Текст книги "Жизненный путь Христиана Раковского. Европеизм и большевизм: неоконченная дуэль"

Раковский задал де Монзи естественный вопрос, можно ли ожидать признания в ближайшие дни. Де Монзи, правда, сказал, что Эррио отличается нерешительностью и нередко поддается влияниям, но он надеется, что в ближайшие дни нота будет утверждена и отправлена в Москву. Он высказал предположение, что в пятницу, 24 октября, сможет сообщить Раковскому о решении правительства и что к этому времени рассчитывает получить от своего собеседника содержание советского ответа. Де Монзи просил, чтобы в ответе было побольше теплоты… Сообщая об этом в Москву, советский дипломат предполагал включить в ответную ноту фразу по поводу дружбы между народами вообще и, в частности, между народами СССР и Франции.

Зашел разговор и о возможных дипломатических представителях. Де Монзи назвал в качестве наиболее вероятного французского посла в Москве известного журналиста, обозревателя влиятельной газеты «Тан», официоза французского МИДа Жана Эрбетта и усердно выспрашивал Раковского, не согласится ли он приехать послом в Париж. Раковский заявил, что он не в состоянии дать никакого ответа на такое предложение, потому что «это дело правительства, а я не желаю ни правительство, ни себя ставить в неловкое положение». Этим пассажем в своем отчете в Наркоминдел Христиан Георгиевич, между прочим, недвусмысленно намекал, что он не отказался бы переехать во французскую столицу.

Узнав о тайных переговорах по каким-то своим каналам, в Дувр примчался популярный советский журналист Михаил Кольцов. Побеседовать с дипломатами ему не удалось, но он запечатлел на фотографии их прогулку по берегу моря.[694]694
  Огонек. 1924. № 46. С. 3.


[Закрыть]

Переговоры в Дувре способствовали выяснению ряда важных вопросов и ускорению дипломатического признания СССР Францией. Действительно, всего лишь через неделю, 28 октября, глава французского правительства Э. Эррио направил А. И. Рыкову – председателю Совнаркома СССР – телеграмму о признании СССР де-юре. Изучение ее текста показывает, что все предложения, внесенные Х. Г. Раковским в Дувре, были в нее включены.[695]695
  Известия. 1924. 29 октября.


[Закрыть]

Вполне закономерным был тот факт, что первым официальным контактом в Париже после восстановления дипломатических отношений был визит во французскую столицу советского полпреда в Лондоне. Он прибыл туда 4 ноября и в этот же день был принят Эррио. Раковский сообщил о согласии советской стороны на назначение Ж. Эрбетта французским послом в Москве, а Эррио – о готовности французской стороны принять в качестве посла Л. Б. Красина. В беседе с корреспондентом газеты «Пти паризьен» Раковский приветствовал назначение Эрбетта как сторонника нормализации отношений и выразил уверенность, что почва для соглашения будет найдена по всем спорным вопросам.

В следующие два дня продолжались встречи во французской столице. 6 ноября Раковский посетил Общество франко-советской дружбы, где был принят видными учеными П. Ланжевеном и В. Бошем. В беседе с ними вспоминались молодые годы во Франции, работа сельским врачом. В тот же день Раковский посетил здание бывшего русского посольства на улице Гренель, где официально вступил во владение им в качестве представителя СССР. Он обошел все помещения посольства, подробно расспросил о здании. На чердаке была обнаружена неожиданная находка – серебряные изделия, оцененные в 5 млн франков.

После установления франко-советских дипломатических отношений, когда послом в Париже стал Л. Б. Красин, активность Раковского на этом направлении существенно ослабела. Но он сохранял внимание к стране. На протяжении следующего года Раковский несколько раз бывал в Париже. Уже в середине декабря 1924 г. он встретился здесь с Красиным для решения ряда вопросов советской внешней торговли.[696]696
  РГАЭ. Ф. 413. Оп. 2. Ед. хр. 1819. Л. 2–3.


[Закрыть]

Раковский посетил Париж и в октябре 1925 г. во время отпуска. Небезынтересно отметить, что эта поездка была предпринята по решению Политбюро – «для ознакомления о настроениях французских правительственных кругов».[697]697
  РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 2. Ед. хр. 523. Л. 3.


