Текст книги "Оптина Пустынь. История обители и жизнеописания скитян"

Перед кончиной старца о. Макария некоторые из духовных дочерей его обращались к нему с вопросом: к кому он благословит относиться после его кончины? В ответ на это о. Макарий указывал некоторым лицам на о. Амвросия, а иным (как, например, игуменье Белевского монастыря и Н.П. Киреевской) – на келейного своего иеромонаха Илариона.

Между тем еще в 1846 году епископ Николай пригласил о. Амвросия словесно, при старшей братии, быть помощником о. Макария по духовничеству. И он, о. Амвросий, помогая в духовничестве, трудился также в ведении переписки о. Макария с разными лицами и в переводах святоотеческих книг. Но вскоре, по рукоположении в иеромонаха, впал в неизлечимую болезнь, в богослужениях не участвовал и, наконец, по указу Св. Синода, зачислен был в 1848 году в число заштатных иеромонахов. Поэтому об о. Амвросии и его духовных дарованиях посторонние лица долго не знали. Посетители же о. Макария, встречая постоянно, около 20 лет, келейником при нем о. Илариана, по большей части стали по кончине о. Макария относиться к о. Илариону как к старцу.

Братия же Пустыни и скита имели определенного епархиальным начальством общебратского духовника – скитоначальника иеромонаха Пафнутия. Старцем же по смерти о. Макария был о. Амвросий (кроме некоторых, имевших откровение к о. Илариону).

К погребению архимандрита о. Моисея прибыл в Оптину Пустынь калужский епископ Григорий. По предании тела земле владыка благословил братию избрать (по уставу общежительных монастырей) из своей среды настоятеля.

Выбор сей был произведен под руководством ректора Калужской духовной семинарии, и по большинству голосов оказался избранным в должность настоятеля братский духовник и скитоначальник иеромонах Пафнутий (из дворян). Но так как выбор сделан был не единогласно, как предполагал преосвященный Григорий, то он, посоветовавшись со старцем о. Амвросием и некоторыми старшими иеромонахами, назначил настоятелем Пустыни скитского иеромонаха Исаакия.

Соответственно сему назначению последовали в администрации Пустыни следующие перемены. Скитоначальник и духовник иеромонах Пафнутий переведен в настоятели Малоярославецкого монастыря. Бывший келейник о. Макария иеромонах Иларион назначен начальником скита и братским духовником. Казначей Пустыни иеромонах Савва по старости лет отказался от сей должности и указом Консистории уволен 7 сентября 1862 года, на место же его избран был о. Исаакием скитский иеродиакон Флавиан.

Отец Исаакий (в мире Иван Иванович Антимонов) – сын богатого курского купца, почетного гражданина (имевшего от двух браков 13 детей), торговавшего скотом и арендовавшего рыбные ловли в Черноморье. Будущий отец Исаакий родился от первого брака. В юности, поощряемый дедом своим, любил ходить в церковь, пел на клиросе, устраивал хоры певчих, приглашая их к себе в дом.

Простая сердечная вера в Промысл Божий утвердилась в нем особенными в его жизни событиями, напоминавшими ему о соблюдении заповедей Божиих. Например, однажды, когда он, помогая своему отцу в торговле, в праздничный день занимался перевесом рыбного товара, случилось следующее: перекладина, к которой прикреплены были весы, вдруг обрушилась, и железное коромысло в 15 пудов упало к его ногам, не задев его самого. Приняв это как вразумление свыше, он дал себе слово всегда почитать праздники и не производить в них более работы.

Рос он у строгого взыскательного отца, но поведение о. Исаакия было таково, что во всю жизнь отец даже пальцем его не тронул (как он сказывал об этом сам). В степь с гуртовым скотом отец посылал его под надзором надежного приказчика, а потом, уже в зрелых летах, предоставил действовать самостоятельно. Товар отпускал покупателям безупречно.

