Текст книги "Дон Карлос. Том 1"

Георг Борн
Дон Карлос. Том 1

ЧАСТЬ I

I. Маскарад

Зной одного из майских дней 1872 года сменился живительной вечерней прохладой. Заря, угасая, последним сиянием едва озаряла улицы и площади испанской столицы.

Мадрид праздновал победу маршала Серрано над карлистами в битве при Ороквието, и народ ликовал на площадях под звон благовеста бесчисленных храмов, сзывавшего прихожан на молитву.

Закутанные в плащи богомольцы и богомолки, согбенные монахи вдоль стен пробирались по улицам, прекрасные молодые девушки смеялись и болтали у фонтанов, солдаты с музыкой шли через городские ворота, направляясь на север, а ко дворцу герцога Медины на улице Алкала съезжалось множество экипажей. По старинному обычаю герцог в этот день устраивал маскарад, празднуя одновременно и победу испанских войск.

Нарядные гости в дорогих костюмах уже начинали собираться в большом зале дворца, окнами выходившем на террасу. В открытую дверь проникал ароматный свежий ночной воздух, пропитанный запахом множества цветов; широкая лестница, убранная тропическими растениями, с террасы спускалась в сад, искусно иллюминированный разноцветными лампами; клумбы, оранжереи, беседки – все благоухало, а на террасе ясное лунное сияние меркло в свете больших золотых канделябров.

В зале с хоров гремела музыка, но музыкантов не было видно из-за цветных флагов с гербами герцога Медины, нового испанского короля Амедея и маршала Серрано.

Внизу были расставлены столы, там в золотых сосудах искрилось и пенилось дорогое вино, сверкали хрустальные бокалы, столы ломились от фруктов, мороженого и других яств.

Маршал Серрано в фиолетовом рыцарском костюме только что вошел в зал в сопровождении своей супруги. На ней было длинное бархатное серое платье с фиолетовыми бантами и черная маленькая маска. Герцог Федро Медина и его молодая жена тотчас поспешили навстречу высоким гостям. Герцог, в черной маске, одет был испанским грандом, герцогиня – французской маркизой, лицо ее было прикрыто голубой бархатной полумаской.

Маски прибывали. Гости парами под музыку расхаживали по залу, кто смеясь и шутя, кто тихо беседуя между собой.

Генерал Конхо в широком желтом плаще и генерал Топете присоединились к группе, собравшейся посреди зала.

Генерала Топете в турецком костюме, в чалме и белом кафтане нетрудно было узнать, несмотря на маску. В этом костюме он казался еще более полным.

Между дамами особенно выделялась одна, одетая гранатовым цветком. Герцогиня указала на нее донье Энрике Серрано.

– Да, горячо мы бились под Ороквието, – рассказывал между тем маршал своим друзьям. – Я с небольшим отрядом оказался перед главными силами мятежников. Тем не менее я не хотел медлить с нападением, стремясь в решительной битве покончить с беспрестанными вылазками.

– Конечно, иначе и быть не могло, – перебил маршала Федро Медина, – герцог де ла Торре одержал победу!

– После тяжелой жаркой битвы, – добавил Серрано. – В этом беспримерном сражении пролилось много крови, и трижды счастье то улыбалось, то изменяло нам.

Мятежники бились упорно. Дон Карлос сам вел их в бой.

– Говорят, молодой претендент ранен? – спросил Топете.

– Да, он был ранен в правую руку, выпустил поводья и упал вместе с лошадью. Рана его опасна, и он бежал за границу.

– А может быть, он уже умер, – заметил Медина. – Тогда прекратится и злополучное восстание.

– Ну, на это мало надежды, – произнес Конхо, – его младший брат еще честолюбивее дона Карлоса.

– Помните последнее его воззвание, в котором он не признал короля Амедея и называл себя законным наследником престола? Имя Альфонса тоже стояло под этим воззванием.

– Многие из полководцев дона Карлоса согласились на капитуляцию, – продолжал Серрано, – и я надеюсь, что это заставит карлистов отказаться от дальнейших попыток. Потерпев поражение, они стали сговорчивее.

– Король об этом знает? – спросил Топете.

