Текст книги "Потсдамская конференция. Как решалась послевоенная судьба Германии и других стран Европы"

Глава 14
Сотрудничество и разногласия на конференции в Сан-Франциско

Основополагающей целью тех, кто проводил американскую внешнюю политику, было создание международной организации, все государства-участники которой были бы призваны совместными усилиями защищать мир на планете. Мы не смогли обеспечить мирного будущего после Первой мировой войны; теперь нам был предоставлен новый шанс, возможно последний, дающий надежду на исправление исторической ошибки. Если все нации объединятся в одну организацию, то каждая получит надежную защиту и обеспечит себе безопасность. Вопросы границ и союзов будут решаться без риска втянуть мир в новую войну. Иными словами, некоторые восторженно настроенные американцы были склонны рассматривать новую международную организацию, как заметил историк У.Х. Макнил, в качестве своего рода «талисмана, который станет действенным средством для улаживания любых споров между нациями». Большинство людей в Великобритании и в странах Содружества, а также многие работники Форин Офис были охвачены тем же чувством надежды. Однако Черчилль выразил сомнение в том, что новая организация сможет покончить с напряженностью во взаимоотношениях с Советским Союзом ни в настоящем, ни в будущем. В ноте от 3 апреля, отправленной им государственному секретарю по делам доминиона, он писал: «Если ответы [речь идет об ответах Сталина на предложения Запада о реорганизации польского Временного правительства] откровенно враждебны, то я думаю, что Россия, по всей видимости, не поедет на конференцию в Сан-Франциско. Она предпочтет и дальше сражаться на стороне поляков Люблина. Тогда возникает вопрос, стоит ли вообще проводить конференцию в Сан-Франциско. Мы еще не пришли к единому ответу. Но Энтони Иден и я, мы оба сознаем, что это будет большой удар по нашему делу и престижу, а также делу свободной Польши, если нежелание России не позволит созвать мировую конференцию. Русские тогда почувствуют, что им достаточно просто воздержаться, и одно это парализует все мировые усилия. Хотя я никогда не стремился к проведению этой конференции, в данном случае я очень желаю, чтобы она состоялась».

В действительности Сталин и его советники были не то чтобы против предложения создать международную организацию. Хотя по-прежнему негодовали и были против, как они считали, злонамеренных действий Лиги Наций, не сумевшей защитить Россию от фашистского нападения. Им больше импонировала идея Рузвельта о тесном союзе между тремя великими державами антифашистской коалиции, на который была бы возложена обязанность поддержания мира во всем мире, чем предложение о создании большой и рыхлой организации. И все-таки они были готовы стать ее членами, однако при том условии, что она не будет настроена против Советского Союза.

Вместе с тем, даже в случае ее создания, они намеревались и впредь опираться, прежде всего, на русскую военную мощь, проводить политику расширения границ России и осуществлять контроль над соседними странами. Более того, советское руководство не собиралось идти на риск и принимать те решения международной организации, которые ему откровенно не нравились. Оно постоянно было начеку и готово было отказаться от любой резолюции, которая оставляла бы Советский Союз в меньшинстве.

На конференции в Думбартон-Оукс в 1944 г. были приняты основополагающие принципы международной организации. Правительства всех стран, включая Советский Союз, казалось, единогласно поддержали их. Однако было внесено много изменений. Необходимо было достичь согласия по трем основным пунктам. Какими полномочиями должна была обладать организация? Каков должен быть баланс между большими и малыми странами в пределах организации? Но наиболее актуальным был вопрос: какими путями при принятии решения добиться согласия на него каждой великой державы, постоянного члена Совета Безопасности?

Устав ООН был принят на конференции в Сан-Франциско после длительных дискуссий. В своем повествовании я остановлюсь только на тех аспектах ее создания, которые стали причиной напряженности внутри коалиции.

Как уже упоминалось, вначале существовали опасения, что Советский Союз мог отказаться от участия в конференции. В конце марта, когда обострился вопрос Польши, советское руководство дало знать, что советскую делегацию на конференции в Сан-Франциско возглавит не министр иностранных дел Молотов, но советский посол в Вашингтоне Громыко. Означало ли это решение прямое игнорирование конференции со стороны Советского Союза? Это могло показаться вполне вероятным, тем более что в эти дни Сталин обвинил американское и британское правительства в сознательной его дезинформации о характере ведущихся в Швейцарии тайных переговоров о возможной капитуляции немецких войск в Италии.

Трудно поверить, чтобы кто-нибудь мог желать обязательного присутствия Молотова. Но Рузвельт, не хотевший, чтобы что-либо помешало достижению его великой цели, обратился 24 марта с просьбой к Сталину позволить Молотову приехать в Сан-Франциско хотя бы на торжественное открытие конференции. Если министр будет отсутствовать, сказал президент, это событие не будет иметь столь большого значения. Остальные страны воспримут это как выражение протеста и несогласия. Сталин холодно ответил, что присутствие Молотова требуется в Москве для участия в работе Верховного Совета Советского Союза. Он не допускал мысли о вмешательстве в его решения.