В молодых летах о. Исаакий отпросился у отца побывать в Оптиной Пустыни. Первая встреча его здесь с о. Леонидом была довольно оригинальна. Пришел он к старцу рано утром, когда народу, кроме одной женщины, стоявшей пред старцем на коленях, никого еще не было. Келейник доложил старцу: «Пришел Иван Иванович Антимонов». – «Пусть подождет», – громко отвечал старец. Отпустив женщину, старец громко назвал: «Ванюшка!» Не думая, что это слово относится к нему, молодому купчику, почетному гражданину, франтовато одетому, Иван Иванович спокойно сидел. Тогда келейник, улыбнувшись, сказал: «Это батюшка вас зовет». Кличка это, однако же, не обидела его, а, напротив, порадовала, что такой старец сделал ему простой сердечный оклик. «Ванюшка, иди-ка сюда, – продолжал старец, – вот я тебя!»

Подойдя под благословение и став на колени, Иван Иванович высказал старцу свои обстоятельства и получил от него утешение и предсказание, что со временем он будет монахом. На 38 году своей мирской жизни в трудах, под страхом отеческим, после нескольких неудачных поисков себе невесты Иван Иванович решил наконец последний раз сосватать себе невесту. Дело сватовства пошло было на лад, но родитель его, будучи вдовцом после второго брака, сам женился третьим браком на невесте Ивана Ивановича. После этого жить ему более в миру уже не было цели, а путь к монашеству давно был знаком – старший брат его, Михаил, уже был монахом в Оптиной Пустыни. Примеру его последовал и Иван Иванович, в монашестве получивший имя Исаакия.

В продолжение 16-летней жизни в скиту о. Исаакий привык всецело подчинять свою волю старческому руководству, так что и в последующее время, когда призван был к управлению обителью, продолжал пользоваться советами мудрого старца отца Амвросия.

В должность настоятеля о. Исаакий вступил уже 52 лет от роду. Он был среднего роста, коренастый, полубогатырь, по собственным его словам, поднимавший тяжести от 12 до 15 пудов. Говорил густым басом (в преклонных летах уже глухим гробовым голосом). Говорил не торопясь, а обдумавши, краткими фразами. Лицо его, благообразное в молодости, украшенное большою раздвоенною бородою, с опущенными вниз глазами, внушало к себе невольное почтение. Многие женщины даже опасались подходить к нему за благословением, предполагая, что такой строгий монах избегает встреч с женщинами – в чем они и не обманывались.

Не получивший школьного образования, о. Исаакий с избытком восполнил этот недостаток внутренним духовным опытом жизни и чтением святоотеческих книг, преимущественно аввы Дорофея и Иоанна Лествичника. От чтения же газет и книг светских о. Исаакий старался отклонять иноков, считая подобное провождение времени вредным: «монаху нет надобности заботиться о мирских делах».

Одежду носил он наравне со старшей братией – из общей рухлядной, даже очень поношенную.

Пищей довольствовался простой трапезной и на трапезу ходил каждый день. На всех церковных службах бывал он неопустительно и приходил по первому удару колокола, становясь весьма часто у самых дверей для наблюдения за братией. А когда замечал, что некоторые из братии, изнемогая от продолжительных служб, не являются в церковь, то он в трапезе выговаривал вслух: «Отцы святии! забываете церковь. Надо знать, для чего мы пришли в монастырь. Ведь мы за это должны Богу отвечать. Прошу всех вас не забывать храма Божия!»

Кончина подвижников: о. Макария (17 сентября 1869 г.) и о. Моисея (15 июля 1862 г.), и выступление о. Амвросия на дело старчества и о. Исаакия в качестве настоятеля Оптиной Пустыни совпали с эпохою изменения прежнего общественного строя России – резко сословного – на новый, более свободный строй.

Столь существенное изменение в жизни русского народа, конечно, отразилось и на жизни монастырской. Послушники от времен прежнего строя мирской жизни привыкали еще в мирском звании к строгой дисциплине, нередко подвергаясь самым строгим незаслуженным наказаниям от мелких чинов, не находя на них управы, даже и не думая о том, и потому, вступая в монастырь, легко подчинялись воле старших братий и всецело повиновались старцу, как Самому Богу. С наступлением же нового порядка жизни, после освобождения крестьян от крепостной зависимости в 1861 году и прочих преобразований, новые послушники стали появляться с новым направлением, менее склонным к отсечению своей воли, но более наклонными к самоугодию.