[Закрыть] В Париже он вновь неофициально встретился с А. де Монзи. В дневнике Христиана Георгиевича появилась запись: «Де Монзи остается все-таки единственным человеком, который не только заинтересован в решении этого вопроса (достижении компромисса по проблемам французских интересов в СССР. – Авт.), но и является достаточно влиятельным, чтобы бороться против инерции чиновников и против нерешительности Пенлеве (он в это время возглавлял французское правительство, сменив Эррио. – Авт.) и чисто ростовщическо-финансового уклона Кайо.[698]698
  Пенлеве Поль – французский математик и политический деятель, иностранный член АН СССР, деятель Радикальной партии. Кайо Жозеф – деятель Радикальной партии, неоднократно являвшийся министром финансов Франции.


[Закрыть] У него также громадные связи во французской печати».[699]699
  РГАЭ. Ф. 413. Оп. 2. Ед. хр. 2001. Л. 156.


[Закрыть]

Так вырисовывалась роль Х. Г. Раковского во франко-советских отношениях до того момента, когда он был назначен полномочным представителем СССР во Франции.

6. Вступление в новую должность и переговоры о долгах и кредитах

Известие о назначении Х. Г. Раковского на должность полпреда распространилось во французской столице за несколько дней до официального решения. Оно совпало с приездом Раковского в Париж по дороге в Лондон. Русская просоветская возвращенческая газета, выходившая в Париже, под заголовком «Л. Б. Красина заменит в Париже Х. Г. Раковский» сообщила, что он должен прибыть 28 октября, а в этот день опубликовала несколько соответствующих материалов, портрет Раковского в качестве руководителя переговоров о признании СССР Францией и его краткую биографию, которая заканчивалась словами: «Х. Г. Раковский хорошо знает Францию. Он долго здесь жил и здесь же получил высшее образование».[700]700
  Парижский вестник. 1925. 27, 28 октября.


[Закрыть]

28 октября Х. Г. Раковский был торжественно встречен французскими официальными лицами, сотрудниками советских учреждений и, как сообщала печать, в отличие от обычных казенных информаций такого рода, «личными знакомыми». В этот же день он был принят министром иностранных дел Аристидом Брианом.[701]701
  Известия. 1925. 30 октября.


[Закрыть] Почти вся французская печать отметила дружеский характер встречи, а некоторые газеты подчеркнули, что Раковский многие годы провел во Франции.[702]702
  Там же. 31 октября.


[Закрыть]

30 октября по случаю первой годовщины восстановления франко-советских отношений Раковский дал прием, на котором присутствовали министр общественных работ де Монзи, министр народного просвещения И. Дельбос. Раковский и его старый знакомый де Монзи обменялись речами. Советский полпред обратился со словами благодарности к Эррио, Пенлеве, де Монзи и другим французским политическим деятелям, которые смело и авторитетно выступили за сближение с СССР. Умиротворение Европы невозможно без участия СССР в решении всех международных проблем, сказал он и выразил надежду, что следующая годовщина ознаменуется реальным экономическим и политическим сближением Франции и СССР.

Назавтра Раковский выехал в Лондон, как сообщили газеты, «для ликвидации всех дел» с тем, чтобы в середине ноября вступить в исполнение обязанностей полпреда.[703]703
  Парижский вестник. 1925. 31 октября, 1 ноября.


[Закрыть]

14 ноября Х. Г. Раковский действительно прибыл к новому месту работы. Он стал главой советского представительства в Париже в тот момент, который высшие советские иерархи стремились максимально использовать для решения проблемы русского долга и французской частной собственности в России, пока еще у власти держалось чувствовавшее себя очень непрочно правительство Левого блока во главе с П. Пенлеве. Эти расчеты откровенно выразил Чичерин в секретном письме Сталину от 31 октября 1925 г., где, в частности, говорилось: «Есть все основания полагать, что левое министерство Пенлеве при тяжелом финансовом положении Франции скоро уступит место министерству республиканской концентрации с Брианом или Лушером,[704]704
  Лушер Луи занимал ряд министерских постов. Был министром освобожденных районов в 1921 г., министром торговли во втором кабинете Пуанкаре и правительстве Эррио, министром финансов у Бриана.


