Текст книги "Сергей Беликов. Исповедь, или где-то меж Правдой и Истиной. Автобиография певца и музыканта ВИА «Самоцветы» и группы «Аракс»"

Сергей Анашкин все воспринял нормально, передал дела Рудницкому, и Сергей вышел на свой первый спектакль в качестве клавишника. Сережа быстро и органично втянулся в нашу работу: в спектаклях не играл как второй гитарист, надобность в этом при тех аранжировках отсутствовала. Он был чистым клавишником. Помню свои наблюдения по спектаклю «Тиль». Мы выходили из-за кулис в своих монашеских накидках, Рудницкий садился за инструмент, и начиналась увертюра, а мы, становясь вдоль первого ряда, начинали мычать что-то типа легкого псалма:

«В несчастного раба вселился бес,

И вот летит он искрой до небес,

А мы смиренно укрощаем плоть,

Так сохрани нас, праведный Господь…»

Я обычно стоял рядом с Сергеем и по его рукам было заметно, что он волновался. И это при том, что сцены он совершенно не боялся, держался уверенно, но на него, как и на меня ранее, давила атмосфера театра. И хотя в той музыке не было ничего сложного, я Сергея очень хорошо понимал. Однако это случалось только на первых спектаклях, потом и у меня, и у него все нормализовалось.

В концертном репертуаре же у нас появилось больше свободы, мы уже могли его разнообразить. Каверы, которые мы планировали разучивать, подбирались уже не только из репертуара групп Cream или Santana. Мы уже могли замахнуться и на Uriah Heep. Помимо каверов, мы играли и фрагменты из спектаклей, народ очень хорошо откликался на это. Настоящий восторг у публики был, когда мы выступали с Караченцовым или с Абдуловым – те исполняли кусочки из спектаклей театра с нашим сопровождением. В основном выступали в ДК институтов и на мероприятиях по линии ВЛКСМ, оплачивали нам тот гонорар, который мы заранее обговаривали. Это было довольно серьезной прибавкой к зарплате, которую мы получали в театре.

Барабанщики «Аракса»

Саша Данилович котировался в среде музыкантов как довольно приличный барабанщик, но бедой его жизни в целом было то, что он выпивал и относился ко всему легкомысленно. Саша был сыном музыканта, который играл то ли в Большом театре, то ли в Большом симфоническом оркестре – то есть были постоянные поездки заграницу и прочие блага. Саша вырос в тепличных условиях, был обут, одет, всегда при деньгах, но его отношение ко всему, чем занимается, было настолько несерьезным, что не могло не вызывать напрягов. Проблемой было и то, что по своей направленности в игре он не был роковым барабанщиком, скорее, джаз-роковым. В его игре присутствовало много отклонений и нюансов и не было такого жесткого понятия, как грув[7]7
  Грув – ритмическое ощущение в музыке, при которой возникает желание трясти головой, танцевать и т. д. Прим. ред.


[Закрыть]. Не нужна, например, в композиции синкопа[8]8
  Синкопа – перенос акцента с сильной доли такта на слабую. Эффект основан на нарушении естественных метрических акцентов. Прим. ред.


[Закрыть] или что-то такое, надо играть жестче. Но Саша напрягался, возникали обиды, бросание палочек. У нас возникло твердое понимание, что нужен другой барабанщик. Знаю, что в судьбе Саши потом были различные коллективы, в частности, ВИА «Добры молодцы», но долго он нигде не задерживался. Думаю, что причины были те же самые.

Тут весьма кстати состоялось одно мероприятие. Как объявил нам Юра Шахназаров, мы были приглашены для участия в Московском рок-фестивале. Мероприятие проводилось в Долгопрудном, в ДК Московского физико-технического института. Для меня это было что-то совершенно новое. Никогда прежде я не участвовал в такого рода событиях. Жюри этого фестиваля возглавлял Аркадий Петров, журналист, музыковед, который довольно много писал о джазе и о роке. Кроме «Аракса» в концерте принимали участие все топовые группы московского андеграунда – «Машина времени», «Високосное лето», «Рубиновая атака».

