Текст книги "Беседы о литературе: Восток"

Когда человек перестает думать о плотском, о своей материальной жизни, тогда ему открывается смысл того, что значит взять на себя иго Христово…

На самом деле всё совсем не так просто. Потому что можно не думать о материальном, можно пытаться жить, как птица небесная, – и всё равно не стяжать дар Духа, не стать нищим духом, не понять, в чем тот смысл, к которому зовет нас Христос. Но можно, обладая даже большим имуществом, быть христианином и понять, куда ведет нас Христос. Поэтому рассуждать так прямолинейно, как это делал Мао Цзэдун, когда говорил, что всё хорошее заключено в бедности, а в богатстве всё плохое, – это все-таки абсолютно не тот путь. По нему я не советую идти никому. И бедность может быть безблагодатной и проклятой, и богатство может быть благословенным.

Как Вы считаете, есть ли какая-то аналогия между Экзюпери и Аркадием Гайдаром, у которого руки были по локоть в крови – и в то же время он писал неплохие детские рассказы?

Честно говоря, я аналогии не вижу. Потому что все-таки Аркадий Гайдар был пропагандистом идеи коллектива и бойцом идеологического фронта. Сент-Экзюпери ни на каких идеологических фронтах не сражался. Это был человек, который говорил о свободе духовной и который, в общем, знал, что такое свобода. И, подчеркиваю, будучи военным летчиком, он оставался пацифистом.

Известно, что Антуан Сент-Экзюпери, будучи военным летчиком, никогда не сбрасывал бомбы не только на жилые объекты, но даже не бомбил железные дороги и мосты. И его командование об этом знало.

Это действительно очень ценное замечание. Я повторяю и не устану повторять, что этот человек в мундире военного летчика был пацифистом. И сегодня он учит нас своими книгами, как в самых трудных условиях оставаться пацифистом. Сегодня мы это слово употребляем в дурном смысле. Но ведь оно же взято из Евангелия! Это Нагорная проповедь: «Блаженны миротворцы, ибо они сынами Божьими нарекутся»[42]42
  Мф 5: 9.


[Закрыть].

Хочу привести вам еще один фрагмент. «Мы не сумели воплотить в себе духовную общность людей всего мира. Если бы мы это сделали, мы спасли бы и мир, и самих себя. Мы не осилили этой задачи. Каждый отвечает за всех. Отвечает только каждый в отдельности. Только каждый в отдельности отвечает за всех, – третий раз произносит Экзюпери одну и ту же фразу. – Я впервые постигаю одну из тайн религии, породившей духовную культуру, которую я считаю своей: “Принять на себя бремя грехов человеческих…” И каждый принимает на себя бремя всех грехов всех людей». Вот, кажется, это и называют богословы подражанием Христу, используя термин, взятый у апостола Павла[43]43
  См., например: «Посему умоляю вас: подражайте мне, как я Христу» (1 Кор 4: 16); «Итак, подражайте Богу, как чада возлюбленные…» (Еф 5: 1).


[Закрыть].

Проясните, пожалуйста, смысл отрывка, с которого Вы начали передачу. Я, кажется, чего-то недопоняла.

«В каком-нибудь тихом городке сквозь серую дымку дождливого дня я вижу, – пишет Сент-Экзюпери, – калеку-затворницу, задумчиво сидящую у своего окошка. Что она есть? Что из нее сделали? О духовной культуре этого городка я буду судить по насыщенности ее внутренней жизни». Мне представляется, что этой фразой сказано чрезвычайно много, может быть даже всё. О том, насколько здоровы мы с вами духовно, будем судить по насыщенности внутренней жизни того инвалида, который не выходит из дома, который отрезан от мира. Как складываются наши отношения с ним? Что мы ему даем и чего не даем? Вот он, главный вопрос, который непременно встает перед любой цивилизацией. Вот оно, мерило духовного здоровья любого общества.

Я напоминаю вам, что в сегодняшней нашей передаче мы попытались с вами вчитаться в книгу Антуана Сент-Экзюпери «Военный летчик». Эта книга была написана в годы Второй мировой войны, издана вне Франции и потом завезена туда, в оккупированную Францию, как контрабанда. Это книга, которую читали борцы французского Сопротивления, среди них русские люди тоже, – читали и понимали, что на самом деле война не проиграна. Не только Вторая мировая война, но и та, которая идет со злом, и не при помощи оружия, а при помощи любви.