– Король скоро появится здесь, – с самодовольной гордостью прервал разговор Медина. – Король пожелал своим присутствием украсить наш праздник.

– Кто же эта дама, одетая гранатовым цветком? – спросила Энрика Серрано у герцогини.

– Это должна быть графиня Инес де Кортецилла.

– Дочь известного графа Кортециллы, который почти все время путешествует? Говорят, он несметно богат?

– Да, это верно, – отвечала герцогиня, – ему, кажется, нет покоя в Мадриде. Посмотрите, как красивы эти красные гранаты на белом шелковом платье, с каким вкусом сделана вокруг шеи чашечка цветка. Видите этого Ромео в бархатном кафтане и чешуйчатом трико? Это, наверное, дон Мануэль Павиа де Албукерке. Он, кажется, хочет сообщить что-то очень важное этому прекрасному цветку, – герцогиня с притворным равнодушием произносила свои замечания, но на самом деле это было ей далеко не безразлично.

В то время как в пестрой толпе в ярко освещенном зале велись эти разговоры, в саду у балкона две маски оживленно беседовали между собой. Маски эти были сенатор в широком черном плаще и монах в фиолетовой рясе. Неподалеку от них на лестнице, наполовину скрытой тропическими растениями, скрестив руки на груди, стоял никем не замеченный мужчина в темно-красном домино. Он был так неподвижен, что скорее походил на статую, чем на живого человека.

– Так это в самом деле вы, принц, – говорил сенатор монаху. – Вы сдержали свое обещание: прибыли в Мадрид и проникли в неприятельский лагерь. А я до сих пор сомневался.

– Дон Карлос всегда исполняет задуманное, хотя бы все было против него. Я около часа назад приехал в монастырь, – шепотом отвечал монах. – Сказали ли вы, патер Доминго, графу Кортецилле, чтобы он был здесь сегодня?

– Он приглашен самим герцогом и, следовательно, должен быть здесь. Все было исполнено соответственно приказам, которые привез нам ваш тайный посол. Принц, вам известна наша деятельность и преданность, и теперь мы ждем только заключения известного соглашения…

– Это можно будет сделать у вас в монастыре! Скажите, патер, кроме вас и ваших братьев, никому не известны мои тайные поручения?

– Кроме них, никому, – отвечал патер Доминго низким шепотом.

– Вы говорили с графом Кортециллой?

– Насчет денег, которые…

– Я должен узнать, не теряя времени, согласен ли он примкнуть ко мне.

– Да, принц, граф согласен на это, но только с одним условием.

– Что за условие?

– Вы должны, принц, просить руки его дочери.

Эти слова, казалось, сильно озадачили монаха, однако он сумел скрыть свое изумление.

– Действительно, граф по-королевски воспитал свою дочь, – продолжал патер. – Ее воспитанием и образованием руководил патер Антонио, один из умнейших и преданнейших наших служителей. Донья Инес несравненно прекрасна, умна и богата. Она принесла бы вам пять миллионов приданого…

– Тише, – шепнул монах, – по лестнице спускаются пират и мексиканец. Они, кажется, заметили нас.

– Пират – это не кто иной, как граф Эстебан де Кортецилла.

– А его собеседник?

Патер Доминго пожал плечами.

– Мексиканца я не знаю, – отвечал он.

– Тогда надо быть осторожней.

– Будьте уверены, принц, что тот, кого ведет граф, для вас не опасен. Граф Эстебан весьма опытный человек.

Завидев у лестницы монаха и сенатора, пират на минуту остановился, потом шепнул что-то на ухо необыкновенно высокому и широкоплечему мексиканцу.

Патер Доминго пошел навстречу пирату.

– Принц… – сквозь зубы пробормотал он.

– Благодарю тебя, пресвятая Мадонна, за это известие! В зале только что разнесся слух, что дон Карлос смертельно ранен, – отвечал пират и, обернувшись к принцу, прибавил с низким поклоном: – Примите, принц, искренние приветствия одного из преданнейших ваших сторонников. Вы совершенно правы, принц, здесь, под масками, всего удобнее и безопаснее будет объясниться. На улицах всюду альгвазилы11
  Альгвазилы – стражники.