Настоятель о. Исаакий, как воспитанник сурового времени, в начале своего управления хотел было ввести некоторые древние церковные и монастырские порядки (при конце жизни о. Моисея, по крайней его немощи, отмененные), но вскоре сам же оставил свое намерение как превышающее силы нового поколения.

В содержании братства он строго держался обычаев: пища была самая простая из дешевых продуктов; одежда и обувь из дешевых материалов: холст, крестьянское сукно, мухояр, сапоги крестьянские. Отец Амвросий шутя говорил, что «оптинских монахов везде узнают по мухояру и по сапогам: все они на прямую колодку».

В хозяйственной части неутомимым помощником ему был казначей о. Флавиан – большой постник. Природный ум, замечательная предусмотрительность и умение пользоваться обстоятельствами на пользу обители в соединении с трудолюбием и безответным послушанием старцам выдвинули его вперед прочих братий на пост первого помощника настоятеля.

Для письменных дел обители при новых преобразованиях императора Александра II требовался особый опытный письмоводитель. И о. Исаакий нашел такового в лице о. Макария (из дворян), впоследствии настоятеля Можайского монастыря (Московской губернии).

Такие спутники и сотрудники, как старец о. Амвросий, казначей о. Флавиан и письмоводитель о. Макарий, поистине были даром особой милости Божией о. Исаакию, чтобы успешнее руководить вверенную ему братию к Царству Небесному.

В начале управления Пустынью о. Исаакий имел переписку с митрополитом Филаретом. В архиве Пустыни хранится письмо Филарета от 6 марта 1864 года следующего содержания:

«Преподобный отец строитель!

Не нарушайте мира души Вашей мыслью, что принятием о. Федота сделали Вы неприятное для прежнего начальства его.

По моему мнению, брату, желающему перемещения, можно посоветывать, что постоянство лучше колебаемости, а терпенье лучше нетерпенья. Но удерживать нехотящего с усилием – не надежно, кроме особенных случаев. Лучше отпустить с миром, нежели иметь немирствующего.

Посему, и о. Агапита можете принять, по Вашему рассуждению. С моей стороны нет ни препятствия сему, ни неудовольствия за сие.

Призывая Божие благословение Вам, и отцам скитским, и всей братии Вашей, от Вашего братолюбия прошу себе помощи молитв Ваших.

Филарет, митрополит Московский. В Москве, марта 6, 1864 года».

В бытность свою настоятелем Пустыни о. Исаакий неоднократно говаривал: «Я принял св. обитель с одним гривенником». Иначе и быть не могло после управления Пустынью идеального игумена, каков был приснопамятный о. Моисей. Но надо иметь в виду, что хотя в наличности оборотного капитала и не было, однако имущественный ценз монастырской как движимости, так и недвижимости уже возрос довольно значительно, помимо неприкосновенного денежного капитала в 70 тысяч рублей, внесенного вкладчиками на вечное время, проценты с которого достигали до 3 тысяч рублей в год.

Текущий долг обители за время настоятельства о. Моисея – около 10 тысяч рублей – вскоре по кончине его был уплачен в уважение к памяти его и его брата игумена Антония помещиком Малоярославецкого уезда Облеуховым.

Таким образом, видимое затруднительное в хозяйственном отношении положение Пустыни было облегчено, по милости Божией, и новому настоятелю предстояли заботы уже только о текущих потребностях обители.

Не без основания существовал слух, что некоторые из старших братий, посвященных в ход монастырского хозяйства, в числе которых считался и новый настоятель о. Исаакий, относились неодобрительно к хозяйственным распоряжениям покойного о. Моисея. Но беспокойство о. Исаакия и сетования о скудости Пустыни длились недолго. Уплата в скором времени долга за о. Моисея и пожертвование добровольным послушником Пустыни, генерал-майором Андреем Андреевичем Петровским, около 15 тысяч рублей по завещанию, утвержденному 28 апреля 1867 года, уверили о. Исаакия в очевидной помощи Божией, и, вполне раскаиваясь в своем малодушии, он возблагодарил Господа Бога за скорую помощь в нуждах обители и с тех пор уже не переставал уповать на Промысл Божий. И упование его было не тщетно. Жертвы в обитель стали видимо увеличиваться усердием богомольцев, притекавших к старцу о. Амвросию, и почитателей памяти отцов Леонида и Макария.