Путь к Богу Антуана Сент-Экзюпери
3 марта 1998 года

Мне хотелось бы продолжить сегодня наш разговор об Антуане Сент-Экзюпери, о его взгляде на мир, о его поисках и открытиях; разговор о том, как шел этот человек к Богу и как открывал Его для себя, для своих современников и, наверное, для нас с вами тоже.

«Я понимаю происхождение братства между людьми, – писал Экзюпери. – Люди были братьями в Боге. Братьями можно быть только в чем-то. Если нет узла, связывающего людей воедино, они будут поставлены рядом друг с другом, а не связаны между собой. Нельзя быть просто братьями».

Размышляя над этой фразой, приходишь к пониманию того, что именно в тот момент, когда человек решил, что он перерос Бога, что Бог ему больше не нужен, и начало умирать то подлинное, настоящее человеческое братство, которое действительно было открыто некогда Иисусом.

«Мир стал пустыней, – пишет Сент-Экзюпери. – И все мы жаждем найти в ней товарищей; ради того, чтобы вкусить хлеба среди товарищей, мы и приемлем войну. Но чтобы обрести это тепло, чтобы плечом к плечу устремиться к одной и той же цели, совсем не к чему воевать. Мы обмануты. Война и ненависть ничего не прибавляют к радости общего стремительного движения. Чего ради нам ненавидеть друг друга? Мы все заодно, уносимые одной и той же планетой, мы – команда одного корабля. Хорошо, когда в споре между различными цивилизациями рождается нечто новое, более совершенное, но чудовищно, когда они пожирают друг друга».

Эти слова были написаны во время Второй мировой войны. Но как актуально звучат они сегодня!

«Когда мы осмыслим свою роль на земле, пусть самую скромную и незаметную, тогда лишь мы будем счастливы. Тогда лишь мы сможем жить и умирать спокойно, ибо то, что дает смысл жизни, дает смысл и смерти».

Вот еще одно, как мне представляется, очень важное открытие: мы именно потому зачастую не видим смысла в смерти, что мы ничего не знаем о смысле жизни. Одно связано с другим очень тесно. Почему? Почему мы не знаем сегодня ничего или знаем так мало о смысле жизни? Наверное, по той причине, что мы вообще очень много знаем. «Последний школяр на отделении точных наук, – пишет Сент-Экзюпери, – знает о законах природы куда больше, чем знали Декарт и Паскаль. Но способен ли школяр мыслить, как они?» Не только больше, чем Декарт и Паскаль, но больше, чем Ньютон, больше, чем Платон и Аристотель, больше, чем любой из ученых прошлого и в том числе недавнего прошлого. Но, повторяю я вместе с Экзюпери, способен ли школяр мыслить, как они?

«Все мы, – пишет дальше Сент-Экзюпери, – кто смутно, кто яснее – ощущаем: нужно пробудиться к жизни». Именно в силу того, что человеку сегодня так трудно пробудиться к жизни, он и блуждает в этом мире, как потерянный. Именно поэтому ему сегодня так трудно, именно поэтому он открывает для себя сегодня мир как нечто со знаком минус, мир, который полон не гармонии, а совсем наоборот – дисгармонии.

Да, действительно это так. Мир выглядит страшным. Сент-Экзюпери едет в переполненном вагоне и видит целый народ, погруженный в тяжелый сон. «Большие наголо обритые головы перекатывались на деревянных скамьях. Мужчины, женщины, дети ворочались с боку на бок, словно пытаясь укрыться от непрерывного грохота и тряски, что преследовали их и в забытьи. Даже сон не был им надежным приютом. <…> Сажусь напротив спящей семьи. Между отцом и матерью кое-как примостился малыш. Но вот он поворачивается во сне, и при свете ночника я вижу его лицо. Какое лицо! От этих двоих родился на свет чудесный золотой плод. Эти бесформенные тяжелые кули, – говорит Сент-Экзюпери, глядя на родителей младенца, – породили чудо изящества и обаяния. Я смотрел на гладкий лоб, на пухлые нежные губы и думал: вот лицо музыканта, вот маленький Моцарт, он весь – обещание! <…> Но… маленький Моцарт, как и все, попадет под тот же чудовищный пресс. И станет наслаждаться гнусной музыкой низкопробных кабаков. Моцарт обречен. <…> Язва поразила не отдельного человека, она разъедает всё человечество», – восклицает писатель. А абзацем выше говорит: «Люди растут без садовника». И заканчивает книгу «Планета людей» словами: «Один лишь Дух, коснувшись глины, творит из нее Человека».