На фестивале мы исполнили замечательную композицию Александра Лермана на стихи Бориса Баркаса «Вечный огонь». Юра посчитал, что она будет к месту. Пел ее я, как и песню из фильма «Крестный отец», и «Траву-мураву». Еще мы исполнили «Мемуары», ее спел Юра Шахназаров. По итогам фестиваля первое место и приз зрительских симпатий получила группа «Аракс», а меня признали лучшим вокалистом. Именно тогда мы встретили барабанщика Анатолия Абрамова. Если не ошибаюсь, он играл в группе «Високосное лето», а солистом у них был Михаил Файбушевич. Посоветовавшись с Юрой Шахназаровым, мы пришли к выводу, что это тот человек, который нам нужен. После фестиваля мы связались с Анатолием и сделали ему предложение по работе в «Араксе».

Не помню, где именно, но Толя в тот момент где-то работал, и у него поначалу были сомнения по поводу перехода к нам. Но мы с Юрой его все-таки убедили. Главный аргумент: не нужно было ходить на работу, а вечерами играть в подпольной группе. Вместо этого каждый день можно приходить в репетиционную комнату и заниматься на ударных инструментах, то есть целиком сосредоточиться на игре на барабанах, да еще и за зарплату. Абрамов довольно быстро согласился.

Анатолий очень хороший барабанщик, его репутация классного музыканта достигла пика к концу 70-х годов, и он смог пронести эту блестящую репутацию через всю свою творческую жизнь. Толя был и остается очень авторитетным музыкантом, как среди зрителей, так и среди музыкального сообщества. В наши же выступления он внес определенную непринужденность. Образец весельчака с замечательным чувством юмора. Проблем с зажатостью, со сценической робостью у него никогда не было.

Интересный факт со мной случился сразу после фестиваля в Долгопрудном. На следующий или через день я приехал в институт. Как обычно, в фойе царила суета и беготня. Студенты перемещались из одной аудитории в другую, в буфет и так далее. Но при моем появлении вдруг все затихло, народ расступился, создав некий коридор для меня. И было слышно только:

– Беликов!

– Беликов!

Я понял, что превратился в идола, в некую знаменитую персону. Многие подходили, что-то спрашивали, я стал предметом обсуждения.

«Сентиментальная прогулка»

Меня многие спрашивают, была ли запись композиции «Сентиментальная прогулка» для диска Давида Тухманова «По волне моей памяти» моей первой. Обычно я отвечаю так: это первая профессиональная запись. Однако помню, что группа «Аракс» с моим участием записывалась и до этого. Некоторые поклонники, например, утверждают, что мы записывали песню «Трава-мурава», и вроде бы песня ходит на просторах Интернета. Я не помню, где и когда, но то, что записывали – это точно. Все это происходило благодаря связям Юры Шахназарова.

Ко мне обратилась Татьяна Сашко, супруга, на тот момент, Тухманова, идейный вдохновитель альбома «По волне моей памяти». Она приехала в театр с предложением попробовать записать несколько композиций для нового альбома. Думаю, что у них интерес ко мне возник на почве наших концертных выступлений и моего участия в спектаклях театра. Татьяна сказала, что они с Давидом Федоровичем сейчас приступают к очень серьезной работе, к которой хотели бы привлечь молодых музыкантов, популярных на музыкальном рынке и интересных им. Я был приглашен к ним домой, они тогда жили на улице Горького.

Я, конечно же, знал, что есть такой композитор Давид Тухманов, и даже слышал какие-то его песни. Приехав к ним, я увидел сверхинтеллигентного, робкого, можно сказать, застенчивого человека. Было ощущение, что он стесняется и смущается в разговоре со мной. Тем не менее, он объяснил концепцию альбома и предложил попробовать спеть. Тухманов сел за рояль и стал что-то напевать, а я должен был это воспроизвести. Далее мне было предложено три варианта композиций: «Сентиментальная прогулка», «Приглашение к путешествию», которую на альбоме записал Саша Барыкин, и третья (ее я, к сожалению, не запомнил). Тухманов протестировал мою пригодность для каждой из композиций. Позже, общаясь с Сашей Барыкиным, я выяснил, что и ему были предложены три композиции. Давид Федорович выбирал самый оптимальный вариант исполнения. Судя по результату, он подобрал исполнителей идеально.