Относясь прежде ко многим предприятиям о. Моисея критически, теперь о. Исаакий, по вступлении в должность настоятеля Пустыни, убедился на деле в ошибочности своего прежнего мнения и по неотложной необходимости сам вынужден был за 30-летний период своего управления произвести постройки не менее своего предшественника.

Был не достроен храм во имя Всех Святых на новом кладбище. О. игумен Исаакий занялся окончательной отделкой храма.

В конце 60-х годов в Казанском храме вновь устроен иконостас. В Введенском соборе были поновлены старые иконостасы и вместо каменных полов устроены деревянные. Стенную живопись в обоих храмах о. Исаакий реставрировал заново. По времени расширил Казанский храм со стороны паперти и во вновь приделанной части устроил хоры и помещение для ризницы, а внизу подвал (последний вряд ли кстати для теплого храма).

Больница монастырская существовала лишь как таковая только по одному названию: была тесна, темна и сыра; братия во время болезни не имели удобного места для успокоения.

В 1873 году скитоначальник о. Иларион страдал продолжительною и тяжкою предсмертною болезнию. Эта продолжительная болезнь привела его к мысли о болеющих братиях, для которых необходима также благоустроенная больница. И в это время предсмертной болезни о. Иларион завещал казначею о. Флавиану, своему духовному сыну, устроить новую больницу, для чего с согласия старца о. Амвросия передал капитал, около 30 тысяч рублей, составившийся из скитских сбережений и жертв самих монашествующих и добровольных послушников.

С согласия о. Исаакия выстроены в 1874 году новая двухэтажная больница с церковью во имя св. Илариона Великого за монастырскою оградою, на 20 кроватей, с аптекою для бесплатного пользования братии и сторонних лиц. Наблюдение за больницей принял врач из числа братства.

Сам о. Исаакий до 80 лет болен не бывал, к сквозному ветру нарочно сам подходил, уверяя, что это ему полезно. На лечение от болезней он имел строго монашеский взгляд: если мало веры, то можно и подлечиться.

В этом же 1874 году по совету старца о. Амвросия, обратившего внимание на неудобное помещение книжной лавки в Святых воротах, о. Исаакий устроил новую лавку на другом, более удобном месте, с двумя кельями для братии.

Монастырская рухлядная (где хранится материал для одежды и обуви с мастерскими портняжной и сапожной) с увеличением количества братии требовала переустройства. В начале 80-х годов старец о. Амвросий ввиду усердия к нему богомольцев пожелал здание рухлядной, по согласию с о. Исаакием, перестроить на церковь во имя святителя Амвросия Медиоланского, своего монашеского Ангела, и благоверного князя Александра Невского – Ангела при крещении. Таким образом, церковь устроена на средства о. Амвросия, а новая двухэтажная рухлядная – на монастырский счет (около 6000 р.). Оба придела храма освящены были калужским преосвященным Владимиром 1 и 2 декабря 1885 года.

Также докончены были о. Исаакием постройки водопровода. Вновь выстроены здания новой гостиницы, хлебной, настоятельской кухни, прачечной и переделаны и ремонтированы по потребности прочие монастырские постройки.

В это же время при участии монаха Иринарха (Субботина) приобретен большой колокол в 750 пудов.

Пустынь нуждалась в строевом и дровяном лесе. И о. Исаакий с благословения преосвященного Григория II упрочил в собственность Оптиной Пустыни две лесные дачи на деньги, пожертвованные новоначальными иноками. Дарственные, данные на эти дачи, совершены: на дачу в Козельском уезде – Черноповерстный лес в 459 десятин – в 1870 и 1874 годах, а на 35 десятин – в 1895 году, уже после смерти о. Исаакия; на дачу Перемышльского уезда – пустошь Мокеева-Козинка тоже в 534 десятины – окончательно укреплены в 1900 году.

Приобретено у казны в даче Перемышльского уезда 49 ¹/₄ десятины болотистой земли, по купчей 27 января 1864 года, с Высочайшего соизволения, последовавшего 7 ноября 1863 года, за 1764 руб. 63 коп. Трудами братии эта болотистая земля обсушена, и образовались заливные луга.