Вот она, исповедь Сент-Экзюпери, про которого мы всё не можем решить: верил он в Бога или нет. Он сам нам прямо и абсолютно ясно говорит здесь о своей вере. Но писатель понимал, что Бог, которого он, летчик и поэт (наверное, он был бы мореплавателем с его характером, если бы жил не в XX, а в XVI или XVII веке), наощупь, как-то неожиданно сам для себя открыл, – сегодня отвергнут цивилизацией, отвергнут как часть того мира, который ушел в прошлое, как часть той истории, которая закончилась.

Но вот еще один текст, в котором мы видим духовный поиск Экзюпери, текст, который свидетельствует о том, что он ищет, и ищет не для себя (для себя он, может быть, уже нашел), а для своих современников. «Проходя мимо Нотр-Дам, Бернис зашел в собор. Его поразила огромная толпа молящихся; он прислонился к колонне. “Почему вдруг я оказался здесь?” – недоумевал он. Да хотя бы потому, что здесь каждая минута вела куда-то. А там, снаружи, они уже никуда не вели. Именно: “Там минуты уже никуда не ведут”. И, кроме того, ему хотелось разобраться в себе, отдаться вере как некой философской концепции. <…> Ему внезапно показалось, что он снова стоит на перепутье и что вся жизнь его прошла вот в таких попытках к бегству. Первые слова проповеди взволновали его, как сигнал к отплытию. “Царство Небесное, – начал проповедник, – Царство Небесное…” Опершись вытянутыми руками на широкие перила кафедры, проповедник склонился над толпой».

Я напоминаю вам, что мы с вами продолжаем сегодня размышлять о духовных поисках и открытиях Антуана Сент-Экзюпери, автора «Маленького принца», автора «Планеты людей» и других замечательных книг. Книг, которые нельзя назвать романами, нельзя назвать и записками, книг, которые больше всего напоминают дневник или исповедь, а иногда превращаются в настоящие философские эссе и даже трактаты.

«Когда рыбак из Галилеи…» – продолжал проповедник. Он «бросал в толпу бессвязные слова, которые тянули за собой вереницы ассоциаций, оставлявших долгий отзвук. …казалось, что он медленно и упорно расшевеливает толпу… “Если бы вы знали… Если бы вы знали, сколько любви…” Он запнулся, задыхаясь: он был слишком взволнован, чтобы выразить всё, что его переполняло. Самые ничтожные, самые избитые слова казались ему насыщенными таким глубоким смыслом, что он уже не в состоянии был выбирать среди них самые весомые… Он умолк, и толпа всколыхнулась, как море. Потом он нашел нужные слова и заговорил. Он говорил с поразительной убежденностью, орудуя словами, как грузчик, уверенный в своей силе. В то время как он заканчивал последнюю фразу, его осеняли мысли, возникавшие где-то вне его, и он подхватывал их, словно перекидываемый ему груз, уже заранее смутно предугадывая тот образ, в который он эти мысли воплотит, ту формулу, в которой он передаст их толпе».

Итак, проповедник здесь выглядит, как грузчик, который подхватывает перекидываемый ему груз.

«“Придите ко Мне все отчаявшиеся в бесплодных усилиях. Придите ко Мне все отчаявшиеся в логике, не приводящей ни к чему, кроме мертвых законов…” Он раскрыл руки: “Потому что Я тот, Кто приемлет вас. Я взял на себя грехи мира. Я взял на себя его зло. Я взял на себя ваше отчаяние…”»

Понятно, что этот проповедник в книге Сент-Экзюпери говорит не от своего имени. Он говорит от имени Христа. И это понимает автор, и это понимают его слушатели, и это понимает он сам, этот неизвестный нам проповедник.