Первым вопросом американской прессы к Трумэну как президенту был вопрос о том, соберется ли конференция, как было намечено, позднее в этом месяце. Он немедленно ответил положительно, потому что она будет иметь «важнейшее значение в деле создания организации, которая обеспечит мир во всем мире». На его намерение провести конференцию не оказало никакого влияния сообщение, полученное от Стимсона, что Соединенные Штаты вскоре получат оружие «небывалой разрушительной силы». В этот же день он решил принять заявление, адресованное союзникам, с выражением его полной поддержки конференции.

На следующий день (13-го числа) Сталин согласился с просьбой Гарримана, идя навстречу пожеланиям Рузвельта, послать Молотова в Сан-Франциско. Трумэн и Госдепартамент были обрадованы этой новостью. Жест Сталина был прочитан как желание сотрудничать с нами. Из Москвы поступило предложение, чтобы Молотов мог сделать остановку в Вашингтоне и провести переговоры о положении в Польше, а также обсудить другие европейские проблемы. Предыдущий опыт говорил о том, что русские будут упорно преследовать свои цели. Американские политики поняли, что Молотов такой же по этой стороне Атлантики, как и по той, только, может быть, более неуступчивый и несговорчивый. Его пребывание в Вашингтоне было тяжелой прелюдией к заседаниям конференции в Сан-Франциско.

Первый конфликт был вызван советским требованием допустить польское Временное правительство, не признанное британским и американским правительствами, к участию в работе конференции и разрешить его членство в будущей организации. Американцы и британцы категорично отвергли это предложение.

Это произошло в первые дни работы конференции, когда южноамериканские республики потребовали разрешить Аргентине приехать в Сан-Франциско. Президент этой страны генерал Эдельмиро Фаррель придерживался нейтралитета в войне, но оказывал нацистской Германии различную помощь. За несколько недель до ее капитуляции он заявил, что объявит войну Германии. Поэтому он был допущен к подписанию заключительного акта Межамериканской конференции по вопросам войны и мира, проходившей в конце февраля – начале марта в замке Чапультепек в окрестностях Мехико. Все республики Южной Америки были полны решимости сохранить существовавшую систему безопасности в Западном полушарии, и они опасались быть поглощенными Организацией Объединенных Наций. 9 апреля Рузвельт признал правительство Аргентины и установил с ней дипломатические отношения. Но одновременно он дал понять, что американское правительство не собирается поддерживать просьбу Аргентины о вступлении в ООН до тех пор, пока она не предпримет дальнейших действий против стран оси и тем самым реабилитирует себя в глазах союзников.

Короче говоря, были объективные причины отложить на некоторое время прием Польши и Аргентины в состав ООН. Советское правительство было готово пойти навстречу пожеланию южноамериканских республик в обмен на получение признания просоветского Временного правительства в Варшаве. Молотов гневно протестовал против принятия Аргентины в новую организацию, объясняя это тем, что страна имеет «фашистское» правительство. В противоположность Аргентине, подчеркивал он, поляки активно боролись с нацистами. Западные союзники подчеркивали, что они не против Польши, но не согласны поддерживать временную польскую администрацию.

Советский Союз и Соединенные Штаты обратились с просьбой к южноамериканским республикам поддержать прием в ООН двух советских республик (Украины и Белоруссии), хотя обе они не были, в полном смысле слова, независимыми. Советский Союз считал, что он должен был иметь по крайней мере три голоса в Генеральной Ассамблее (первоначально Сталин договорился с Рузвельтом в Ялте о том, что в международной организации должны быть представлены все 16 советских республик). Советская делегация полагала, что подобное требование вполне справедливо и уместно, так как считалось, что все шесть стран Британского Содружества, представленные в организации, будут следовать в русле британской политики, а большая часть южноамериканских республик – поддерживать США.

Делегация Соединенных Штатов в Сан-Франциско заявила, что эти республики согласятся на два дополнительных голоса Советского Союза только тогда, когда Аргентине будет даровано членство в организации. США начали проявлять опасение, что Советский Союз, недовольный отказом пригласить Временное правительство Польши, мог отозвать своих представителей и сорвать работу конференции.

Для предотвращения подобного развития событий делегация США поддержала решение пригласить Аргентину в Сан-Франциско, несмотря на советские протесты. Однако критика со стороны Молотова вынудила Стеттиниуса заявить в своем радиообращении к нации о ходе конференции, что голосование за принятие в организацию Аргентины ни в коей мере не означает поддержки аргентинского правительства. Более того, многие аспекты его политики не вызывают у США никакой симпатии.