[Закрыть] а то, что вы можете быть здесь, никому и в голову не придет.

– Я вынужден подать вам левую руку, – доверчиво сказал дон Карлос, откинув широкий рукав, прикрывавший раненую правую. – Я ранен, как видите, рана может выдать меня.

– Вы слишком смелы, принц, – продолжал пират, – и, стремясь поскорее найти замену изменникам, сдавшимся маршалу Серрано, слишком неосторожно подставляете себя неприятельским пулям.

– Изменникам, сказали вы? Да, всех их ждет могила, – глухо проворчал дон Карлос. – Через два дня я снова вернусь на север, но сначала хочу переговорить с вами, граф.

– Приказывайте, принц.

– Приходите ко мне завтра в монастырь Святой Марии.

– Я буду, принц. А сейчас позвольте мне представить вам человека, который будет несомненно полезен вашей светлости. Я говорю об этом «мексиканце». Он действительно недавно вернулся из Мексики. Вы можете, принц, положиться на хладнокровного, энергичного дона Доррегарая.

– Вы ручаетесь за него?

– Ручаюсь головой. У него одно желание, принц, – сражаться в ваших рядах. Он живет войною. Но, – перебил себя пират, – это что за дама там, одетая гранатовым цветком? Взгляните, – и он указал вверх на террасу.

– Как же мне ее не видеть, граф, – заметил принц, – я даже подозреваю, что под маской этого роскошного цветка скрывается прекрасная графиня Инес.

– Вы угадали, принц, – всматриваясь, отвечал граф, – это действительно она, но кто же этот Ромео рядом с нею…

– Это дон Мануэль Павиа де Албукерке, – сказал патер Доминго, – самый ярый приверженец маршала Серрано и короля Амедея, а кроме того, лучший кавалер и любимец всех дам.

– Ах, кстати, принц! – вдруг перебил патера пират, схватив за руку мексиканца и притянув его к себе. – Король через час будет здесь.

– Король? – в один голос повторили патер Доминго, мексиканец и дон Карлос.

– Слово чести! Вы знаете, что у меня всегда верные сведения. Король обещал оказать герцогу эту честь… Итак, позвольте же, принц: дворянин дон Доррегарай, – представил пират мексиканца.

– Я горю желанием поступить в войско вашего величества, – сказал Доррегарай, – и там, где я буду сражаться, не будет поражений! Вы не пожалеете, ваше величество, о том, что приняли меня в свои ряды. Только теперь, со дня нашего союза, начнется настоящая битва, и день нынешнего празднества станет роковым днем.

– Желание ваше будет исполнено. Граф Кортецилла сообщит вам о времени и месте нашего свидания.

– Благодарю вас, ваше величество, за эту милость.

– Хотя этот титул и принадлежит мне по праву, но он еще мне не присвоен, – отвечал дон Карлос, – вы только что слышали – король будет здесь через час.

– В вашем воззвании вы заявили, что лишаете его престола, – сказал пират.

– Но раз он продолжает оставаться на троне, вашему величеству достаточно подать малейший знак или отдать мне приказание, и король не выйдет живым отсюда! – вполголоса проговорил мексиканец, обратясь к дону Карлосу.

– Как? Вы бы решились… Недурно придумано, – заметил патер Доминго, – это сразу многое бы решило.

– Я снова говорю: только прикажите, ваше величество, и король Амедей, как и Густав III, король Швеции, будет убит мной на маскараде, – повторил Доррегарай, по-видимому, отчаянный авантюрист, прошедший уже в Мексике школу убийств.

– Не отталкивайте руку, принц, которую вам предлагают, – обратился патер Доминго к дону Карлосу.

– Пусть будет так, – решительным голосом произнес претендент. – И пусть этот маскарад будет роковым днем для короля Амедея.

– Только дайте мне знак, какой вам угодно, и король падет при входе, сраженный моей пулей, – шепнул мексиканец. – Пусть это будет моим первым подвигом во славу вашего величества.

– Стреляйте, когда я закричу: «Да здравствует король Амедей!»

