Текст книги "Мир по Тому Хэнксу"

Часть II
Десять заповедей Тома Хэнкса

Шок! Срочно в номер: Том Хэнкс не всегда смотрел на мир оптимистично. Году в 1985-м он говорил: «Я пессимист, в чистом и окончательном виде. Я думаю, это основано на опыте, на определенном запасе мудрости, которую приобретаешь благодаря школе суровых пинков. Я всегда во всем подозреваю какой-нибудь грандиозный подвох. Так не разочаруешься» [1].

Сместимся на шестнадцать лет вперед и спросим Хэнкса, оптимист ли он. «Самым бесстыжим образом» [2], – его ответ.

Давайте предположим, что за эти годы с Томом Хэнксом произошло что-то очень хорошее. Его изменчивая кинокарьера пошла вверх, а потом еще и еще, а после мук горького развода он пришел к семейной идиллии. Но большинству людей непросто отказаться от пессимизма, что бы хорошее с ними ни происходило. В одном психологическом исследовании пришли к выводу, что люди, выигравшие в лотерею, и люди, заработавшие паралич нижних конечностей в результате автокатастрофы, счастливы, грубо говоря, примерно одинаково – вероятно, причина заключается в гедонистической адаптации [3], означающей, что люди привыкают практически к чему угодно и быстро возвращаются к своей обычной пропорции ежедневной радости и печали.

Тому Хэнксу, притом что абсолютно все свидетельствовало, что его жизнь удается, еще пришлось научиться принимать добрые вести. На вопрос, счастлив ли он, он отвечал: «Да. И это мой выбор» [4]. Поражаясь, насколько радость захватила его, он сказал: «Я прошу прощения у своих родных и близких за то, что постоянно говорю об этом, но, скажи вы мне в 1966 году [когда ему было десять лет], что я стану актером и буду делать фильмы, я решил бы, что вы сошли с ума. Скажи вы мне в 1966 году, что я женюсь и у меня будет четверо детей, я и представить бы себе такого не сумел» [5].

Личное – это во многом политическое[6]6
  Отсылка к знаменитому феминистическому лозунгу 1970-х: «Личное – это политическое» (the personal is political), предложенному Кэрол Ханиш. Она имела в виду, что развитие самосознания женщин, их анализ собственного жизненного опыта способствуют их освобождению. – Прим. перев.


[Закрыть], включая темперамент. «Я смотрю сейчас на Соединенные Штаты Америки под звездно-полосатым флагом, и, несмотря на все надуманное, что с ним связано, несмотря на проблемы, что у нас есть, на постоянную борьбу, в которой мы живем, я горячо убежден, что сейчас мы – лучшие страна и народ за всю свою историю, и это потому, что мы те, кто мы есть» [6].

Жизнь – сложная штука; стаканы – одновременно наполовину полны и пусты; оптимисты и пессимисты всегда имеют наготове кучу доказательств в пользу той или иной точки зрения. Через несколько недель после этого высказывания Хэнкса, террористы угнали четыре самолета и атаковали Пентагон и Всемирный торговый центр, убив тысячи человек. Борьба в США не стихала.

И в хорошие, и в плохие времена, если попросить Тома резюмировать его взгляды на жизнь, он скажет: «Жизнь – это то одно, то другое».

Иногда он говорит это с раздражением, как однажды в конце неудачного дня, когда женщина в лифте спросила его, каково ему сидеть на вершине мира, он ответил: «Знаете, леди, жизнь – это одна сплошная чертовщина, и без разницы, где ты живешь» [7]. Иногда он произносит это с радостью, например, про свой брак с Ритой Уилсон: «Мы знали, что нас ждет всякая чертовщина, но все это было чертовски хорошо» [8].

Но чаще всего этими словами Хэнкс признает, что человеческое существование полно превратностей судьбы и противоречий. Он описывает жизнь как «что-то хорошее рядом с чем-то плохим, вот происходит хорошее, а затем – две гадости, а потом семь каких-то радостей, а следом снова что-то плохое. Сплошная чертовщина. И кстати, это прекрасно в своем неизменном разнообразии» [9].