В тексте «Сентиментальной прогулки» есть фрагмент, исполняемый на французском языке. Поскольку я не владел и не владею французским, Татьяна Сашко предложила мне позаниматься с репетитором, причем жила преподавательница в одном подъезде с ними. Татьяна отвела меня к этой женщине.

Старушка – божий одуванчик, сразу было заметно, что аристократических кровей. Она учила меня не французскому языку, а произношению того фрагмента, который необходимо было исполнить по-французски. Я к ней приезжал на занятия несколько раз, и буквально по слову мы изучали произношение, грассирование, ударения. Через некоторое время она сдала меня Тухманову с четким и понятным произношением фрагмента, который необходимо было записать.

«Сентиментальная прогулка» на стихи французского поэта Поля Верлена в переводе Ариадны Эфрон, дочери Сергея Эфрона и Марины Цветаевой:

Струил закат последний свой багрянец,

Еще белел кувшинок грустных глянец,

Качавшихся меж лезвий тростника,

Под колыбельный лепет ветерка…

Я шел, печаль свою сопровождая;

Над озером, средь ив плакучих тая,

Вставал туман как призрак самого

Отчаянья, и жалобой его

Казались диких уток пересвисты,

Друг друга звавших над травой росистой…

Так, между ив я шел, свою печаль

Сопровождая, сумрака вуаль

Последний затуманила багрянец

Заката и укрыла бледный глянец

Кувшинок, в обрамленье тростника,

Качавшихся под лепет ветерка.

И один фрагмент Тухманов и Сашко решили оставить на французском:

Moi j’errais tout seul, promenant ma plaie

Au long de l’etang, parmi la saulaie, parmi la saulaie

Promenant ma plaie.

Инструментальная фонограмма была уже готова. Кто записывал фонограмму – я не имел представления, да и Давид Федорович об этом не рассказывал. Также я не видел и не знал тех солистов, которые записывали другие композиции. Думаю, эту загадочность и таинство Тухманов создавал искусственно, чтобы не было никаких пересечений и никакой информации о готовящемся альбоме. Каждый вокалист был всего лишь звеном в цепочке.

Наверное, всех интересует, сколько я получил за эту работу. Так вот, никакого вознаграждения за запись вокала на диске «По волне моей памяти» я, да и, думаю, все остальные, не получил. Этот проект явился исключительно творческим порывом. Все удовольствие было не в денежном выражении, а в сопричастности. И, как потом стало понятно, сопричастности к одному из самых выдающихся альбомов в Советском Союзе. Для меня очень важным стало понимание того, что я был исполнителем одной из лучших композиций этого феноменального диска.

Тогда, да и сейчас, меня часто спрашивали, почему «Аракс» не исполнял «Сентиментальную прогулку». После выхода альбома мы пробовали исполнять эту композицию, но гитара, бас-гитара, ударные и клавишные не давали того фона, того восприятия. Не хватало нюансов, наполненности, было ощущение, что пою просто под гитару.

Кто-то мне рассказывал, что многие вокалисты записывались для альбома в тайне от своих коллег по ансамблям. Но у нас в «Араксе» таких проблем не было. Все ребята знали, что я езжу к Тухманову для записи альбома. Более того, меня все поддержали, а Юра Шахназаров вообще считал, что любое участие в различных проектах, любое упоминание группы идет в общую копилку популярности коллектива.

«Сентиментальная прогулка» – тонкое, поэтичное, воздушное произведение. Эту воздушность Тухманов вытягивал из меня на репетициях, требуя передать на одном дыхании все «струящиеся закаты», переходы с тихого звука на громкий. Он добивался, скажем, чтоб в строке «Вставал туман, как призрак самого отчаянья» слово «отчаянье» прозвучало и правда отчаянно, драматично… Очевидно, что Давид Федорович развил мой исполнительский потенциал.