[Закрыть] при котором непосредственно у власти станут крупная промышленность и банки. У власти будут тогда те элементы, которые не допустят разрешения вопроса о наших долгах без вопроса о бывшей французской частной собственности. Министерство Пенлеве хочет разрешить вопрос только о наших государственных долгах без вопроса о частной собственности, в такой форме задача разрешима… Итак, надо поспешить покончить с вопросом о долгах теперь при Пенлеве».[705]705
  РГАЭ. Ф. 413. Оп. 2. Ед. хр. 2001. Л. 191.


[Закрыть] Это письмо, между прочим, еще раз проливает свет на то, насколько высоко в кругах Наркоминдела ценили качества Х. Г. Раковского как дипломата, ибо именно ему предстояло прежде всего осуществлять поставленную задачу.

10 декабря полпред вручил в Елисейском дворце верительную грамоту президенту Французской Республики Г. Дюмергу. В отличие от официальной аккредитации в Великобритании, проведенной незаметно, на этот раз Раковскому были оказаны все традиционные почести: ему был подан президентский экипаж с почетным караулом, встречал его комендант дворца, полностью был соблюден «сценарий» проводов.[706]706
  Известия. 1925. 12 декабря.


[Закрыть] Это была демонстрация серьезных намерений правительства Левого блока развивать всесторонние отношения с СССР.

В этот же день Х. Г. Раковский дал несколько интервью корреспондентам ряда газет, в которых в разных аспектах рассматривались проблемы международной политики и особенности советско-французских отношений. Через представителя газеты «Пти паризьен» дипломат дал понять официальным кругам, каковы будут его установки в вопросе о долгах. Война, революция, интервенция превратили его из чисто финансового в политический и психологический; разрешить его невозможно, если не будут приняты во внимание те изменения, которые пришлось бы внести даже царскому правительству, если бы оно оставалось у власти; вопрос о долгах неразрывно связан с вопросом о долгосрочном кредите Франции Советскому Союзу.[707]707
  Petit Parisien. 1925. 12 decembre.


[Закрыть] «Юманите» отмечала заявления дипломата, что без СССР и против него немыслимы ни мир, ни экономическое восстановление Европы.[708]708
  L’Humanité. 1925. 12 decembre.


[Закрыть] Во всех интервью указывалось, что франко-советские отношения приобретают благоприятный оборот.

Текущая работа в советском полпредстве во Франции при огромном интересе к этой стране стала для Х. Г. Раковского все же значительно обыденнее и менее интересной, нежели работа в Великобритании. Менее весомым был дипломатический состав представительства. В него входили советник Ж. Давтян, первый секретарь Н. Тихменев, вторые секретари Г. Еланский, А. Аросев (позже он станет председателем Всесоюзного общества культурных связей с заграницей) и С. Пирумов, атташе М. Особовский и др.

Торговым представителем во Франции являлся П. Г. (Буду) Мдивани.[709]709
  АВП РФ. Ф. 197. Оп. 3. Ед. хр. 1. П. 3. Л. 117.


[Закрыть] Старый грузинский революционер, а затем советский государственный деятель, он в 1922 г. был вместе с Раковским одним из наиболее упорных оппонентов Сталина по вопросу о характере государственного объединения советских республик. Можно полагать, что Мдивани был единственным доверенным лицом, политическим единомышленником Раковского во всей советской колонии в Париже.

Основное внимание Раковского в Париже занимали тривиальные дела, связанные с поддержанием текущих международных контактов. Он тщательно работал над нотной перепиской с французскими правительственными органами, обменивался письмами с депутатами Ж. Поль-Бонкуром, Бертоном, Демерье и др., с де Монзи.[710]710
  Там же. Оп. 4. Ед. хр. 8. П. 12. Л. 12.


[Закрыть] К Раковскому обращались многие французы, а также граждане других стран, русские и советские граждане, находившиеся за границей, с многочисленными частными просьбами и письмами. Во многих случаях он отвечал лично на великолепном французском языке. В некоторых письмах содержались воспоминания о прошлом, о работе Раковского в болгарском социал-демократическом движении, его переговорах с правительством Скоропадского в Киеве в 1918 г. и т. д.[711]711
  Там же. Ед. хр. 7. П. 12. Л. 15, 32–33 и др.