Упрочена также за Пустынью на предоставленные бывшими помещиками (и иеромонахом Иларионом) средства в Болховском уезде Орловской губернии водяная мельница и земля 115³/₄ десятины. Дарственные получены в 1868–1887 годах, а на 70 десятин дарственная получена уже в 1895 году, по кончине о. Исаакия.

Неприкосновенных капиталов (в значительной доле внесенных монашествующими) к 1895 году образовалось всего 150 540 рублей, в том числе за время тридцатилетнего управления о. Исаакия около 80 000 рублей.

Пустынь также затруднялась в приобретении церковных восковых свечей. Посему иеромонах Иоанникий предложил о. Исаакию устроить свечной завод в Пустыни. Для изучения сего дела он командирован был о. Исаакием в Сергиеву Лавру и по возвращении оттуда устроил завод со всеми приспособлениями, соответствующими местности, и открыл производство свечей: в 1865 году сперва в небольшом размере на 600 рублей, а потом производство увеличено прогрессивно до 6 тысяч рублей. С 1875 года, со времени открытия Калужского епархиального свечного завода, а с тем вместе воспрещения продажи свечей с монастырского завода, производство сократилось до размера монастырской потребности.

В 1890 году государь император Александр III удостоил благосклонно принять полученное при всеподданнейшем прошении настоятеля с братиею приношение (рыбу), всемилостивейше изволив повелеть благодарить за это приношение, о чем министр императорского двора сообщил о. Исаакию 26 октября 1890 года за № 3368[25]25
  В тот год летом посчастливилось братии поймать в р. Жиздре несколько крупных стерлядей, которые, по совету о. Амвросия, и были представлены к высочайшему двору.


[Закрыть].

Старец о. Амвросий (в мире Александр Михайлович Гренков, сын причетника села Больших Липовиц Тамбовской губернии) родился 23 ноября 1812 года. Жил в сиротстве, с матерью, у деда, в многочисленной семье. До школьного возраста прожил он на попечении деда и бабушки. Наделенный от природы большими способностями, веселым нравом, феноменальной памятью, живыми и проницательными глазами, поэтическими наклонностями, он кончил курс Тамбовской семинарии со званием студента[26]26
  В то время степень студента богословия, на основании п. 62 правил о духовных училищах, давала права университетского студента.


[Закрыть], т. е. в числе первых учеников. По окончании курса 15 июля 1836 года занял он место учителя Липецкого духовного училища и пробыл в этой должности до осени 1839 года.

Общественное положение учителя крайне тяготило благочестиво настроенную душу юного богослова. Тайный голос сердца призывал его к другой, более плодотворной деятельности. Возросши в нужде и в обычной для того времени суровости, он соблюдал во всем самое строгое воздержание и особенное целомудрие (доныне хранимое преимущественно лицами духовного сословия как безусловно требуемое для достижения духовных степеней священства).

Не льстила его и семейная жизнь в священном сане.

При таком душевном настроении постигла его болезнь, во время которой, уповая получить скорое выздоровление, он дал было слово посвятить себя на служение Богу в иноческом звании, однако же по выздоровлении стал откладывать исполнение своего слова. Повторившаяся болезнь породила в нем решимость идти к старцам подвижникам. Ближайший к Липецку современный старец был о. Иларион в селе Троекурове. Старец дал совет Александру Михайловичу «идти прямо в Оптину» и прибавил: «Можно бы поступить и в Саровскую пустынь, но там уже нет таких мудрых старцев, какие были прежде».

Александр Михайлович сделал решительный шаг в жизни, оставил свою службу, отправился прямо в Оптину Пустынь и уже из Пустыни послал объяснение тамбовскому епископу Арсению, в котором испрашивал себе прощение за самовольное оставление учительской должности. Прощение вместе с архипастырским благословением Александр Михайлович получил вскоре.

Студент богословия, знакомый с пятью языками: французским, греческим, еврейским, татарским и славянским, глубоко просвещенный светом Христовой истины, Александр Михайлович право рассудил, что сперва надобно творить, чтобы потом учить (Ин. 17), отрекся от своей воли и попечений о себе, предал себя водительству полуграмотных, но опытных и прозорливых старцев, исполнявших заповеди Божии самым делом, чтобы достигнуть истинного познания писаний и достигнуть того видения, которое открывается по деянии.