«Звезда и смерть Хоакина Мурьеты»[9]9
  Спектакль «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты» (рок-опера) поставлен Марком Захаровым на основе драматической кантаты чилийского поэта Пабло Неруды. Музыка Алексея Рыбникова, перевод Павла Грушко. Премьера состоялась в мае 1976 года. В главных ролях: Хоакин – Александр Абдулов, Тереса – Любовь Матюшина, Смерть – Николай Караченцов.


[Закрыть]

С появлением в группе Анатолия Абрамова наша игра стала более организованной, в звучании появилась явная музыкальная совместимость. Группа «Аракс» котировалась все выше и выше среди поклонников, и возник еще больший интерес к нашей деятельности. В какой-то момент внутри группы возникла идея пригласить еще одного вокалиста. Раз мы расширили свои музыкальные возможности, почему бы нам не расширить и вокальные? Ведь мы ориентировались на музыку, где преобладает фактурное, ансамблевое звучание, как у Uriah Heep, ABBA, The Beatles. Никто из группы не рассматривал музыку, например, Black Sabbath. Нас всех тянуло именно в одну сторону.

Где-то за полгода до того, как мы приступили к репетициям, уже было известно, что планируется постановка рок-оперы. Музыку писал Алексей Рыбников, а русский текст – поэт Павел Грушко. Оригинал этого произведения был написан чилийским поэтом Пабло Нерудой. Само произведение называлось «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты».

Довольно длительное время мы готовились к репетициям, и именно в этот период в нашей группе появился новый вокалист – Александр Садо. Не помню, кто именно, но его нам порекомендовали как вокалиста, схожим со звучанием «Аракса». Саша Садо – ассириец, выходец из тогдашней ассирийской диаспоры Москвы, представитель одного из самых древних народов в мире. Как известно, тогда в Москве ассирийцы держали практически все палатки по чистке обуви, а было их огромное количество. Кроме того, диаспора занималась торговлей бриллиантов, но это уже был нелегальный бизнес. Так вот, было заметно, что пришедший к нам в коллектив Саша не испытывает абсолютно никаких финансовых трудностей.

Также к постановке нового спектакля был привлечен певец Геннадий Трофимов. Он участвовал только в спектакле «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты» и не входил в состав группы «Аракс». Геннадий обладал роскошным бархатистым баритоном с огромным диапазоном, при этом был абсолютно не ансамблевым, не групповым певцом. Нас с ним объединял исключительно спектакль.

Алексей Рыбников понимал, что классическое произведение придется адаптировать под звучание рок-группы, но не всегда знал, каким образом этого добиться, поэтому в самом начале репетиционного периода у нас с ним шла очень серьезная притирка. Бывало, он говорил о том, что в каком-то музыкальном моменте должны звучать альты. На что мы ему предлагали не забывать, что у нас органно-гитарная фактура, и это должно звучать именно в ней. Но композитору это не всегда нравилось, и наша задача состояла в том, чтобы додумать, как аранжировать и сыграть нужный фрагмент, и чтобы его это устроило. Мы шли шаг за шагом, нащупывая подход друг к другу, пробовали, ошибались, но в конечном итоге находили ту самую, точную интерпретацию его идеи. Именно из таких пазлов и сложилось итоговое звучание спектакля «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты». Стоит упомянуть, что какие-то фрагменты шли записанной оркестровой фонограммой – это были исключительно классические моменты, которые мы воспроизводить так, как хотел автор, не могли. В остальном вся нагрузка лежала на группе «Аракс». Мы были на сцене все два часа, что продолжалось представление.

Если «Тиль» был спектаклем аншлаговым, то «Звезда и смерть» – ажиотажным. Во всем чувствовалась сенсационность постановки: в брожении публики перед театром, в общей атмосфере и даже в том, насколько сложно было достать билеты на спектакль. Мы, музыканты, чувствовали, что публика высоко оценивает нас как участников постановки. «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты» сделала из нас, еще более значимых персон в музыкальной тусовке, мы стали еще большими звездами.