[Закрыть]

Как советскому политическому деятелю и члену правившей компартии Раковскому доставляли удовлетворение письма, в которых зарубежные деятели то ли искренне, то ли по другим, самым разнообразным, в том числе корыстным, побуждениям выражали симпатии к преобразованиям, происходившим в СССР. Американец Айви Ли писал ему по возвращении из Москвы, что видел там много интересного и полезного. Вместе с тем он обращал внимание на вынесение несправедливых приговоров карательными внесудебными советскими чрезвычайными органами.[712]712
  АВП РФ. Ф. 197. Оп. 5. Ед. хр. 8. П. 21. Л. 2.


[Закрыть] Раковский был вынужден оправдываться: применялась, мол, обычная процедура, предусмотренная законом для исключительных случаев, в состав чрезвычайных «троек» входят не только представители ОГПУ, но также Наркомата юстиции и Верховного суда СССР. Явно лукавя, на этот раз далеко не вполне чистоплотно, Раковский излагал официальную позицию советских властей: «Американское общественное мнение не нашло чрезвычайными меры, предпринятые во время войны правительством против шпионов. Почему же извращается, что мы вынуждены обороняться от подлинного агрессора, который в случае успеха превратит в руины не только нашу страну, но и всю Европу?»[713]713
  Там же. Л. 6.


[Закрыть] Христиан Георгиевич прекрасно осознавал спекулятивность и нечестность своего ответа, подмену одной проблемы другой, хотя он, очевидно, искренне считал, непомерно ее преувеличивая, реальной угрозу военного нападения европейских государств на СССР. К этой его позиции мы еще возвратимся.

Но писем, подобных тому, какое написал А. Ли, было немного. Частная корреспонденция была не только лояльной, но восторженной. Посылая Раковскому свою книгу, писатель Морис Парижанин, в будущем известный переводчик произведений Л. Д. Троцкого на французский язык, 10 июля 1927 г. просил принять его работу «в знак преданности нашему общему делу и беспримерной любви к советскому народу – творцу будущего человечества».[714]714
  Там же. Ед. хр. 14. П. 21. Л. 11.


[Закрыть]

В течение нескольких месяцев обе стороны готовились к проведению франко-советской конференции по проблемам долгов и кредитов, которая открылась в помещении МИДа Франции 25 февраля 1926 г.

Проблема заключалась в том, что в 1918 г. правительство Ленина отказалось платить по облигациям и акциям российских компаний, в том числе липовым, да еще пригрозило опубликовать список взяточников во Франции – журналистов и политиков за последние 20 лет. В наибольшей степени пострадали французские владельцы русских ценных бумаг, прежде всего мелкие собственники. В 1922 г. на Гаагской конференции было договорено, что платить будут только по государственным (4 млн), но не по частным (6 млн)[715]715
  Сироткин В. Почему «слиняла» Россия? М., 2004. С. 130.


[Закрыть] долгам. Так что актуальность проблемы сохранялась в полной мере.

Переговорам предшествовала довольно длительная подготовка, в которой вместе с Раковским участвовал прибывший во Францию и два раза (в конце ноября и в середине декабря 1925 г.) побывавший в Париже Г. В. Чичерин (в промежутке нарком отдыхал на юге Франции). В предварительных переговорах с французской стороны участвовали министр иностранных дел Бриан, генеральный секретарь МИДа Бертло и другие деятели.[716]716
  Известия. 1925. 27 ноября, 12, 13, 16, 17 декабря.


[Закрыть]

17 декабря Х. Г. Раковский вместе с Г. В. Чичериным выехал в Москву. Он пробыл в столице почти полтора месяца, здесь отпраздновал начало нового, 1926 года, возвратился в Париж 6 февраля. В течение января дипломат участвовал в заседаниях Политбюро, на которых обсуждались внешнеполитические вопросы, в частности связанные со взаимоотношениями с Францией.[717]717
  РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 2. Ед. хр. 537. Л. 1–2; Ед. хр. 540. Л. 1; Ед. хр. 541. Л. 1–3; Ед. хр. 543. Л. 1; Ед. хр. 544. Л. 1–4.


[Закрыть] Рассматривался, в частности, состав советской делегации на предстоявших переговорах. Часть решений была отправлена в «особую папку».