– Слушаюсь, – поклонившись, холодно ответил Доррегарай.

В эту минуту мужчина в красном домино покинул свое место под пальмами так же незаметно, как и занял его. Несколько масок спускались в сад по широкой лестнице, и он ловко проскользнул между ними, место под тенистой пальмой осталось пустым. Поднявшись по широким каменным ступеням, красное домино увидел, что гранатовый цветок, расставшись с Ромео и поговорив с другой маской, направляется к герцогине Медине.

Он подождал несколько минут с заметным нетерпением и потом быстро приблизился к гранатовому цветку, как только Инес на мгновенье осталась одна.

– Маска, одно слово! – шепнул он.

Прекрасная девушка вопросительно посмотрела на красное домино, пытаясь за маской разглядеть черты незнакомца, потом в раздумье покачала головой.

– Дай мне руку, маска, – продолжал незнакомец, лицо которого со всех сторон было плотно прикрыто черной маской.

– Ты думаешь, что узнал меня? – спросила графиня.

Красное домино утвердительно кивнул головой и написал на ладони графини: «Инес».

Любопытство графини возросло, она тоже потребовала руку красного домино. Несколько раз принималась она писать на его ладони, но домино все отрицательно качал головой.

– Ты нарочно не сознаешься! – наконец воскликнула она. – Ты не хочешь быть узнанным.

– Может быть. Мне надо сказать тебе что-то по секрету, – ответил он.

– У тебя есть тайна, маска? Ах, это чудесно! – воскликнула Инес.

– Это очень серьезно, запомни: завтра с тобой должно случиться огромное несчастье.

– Уж не колдун ли ты?

– Тебе я сказал правду, маска.

– Что же это за несчастье?

– К чему тебе знать? Все равно ты не избежишь его. Когда же узнаешь, приходи на улицу Толедо.

– Ты мне кажешься все загадочнее, маска. Что же мне там делать, на этой страшной улице?

– Ступай в дом на углу Еврейского переулка, там в подвальном этаже помещается арсенал, поднимись по узкой лестнице на чердак.

– И что же я увижу?

– Там ты найдешь нечто очень важное для тебя. Прощай!

Сказав это, красное домино скрылся в пестрой толпе, прежде чем Инес успела задать еще вопрос или попыталась еще раз отгадать имя. Однако издали она увидела, что домино быстро направляется к выходу, а в зал вошли пират с осторожным старым сенатором. За ними шли монах с мексиканцем. Эти последние, пройдясь несколько раз по залу, направились к той двери, в которую входили гости, и там остановились у колонны.

Вдруг по залу пробежало заметное волнение. Герцогу Медине только что доложили, что короля предупредили об опасности и он прибудет, только когда маски будут сняты.

Известие это живо переходило из уст в уста, а гофмейстеру велено было тотчас подать сигнал, означающий, что гостей приглашают снять маски.

На хорах загремели трубы, и все присутствующие открыли лица. В эту минуту монах и мексиканец быстро пробрались в толпе к дверям, выходившим на террасу, и скрылись в саду.

– Если не сегодня, так завтра! – буркнул мексиканец.

А между тем наверху, в зале, дамы приседали, и мужчины кланялись, приветствуя молодого короля Амедея, прибывшего с блестящей свитой во дворец испанского гранда, чтобы продемонстрировать свое расположение великим мира сего, мира, в который он вступал, полный надежд и желаний.

II. Инес

На другой день дон Эстебан де Кортецилла приближался к воротам в монастырской стене на улице Гангренадо.

Граф был высокий, статный мужчина лет сорока пяти. Лицо его, с отпечатком благородства, было приятно, у него была черная борода и большие, проницательные беспокойные глаза. Одет он был нарядно, но ничто в нем не выдавало его несметных богатств. У него даже не было на руке ни одного бриллианта. Казалось, он ненавидел всякое тщеславие. Одежда его ничем не отличалась от той, какую обычно носит высший класс в Мадриде, не принадлежащий к военному сословию: граф был одет в черное, и только жилет и галстук были ослепительной белизны.

Дон Эстебан де Кортецилла быстро подошел к воротам и позвонил в колокольчик. На звон явился дежурный монах, который, казалось, узнал посетителя и поклонился ему.