Почувствовав зрительский интерес, руководство театра поняло, что является обладателем, можно сказать, бестселлера, и было решено показывать спектакль на крупных площадках. На гастролях в другом городе спектакль показывался не в драматическом театре, имевшем ограниченную вместимость, а на сцене местного Дворца спорта. Наш выезд со спектаклем в Горький поверг в шок и всех нас. Мы играем спектакль во Дворце спорта! Да не один спектакль, а несколько, и все аншлаговые.

В конце этой главы я хочу вспомнить еще одного участника группы «Аракс», звукорежиссера Александра Дмитриева по кличке Слон. Откуда появилось такое прозвище – загадка. Но основная версия такова: Саша в молодости был очень озорным и балагуристым парнем, у него была любимая песенка-напевка, которую вроде бы он сам и сочинил:

Слоник порхает с цветка на цветок,

Ножками машет, задрав хоботок,

Толстые ножки тонут в пыльце,

Слезы в глазах, пыльца на лице…

И вроде бы кличка к нему привязалась от того, что он очень часто это напевал.

У нас с Сашей были очень хорошие отношения. На каком-то этапе своей жизни он занимался только монтажом аппаратуры: принести технику, подключить провода и так далее. Потом сел непосредственно за пульт, стал двигать ручки, что-то настраивать. Надо сказать, что в середине 70-х профессии звукорежиссера в нынешнем понимании у нас не существовало. Я наблюдал за многими коллективами и видел, что все это перекладывалось на плечи техника или оператора. То есть тогда не было, как сейчас, «человека с ушами». До 80-х в качестве звукооператора нас вполне устраивал Саша. Но даже потом, после расставания с ним, отношения остались дружеские, и встречи с Сашей всегда вызывали только положительные эмоции.

Свадьба и «Диалог»

1976 году в моей жизни состоялось знаменательное событие – я женился. Моей избранницей стала студентка Института культуры дирижерско-хорового отделения Ирина Неугодникова. С ней мы познакомились на «картошке» на первом курсе и через полтора года решили пожениться. Есть одна удивительная фотография того времени: мы играем спектакль «Автоград XXI», все музыканты, как обычно, в студенческих спецовках, а я в модном по тем временам костюме. Дело в том, что мы расписались именно в тот день, и я приехал на спектакль прямо из ЗАГСа и не стал переодеваться.

Моя первая супруга жила в Москве у своей тети, работавшей в Госплане. Мы решили пожениться, потому что обстановка вокруг нас со стороны родных была нервной, были постоянные претензии со стороны ее родителей в мой адрес и наоборот: зачем я ей, зачем она мне, учиться надо и так далее. И мы с Ириной просто решили положить этому конец. После бракосочетания мы сняли квартиру и стали жить отдельно. Я тогда был вполне обеспеченным человеком, было на что жить.

В том же 1976 году наш ансамбль был приглашен Алексеем Рыбниковым для участия в трехсерийном телевизионном фильме «Командировка в Бонн». Это рабочее название, на телеэкраны фильм вышел как «Диалог». Рыбников был композитором этого фильма и на волне успеха «Звезды и смерти Хоакина Мурьеты» пригласил группу «Аракс», Геннадия Трофимова и Жанну Рождественскую для участия в съемках и записи. Конечно же, мы откликнулись с большим энтузиазмом. Музыки к фильму было записано много – и сольные песни в исполнении Трофимова и Рождественской с нашим аккомпанементом, и наши сольные композиции. Но эту музыку постигла печальная участь: руководство Гостелерадио по какой-то причине покромсало большинство записанных композиций.

Мы очень надеялись показаться в этом фильме, чтобы нас увидели. Были записи наших выступлений с песнями Алексея Рыбникова, мы должны были присутствовать в кадре. Участие в таком фильме – определенная реклама, влияющая на известность молодого коллектива. Но, к сожалению, все полетело в корзину, а ведь саундтрек к этому фильму получился очень ярким, интересным… Спустя годы я находил наши записи и слушал. Что-то было довольно современным и звучало прекрасно и по прошествии многих лет, а что-то меня не устроило. Но в тот момент было какое-то воодушевление.