«Проповедник взволнован. “Из ваших страстей, скупых, жестоких и безнадежных, о нынешние любовники, Я сотворю человеческие чувства, – придите ко Мне. Из ваших плотских влечений, из вашей неудовлетворенности Я сотворю человеческое… придите ко Мне…” Бернис чувствует глубокое отчаяние этого человека… “Потому что Я тот, Кто возлюбил вас. <…> Один лишь Я могу вернуть человека самому себе”. Священник умолк. В изнеможении он повернулся к алтарю. <…> Он чувствовал себя нищим»[44]44
  «Южный почтовый», перевод М.К.Баранович.


[Закрыть].

Итак, «один лишь Я, – говорит Христос устами неизвестного священника в книге Антуана Сент-Экзюпери, – могу вернуть человека самому себе». Человек потерялся. Он ищет дорогу, ищет уже не дорогу даже, а самого себя и найти не может. Христос, только Христос может вернуть человека ему самому. Но это не всегда возможно, потому что люди сегодня забыли эту дорогу – дорогу, которая ведет к Богу.

Сегодня (когда я говорю это слово, то имею в виду, разумеется, эпоху Экзюпери, эпоху Второй мировой войны) забыли эту дорогу, потому что приравняли христианство, веру в Бога, Евангелие и Церковь к той культуре, которая осталась в прошлом, к той культуре, которая сегодня уже может быть только объектом изучения. Да, наверное, это действительно так, потому что мы знаем, что век XIX был веком массового ухода из Церкви, массового отхода от Бога, от веры. А в результате что? «Тоска. Это когда жаждешь чего-то, – пишет Экзюпери, – сам не знаешь чего. Оно существует, это неведомое и желанное, но его не высказать словом… Человек открыл в себе это море тоски и не знает, что с ним делать. Но вот идет она, эта страшная и чудовищная война. Ночь высится, как собор». Сравнение, на первый взгляд, кажется неожиданным.

Экзюпери вспоминает фронтовую школу, «приютившуюся в каком-то укрытии, сложенном из камня, словно жилище первобытного человека». «В этой школе, – говорит он, – один капрал преподавал ботанику. В грубых руках капрала был цветок мака. Он осторожно разнимал его лепестки, приобщая своих заросших бородами учеников к тихим таинствам природы. И солдаты слушали его с наивной тревогой. Они так старались понять, эти уже старые, очерствевшие от жизненных тягот люди. Но им сказали: “Вы – темные, вы – звери, вы только вылезаете из своего логова. Нужно догонять человечество!” И, тяжело ступая, они спешили вдогонку… Я присутствовал при пробуждении сознания, подобном прорастанию зерна. Родившись из глины в доисторической ночи, оно постепенно поднялось до Декарта, Баха или Паскаля, до этих высочайших вершин. Так растет дерево. Именно в этом таинство жизни. Только она вбирает питательные соки из земли и возвышает свой росток вопреки закону притяжения. Какое воспоминание – эта ночь, подобная собору… Душа человека, раскрывающая свои стрельчатые своды и шпили… И мы – караван паломников, бредущих по черной, иссохшей, усыпанной звездами земле».

Повторяю, идет Вторая мировая война. А что пишет Сент-Экзюпери? «Мы безотчетно ищем новое Евангелие, возвышающее нас над нашими временными верованиями, ведь из-за них проливается слишком много человеческой крови. Мы на пути к грозовому Синаю».

«Мы ищем новое Евангелие», – говорит писатель. Обратите внимание на слово «новое». Он не говорит о том, что человечество ищет другое Евангелие. Нет, именно новое. Евангелие всегда ново. «Заповедь новую даю вам»[45]45
  «Заповедь новую даю вам: да любите друг друга; как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга. Потому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Ин 13: 34–35).