– Доложи обо мне патеру Доминго, – обратился граф Эстебан де Кортецилла к молодому монаху, пропустившему его в калитку и снова запиравшему ее за мирянином.

– Будьте так добры, следуйте за мной, дон Кортецилла, – попросил скромный привратник.

Он пошел вперед через монастырский двор, по которому в тени высоких деревьев гуляли несколько монахов. Миновав открытую дверь, монах повел гостя по галерее, ведущей в аббатство Святой Марии, к тому самому зданию, в котором прежде жил аббат. Однако со времен инквизиции в этом обширном мрачном аббатстве произошло много перемен, которых мы коснемся ниже, в одной из последующих глав.

Монах поднялся с графом по ступеням, открыл тяжелую высокую дверь и, пропустив графа вперед, вошел вслед за ним. Далее привратник направился к рабочей келье патера Доминго, который вышел навстречу своему гостю.

На патере была францисканская ряса, подпоясанная веревкой. Доминго был худощавый старик с морщинистым лицом и венком седых волос на лысой голове.

– Вы пришли к принцу, граф? – спросил он. – Пойдемте!

– Вы сами, отец мой, хотите меня вести к нему?

– В таких обстоятельствах я доверяю лишь самому себе, – отвечал патер и повел графа к потайной двери, скрытой в стене. Доминго отворил эту дверь, и Кортецилла увидел узкую винтовую лестницу, ведущую в верхний этаж. Граф и патер поднялись по ней и очутились в сводчатом помещении, из которого выходило несколько дверей. Патер подошел к одной из них, вынул ключ из кармана и отворил ее. Комната, в которую они вошли, была ярко освещена свечами, несмотря на то, что был день, тяжелые темные занавеси на окнах были спущены.

Доминго запер за собою дверь на ключ и подошел к другой двери, по-видимому, выходившей в смежную комнату. Он три раза тихо постучал в нее. Дверь приоткрылась, и из-за нее высунулась голова монаха.

– Принц примет графа Кортециллу, отец Амброзио, – шепотом сказал патер.

Монах, казалось, понял распоряжение, заключавшееся в этих немногих словах, наклонил голову и, когда пришедшие вошли, опять притворил дверь.

В комнате, ярко освещенной свечами, у стола, заваленного бумагами, сидел дон Карлос. Он встал, когда граф вошел, и поклонился.

Дон Карлос был молодой, сильный мужчина лет двадцати пяти. На нем был военный мундир с королевским орденом. Его полное, с небольшой черной бородкой лицо выражало решимость и самоуверенность, а все движения выдавали человека подвижного и деятельного.

Возле него на стуле лежала сброшенная францисканская ряса.

Дон Карлос подошел к графу и подвел его к креслам, стоявшим у стола.

– Милости просим, я ждал вас. Иностранец, которого вы мне вчера представили, уже оставил Мадрид, чтобы набирать нам рекрутов.

– Доррегарай весьма пригодится вам, принц.

– Я вполне ему доверяю и через два дня назначил ему свидание в том самом месте, которое вы указывали мне, как самое безопасное.

– Да, принц, там вы будете в безопасности, в отличие от Мадрида.

– Как? Измена? – быстро спросил дон Карлос.

– В Мадриде узнали, что вы находитесь в стенах города, и уже, быть может, начали вас разыскивать.

Лицо претендента омрачилось.

– Доррегарай? – быстро спросил он. – Может быть, его готовность – один обман…

– Невозможно! С этой стороны измена немыслима, принц.

– В таком случае я этого не понимаю! В этом одеянии, – дон Карлос указал на рясу, – я чувствовал себя в полнейшей безопасности! Но будем говорить о деле, граф. Вы хотите дать мне взаймы пять миллионов на военные издержки, я выплачу вам за это восемь миллионов после вступления на престол.

– Как ваш верноподданный и патриот, я не могу принять этой жертвы, принц, – с достоинством отвечал Кортецилла. – Я владею десятью миллионами, но вам известно, что у меня есть дочь. Мое состояние принадлежит ей, и поэтому уменьшить его я не вправе. Хотя я вполне убежден в вашем успехе, принц, однако было бы безрассудно с моей стороны рисковать состоянием моей дочери и лишать ее того, что она привыкла считать своим.