В монастырских записях значится, что Александр Михайлович Гренков определен в число братии 2 апреля 1840 года, пострижен в мантию 29 ноября 1842 года с наречением Амвросием, рукоположен в иеродиакона 4 февраля 1843 года.

Уже при поступлении в обитель о. Амвросий имел слабое здоровье и, будучи иеродиаконом, служил весьма редко. Во время же поездки в Калугу 7 декабря 1845 года для рукоположения в иеромонаха (9 декабря) он, возвращаясь в Оптину, перетерпел сильную вьюгу и холод и окончательно расстроил свое здоровье, почему указом Калужской Консистории 29 марта 1843 года на основании положения Св. Синода оставлен за штатом.

Из времени старчества о. Леонида, скончавшегося 11 октября 1841 года, о. Амвросий застал очень немного. Первое послушание о. Амвросия было на скитской кухне, откуда вскоре старец о. Макарий перевел его к себе для письмоводства. Письма о. Макария, касавшиеся богословских вопросов, составлялись вчерне о. Амвросием, но окончательная редакция зависела от о. Макария. Кроме ведения текущей переписки о. Макария, труды о. Амвросия состояли в участии вместе с прочими сотрудниками в переводе святоотеческих книг и издании переводов Паисия Величковского.

Труд о. Амвросия – перевод «Лествицы» на полуславянский язык, принят Св. Синодом в его распоряжение и издается в печати под заглавием «Св. Иоанна Лествичника, перевод Оптиной Пустыни».

При богатых природных дарованиях и обильно наполняющем благодатию Божиею душу богословском образовании, смиренное предание своей воли в послушание простому старцу о. Макарию скоро привлекло на о. Амвросия особую благодать Божию, паче всех сверстников.

Преосвященный Калужский Николай в бытность свою в Оптиной Пустыни 23 августа 1846 года возложил на о. Амвросия особое важное послушание, сказав при прощании: «Спасайтесь, отцы и братия. Имейте мир и любовь между собою. Начальникам повинуйтесь. А ты, о. Амвросий, помогай о. Макарию в духовничестве; он уже стар становится. Ведь это – тоже наука, только не семинарская, а монашеская». После такого официального назначения о. Амвросия помощником старца о. Макарий при отъезде из Пустыни в путешествие 15 мая 1850 года поручил на время своего отсутствия духовных детей своих о. Амвросию. Второй раз 21 марта 1852 года, отъезжая в Москву по делам Пустыни, о. Макарий поручил духовное назидание братии и богомольцев также о. Амвросию.

Таким образом, с 1846 года о. Амвросий нес послушание помощника старца, а с 7 сентября 1860 года (дня кончины о. Макария) подъял и полный труд старчества, каковой и нес до самой кончины своей 10 октября 1891 года.

На первых порах по смерти о. Макария монахини и мирские особы, не знавшие о. Амвросия лично, относились с духовными нуждами к о. Илариону, бывшему келейнику о. Макария, всегда их принимавшему. Но духовный свет не мог укрыться от людей. Когда о. Амвросий стал выходить в летнее время на воздух для преподания благословения богомольцам, то на посетителей Пустыни он производил необыкновенное впечатление.

«Об о. Амвросии, – пишет одна особа, – я ничего прежде не знала и только накануне встречи с ним слышала, что в скиту есть иеромонах о. Амвросий, который часто болен и редко выходит из скита и который очень ученый. Больше ничего не знала, и понятия о монастырской жизни, полученные в миру, были самые неясные. Итак, мое впечатление ничем не было подготовлено. Я увидела его подле скита в старой-старенькой накидке, с палочкой в руках. Он шел легко и имел вид совсем не такой, как другие монахи, – он шел, казалось мне, не касаясь земли. Я была сзади его. Но он вдруг обратился в нашу сторону и благословил меня. Впечатление моего сердца было такое, что это, должно быть, дух Ангела во плоти. Я ни одного слова ему не сказала».