[Закрыть], – говорит Иисус ученикам в прощальной беседе. Новую не в том смысле, что она противопоставлена какой-то старой, прежней заповеди, а в том, что она новая навсегда, в том, что она всегда будет новой. Потом это место замечательно прокомментирует святой Ириней Лионский, который скажет о постоянной novitas, новизне христианства. И в конце концов во время Тайной Вечери Христос тоже говорит о Крови Нового Завета[46]46
  «И взяв чашу и благодарив, подал им и сказал: пейте из нее все; ибо сие есть Кровь Моя нового завета, за многих изливаемая во оставление грехов» (Мф 26: 27–28).


[Закрыть]. Латинский перевод этой фразы расшифровывает смысл греческого слова: нового и вечного, novi et aeterni testamenti. Что значит это прибавленное слово «вечный»? Оно не искажает, а раскрывает смысл греческого прилагательного: нового не в смысле антонима чему-то старому, нового не в смысле второго, но нового навсегда завета. Евангелие, когда берешь его в руки, удивляет тем, что эти слова уже напечатаны, тем, что краска успела высохнуть, потому что они всегда до предела новые.

«Мы безотчетно ищем новое Евангелие, возвышающее нас над нашими временными верованиями. Ведь из-за них проливается слишком много человеческой крови». Из-за тех временных верований, к которым пришло человечество в конце XIX и начале XX века.

«Один лишь Дух, коснувшись глины, творит из нее Человека!» – восклицает Экзюпери. Почувствовать Божье дыхание в этом мире, где всё так трудно, где, казалось бы, царствует дисгармония, абсолютно необходимо, потому что только тогда обнаружится выход из тех тупиков, в которые забрело человечество.

«Братьями можно быть только в чем-то. Если нет узла, связывающего людей воедино, они будут поставлены рядом друг с другом, а не связаны между собой». Бог возвращает людям их братство, если мы чувствуем Его присутствие в мире. Антуан Сент-Экзюпери почувствовал Божье присутствие во вселенной в страшные годы Второй мировой войны. Он говорит о том, что Францию сегодня спасет только чудо; но, наверное, это чудо произошло не с ним одним и не только с французами. Потому что, как это ни парадоксально, но именно после Второй мировой войны человечество начинает заново открывать для себя Евангелие. Происходит новая встреча со Христом на дорогах жизни у самых разных людей в самых разных странах.

Великий пост, который уже идет и который открывает перед нами новые возможности, дан нам прежде всего для того, чтобы выстроить наши отношения друг с другом. В сущности, именно об этом, об отношениях наших друг с другом говорит молитва Ефрема Сирина[47]47
  «Господи и Владыко живота моего, дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь ми. Дух же целомудрия, смиренномудрия, терпения и любве даруй ми, рабу Твоему. Ей, Господи, Царю, даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего, яко благословен еси во веки веков. Аминь».


[Закрыть] – ни о чем другом. Об отношениях наших друг с другом, которые рассыпаются, когда из них уходит Бог, когда мы сами почему-то прогоняем Его из них, говорит в своих книгах Антуан Сент-Экзюпери.

Мне кажется, что политика – часть нашей жизни, ведь мы живем в мире, а не на Афоне. И священники должны делиться с нами своими размышлениями на любые темы нашей жизни.

Да, Вы абсолютно правы, потому что, действительно, нам иногда хочется о чем-то просто-напросто не говорить, чего-то не видеть. Но нельзя быть страусом, который прячет свою голову под крыло и думает, что он находится в безопасности. Поэтому иногда приходится говорить о вещах неприятных и даже очень неприятных. Иногда приходится размышлять на темы, на которые хотелось бы не думать. Но ничего не поделаешь, жизнь есть жизнь. И если мы будем пытаться преодолевать рифы, то мы научимся их преодолевать и выходить из самых разных испытаний.

Что же касается того, что учить или наставлять мы должны сегодня друг друга… Думаю, что Вы правы: нам необходимо делиться друг с другом нашей точкой зрения, делиться нашим опытом. Сегодня очень трудно сказать, кто ученик, а кто учитель. Задача сегодняшнего человека заключается не столько в том, чтобы учить кого-то, сколько в том, чтобы делиться друг с другом тем, чтó нам открывается, тем, чтó мы приобретаем, читая книги, размышляя, учась. Но ведь это не только сегодня было; наверное, это было всегда, не случайно же говорил еще Сенека в Риме в I веке новой эры: Docendo discimus, «обучая других, учимся сами», одно от другого неотделимо. Главное все-таки учиться самому, и тогда, может быть, благодаря тому, что учусь я, кто-то чему-то научится от меня. Не мною будет научен, а от меня научится.