– Вы заботливый отец, граф, и дочь ваша – самый прекрасный цветок испанских полей!

– Вы знаете мое сокровище. Я не жалел ничего, чтобы подготовить ее к сколь угодно высокому общественному положению.

– Граф, я люблю вашу дочь уже много лет и прошу у вас ее руки. Помните ли, как год тому назад мы встретились с вами в По?.. Я как сейчас вижу ее, как она была тогда прелестна, обворожительна, прекрасна! С тех пор я не могу ее забыть.

– Для того, чтобы увидеть свою дочь королевой, я не остановлюсь ни перед какими жертвами! Приданое ее равняется десяти миллионам, принц; одну часть я выдам в день помолвки, другую – в день бракосочетания.

– Я на все согласен! Но графиня?

– Она моя дочь, и я отвечаю за нее! Инес отдаст вам свою руку.

– Так напишите соглашение, граф, – сказал дон Карлос. – Я люблю действовать скоро и решительно. Поэтому я прямо сейчас торжественно провозглашаю графиню Инес своей нареченной невестой!

– Надеюсь, принц, что этот союз будет для вас благотворен. Число друзей моих, особенно на севере, очень велико, я готов на все, чтобы доказать вам, принц, как высоко я ценю этот союз с вами!

– Напишите наше соглашение; я готов его исполнить!

Граф взял одно из перьев, лежавших на столе, и, исписав им два листа, подал их сначала для подписи дону Карлосу, потом сам подписался под контрактом.

– Вы увидите свою невесту, принц, на условленном месте и там же получите первые пять миллионов, – сказал граф, сложив один лист, а другой оставив дону Карлосу. – Поздравляю вас, принц, да и самого себя тоже, с помолвкой, – прибавил граф с неподдельной, чисто испанской гордостью.

Он простился с принцем, поклонился патеру и направился в обратный путь, к своему дворцу, расположенному в лучшем квартале Мадрида недалеко от Прадо. Здание это было выдержано в средневековом духе: готические окна и двери были украшены лепниной, а стены – разнообразными фресками. Вход был оформлен колоннами, поддерживавшими балкон. За дворцом тянулся прекрасный парк с тенистыми деревьями, зеленеющими шпалерами и изящными статуями.

Обширное здание производило строгое, суровое впечатление. Казалось, будто за этими толстыми стенами, за этими тяжелыми шелковыми занавесями, оттенявшими глубокие оконные ниши, скрывалась какая-то мрачная тайна. Дворец казался заброшенным, пустым. Никто ничего не знал о прошлом графа, о его роде, богатствах, его образе жизни и занятиях. Никогда у окна не показывалось смеющегося лица, веселые гости никогда не съезжались во дворец, лишь изредка в сумерках входили или выходили из него угрюмые молчаливые люди.

Стоявший у дверей старый швейцар в ливрее, шитой серебром, и тот был угрюм и несловоохотлив.

Во всем дворце только одно существо придавало ему жизнь и свет. Это была семнадцатилетняя дочь графа Кортециллы, графиня Инес, которую отец любил и берег, как зеницу ока. Граф жил уединенно и большую часть года проводил в путешествиях.

Воспитание его любимицы шло так же странно, как и все, что касалось его собственной жизни, его отношений и его таинственного дворца.

Инес только год тому назад оставила монастырь, в котором воспитывалась и обучалась под надзором монахинь. Это, впрочем, было понятно, потому что граф был вдов, а женское влияние считал необходимым для своей дочери.

Несмотря на строгое и серьезное воспитание, полученное ею в монастыре, Инес была весела, естественна и искренна. Однако с детства она была подвержена какому-то таинственному недугу, который нельзя было устранить никаким воспитанием.

По совету опытного патера Доминго дон Кортецилла взял своей дочери в наставники двадцативосьмилетнего патера Антонио, который в отсутствие графа обязан был смотреть за ней. Эта предосторожность, как мы после увидим, была необходимой и помогла избежать большого несчастья.

