочь Арея и Афродиты.

Все боги пришли в Кадмею на свадьбу своего любимца и принесли новобрачным дивные дары. Среди даров были ожерелье и одежда – чудные, прекрасные дары; но натерпелась горя от этих даров семья Кадма. Много счастливых дней боги послали сыну Агенора, но много и тяжких бед вытерпел Кадм и весь дом его.

Гармония родила ему сына Полидора и четырех дочерей: Автоною, Ино, Семелу и Агаву. Ино и Семела, испытав тяжкие несчастья, стали богинями, у Агавы же и Автонои сыновей постигла горькая участь.

Кадм прозрел бедственную судьбу своих детей и внуков и в глубокой старости, согбенный под ударами судьбы, вместе с женою Гармонией, оставил он фиванскую землю и удалился в Иллирию. Там, как возвестил ему некогда оракул, Кадм, как и Гармония, обращены были в драконов, и в этом виде вступили в Елисейские поля, в страну блаженных, куда после смерти попадают герои и праведники.

Добавим, что хотя список подвигов этого героя не слишком велик, но величайшая его заслуга перед народом в том, что Кадму приписывают изобретение греческого алфавита.

(по „Метаморфозам" Овидия)

Актеон, внук Кадма, сын Автонои и Аристея, был мощный, мужественный юноша. Страстно любил он охотиться и странствовать по высоким горам. Как-то охотился он с товарищами на Кифероне. С раннего утра до полудня загоняли они прытких зверей в расставленные сети, и лов их часто бывал удачен. Раз, томимый полуденным зноем, юноша оставил своих товарищей и один стал искать в обильных ущельями горах укромного места, где бы можно было освежиться и отдохнуть после продолжительной, трудной охоты. Долго блуждал он и, наконец, вошел в поросшую кипарисом и пихтой долину, посвященную богине Артемиде – тожестрастной охотнице.

В глубине долины был прохладный, очаровательный грот. Так искусно создала его природа, так приладила камень к камню на своде его, что можно было счесть этот грот за дело рук человека. Вправо от него, в зеленеющей траве берегов журчал чистейший источник.

Часто бывала здесь Артемида: утомясь от охоты, водой этого источника освежала девственное тело свое. Раз вошла она в грот, одной из спутниц-нимф отдала свой дротик, колчан и ослабленный лук, а другой – одежду; две нимфы сняли с ног ее сандалии, а нимфа Крокада заплела ее длинные до плеч кудри в одну косу. Затем девы урнами стали черпать воду и обливать ею обнаженное тело богини.

В это время злой рок привел Кадмова внука по незнакомой тропинке к гроту. Как только увидели юношу нимфы, все они, с громкими криками, ударяя себя в грудь, стеснились около своей повелительницы и старались прикрыть ее собою; но богиня на целую голову была выше их всех.

Как румянит облака заходящее солнце, как пурпуром рдеет утренняя заря, так зарделось лицо богини, когда увидел ее наготу внук Кадма. Будь у нее стрелы, поразила бы она юношу. И вот поспешно зачерпнула богиня горсть воды, брызнула ею в лицо Актеона и воскликнула:

– Теперь хвастай, что видел меня без одежды, если только уста твои смогут вымолвить хоть слово.

И вот на окропленной голове юноши выросли рога оленя, шея его удлиннилась, руки превратились в ноги, на ногах вырасли копыта, и все тело покрылось шерстью. Пугливый, как олень, кинулся бежать он, и дивился сам быстроте своего бега. В воде увидал он, наконец, свой образ: «О, я несчастный!» хотел было воскликнуть Актеон, но не слушались уста его, – они издавали лишь стоны: слезы текли по лицу его, но нет – это не его лицо. Весь изменился он, и лишь дух его, лишь разум прежний остался.

Что ему делать? Воротиться домой, в царские чертоги стыдно, а в лесу остаться страшно. В раздумии стоял превращенный Актеон, как вдруг его увидели его же собаки: пятьдесят гончих псов брал он с собой на охоту. Со страшным лаем бросились они на оленя, погнали его по горам и долам и по ущельям гор, и наконец настигли, вонзили они в него острые зубы, кусали и рвали его члены. Закричал превращенный юноша, и стоны его наполнили воздух. В изнеможении пал он на кольни; истерзанный, обращал он взоры то в ту, то в другую сторону, моля о пощаде. На лай собак пришли спутники охотника и стали еще более натравлять разъяренную стаю на неузнанного хозяина; жаль только им, что нет среди них Актеона и не удалось ему порадоваться с ними удачной ловле. Со всех сторон оцепили они оленя и охотничьими дротиками пронзили насквозь ему тело.

Так, покрытый бесчисленными ранами, испустил дух бедный юноша; так Артемида, в гневе своем, покарала его за то, что видел ее наготу.

На пути из Мегары в Платеи долго еще показывали роковой источник и скалу, на которой сиживал Актеон, утомленный охотой. Чтобы успокоить блуждавший в этих местах дух Актеона, прикрыли землей уцелевшие куски его тела и поставили ему на скале медную статую.