26 января Раковский был официально назначен председателем делегации СССР на переговорах с Францией.[718]718
  АВП РФ. Ф. 51б. Оп. 1. Ед. хр. 7935. Л. 3; Известия. 1925. 19, 20, 30 декабря; 1926. 30 января.


[Закрыть] Состав делегации был довольно представительным, хотя и не включал в себя деятелей Наркоминдела такого высокого уровня, какие участвовали в переговорах с Великобританией. Коллегами Раковского по делегации стали руководящие работники ВСНХ А. Н. Долгов и Г. Л. Пятаков, торгпред во Франции П. Г. Мдивани, члены коллегии Наркомфина Е. А. Преображенский и И. И. Рейнгольд, заместитель наркома финансов А. Л. Шейнман, член коллегии Наркомторга, в прошлом болгарский революционер Б. С. Стомоняков, председатель ВЦСПС М. П. Томский.[719]719
  Парижский вестник. 1926. 18 февраля.


[Закрыть] Томский стал заместителем главы делегации, но на переговорах никак себя не проявил.

Раковский возвратился во Францию в начале февраля. Недели, непосредственно предшествовавшие началу официальных переговоров, были тревожными. 5 февраля, как раз тогда, когда Раковский находился на пути в Париж, под Ригой было совершено нападение на советских дипломатических курьеров, которые везли секретную почту в Берлин. Т. И. Нетте был убит, И. А. Махмасталь тяжело ранен. Свидетелем бандитского акта был секретарь Раковского Зелинский, ехавший в том же вагоне вдогонку за своим шефом и после нападения охранявший почту дипкурьеров. Зелинский дал показания, из которых явствовало, что нападение было организовано заранее. Нападавшие открыли дверь купе Нетте и Махмасталя с возгласом «Вот он здесь!».[720]720
  Правда. 1926. 7 февраля; Известия. 1926. 7, 9 февраля.


[Закрыть] Советская устная и печатная пропаганда развернула очередную кампанию против «происков международного империализма», не ожидая расследования произошедшего, которое установило чисто уголовный характер преступления.

Тем временем еще в конце января была сформирована французская делегация, которую возглавил Анатоль де Монзи, партнер Раковского по предыдущим переговорам, занимавший теперь пост министра общественных работ. Это была приятная новость, сулившая определенный прогресс в достижении взаимоприемлемых компромиссных решений.

Именно де Монзи открыл вступительной речью франко-советскую конференцию 25 февраля 1926 г. Советскую делегацию и ее главу приветствовал и министр иностранных дел Бриан. Раковский выступил с обширным ответным словом. Оно было выдержано в примирительных и дружественных тонах. Оратор обратил внимание на сложность предстоявших переговоров, на то, что события последнего десятилетия в России, сверху донизу преобразовав ее политические институты, оказали огромное воздействие и на международную жизнь. Демонстрируя знание французской истории, уважение к ней, Раковский, перефразируя слова одного из деятелей революции XVIII в., председателя Национального конвента Буасси д’Англя, заявил, что Россия пережила за шесть лет шесть столетий. Исходя из такого широкого контекста, Раковский высказал соображение, что соглашение, если оно будет достигнуто, послужит делу всеобщего мира, станет примером для других государств. Раковский особенно напирал на то, что внешняя политика СССР направлена на уважение свободы самоопределения других народов и не содержит угрозы ни одной стране. Сам он при этом отлично сознавал лишь формальный характер такой внешнеполитической ориентации, двойственность и лицемерие партийно-государственного внешнеполитического дуализма, провозглашавшего сотрудничество с капиталистическими странами по линии государственных органов и предусматривавшего подрывные действия против них по линии ЦК ВКП(б) и Коминтерна. Отлично это понимали и партнеры Раковского по переговорам. Но они внимательно вслушивались в обнадеживавшие нюансы, характерные для этой речи, в которой выражалась уверенность, что между Францией и Россией будут переброшены новые мосты, установлены дружеские отношения.[721]721
  АВП РФ. Ф. 197. Оп. 4. Ед. хр. 9. П. 13. Л. 16–18.


[Закрыть]

Речь Раковского в подробном или сокращенном виде опубликовали почти все парижские газеты, особенно детально «Тан»,[722]722
  Le Temps. 1926. 26 fevrier.