Антонио, казалось, был посвящен во все тайны дворца Кортециллы и пользовался полнейшим доверием графа. Он, может быть, знал даже больше, нежели думал дон Эстебан де Кортецилла. Но молодой патер был молчалив, строг и воздержан. Он постоянно ходил все в том же черном одеянии, все с тем же, хоть и не угрюмым, но и не веселым лицом. Казалось, будто это лицо никогда не смеялось, а вместе с тем о н о было прекрасно и вызывало доверие. Художник мог бы смело писать с него Иоанна Крестителя. Антонио был бледен, у него был римский нос, тонкие, красивые губы и кроткие глаза.

Вернувшись из монастыря, дон Эстебан де Кортецилла нашел свою дочь в обществе Антонио в просторном прохладном покое, открытые окна которого выходили в парк.

Инес стояла у окна и смотрела вдаль, патер Антонио читал ей что-то вслух. Белое шелковое платье, облегая прекрасный стан графини, широкими складками ниспадало на ковер. Короткая кружевная мантилья, накинутая на густые черные волосы, спускалась до плеч. Инес внимательно слушала, и чтение, казалось, вызывало в ней грусть, по крайней мере сейчас, когда она смотрела в парк, во взоре ее сквозила какая-то странная тоска.

Инес была так прекрасна, что всякий, увидев ее, бывал поражен и восхищен ею. Черные волосы еще сильнее оттеняли белизну ее лица и нежный румянец щек. У нее были умные, живые глаза и хорошенький маленький ротик. Непринужденная естественность и детская невинность еще больше усиливали красоту Инес. Видно было, что этот нежный цветок не знал еще ни одной бури, ни одного жестокого прикосновения.

Когда дверь открылась и в комнату вошел граф Эстебан де Кортецилла, патер Антонио встал, закрыл книгу и хотел с поклоном удалиться.

– Останьтесь, пожалуйста, – приглашая его садиться, сказал граф. – Вы совершенно свой человек в доме, и я знаю, что могу на вас положиться… Как твое здоровье, дитя мое? – обратился граф к дочери, с раскрытыми объятиями поспешившей к нему навстречу. – Твое сияющее, цветущее лицо само ответило на мой вопрос.

– Здравствуй, отец! Как тебе понравился вчерашний праздник? – просто спросила Инес. – О, как прекрасно, как весело было на маскараде! Я так много рассказывала о нем патеру, что он никак не мог начать своего чтения.

– Позволь же мне сесть, – перебил граф живую речь своей дочери. – Сядьте и вы, патер Антонио.

– А я сяду тут, у твоих ног, – воскликнула Инес. Строгий молодой патер молча сел.

– Это больше не твое место, Инес. Пока ты была дитя, я охотно позволял тебе сидеть у моих ног, но теперь уже недалеко то время, когда ты других увидишь у ног своих.

– Я, отец? – воскликнула пораженная Инес. – Как мне понять эти слова?

– Твоя дальнейшая судьба объяснит и подтвердит тебе мои слова. Тебе уже семнадцать лет, и поэтому пора позаботиться о твоей судьбе. Я сделал это и сегодня пришел уведомить тебя о результатах моих родительских забот.

– Отец, почему ты говоришь таким серьезным, даже торжественным тоном?

– Потому что все дело, как и известие, которое я принес тебе, серьезно. Ты достигла возраста, в котором должна подумать о том, чтобы достойному мужчине отдать свою руку и свою судьбу. Хотя мне трудно с тобой расстаться, но мой долг и твое назначение велят мне сделать это.

Глаза патера Антонио сверкнули, но он ничем не выдал своего волнения и продолжал сидеть неподвижно.

– Ты хочешь расстаться со мной, отец? Да, ты прав, я понимаю, ты в своей заботливости уже решил за меня. Но, может, я могу остаться здесь, отдав свою руку достойному и любимому мною мужчине, тогда мне не придется расставаться с тобой, – отвечала Инес, и что-то вроде надежды блеснуло в ее глазах. – Скажи же мне все, отец.

– Я уже решился, дитя мое, и горжусь своим выбором, потому что ты назовешь своим супругом первого дона Испании.