Кстати, именно на записи музыки к фильму «Диалог» я попробовал записать весь вокал самостоятельно. Предварительно нами был записан весь инструментал. Запись же хорового вокала не получалась. Тогда я предложил записать весь вокал. Сам, путем наложения нескольких партий. У звукорежиссера Виктора Бабушкина поначалу была реакция «Что это такое? Коллектив не готов к записи!» Но когда я уложил голос за голосом в партитуру, он был в полном восторге. Этот опытный звукорежиссер впервые столкнулся с таким вариантом записи. В дальнейшем такой опыт мне очень пригодился, и я довольно часто прибегал к нему.

«Самоцветы»

Как-то в театр приехал Владимир Полонский, который ранее работал в «Араксе» барабанщиком. Поговорили о том о сем, а далее он сказал, что мной интересуется Юрий Федорович Маликов, руководитель вокально-инструментального ансамбля «Самоцветы», где сейчас и барабанит Владимир. В ответ на этот интерес от меня прозвучало «нет». Но, видимо, это «нет» было не настолько твердым, и Полонский приехал снова, повторив приглашение в «Самоцветы». Я знал прежний состав «Самоцветов», слышал их песни, некоторые из них мне даже нравились. Но что представлял из себя новый состав, я не знал. Володя Полонский мне рассказывал, что в «Самоцветы» пришли новые, яркие музыканты, ансамбль приобрел непривычное, интересное звучание, перед коллективом стоят новые задачи. Последним приведенным аргументом Владимира были финансы. Работы, гастролей очень много, соответственно, заработки на порядок выше, чем в театре. Последнее оказалось решающим фактором. Я согласился приехать на базу ансамбля «Самоцветы» для встречи с руководителем коллектива Юрием Маликовым. «Самоцветы» размещались в разных местах, но тогда база была в клубе фабрики «Красная швея» и располагалась на улице 25-летия Октября, сейчас эта улица называется Никольская.

В назначенный день я приехал на базу ансамбля, где меня встретили Юрий Федорович Маликов и руководитель отделения ансамблей «Москонцерта» Сергей Христофорович Мелик. Мои первые впечатления: Мелик «включил» начальника. Начал говорить очень серьезно и строго. Это потом я понял, что Сергей Мелик совсем другой человек. И более легкий, и более мягкий. Но первое впечатление было именно таким. И хотя поначалу они оба стали говорить, что много обо мне слышали, знают, как я пою, спеть мне все-таки предложили. Это вызвало у меня недоумение. Я ведь не навязывался, это меня настойчиво приглашали.

Мне дали гитару, и я спел «Траву-мураву» со всеми привычными вокализами. После чего от них последовал ряд вопросов, на что я довольно язвительно заметил:

– Такое впечатление, что я на допросе в гестапо, а не на прослушивании!

На что Мелик парировал:

– А вы знаете, что такое допрос в гестапо?

В общем, кольнули друг друга. Тем не менее, Сергей в моем присутствии сообщил Юрию Федоровичу Маликову, что он, Мелик, не против моего зачисления в состав ансамбля «Самоцветы». Конечно же, я тогда не знал, что Сергей Мелик еще и композитор. Ансамбль «Самоцветы» исполнял песни Мелика и было понятно, что это часть схемы советских «выгодных деловых отношений». Это потом выливалось и в схему сотрудничества с нужными авторами, чьи песни обязательно попадут в эфир. Не потому что «Самоцветы» исполнили эти песни очень хорошо, а потому что автор правильный. Не мне судить позицию и философию Юрия Маликова тех лет, но, с другой стороны, его политика творческой дружбы с нужными людьми была очевидной. Частенько многое делалось «на один раз». Сегодня записали, завтра прозвучало, послезавтра забыли.