Как человек осмысливает эти постоянные суету и хаос, складывающиеся в недели, годы и в конечном счете жизнь? Хэнкс понял, что работает в его случае, и затем решительно применил эти принципы в своем повседневном существовании. Он не спускался с горы с десятью заповедями на каменной скрижали, полными запретов и наказов для человечества, – но, изучая его поступки, мы можем многое почерпнуть из его приобретенной тяжелым трудом мудрости.

Следуя заповедям, которые выбрал для себя один из самых обожаемых людей в мире, чтобы обрести контроль над собственной насыщенной жизнью, вы не превратитесь в Тома Хэнкса. Но если вы возьмете с него пример, то обнаружите, что ваша жизнь стала лучше, в ней больше радости, больше хороших новостей, больше смысла. Пусть Хэнкс предскажет ваше будущее: «Все равно будет череда событий, что-то – настолько ужасное, что вы будете оплакивать человечество, но потом что-то – настолько удивительное и прекрасное, что вы скажете: “Что ж, я буду идти дальше, ведь это возможно”» [10].

ПЕРВАЯ ЗАПОВЕДЬ

Преуспей в главном деле своей жизни.

ВТОРАЯ ЗАПОВЕДЬ

Чти жертвы, которые старшее поколение принесло ради цели, кажущейся невозможной.

ТРЕТЬЯ ЗАПОВЕДЬ

Отдайся своим страстям.

ЧЕТВЕРТАЯ ЗАПОВЕДЬ

Относись к женщинам с уважением.

ПЯТАЯ ЗАПОВЕДЬ

Почитай богов в храме бейсбола.

ШЕСТАЯ ЗАПОВЕДЬ

Для работы используй правильные инструменты.

СЕДЬМАЯ ЗАПОВЕДЬ

Не задерживайся на дороге, которую отверг.

ВОСЬМАЯ ЗАПОВЕДЬ

Помни, что Шекспир всегда говорит правду.

ДЕВЯТАЯ ЗАПОВЕДЬ

Цени друзей, но принимай свое одиночество.

ДЕСЯТАЯ ЗАПОВЕДЬ

Стой за то, во что веришь.

Первая заповедь
Преуспей в главном деле своей жизни

Дело жизни Тома Хэнкса – это, конечно, актерская игра. Вот как он начинал: во время семейной автомобильной поездки юный Том услышал птицу и сообщил об этом в духе Шекспира: «Чу! Скорбящая голубка!» [1] Как он и надеялся, раздался смех. И до конца поездки он играл с аналогичными фразами: «Чу! Коровы!», «Чу! Мне надо в туалет!». К радости окружающих, он в конце концов сменил пластинку.

Усердным поискам метких выражений Хэнкс предавался в старших классах и в своей ситком-карьере. Постепенно он отошел от комедийности в пользу драматической подготовки. Но с привычками школьника, веселящего весь класс, он до конца не расстался. И Хэнкс – один из самых желанных в мире гостей на ток-шоу, поэтому он вел «Субботним вечером в прямом эфире» девять раз (пятое место за всю историю шоу) между 1985 и 2016 годами, вкладывая всего себя в персонажей – от ужасного олимпийского конькобежца до Мистера Забывчивого. Когда он изображал дорожного менеджера группы Aerosmith, то настроил микрофоны на непривычную мощность и спровоцировал смех одной только манерой произносить слово «присвистывание».

В 1989 году после выхода «Джо против вулкана» Хэнкса спросили, как он подходит к работе над комедией. «Вслепую, – ответил он. – Я думаю, она сама о себе заботится» [2]. Он объяснил, что такое отношение – больше чем уверенность опытного профессионала; оно идет от убеждения, что, если все сделали свое дело, то комедия получится. «Предполагается, что актер сделал – и забыл. Но надо работать над конкретными задачами: по-настоящему войти в сюжет, поразмышлять, что происходит с героями, стать живым персонажем, которого другие способны узнать. Я считаю себя в первую очередь актером и уж потом комиком, но, разумеется, знаю, что я смешной и что мои фильмы – это комедии».