Канон Андрея Критского – это диалог ума с душой? Что бы Вы сказали об этом жанре?

Я боюсь делать вот такое жесткое утверждение, какое сделали сейчас Вы. Все-таки Канон Андрея Критского – это прежде всего молитва, это вопль человеческого «Я», адресованный Богу. Хотя иногда внутри этого вопля действительно начинается диалог человека со своей собственной душой. «Душа, душа моя, восстани, что спиши!» – обращается гимнограф, обращается молящийся к своей собственной душе. Но мне представляется, что это обращение к своей собственной душе имеет библейское происхождение – как в 102-м псалме: «Благослови, душа моя, Господа» или в 145-м: «Хвали, душа моя, Господа». Важно, что душа в библейском понимании этого слова – это не нечто противоположное уму, душа – это и есть как бы человеческое «Я». Значит, обращаясь к своей душе, человек обращается к самому себе, зовет самого себя к новой дороге, которая открывается перед нами, которую перед нами открывает Бог. Вот об этом надо говорить.

Не было ли влияния духовности ислама и восточных религий на творчество Экзюпери? Это ощущается в его незаконченной книге «Цитадель».

Мне кажется все-таки, что об исламе писатель знал очень мало. Да, он жил среди мусульман. Да, ему очень нравились его соседи, когда он жил в пустыне, в Марокко. Об этом он неоднократно писал в письмах своей матери, рассказывая ей об этих людях, рядом с которыми он живет. Но при этом он сравнивал себя с христианским монахом, который живет среди мусульман и делится с ними едой, делится с ними той любовью, которая живет в его сердце. Он, правда, нигде не упоминает этого имени, но у меня иногда создается впечатление, когда я читаю его письма матери, написанные из Африки, что он мысленно сопоставляет себя с братом Шарлем де Фуко, – есть у меня такое предположение. Повторяю, что о влиянии ислама на духовность Сент-Экзюпери я ничего не знаю. Но что касается конкретных мусульман, среди которых он жил, безусловно, к ним у него было очень доброе и очень мудрое, подлинно христианское отношение. Поразительно, но можно просто-напросто взять две книги: «Carnets» («Записные книжки») брата Шарля и письма Сент-Экзюпери матери, – и мы увидим, что два эти человека, два француза, один – монах и священник, другой – военный летчик, говорят об одном и том же и почти одними и теми же словами.

Повторяю, что я не знаю, читал ли он Коран и другие книги об исламе. Я знаю, что в юности, в 1918 году, еще в лицее, в абсолютно светской Франции Антуан Сент-Экзюпери читал Библию. И он пишет матери: «Какое чудо, какая простота, какое величие стиля и часто – какая поэзия! Все законы морали поражают своей продуманностью и красотой. Это великолепно!» Дальше он спрашивает у своей матери, есть ли у нее Притчи Соломона, есть ли у нее Песнь Песней, читала ли она Экклезиаста. Для него очень важно, чтобы не только он, но и она знала эти тексты и обращалась к ним. Потому что так часто бывало в прежние времена во Франции, что люди, считавшие себя верующими и в течение всей своей жизни каждое воскресенье ходившие в церковь, при этом никогда не читали Библии. Раньше так было, теперь этого уже, к счастью, не бывает. Теперь все-таки наша вера зиждется на прикосновении к слову Священного Писания.

Разрешите, пожалуйста, для меня такое противоречие. Написано: «не любите мира и всё, что в нем». И в то же время люди живут в мире и должны налаживать отношения между собой… И объясните, что такое «похоть очей»[48]48
  «Не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей. Ибо всё, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца, но от мира сего. И мир проходит, и похоть его, а исполняющий волю Божию пребывает вовек» (1 Ин 2: 15–17).


[Закрыть]. Не имеется ли в виду негативное отношение к искусству?