«Все, что до сих пор напечатано было об о. Амвросии, меня совсем не удовлетворяет. Впрочем, полагаю, что меня никогда ничто не удовлетворит, хотя бы потому, что теперь еще очень многого нельзя о нем писать… Что вы скажете или как выразите чувства того, кто лично пришел к старцу с негодующим помыслом на него самого, в мучительном раздумье, как бы препобедить себя, чтобы высказать ему этот самый помысел свой? Что вы скажете, если старец сам избавил от этого неприятного чувства – пересказа такого помысла. Встретив меня, он улыбнулся и положил свою руку себе на голову, изображая кающегося человека! Такие таинственные душевные движения, эту жизнь душ никак не возможно положить на бумагу».

Вообще первая встреча с о. Амвросием поражала посетителей. Ожидая увидеть старца дряхлого, серьезного, строгого, молчаливого, глаза посетителя вдруг встречали радостное, сухенькое, старческое личико с добрыми проницательными глазами, с улыбкою и ласкою встречающее вас смиренно в полулежащей позе, в камилавке, черном подряснике, и уже благословляющего вас дрожащей сухенькой ручкою при одобряющем и всепрощающем взгляде.

«Когда человек весь бывает внутренно соединен и срастворен любовью Божией, тогда и по наружному своему виду, – говорит Лествичник (30, 17), – на теле своем изъявляет светлость души своей». Вот такая-то светлость всегда была заметна на сухеньком лице старца, и чувствовалось, что он готов «течь на выю и облобызать тебя, кающагося».

Е. Поселянин (Погожев) в брошюре «Детская вера и оптинский старец Амвросий» (С.-Петербург, 1901 г.) пишет: «Меня покорила его святость, которую я чувствовал, не разбирая, в чем она, и та непостижимая бездна любви, которая, как следствие его святыни, была в нем. Я теперь стал понимать, что назначение старцев благословлять и одобрять жизнь и посылаемые Богом радости, учить людей жить счастливо и помогать им нести выпадающие на их долю тягости, в чем бы они ни состояли».

К о. Амвросию стали притекать за советами и помощью православные, и иноверцы, и простые люди, и некоторые из ученых[27]27
  В августе 1853 года под влиянием И.В. Киреевского и Т.И. Филиппова присоединился к Православной Церкви в скиту сын реформатского суперинтендента в Москве, окончивший курс Московского университета Константин Карлович Зедергольм. Получив затем степень магистра, К. Зедергольм с 1858 по 1862 год был чиновником особых поручений при обер-прокуроре Св. Синода. Человек с твердым и философски последовательным умом, он шаг за шагом дошел до убеждения в необходимости стать монахом.
  В 1862 году он поступил в скит. По водворении своем здесь Константин, в иночестве о. Климент, стал помогать болезненному о. Амвросию в обширной переписке с духовными детьми и принял самое деятельное участие в изданиях Оптиной Пустыни. Превосходное знание им древних и новых языков делало его незаменимым сотрудником при переводах святоотеческих трудов.


[Закрыть].

От раннего утра до позднего вечера толпы народа ежедневно шли к о. Амвросию (кроме своей братии – для откровения помыслов, и священнослужащих – для исповеди), шли монашествующие приезжие и мирские люди, дворяне, купцы и простой народ обоего пола. Кто искал разрешения своих религиозных сомнений, кто исцеления от грехов и телесных болезней, кто утешения в скорби, кто совета в житейских делах и предприятиях, кто просто пособия; и с тем вместе все просили молитв и благословения св. старца на христианскую жизнь.

С отеческою любовию и ласкою встречал всех и провожал старец. В серьезных случаях принимал уединенно посетителей в своей келье, а высокопоставленных лиц в отдельном зальце. Все входившие к старцу выходили от него довольными, утешенными, не исключая и тех из духовных детей его, которых приходилось вразумлять не только строгим внушением, но и костылем или палочкой, или легкой плеткой.

Почти ежедневно о. Амвросий выходил из своей кельи по вечерам в теплые сени и зальце на так называемое «общее благословение».

Все – и сидевшие на стульях, лавках, на полу, и стоявшие – становились обыкновенно на колена при вести: «старец идет». По выходе из кельи старец молился на икону Божией Матери и проходил в тесной толпе, благословляя публику (в полутьме) направо и налево. Вместе с тем отвечал на просьбы простыми краткими, но вдохновенно мудрыми ответами, в которых, кроме текстов Св. Писания, удачно пользовался вразумительными пословицами и притчами. Из сеней старец переходил другими сенями в так называемую «хибарку» (из которой выход за ограду скита), где ожидали его благословения женщины. Там, в «хибарке», о. Амвросий точно так же благословлял и отвечал на вопросы.