«Быть смешным, когда этого от тебя не требуется, – преступление. А не быть смешным, когда требуется, – это чертов грех. Так нельзя. Что бы то ни было – пьеса Чехова, Ибсена, – так просто нельзя. Довольно пафосное заявление от парня, который переодевался в женщину на кабельном телевидении, да?»

Когда Гэрри Маршалл утвердил Хэнкса на роль в картине «Ничего общего», он искренне поинтересовался у своей звезды, как лучше работать с ним. Хэнкс ответил, что предпочитает избегать долгих и невразумительных дискуссий о мотивациях и хорошо реагирует на базовые комментарии, например «громче», «мягче», «медленнее», «быстрее», «светлее», «мрачнее», «умнее», «удивленнее», «осознанно» или «неосознанно». «С Томом можно сделать целый фильм, используя только эти слова» [3], – сказал Маршалл.

Несколько лет спустя Маршалл вспоминал, что Хэнкс по секрету рассказал, как в другом его фильме режиссер сообщил ему: «Я вижу эту сцену как шартрёз» [4].

«И я тоже», – с готовностью согласился Хэнкс, хотя понятия не имел, что имеет в виду режиссер.

Хэнкс был открыт для разных методов работы с разными режиссерами. Клинт Иствуд славился своей любовью снимать сцены с одного дубля; Пенни Маршалл предпочитала репетировать, пока у всех мозги не взрывались. Хэнкс не возражал даже, когда режиссер пытался его «подколоть»: если сюрприз в виде неожиданного элемента посреди сцены обеспечивал желаемый эффект, Том относился к этому нормально. Он утверждал, что один из самых ценных отзывов, что он получал, звучал так: «Это ужасно. Я ни секунды в это не верю. Ты кошмарен. И ты называешь себя актером?» [5]

Единственное, в чем серьезно нуждался Хэнкс, – график съемок. Если он заранее знал, что запланирована крупная сцена, он мог подготовиться и настроиться, позаботившись о том, чтобы хватило энергии и концентрации.

Перед сложной сценой – где он плачет, например, – Хэнкс запирался в трейлере, стараясь оставаться на высшей точке сконцентрированности, что требовало много сил, когда один час растягивался на четыре. «Ты идешь в атаку, и вот все сделано, а ты вымотан и такой: “Меня больше на это не хватает”, – вспоминал он. – Теперь надо так: “Слушай, я работу сделал, я понимаю, что, когда придет время, все будет как надо”. Это точно так же, как если у ребенка идет носом кровь, есть простой способ ему помочь, вместо того чтобы визжать: “О, боже, у него из носа кровь!”» [6]

Скотт Шеперд, игравший антагониста Хэнкса в фильме «Шпионский мост», однажды на площадке решил сосредоточиться на технике Хэнкса. Это был эпизод, где герой Хэнкса спорит в Верховном суде, а персонаж Шеперда стоит в толпе и наблюдает. «Фактически я в той сцене был стажером» [7], – сказал Шеперд. И пока Стивен Спилберг делал сложную следящую съемку судей, Шеперд смотрел, как Хэнкс снова и снова произносит одну и ту же речь. «Я с таким удовольствием пытался разобраться, в чем его фишка, поскольку она была неочевидна, – признался Шеперд. – Остальные надевали наушники между дублями, были заняты какой-то рутиной». Одна из уловок Хэнкса – начинать сцену раньше, чем помощник режиссера успевал выговорить «мотор». «Это профессионально и эффективно, а еще это – хорошая профилактика ненужных рефлексий, – заметил Шеперд, – ты уже в тексте, и ты должен построить речь так, чтобы дойти до конца, прежде чем у тебя появится время составить план».

Шеперд сказал: «Мне трудно было не попасть в ловушку “Это практически идеально – просто повтори это, только измени одну вещь”. Но если ты так сделаешь, то перестанешь креативить. Он проигрывал сцены по-разному – чувствуя, что имеет право избавиться от всего, что только что наработал».