– Первого дона Испании? – повторила Инес со сверкающими глазами. – Я думаю, что угадала, кто это… И кто же иной может быть! Ты выбрал для меня знаменитого дона Мануэля Павиа де Албукерке!

– Это странные слова, дочь моя! – воскликнул дон Эстебан, невольно взглянув на патера, который казался совершенно безучастным. – Дон Мануэль друг твоего ученого наставника…

– Никогда я не произносил здесь его имени, – строго сказал Антонио.

– Этому я верю и не стану больше думать о твоем ответе, Инес. Помолвка должна пока оставаться семейной тайной. Жениха твоего еще нет в Мадриде, и он еще не вернул себе всех своих прав.

– Помолвка? С кем же, отец?

– Радуйся вместе со мной своему счастью, – произнес дон Эстебан, вставая и целуя побледневшую девушку. – Ты помолвлена с доном Карлосом, который

через меня шлет тебе поздравления как своей нареченной невесте.

Патер Антонио тоже встал при этом имени. Но Инес покачнулась, она не могла ничего сказать, ужасное смятение охватило ее.

– Беспримерное счастье выпало тебе на долю, ты будешь королевой! – продолжал дон Эстебан де Кортецилла.

– Что с благородной доньей? – воскликнул патер Антонио. – Обморок!..

Дон Эстебан поддержал Инес и подвел ее к креслу. – Неожиданное известие, – успокоительно произнес он. – Завтра ты оценишь свое счастье и поймешь, почему я сказал тебе, что скоро ты других увидишь у своих ног.

Инес поборола, наконец, овладевшее ею оцепенение.

– Ты прав, отец, – сказала она слабым голосом, – это неожиданное известие…

– Я знаю свое дитя, свою дорогую, послушную Инес. Ее ждет несказанное счастье – она будет королевой, – продолжал граф Эстебан, спокойно улыбаясь, будто вовсе не замечая и даже не допуская возможности того ужасного смятения, которое охватило молодую девушку. – Ты моя гордость! Я первый приношу тебе мои поздравления!

– Я буду королевой, – нетвердым голосом произнесла Инес. – Конечно, отец, ты выбрал лучшее для меня, но…

Она не могла договорить, голос изменил ей, и она залилась слезами.

– Свадебный контракт подписан, то есть официальная помолвка уже произошла. Скоро я повезу тебя к твоему жениху. Избегай всякого волнения, Инес, дорогое дитя мое, вредные последствия его тебе известны. Пусть патер Антонио успокоит тебя набожной беседой, – заключил граф Эстебан де Кортецилла, поцеловал дочь и вышел из комнаты.

Когда дверь за графом затворилась, Инес обернулась к патеру.

– Вы мне друг, я это знаю. Каким бы холодным вы ни притворялись, я часто замечала в вас живое участие, – полушепотом произнесла она. – Сжальтесь надо мной! Дайте мне совет, патер Антонио! Я не могу быть женой дона Карлоса… Потому что… я люблю другого. Молодой патер, казалось, никогда еще так не нуждался в спокойствии и в самообладании, как в эту минуту.

– Я не знаю, чем полно ваше сердце, – сказал он тихо.

– Сердце мое полно любовью, безграничной любовью… Вам я могу довериться, патер Антонио. О, помогите, посоветуйте мне… Вам одному я могу довериться: я люблю дона Мануэля!

Патер содрогнулся, он будто не ожидал этого.

– Мы должны бороться со своими страстями, донья Инес, – сказал он.

– Бороться! – воскликнула графиня, закрыв лицо руками. – Бороться!

– Потому что в сердце каждого из нас есть что-то, что способно сделать его бесконечно несчастным!

При этих словах Инес вдруг поднялась, глядя прямо перед собой.

– Что напоминают мне эти слова? – сказала оначуть слышно, как во сне. – Красное домино! «Ступай на улицу Толедо, там найдешь ты…» – она остановилась и на минуту задумалась. Лицо ее осветилось бледным лучом надежды. – Оставьте меня, патер Антонио, прошу вас, – сказала она. – Вы видите, я почти спокойна.