[Закрыть] с благожелательными комментариями. На читателей также производили впечатление фотографии респектабельного советского дипломата в галстуке-бабочке, совсем не казавшегося им представителем красных террористов.

На первом заседании была достигнута договоренность, что СССР «в порядке исключения» согласится удовлетворить требования французских граждан, связанные с военными долгами России, а правительство Франции сделает все необходимое для предоставления Советскому Союзу кредитов, которые облегчат выполнение его обязательств перед французскими держателями облигаций русских займов и других русских ценных бумаг. Это был крупный прорыв, во многом обязанный дипломатическому искусству Раковского.

В следующие дни начали работу политическая, финансовая, экономическая и юридическая комиссии, возглавляемые членами делегаций. Их деятельность находилась под пристальным вниманием руководителей делегаций де Монзи и Раковского.

24 марта Раковский передал де Монзи тезисы по вопросу о долгах и кредитах. Они предлагали определить размеры довоенных долгов России «исключительно с учетом настоящих границ территории СССР», причем размеры подлежавшей уплате суммы следовало уменьшить соответственно сокращению ресурсов России в результате ее участия в Первой мировой войне, длительной Гражданской войне, а также в связи с необходимостью подъема народного хозяйства и уплаты процентов по восстановительным займам. Объектом специального рассмотрения должны были стать сроки уплаты. Что же касается французских кредитов, то их намечалось использовать в промышленности, сельском хозяйстве, на транспорте. Кредиты должны быть долгосрочными (свыше пяти лет), включать товарную и денежную части, их размеры должны корреспондировать с принимаемыми СССР обязательствами по удовлетворению требований, связанных с долгами. Французское правительство или выделенные им организации должны были взять на себя предоставление кредитов. Их форма, конкретные цели, сроки реализации, распределение должны были стать предметом специального рассмотрения.[723]723
  Документы внешней политики СССР. М., 1964. Т. 9. С. 171–173; Борисов Ю. В. Советско-французские отношения 1924–1945 гг. М., 1964. С. 67–68.


[Закрыть] Через несколько дней, 29 марта, глава советской делегации вручил французской стороне подробный меморандум о тяжелых последствиях мировой и Гражданской войн, иностранной интервенции для России.[724]724
  Документы внешней политики СССР. Т. 9. С. 181–189.


[Закрыть]

Вся эта «прелюдия» предназначалась для того, чтобы создать благоприятную почву для конкретных предложений советской стороны по проблеме займов. Такие предложения были внесены 14 апреля. Накануне Раковский изложил эти предложения де Монзи в беседе, состоявшейся на частной квартире и продолжавшейся свыше двух часов.[725]725
  Там же. С. 228–233.


[Закрыть]

Теперь СССР соглашался на ежегодную выплату по 40 млн франков золотом в течение 62 лет. Предусматривался обмен старых облигаций и других ценных бумаг на новые. Соглашение должно было вступить в силу после ратификации обеими странами и лишь при положительном решении вопроса о предоставлении СССР кредитов.

Растягивание выплат более чем на полвека никак не могло устроить французскую сторону. Через неделю последовал ответ, предлагавший подписать соглашение на два года, в течение которых СССР должен был уплатить «ударную сумму», равную 25 млн американских долларов, которая составляла примерно 30 % всего долга. Затем намечалось доведение выплат до 50 % и вступление Франции и СССР в переговоры с другими государствами – наследниками Российской империи – об их участии в уплате долга.[726]726
  Борисов Ю. В. Указ. соч. С. 38–60.


[Закрыть]

В следующие полтора-два месяца шли упорные торги, сопровождавшиеся незначительными уступками обеих сторон. Советская делегация возражала против определения суммы долга и выплат в долларах, неприемлемым было и требование возвращения одной трети долга в ближайшие два года. Советские представители отказывались вести по этому вопросу переговоры с третьими странами, полагая, что это – дело лишь самой Франции. С огромными трудностями переговоры все же продвигались вперед, и немалую роль в этом продолжали играть личное обаяние руководителя делегации СССР, его дипломатическое искусство, его неофициальные контакты с французскими государственными деятелями, особенно с главным партнером по переговорам – де Монзи.