Хопкинс, прибыв в Москву, обнаружил, что Сталин все еще испытывал неудовольствие, так как его возражения по этому вопросу учтены не были.

Дискуссия о принятии Аргентины не обошлась без последствий. Как уже говорилось выше, другие страны Западного полушария хотели иметь гарантию, что они смогут обеспечить себе безопасность, несмотря на право вето Советского Союза в Совете Безопасности.

После длительных обсуждений была принята статья 51 Устава ООН, которая гласила: «Настоящий Устав ни в коей мере не затрагивает неотъемлемого права на индивидуальную или коллективную самооборону, если произойдет вооруженное нападение на Члена Организации, до тех пор, пока Совет Безопасности не примет мер, необходимых для поддержания международного мира и безопасности».

Члены делегации США, особенно республиканцы сенатор Ванденберг и дипломат Даллес, были уверены, что Советский Союз был настроен решительно против принятия данной статьи. Но возможно, что это было не так. Статья допускала трактовки. Вполне можно поверить, что власти в Москве предвидели, что в будущем она будет полезна для них, как и для США. Советский Союз уже формировал свою собственную систему региональных соглашений со своими слабыми соседями.

Развернувшаяся дискуссия о том, каким образом можно наиболее эффективно скоординировать региональные соглашения и новые мировые договоры, касалась вопроса, который в наибольшей степени разделял основных участников коалиции, – какой должна быть процедура голосования в Совете Безопасности. Это был вопрос права вето.

Главы трех союзных держав покидали Ялту в феврале, уверенные, что проблема решена, но они ошибались. Они быстро договорились о том, что единодушное одобрение всех трех постоянных членов (за исключением воздержавшегося) требуется для каждого постановления Совета Безопасности, когда возникала угроза миру или мир уже был нарушен; и что принятие такого единодушного одобрения необходимо, прежде чем совет предпримет какие-либо конкретные действия для исполнения решения. Но они не могли решить вопрос, стоит ли совету действовать точно таким же образом, прежде чем предпринимать какие-либо предварительные действия, то есть начать рассматривать вопрос и попытаться решить его мирными средствами.

Рузвельт предложил на рассмотрение Сталина три основных принципа принятия решений. Во-первых, решения «процедурных вопросов» должны приниматься семью из одиннадцати членов Совбеза; во-вторых, необходимо согласие всех его постоянных членов при рассмотрении всех других вопросов. В-третьих, пока Совет прилагает усилия, чтобы добиться мирного соглашения, прибегая к различным мерам убеждения, каждый член совета, включая постоянных членов, которые принимали участие в обсуждении, должен был воздерживаться от голосования.

Еще до встречи в Ялте советское руководство выразило неудовольствие последним пунктом этого предложения, ведь даже великие державы лишались шанса выступить против инициативы совета в ходе обсуждений, в которых они принимали участие. Советские вожди желали сохранить правило, при котором несогласие любого постоянного члена совета могло заблокировать принятие окончательного решения по тому или иному вопросу. Подход советской стороны, по словам Молотова, заключался в том, что «с самого начала дискуссий должно было сохраняться единство действий; от него никогда не следует отказываться, и не должно быть никаких исключений; иначе главный организационный принцип будет выхолощен».

В Ялте Сталин пытался всеми силами убедить Рузвельта, что это было самое здравое положение проекта будущей организации, так как ключевой их задачей, как глав государств, так и создаваемой организации, должно было стать предотвращение возможных в будущем конфликтов между великими державами. Рузвельт прежде думал так же, но госсекретарь Халл и другие государственные деятели убедили его принять другую концепцию, согласно которой мир можно гарантировать самым надежным образом, если все страны получат возможность быть его хранителями.

Совершенно неожиданным образом, возможно благодаря неоднократным разъяснениям Черчилля, русские изменили свое мнение на переговорах в Ялте. И Сталин, и Молотов согласились с тем, что американское предложение обеспечит единство великих держав. Их заявление заставляло думать, что вопрос был наконец-то решен.

В преддверии конференции в Сан-Франциско госсекретарь Стеттиниус и его заместитель Грю объяснили основные принципы работы международной организации, предложенные в Думбартон-Оукс и рассмотренные в Ялте. Госсекретарь сделал это 5 марта на одной из сессий конференции в Чапультепеке. 24 марта подобное заявление сделал Грю, объяснив оставшиеся необъясненные вопросы.

Государственный секретарь намеревался заручиться поддержкой южноамериканских республик при создании международной организации по безопасности. Он давал им понять, что великие державы не собираются каким-то образом препятствовать работе Совета Безопасности. Рассказав о предлагаемых правилах принятия им решений, он продолжил:

«Это означает, что все члены Совбеза, принимающие участие в общей дискуссии, будут иметь равные права перед Советом. Ни одна страна мира не будет лишена права подать на обсуждение Совета свой запрос; всем будет гарантировано соблюдение их прав.