Хэнкс не был хамелеоном или мастером расставлять акценты, и он понимал, что у него лучше получится сыграть чудаковатого служителя зоопарка, чем бесцеремонного инструктора по строевой подготовке. Но снова и снова ему удавался фокус: казалось, что он почти не играет, просто проговаривает текст естественным для него образом. Лишь потом осознаешь, какое расстояние лежит между, скажем, его ВИЧ-положительным юристом, его пережившим кораблекрушение специалистом по транспортировке грузов, его миллионером-простаком и выдохшимся тренером по бейсболу. Разница не столько в их профессии или внешних проявлениях, сколько в их убеждениях, ритме, эмоциональной жизни. Хэнкс проделывал огромную работу, выстраивая за кадром целую жизнь своих героев, так что каждая мелочь, появлявшаяся на экране, ощущалась органично.

Хэнкс никогда не спрашивал режиссера о мотивации своего персонажа – он считал, что разобраться с этим – задача актера. «Ведь если не встать из-за стола, чтобы пройти к окну, не увидишь, что в телефонной будке через дорогу – злодей. Так что ты обязан понять, почему ты поднимаешься и идешь к окну – пусть даже это кажется невероятно фальшивым, пусть даже нет причины это делать, тебе надо понять для себя причину, по которой ты встаешь и идешь к окну» [8].

Он не следовал суровой системе Станиславского и сторонился актеров, пытавшихся оставаться в шкуре персонажа на протяжении всех съемок. «“Зовите меня именем моего героя”, – иронизировал он. – Что же вы тогда делаете в гримерке?» [9]

На вопрос, какие воспоминания он гонял в голове, когда ему надо было выглядеть измученным в «Изгое», Хэнкс ответил: «Вы предполагаете, что я скосил глаза и подумал о собаке, умершей, когда мне было семь? Так это не работает. Это просто актерская игра. Именно за это мне и платят» [10].

Нора Эфрон, снявшая Хэнкса в «Неспящих в Сиэтле» и «Вам письмо», говорила: «Чем старше я становлюсь, тем больше меня интересуют люди, которые не собираются рассказывать тебе о своих сокровенных надеждах и страхах. Как раз из этого и растут все эти его роли. Но он не станет всем об этом сообщать, частично потому, что это не ваше дело, и частично потому, что это дурной тон. Это Америка в своей чистой, наичистейшей дофрейдистской форме» [11].

Салли Филд, игравшая с Хэнксом в «Изюминке» и «Форресте Гампе», сформулировала немного по-другому: «Понимаешь, в глубине есть кто-то еще. Кто-то темный. И это – мужчина. Не мальчик, а мужчина, в ком, по моим ощущениям, накопилось много гнева. И ему не кажется, что он обязан скрыть это на экране; он просто прячет это, когда не на экране» [12].

Хэнкс признал, что в наблюдении Филд есть истина, но отказался это обсуждать: некоторые сферы своей жизни он предпочитает не выносить на публику. Он заявил, что все до единой эмоции он берет из собственных воспоминаний. «Эти чувства можно только где-то добыть, – сказал он. – Мне недостает эмоций в обычной жизни. Нужно где-то их взять» [13].

Благодаря сочетанию жизненного опыта, внутреннего хаоса и упорного труда Хэнкс пришел как актер к той точке, где он постоянно мог достигать концентрации, необходимой для работы. Некоторых актеров корежит, если кто-то заходит в их «линию взгляда» на съемочной площадке. Ивестно, что Кристиан Бэйл эпично психанул по этому поводу, когда снимали «Терминатор: Да придет спаситель» (Terminator: Salvation). «Если вы обращаете внимание на искусственность всего происходящего, то вы – не в роли, – говорил Хэнкс. – Концентрация должна служить этаким защитным пузырем, сферой, окружающей тебя» [14].

Бывает, что участники съемочной группы спрашивают Хэнкса: «У меня тут все нормально? Я не мешаю?» Неизменный ответ: «Я тебя даже не вижу».