Инициативу Раковского в это время крайне сдерживала необходимость постоянных консультаций с Москвой, причем не только с НКИД, что было бы естественно для любого руководителя зарубежной миссии, но в первую очередь с высшей парткликой. 23 апреля, например, на заседании Политбюро специально обсуждалась его телеграмма по поводу позиции советской делегации в отношении французского денежного кредита СССР и было решено принять его предложение требовать предоставления такового в три срока в течение трех лет.[727]727
  РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 2. Ед. хр. 557. Л. 1.


[Закрыть]

К июню позиции несколько сблизились. Советская делегация согласилась на 52 выплаты с прогрессивным увеличением годовых взносов. Французские эксперты дали согласие на исчисление долга и выплат во франках, однако настаивали на том, чтобы годовые взносы не увеличивались, а сокращались, составляя вначале 125, а затем 82 млн франков. Важным результатом стало согласие сторон снизить общую сумму выплат на 25 %, полагая остаток долгом других наследников Российской империи. 7 июня Раковский представил предложения о французских кредитах вместе с таблицей заказов, которые СССР предполагал разместить во Франции. Общая сумма кредитов в течение ближайших трех лет определялась в 225 млн долларов, из которых 150 млн – товарный и 75 млн – валютный. Металлургическая, электротехническая, химическая, силикатная, текстильная промышленность Франции должны были получить заказы почти на 100 млн долларов, то есть сумма заказов на четверть превышала бы валютную часть кредита. Порядок и сроки погашения должны были быть установлены отдельно для товарных и денежных кредитов. Погашение намечалось начать через 5 лет после поступления кредитов.[728]728
  Документы внешней политики СССР. Т. 9. С. 302–303.


[Закрыть]

В середине июля состоялся ряд встреч Х. Г. Раковского с французскими государственными деятелями – министром иностранных дел Брианом, министром финансов Кайо, генеральным секретарем МИДа Бертло, главой делегации на переговорах де Монзи. Вот как информировал Раковский Наркоминдел о беседе с Кайо, ставшей, по его словам, «дипломатической дуэлью»: «Я изложил в точности всю нашу схему, включая, конечно, и вопрос о русских кредитах. Здесь Кайо начал махать руками, говоря, что французский обыватель скажет, что мы по примеру старого царского правительства берем у французов деньги, чтобы платить старые долги. Я тогда подошел к этому вопросу с точки зрения интересов развития французской промышленности. Это как будто бы оказало некоторое воздействие».[729]729
  Там же. С. 363.


[Закрыть] В результате этих переговоров, а также четырехчасового диспута с де Монзи были решены некоторые принципиальные вопросы, в частности о выплате долгов золотом, о прогрессивном росте годовых выплат (это было существенной уступкой со стороны Франции), о признании как товарного, так и денежного характера кредита, об участии французского правительства в предоставлении кредита в форме гарантий для привлечения французского капитала, хотя и сохранялись серьезные расхождения по сумме годовых платежей.[730]730
  Документы внешней политики СССР. Т. 9. С. 371–372.


[Закрыть]

Без существенных разногласий делегации утвердили список российско-французских соглашений, сохранявших силу в новых условиях, договорились о третейском разбирательстве споров по торговым контрактам.

Пленарные заседания франко-советской конференции проходили в июне – начале июля 1926 г. одно за другим – сохранились протоколы от 7 и 15 июня, 6 июля. Раковский многократно участвовал в прениях. Он умело парировал доводы французов, убеждал партнеров отказаться от требований, которые были близки к попыткам ввести режим капитуляций для СССР. «Мы этого не приемлем. Мы хотим заключить договор, облегчающий торговый обмен», – говорил Раковский 6 июля.[731]731
  АВП РФ. Ф. 197. Оп. 4. Ед. хр. 9. П. 13. Л. 72.


[Закрыть]

Правда, и к лету 1926 г. сохранялись принципиальные разногласия, которые трудно было обойти. Раковскому приходилось разъяснять, в частности, непреодолимость принципа монополии внешней торговли в СССР, тогда как де Монзи настаивал на разрешении французским торговцам непосредственно осуществлять коммерческие операции на советской территории. Не удавалось договориться и о статусе советского торгпредства – его рассматривали во Франции как частную организацию, отказывались предоставлять его служащим дипломатические привилегии.