Если спорный вопрос не будет решен в результате переговоров, тогда перед Совбезом встанет большая проблема – следует ли в таком случае прибегать к помощи силы. Санкцию на ее применение можно будет получить только в случае единодушного решения постоянных членов совета. Страны, их представляющие, должны обладать достаточной индустриальной и военной мощью, чтобы иметь возможность предотвратить агрессию».

Еще до начала конференции в Сан-Франциско появились явные признаки недовольства со стороны отдельных стран, таких как Австралия, Новая Зеландия и ряда американских республик, тем фактом, что три основополагающих принципа позволяют великим державам осуществлять больший контроль над действиями Совбеза. Вследствие этого на первых сессиях малые страны предложили несколько поправок. Все они были различны в деталях, но едины в главном. Они требовали предоставить Совбезу право принимать решения по мирному урегулированию любого вопроса, основываясь на большинстве в семь голосов.

Развернувшаяся оживленная дискуссия по этому вопросу выявила тот факт, что четыре ведущие державы – США, Великобритания, Советский Союз и Китай – придерживались разных точек зрения. Для изучения этого вопроса был создан подкомитет.

Этот подкомитет принял решение составить охватывающий целый ряд тем вопросник и предложить его четырем державам-спонсорам и Франции, которым предстояло принять по его результатам совместное заявление и представить предложения на конференцию, что и было сделано. Но как только специалисты начали рассматривать ответы на предложенные вопросы, сразу же возникли разногласия. Все пять держав согласились рассматривать решение, принятое ими и поставленное для обсуждения на повестку дня совета, в качестве процедурного вопроса. Решение принималось простым большинством голосов. Они также были единодушны в том, что необходимо одобрение всех постоянных членов для того, чтобы совет принял решение расследовать и представить свои рекомендации по мирному урегулированию спорного вопроса.

Представители Великобритании и США полагали, что может случиться так, что совет, в соответствии с положениями Устава, исполняя свои обязательства, будет вынужден принимать решения, имеющие далекоидущие последствия. Поэтому они были убеждены, что решение предпринять то или иное действие должно приниматься, как обычно, большинством голосов. Однако Громыко – к этому времени Молотов вернулся в Советский Союз – заявил, что прежде, чем он даст согласие на это, ему необходимо проконсультироваться с Москвой. Это стало полной неожиданностью для американского правительства, так как оно принимало как само собой разумеющееся, что советское руководство уже давно было готово принять подобное предложение. Об этом и Стеттиниус, и Грю уже не раз упоминали в публичных заявлениях, и у русских отосительно этого не было никаких возражений.

Конференция терпеливо ожидала ответа. Получив указание из Москвы, Громыко 1 июня заявил, что советское правительство полагает, что единственно правильным решением в данной ситуации было бы провести «отвечающее всем требованиям» голосование (при единодушном согласии всех постоянных членов совета), чтобы решить, обязан ли совет рассматривать и обсуждать спорный вопрос. Рассуждение советской стороны было привычным и неизменным: необходимо обеспечить единство действий великих держав. Возможность дискуссии только ослабит эффективность работы совета. Если дискуссия не выльется в какое-то действие, отношения между великими державами могут обостриться. Или если дискуссия, несмотря на возражения, все же начнется, она может запустить целый ряд событий, которые потребуют от совета предпринять ответные действия. Подобное может привести к опасным разногласиям. Причина отказа советского правительства от своего прежнего решения позволить Совету Безопасности прислушиваться к различным мнениям при рассмотрении любого спорного вопроса в отношениях между странами была тогда и остается сейчас загадкой. Возможно, упорное сопротивление Запада советским намерениям поставить под свой контроль Польшу и другие соседние малые страны заставляло Кремль думать, что западные державы в союзе с Советом Безопасности не будут принимать во внимание советские интересы.

Не только американская, но также британская и китайская делегации не приняли аргументы советской стороны. 2 июня Стеттиниус дал понять, что американское правительство никогда не согласится на подобное ограничение прав Совбеза. Не даст своего согласия и конференция в Сан-Франциско, предсказывал он.

Конференция оказалась в глубоком кризисе. До тех пор пока советскую делегацию не удастся уговорить изменить свою точку зрения, не будет принят Устав, не будет образована сама международная организация. Более того, провал в Сан-Франциско мог обострить все имевшиеся на тот период времени проблемы в отношениях с Советским Союзом. В американском правительстве сознавали, что положение становилось все более критическим. Поэтому было направлено обращение к Хопкинсу в Москву с настоятельной просьбой – сделать все, что в его силах, чтобы Сталин осознал всю серьезность вопроса, и убедить его действовать заодно с Соединенными Штатами.