Упорный труд Хэнкса на этом поприще дал видимые результаты: с течением десятилетий он постепенно рос как актер. Но ему было трудно оценить качество собственных работ в тот или иной момент: «Я поработаю на площадке, потом пойду домой и скажу: “Сегодня я молодец”. Потом глядишь, а в фильме ты как дохлая рыба. И бывали дни, когда я говорил: “Не понимаю, что я сегодня делал. Я даже текста не помню”. А потом смотришь кино, и это – лучшая сцена». Он заключил: «Всякий, кто говорит, что знает, что получится в итоге, – либо лжет, либо одержим демонами» [15].

Вторая заповедь
Чти жертвы, которые старшее поколение принесло ради цели, кажущейся невозможной

Конан О’Брайен сделал Тому Хэнксу подарок на сорок шестой день рождения: нечто особенное, выражающее и его любовь к открытому космосу, и увлеченность Второй мировой войной. Ведущий ток-шоу рассказал: «У нас была картина, на которой астронавты штурмуют пляж в день высадки союзнических войск в Нормандии» [1].

Как только полотно открыли, Хэнкс, отсмеявшись, прокомментировал: «Это был такой великий день, Конан». Он разыграл сцену со звуковыми эффектами и имитацией стрельбы: «Это один (тыщ-тыщ) маленький шаг (бабах) для человека (трататата)!»

Интерес Хэнкса и к космической программе, и к военной теме – из одного источника: «Космонавтам, летчикам-испытателям и десантникам-разведчикам свойственна определенная автономность, очень заразительная. Они становятся своего рода духовным классом – в чем-то одна семья, в чем-то конкуренты. Это нельзя отрицать» [2]. Его восхищение было искренним, но, казалось, в нем присутствовала доля самолюбования: съемочные группы ведь тоже формируются из элитных специалистов, которые на короткое время образуют семью для того, чтобы выполнить задачу. Хэнкс быстро опроверг любые подозрения, что он ставит себя на такой уровень: «Факт в том, что у меня нет внутренней дисциплины, и американцы, проходящие сложное обучение, чтобы служить обществу, вдохновляют меня» [3].

Два события, преобразившие мир молодого Тома Хэнкса и открывшие новые рубежи человеческих возможностей: появление Beatles и высадка на Луну. Когда он учился в третьем или четвертом классе, в его школу привезли большой черно-белый телевизор, чтобы все посмотрели запуск «Джемини». «Два парня в пустоте космоса – это было потрясающе» [4], – вспоминал Том. Он ощущал личную связь с астронавтами, поскольку комментаторы постоянно повторяли, что размеры капсулы не больше «фольксвагена»: «Мой папа ездил на “фольксвагене”».

Хэнкс смотрел лунную высадку «Аполлона‐11», когда ездил к матери в Ред-Блафф, в Калифорнию. У него была фигурка майора Мэтта Мейсона[7]7
  Мэтт Мейсон – персонаж компании Mattel, астронавт, который жил и работал на Луне.


[Закрыть], сделанная Mattel. Ранее он собрал модели лунного и командного модуля, которые продавали компании Aurora и Revell. В двенадцать лет он лежал под маминым кофейным столиком на овальном, вязанном крючком коврике, играя с игрушками и моделями и ожидая, когда Нил Армстронг совершит исторический шаг. Хэнкс сказал: «Потом все произошло, а ты почти ни черта не видел. Угол камеры был не очень хорош – и его так и не поправили» [5].

В том возрасте у Хэнкса было тусклое, полученное из чужих рук представление о Второй мировой войне, преломленное опытом его отца, служившего во флоте. «Подрастая, я всегда знал, что папа где-то в Тихом океане, что-то чинит. Он не рассказывал о флоте ничего хорошего. Он ненавидел все это. Не рассказывал про подвиги» [6]. Но хотя отец презирал собственный военный опыт – его отправили в зону боевых действий за тысячи километров, и ему пришлось на несколько лет выпасть из жизни – Хэнкс обратил внимание, что отец до сих пор носит свой старый армейский жетон на связке с ключами.