«Мир» в словаре Первого послания апостола Иоанна Богослова, из которого Вы взяли этот стих, значит «общество», society по-английски, société по-французски. Это те отношения между людьми, которые люди установили сами, без Бога, вне Бога и зачастую отрицая Бога. Апостол и евангелист предлагает нам не любить этих отношений. Жить, держась друг за друга, не опираясь на эти отношения, которые сложились в обществе без Бога и вне Бога, а искать других, новых отношений, которые бы были основаны на Боге.

Вот как раз об этом говорит Сент-Экзюпери. С этого мы начали сегодняшнюю передачу. И поскольку мне тема эта и текст этот кажутся очень значимыми, я к нему возвращаюсь. «Братьями можно быть только в чем-то. Если нет узла, связывающего людей воедино, они будут поставлены рядом друг с другом, а не связаны между собой». Вот «мир» – это как раз поставленность людей рядом друг с другом, когда Бог как узел, связывающий нас, нами изгоняется из вселенной. Вот этот «мир» и призывает нас не любить апостол и евангелист Иоанн Богослов.

Что касается похоти очей, то здесь, прежде всего, речь идет о жадности, а жадность имеет самые разные проявления, жадность и зависть. Когда апостол говорит о похоти очей, он призывает нас вспомнить о десятой заповеди, которую, я надеюсь, вы все знаете по книге Исход[49]49
  «Не желай дома ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ничего, что у ближнего твоего» (Исх 20: 17).


[Закрыть] или хотя бы по катехизису. Значит, речь идет все-таки не об искусстве, а именно о десятой заповеди.

Как случилось, что Канон Андрея Критского не нашел никакого отклика в сознании Западной Церкви?

Вы не совсем правы, когда говорите, что Канон не нашел отклика на Западе. Еще в Средние века Канон преподобного Андрея Критского был переведен на латинский язык. В настоящее время есть переводы Канона на французский и на итальянский языки; есть перевод на немецкий язык, очень неплохо сделанный. А что касается итальянского перевода, то он просто прекрасен, в отличие от вариантов перевода Канона на современный русский язык. Если о них еще можно пока говорить, что это материалы для будущего перевода, то на итальянский язык Канон уже переведен превосходно. И действительно, его можно читать, чувствуя молитвенную силу и красоту слога. Он адекватен во многом и греческому, и славянскому текстам, потому что переводчик имел в виду не только греческий оригинал, но и славянский перевод.

Естественно, что богослужебный чин на Западе складывался таким образом, что греческий канон в этот чин не вписывается. Поэтому в качестве элемента богослужения Канон Андрея Критского в Западной Церкви не звучит. Но это не значит, что он не привлекает внимание христиан на Западе, это не значит, что он не звучит в домашней молитве, что ему не посвящаются богословские исследования. Можно сказать, что Запад открыл для себя Канон преподобного Андрея Критского еще в Средние века, и до сих пор христиане Запада с ним не расстаются. Что касается немецкой книги, о которой я уже упомянул, – в ней содержится перевод на немецкий язык Канона Андрея Критского, всего Великого повечерия, акафиста Страстям Христовым, акафиста Матери Божьей и еще довольно большого числа тех богослужебных текстов, которые звучат в греческой Церкви и в Церкви православной на Руси. Так что о теме, которую Вы сейчас затронули – теме интереса к восточному молитвенному творчеству, к восточному молитвенному порыву на Западе, – можно говорить очень много.

Но я все-таки напоминаю, что сегодняшняя наша передача посвящена Антуану Сент-Экзюпери и той дороге к Богу, которую этот удивительный человек открыл для себя и открыл для своих современников. В советские времена Евангелие было недоступно, людям о Боге не говорили, и, воспитанные в традиции, в которой даже само слово «Бог» не звучало, люди были начисто отрезаны не только от Церкви, но и от Бога. Удивительно, но в это время через книги Сент-Экзюпери: «Маленький принц», «Военный летчик», «Планета людей» – очень многие наши с вами современники открывали для себя Бога, зачастую даже не зная слова «Бог». Поэтому мы – люди конца XX века – не можем не вспоминать с огромной благодарностью этого промелькнувшего так быстро в нашей жизни и так рано ушедшего от нас удивительного человека.