Согласно КЗОТу, я отработал положенное время до отпуска в театре. Коллективу необходимо было подготовить замену мне в «Араксе». Ребята нашли молодого парня, очень неплохого бас-гитариста. Вокалиста они брать не стали, так как все мои вокальные партии перешли к Александру Садо. Его тембр и манера были вполне подходящей. А я поступил на работу в ВИА «Самоцветы».

Начались технические моменты. Примерка, пошив концертного костюма. Мне сшили костюм с традиционными крупными самоцветовскими лацканами, но сел он как-то не очень, пришлось перешивать. Мне очень помогла поклонница группы «Аракс», она занималась пошивом одежды. Мы с ребятами из «Аракса» часто собирались у нее дома. Я помню точно, что она перешивала мне костюм в тот момент, когда мы у нее слушали пластинку Тухманова «По волне моей памяти».

В то время у «Самоцветов» была своя репертуарная линия. Я начал репетировать как бас-гитарист и певец в вокальной группе. Возникает вопрос: Маликов ведь сам играл на бас-гитаре? Все так. Юрий Федорович выходил с бас-гитарой на некоторые конкретные песни. В других песнях на бас-гитаре играл я.

На тот момент перед Маликовым стояла задача: после конфликта с прежним составом собрать новых музыкантов, переделать старый репертуар, и начать создавать новые произведения. Никто не собирался полностью копировать старый ассортимент, но что-то из него, вроде песни «Увезу тебя я в тундру» или попурри из старых песен, присутствовало. При этом шел активный поиск нового репертуара. Помимо исполнения в вокальной группе, мне было предложено исполнить сольно песни «Трава-мурава» и «Мемуары», то есть те композиции, которые я исполнял в «Араксе». Есть такой характерный крючок для публики у вокально-инструментальных ансамблей. На сцене остается один солист с гитарой, на него направляется весь свет, и он исполняет какую-то песню, чаще лирическую. Именно так я выходил и исполнял «Траву-мураву» со всеми вокализами и потрясающими воображение зрителя высокими нотами. Номер был ударный, успех у публики был оглушительный.

Ансамбль «Самоцветы» разительно отличался от многих ВИА еще и тем, что гастроли были не столь продолжительными. Многие бывшие участники других ансамблей вспоминают, что месяцами колесили по стране. В «Самоцветах» такого не было. Это во многом было связано с позицией Юрия Федоровича Маликова, с его философией главы семейства. Он не хотел надолго отрываться от своей семьи, от своих детей. Тем более, что его супруга тогда ждала второго ребенка. «Самоцветы» гастролировали интенсивно, но коротко. Максимальные выезды были на 10 дней, но в среднем на 5‒6 дней. Потом мы возвращались домой на 3‒4 дня и снова ехали на 5‒6 дней. «Самоцветы» как кассовый коллектив могли позволить себе большие залы, хотя структура концертной деятельности подразумевала выступления не только в столицах, но и в районных центрах различных областей. Условно говоря, приезжая в областной центр Белгород, мы должны были заехать в Старый Оскол или в Шебекино. И в этом не было ничего зазорного.

Кроме того, «Самоцветы» выступали в огромных Дворцах спорта, это 5‒6 тысяч человек и почти всегда аншлаги. Я рассказывал, что ранее, в «Ленкоме», мы выступали на больших площадках, но все-таки они были не такими. А тут полное откровение – выходишь один с гитарой перед аудиторией в 6 тысяч…

Теперь я хочу рассказать непосредственно об участниках ансамбля «Самоцветы». Единственным, кого я знал ранее, был барабанщик Владимир Полонский. С остальными музыкантами я знакомился на репетициях. Музыкальным руководителем и аранжировщиком был Виталий Кретюк (псевдоним – Кретов). На тот момент он был известен работой с различными исполнителями в качестве пианиста, также какое-то время он возглавлял ансамбль «Москвичи», где на тот момент солистами были Алла Пугачева и Юлий Слободкин. Из этого же коллектива пришел трубач Валерий Беседин. Чету Пресняковых Юрий Федорович пригласил из Свердловска. Владимир Пресняков играл на саксофоне и занимался аранжировками, а Лена была единственной солисткой. На гитаре играл Алексей Милославский, потом его сменил Валерий Хабазин. В вокальную группу входили, помимо Лены Пресняковой, Александр Брондман, Александр Барыкин, Владимир Винокур, Аркадий Хоралов и Евгений Курбаков.