Когда старец садился в зальце или хибарке на диванчик, тогда все посетители становились на колена и с глубоким вниманием слушали его беседы и наставления. Всегда радостный, он умудрялся на предлагаемые вопросы отвечать безобидно, с присущим ему юмором. Многие посетительницы на женской половине так любили слушать ответы и наставления о. Амвросия, что с особым любопытством ходили на приемы и записывали его изречения и ответы[28]28
  Много этих изречений в книге «Жизнеописание о. Амвросия», составленной архимандритом Агапитом (в пользу Оптиной Пустыни), перепечатаны из «Душеполезного чтения». Но главный первоисточник – запись «хибарочных посетительниц» – «изречений о. Амвросия» нередко требует пояснений и некоторых добавлений, при которых только и можно понять всю остроту ответов о. Амвросия и отметить тонкость его замечаний и неуместности некоторых предлагавшихся ему вопросов.
  Так, например, напечатан (Ч. I. С. 120) вопрос: «Кто так будет милостив до нас, батюшка, если вас Господь возьмет к Себе от нас?» – «Много есть людей гораздо лучше меня», – отвечал старец. А далее, по другой записи, мы прочли следующее: «Про это уж нам знать», – раздался опять голос вопрошавшей. «Как щенят ковать», – подхватил о. Амвросий, объяснив при этом, как дети в деревне играют со щенятами: берут лапу, делают вид, что подковывают, будто бы лошадь.
  Или другой пример. Когда коснулся разговор о диаконстве о. Амвросия, то одна из женщин спросила: «А какой у вас, батюшка, голос был?» – «Тенор… и бас, – отвечал старец, добавив: – Только никогда не попадал в тон». Потом (по другой записи) запел: «Любити убо нам… удобее молчание». Голос же у него был чистый тенор, а не бас.


[Закрыть]. В теплые летние дни старец выходил за ограду скита на свежий лесной воздух. Появление его было радостию для всех томившихся ожиданием приема. Опираясь на костыль, он шел в сопровождении келейника по дорожке, в белом подряснике, меховой рясе и в теплой спальной камилавке, преподавая точно так же и благословение всем по ряду, по временам останавливаясь и отвечая на вопросы, которые обращали его внимание. В этом разговоре с народом старец почти всегда утомлялся до изнеможения и отправлялся в келью не столько на отдых, сколько для другого труда – ответов на письменные вопросы. Народ, по обычаю, толпился вокруг него, шумел, некоторые хватались даже за края его одежды, чтобы, остановив его на секунду, сказать ему «словечко». Нередко, выбираясь из толпы народа, оставлял он в руках народа и верхнюю рясу, которую после келейники приносили в келью.

Слава о старце о. Амвросии постепенно распространялась по России и даже за границей. Московский митрополит Филарет прислал ему в благословение образ Спасителя. Переписку вели со старцем архипастыри: Воронежский Антоний, Саратовский Тихон, Томский Петр, немалое время проживший на покое в Оптиной Пустыни, и другие. Бывший обер-прокурор Св. Синода граф А.П. Толстой в 1864, 1865 и 1866 годах в августе месяце приезжал в Пустынь и гостил по несколько дней в построенном на его средства скиту, для о. Климента, деревянном корпусе. В 1887 году лично посетили о. Амвросия великий князь Константин Константинович, а также митрополит Московский Иоанникий. За советами и руководством обращались к нему настоятели и настоятельницы многих монастырей.

Эти одни высокопочтенные соглядатаи и ценители высоких духовных дарований о. Амвросия достаточно авторитетны, чтобы убедительнее свидетельствовать о них верующим. Любопытно еще свидетельство о том же, так сказать, «внешних», не принадлежащих к Православной Церкви.

В 60-х годах приезжал к о. Амвросию реформатский суперинтендент г. Москвы Карл Зедергольм, обменявшийся потом с о. Амвросием несколькими письмами.