Том вырос в военно-морском городке, и у многих его друзей отцы служили на Тихоокеанском театре военных действий. Это не то, что интересовало его в детстве: «Когда заходила речь о понимании истории, я отключался» [7].

Его взгляды переменились, когда ему было девятнадцать, и он был «убежден, что мне досталось сильнее, чем кому бы то ни было в мире» [8]. Он сказал: «Я пытался попасть на занятия вовремя; я пытался подрабатывать коридорным в отеле. Война во Вьетнаме наводила на меня ужас, и у меня не ладилось с девушкой». Каждый день в отеле Хэнкс перебрасывался несколькими словами с мужиком постарше, тому было около пятидесяти и он работал в химчистке. По утрам он собирал одежду постояльцев, а днем возвращал ее. Потом, на одну неделю в июне, его подменил другой парень.

Когда мужчина вернулся, Хэнкс спросил, где тот был. Во Франции – но он ездил не отдыхать. Хэнкс узнал, что работник химчистки раньше был парашютистом и высадился в Нормандии в «День Д»; он провоевал примерно сто дней, прежде чем его ранили и отправили домой. Десятки лет спустя он вместе с другими членами его взвода ездил на поля тех сражений – и на могилы своих товарищей.

«Когда в тот день он ушел, я посмотрел на свою жизнь так, как никогда раньше. Со мной работает человек, который десантировался во Франции, а потом прятался в яме, глядя, как гибнут его лучшие друзья. И кроме всего прочего он должен был убивать других детей, таких же как он сам». Хэнкс постигал, что мир больше, чем его личный уголок, пусть даже он пока не понимал, что делать с этим знанием.

Это случилось за много лет до того, как Хэнкс стал всерьез изучать историю Второй мировой войны. Позже благодаря роли в фильме «Спасти рядового Райана» (поставленном Стивеном Спилбергом) он приобрел о ней глубокие познания. Он глотал один исторический фолиант за другим, изводил вопросами всякого встреченного ветерана и ездил на места сражений. На «Омаха-Бич» Хэнкс сказал: «Я прошел там, где они погибли, там, где кто-то из них надел сухие носки в последний раз» [9]. В одиночестве, захваченный нахлынувшими чувствами, он мог только лечь прямо там и заснуть.

Когда Хэнкс и Спилберг решили продолжить тему «Райана» и вместе поработать над мини-сериалом о Второй мировой войне для HBO, каждый из них выбрал свою любимую книгу Стивена Амброза, которую хотел бы экранизировать. Спилберг предпочитал произведение «Граждане солдаты» (Citizen Soldiers), но Хэнкс настоял на «Братьях по оружию» (Band of Brothers), посвященных действиям роты «Е» (входившей в состав 506-го парашютно-десантного полка) во время войны. Хэнкс не только выступил в качестве исполнительного продюсера и появился в камео парашютиста, но и трудился над сценарием, просиживал целые марафоны кастинг-сессий и поставил ключевую пятую серию – «Перепутье». Также он участвовал в охоте за винтажными армейскими вещами, что стало одной из причин, почему мини-сериал снимался в Англии. «В США не найти “шерманов”. Мы вывезли эти танки в сороковых и не потрудились вернуть их обратно» [10].

«Я словно пишу докторскую диссертацию по истории» [11], – сказал он. Собирая материал ради экранного правдоподобия, Хэнкс провел работу, вполне достаточную для диссертации по теме: «Военные парашютисты в Северной Европе».

Хэнкс интересовался масштабными стратегическими решениями времен войны, но по-настоящему его занимали события с точки зрения обычного человека – именно тут он находил детали, оживлявшие историю. Одно дело читать, что стояла холодная погода, когда союзники обороняли бельгийский город Бастонь. «Ты думаешь: так, я провел на улице в холодный зимний день часов семь, и это довольно неприятно». И совсем другое – нутром понять, что это значит: «Ты мне говоришь, что у этих парней в буквальном смысле не было крыши над головой, им не довелось обернуться горячим полотенцем на протяжении сорока девяти дней? Стоял такой холод, что им приходилось мочиться на автоматы, чтобы разморозить механизм! Настолько холодно» [12].