Когда я только пришел в «Самоцветы», Александр Барыкин уже планировал уходить. Вполне возможно, Юрий Федорович знал об этом и готовил замену. Думаю, что я и был этой заменой. Саша Барыкин запомнился бесшабашным или даже безбашенным, раздолбаем. Мог запасть на любую проходящую мимо девицу, напиться с ней и продолжить более близкое знакомство. Все эти «нарушения режима» приводили к тому, что у него реально пропадал голос на гастролях. В дальнейшем, еще и благодаря поездке в Чернобыль, все это усугубилось и привело к серьезному заболеванию голосовых путей. Меня порой коробило от того, что он при всех мог совершенно наплевательски рассуждать о том, как ему здесь не нравится, и что он пойдет в кабак и будет зарабатывать «штуку» в месяц. Честно говоря, у меня возникал вопрос: а к чему все эти разговоры? Кому и что ты хочешь доказать? Непонятная бравада и позерство выглядели странными внутри коллектива. Наше пересечение с Барыкиным в «Самоцветах» оказалось очень коротким. Он ушел, как и планировал, в кабак.

Почти все музыканты в «Самоцветах» были старше меня на пять и более лет. Но я не чувствовал себя каким-то мальчиком. В коллективе была нормальная творческая обстановка, и я чувствовал, что ко мне относятся уважительно. Уверен, что свою роль в этом сыграл Юрий Федорович Маликов, интеллигентный, очень вежливый, спокойный по натуре человек. Не импульсивный, никогда не включал «начальника», не было никакого диктата над нами. Все, что требовалось делать руководителю ансамбля, он делал. Без нервов, без эмоций. Мы могли и не знать, чего стоило ему решить тот или иной вопрос, внешне не проявлялось никаких отрицательных эмоций, никак негативно не сказывалось на нас. Все, что требовало совместного или коллегиального решения, выслушивалось и обсуждалось с нами на равных, и принималось какое-либо решение.

Наша вокальная группа состояла из разных персонажей. Но если Лена, Саша Брондман, Евгений Курбаков и я были в полном смысле вокально-инструментальными исполнителями, то Аркаша Хоралов и Володя Винокур некоторым образом отличались. Голос Аркаши, его структура не ложились в классическое вокально-инструментальное звучание, многоголосье, как у The Beatles, Bee Gees или Electric Light Orchestra. Для этого должно быть более прозрачное звучание голосов, сливающихся в унисон, так называемые ансамблевые голоса. У Аркаши голос явно выраженного солиста, с определенной изюминкой. С наличием классического, эстрадного, английского стиля.

А у Володи Винокура был (и остается) абсолютно опереточный голос. Для меня было большим недоумением присутствие такого баритона в составе, наш жанр это не подразумевал. Собственно говоря, Винокур и выходил в концерте на исполнение пары сольных песен, но это выглядело довольно инородно не только для «Самоцветов», но и для всего вокально-инструментального жанра. Впоследствии Володя Винокур превратился в одного из лучших представителей юмористического жанра. В этом жанре я воспринимаю далеко не все и не всех, но Винокур просто блестящий артист этого направления. Он органичен, остроумен, но пришел к этому через «Самоцветы». Думаю, что именно в «Самоцветах» он осознал, что, по сути, не певец-баритон. Как я уже сказал, в коллективе была очень хорошая атмосфера. Все общались между собой легко, в отношениях присутствовал юмор. Главными приколистами в ансамбле были Винокур и Пресняков: постоянно сочинялись какие-то скетчи, общение между ними происходило языком пародий, голосом, мимически – и очень легко это все воспроизводилось, а потом переносилось в пародийные сценки наших концертов.