29 июня де Монзи предложил с 10 июля до середины сентября (конца парламентских каникул) сделать в работе франко-советской конференции перерыв. Согласившись с этим, Раковский 19 июля выехал на две недели в Москву для согласования позиции советской делегации на переговорах после их возобновления, а затем, возвратившись во Францию, провел вторую половину августа и начало сентября в отпуске,[732]732
  Там же. Ф. 51б. Оп. 1. Ед. хр. 7935. Л. 4–5.


[Закрыть] внимательно наблюдая за новыми социальными и политическими явлениями в жизни самой Франции и других стран.

Еще до прибытия Х. Г. Раковского в Москву, 14 июля начал работу продолжавшийся десять дней пленум ЦК и ЦКК ВКП(б), на котором был заслушан доклад ЦКК «О фактах фракционной деятельности и нарушении руководящими работниками постановлений X и XIV съездов партии». Пленум вывел из состава Полит бюро Г. Е. Зиновьева, видный военный деятель М. М. Лашевич и работник Коминтерна Г. Я. Беленький были обвинены во фракционной деятельности, от которой «не отмежевался Зиновьев».[733]733
  Правда. 1926. 25 июля.


[Закрыть] Из информационного сообщения что-либо понять было трудно. Лишь незначительно приоткрывал завесу доклад Н. И. Бухарина в Ленинграде 28 июля.[734]734
  Там же. 3 августа.


[Закрыть] Здесь впервые было сказано, что в партии возник оппозиционный блок. «Оппозиция находится на промежуточной станции, имя которой троцкизм», – заявил докладчик. В докладе содержались скрытые угрозы по адресу оппозиционеров.[735]735
  См., например: Правда. 1926. 27 августа.


[Закрыть]

Х. Г. Раковский прибыл в Москву, когда пленум был уже в разгаре, и смог участвовать лишь в его последних заседаниях. Он не выступал – очевидно, потому, что еще колебался. В прошлом он энергично отстаивал в борьбе против линии Сталина политические позиции, в правоте которых был уверен (они касались в основном национального вопроса и проблемы государственного устройства советских республик), но ни к одной из действовавших ранее оппозиционных групп не примыкал.

Из установок объединенной оппозиции Раковский в наибольшей мере разделял те, которые были связаны с критикой государственного и партийного аппарата, с выводами о его перерождении и растущем расхождении политики Советского государства с интересами трудящихся, с установкой на необходимость возрождения политической демократии. Раковский, очевидно, еще настороженно относился к требованию оппозиционеров усилить наступление на капиталистические элементы, форсировать индустриализацию.

Х. Г. Раковский не присоединился к документам оппозиции, оглашенным на этом пленуме. Однако он совместно с И. Т. Смилгой, Г. Л. Шкловским, Н. О. Кучменко, Н. Осинским (В. В. Оболенским) представил пленуму проект резолюции по так называемому делу М. М. Лашевича и других.[736]736
  РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 2. Ед. хр. 246. Л. 101–102; Коммунистическая оппозиция в СССР 1923–1927 / Ред. Ю. Г. Фельштинский. Benson, Vermont, 1988. Т. 2. С. 28–31.


[Закрыть] Этот проект появился в связи с тем, что кандидат в члены ЦК Лашевич устроил в лесу нелегальное собрание, на котором критически обсуждалась политика руководства ВКП(б) (точнее говоря, это не было собрание, а просто прогулка группы единомышленников, во время которой дискутировались политические вопросы). Авторы проекта констатировали отсутствие в ВКП(б) внутренней демократии и, осуждая тех, кто организовал собрание в лесу, высказывали убеждение, что лишь при участии масс возможно преодоление разногласий, что в партии надо прекратить репрессии, восстановить коллективное руководство. Это не был оппозиционный документ, но симпатии к оппозиции и осуждение сталинского диктата в нем уже ощущались.

Потребуется еще почти год для того, чтобы логика внутрипартийной борьбы окончательно подвела Раковского к активной оппозиционной деятельности.

Проект резолюции, оглашенный И. Т. Смилгой, был отклонен огромным большинством голосов (205 против 5 при 12 воздержавшихся).[737]737
  РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 2. Ед. хр. 238. Л. 1, 69–70, 73, 74.


[Закрыть]