Прочувствовав, что выпало на долю американских солдат, Хэнкс захотел пойти дальше, и стал спонсором Мемориала Второй мировой войны на Национальной аллее в Вашингтоне (лишенный своеобразия, но трогательный), а также Национального музея Второй мировой войны в Новом Орлеане (первоклассный). Если вам доведется побывать в последнем, не пропустите мультимедийную феерию, озвученную Хэнксом, – «Вне границ» (Beyond All Boundaries).

Тот же путь Хэнкс проделал с космической программой: главная роль в блокбастере («Аполлон‐13») привела к созданию успешного мини-сериала для HBO – «С Земли на Луну» (From the Earth to the Moon). При желании Хэнкс смог бы выиграть в викторине по логотипам NASA (внутри организации их называли «котлета» и «червяк» [13]) или по здоровью астронавтов «Аполлона‐7» («Уолли Ширра был нервный, потому что простужен» [14]). Он тщательно изучал подробности космических исследований еще ребенком, но сейчас ему надо было погрузиться в это сильнее, чем он мог мечтать.

В 1994 году Хэнкс был рядом с командой шаттла «Индевор», когда они поднимались на корабль и готовились к старту. В музеях убрали защитное стекло, и ему довелось залезть в настоящие капсулы. С невесомостью на большой высоте он познакомился в тренировочном самолете NASA «Рвотная комета». То, что изначально задумывалось как разовая ознакомительная поездка, превратилось в 612 отдельных «полетных парабол» [15]. То есть значительная часть «Аполлона‐13» снималась на самолете двадцатипятисекундными дублями. К тому времени, когда съемки закончились, исполнители главных ролей налетали по четыре часа в невесомости, больше, чем большинство астронавтов набирает перед отправкой в космос.

Рон Ховард, режиссер «Аполлона‐13», беспокоился: вдруг его команде потребуется дополнительное обучение, чтобы справиться с работой. Он сказал: «Помню, как я говорил: надо пригласить мима для того, чтобы помочь так называемым “астронавтам” добиться иллюзии невесомости в сценах с большими диалогами, где мы не могли бы эффективно использовать наш самолет для имитации невесомости. И я помню, как Том расплывчато выразил несогласие, но идея засела мне в голову. И я заводил речь о миме еще пару раз, пока Том не отвел меня в сторону и не сказал: “Рон, прошу тебя, мы справимся. Я мечтал о невесомости всю свою жизнь. Я клал кирпич в штаны, закидывал садовый насос на дно бассейна и притворялся, прости господи, что совершаю космическую прогулку. Если ты правда сделаешь это, Рон, предупреждаю тебя: я могу и убить мима”» [16].

Иногда свое глубокое восхищение космической программой Хэнкс выражал с помощью пафосной риторики: «Как смеем мы настолько верить в себя и друг в друга? Мы осмеливаемся мечтать о таких вещах, поскольку с декабря 1968 года по декабрь 1972 года двадцать четыре разных человека, не сильно отличающиеся от тебя или меня, совершили невозможное, божественное путешествие с Земли на Луну. И если мы на это способны, нет ничего, чего мы не сумели бы сделать» [17].

Иной раз, будучи эстетом и стремясь описать масштаб научных достижений, Хэнкс сравнивал программу «Аполлон» с величайшими художественными работами человечества, например с Сикстинской капеллой. Или он говорил: «Это сочетание Шекспира, Софокла и Т. С. Эллиота» [18]. По сути, для Тома Хэнкса космонавты всегда будут находиться на одном уровне с Beatles.

Хэнкс убеждал всех, кому посчастливилось встретиться с космонавтами «Аполлонов», чтобы помнили: хотя те летали в космос, они – смертные люди. «Сделанные из плоти и жил, с кровью и мозгом, трудившиеся рука об руку с сотнями тысяч других подобных им людей, они помогли сделать фактом то, что раньше было лишь вымыслом» [19]. Это относилось как к космическим путешественникам, так и к солдатам – и было мощнейшим волшебством для того, кто всю свою жизнь создавал вымысел из фактов.