Текст книги "Любовь по-санкюлотски"

Глава 8
Симона Эврар – вдохновительница Марата

Мужчины – это лишь то, что нравится женщинам.

Лафонтен

Декабрьским днем 1790 года некий господин лет сорока, с отталкивающим жабьим лицом, выпученными желтыми злобными глазами, приплюснутым носом и твердым ртом, вошел, озираясь по сторонам, в дом 243 по улице Сент-Оноре. Поднявшись на третий этаж, он постучал в дверь квартиры и постарался изобразить на лице подобие вежливой улыбки.

В проеме открывшейся двери показалась довольно красивая двадцатишестилетняя брюнетка, серые глаза которой при виде этого стоявшего на лестничной площадке монстра приняли нежное выражение.

– Входите скорее, – сказала она.

Мужчина вошел в маленькую квартирку, сразу же наполнив ее своим ужасным запахом.

Так Марат, директор газеты «Друг Народа», познакомился с молодой гражданкой Симоной Эврар…

Эта привлекательная особа родилась в 1764 году в городе Турню, где отец ее работал плотником на судостроительной верфи. В 1776 году она переехала в Париж, где устроилась работать на фабрику по изготовлению стрелок для часов.

Находясь в окружении смелых людей, веривших в дело Революции, она прониклась восхищением ко всем, кто хотел бороться с врагами Революции.

А в это время Жан-Поль Марат в своей газете с настойчивостью маньяка требовал начать массовые убийства.

В июне 1790 года он писал:

«Год назад пять или шесть сотен отрубленных голов сделали бы вас свободными и счастливыми. Сегодня же надо снести десять тысяч голов. А через несколько месяцев вы, быть может, обезглавите сто тысяч врагов и этим сотворите чудо: поскольку не будет вам покоя, пока вы не истребите всех, до последнего отпрыска, непримиримых врагов Отчизны…»

Спустя несколько месяцев он яростно призывал, не прекращая чесаться (поскольку страдал от шедшей по всему телу экземы, заставлявшей его для облегчения страданий жить в наполненной водой ванне):

«Хватит вам терять время на то, чтобы изобрести способы защиты. Из всех способов вам остается только один: тот, о котором я уже давно и неоднократно вам говорил: общее восстание и массовые казни. Даже если придется отрубить пять тысяч голов, нельзя колебаться ни секунды. Вешать, вешать, дорогие друзья. Это – единственное средство для того, чтобы сломить сопротивление ваших коварных врагов. Были бы они сильнее, они без жалости перерезали бы вам горло. А посему – режьте их безо всякого снисхождения».

Эти провокационные призывы к убийствам, быть может, и восхищали юную душу Симоны Эврар, но в конце концов надоели Национальному собранию, которое особенно возмутилось, когда Марат в своей газете написал:

«Беритесь за оружие!.. Пусть ваши первые выстрелы поразят подлого генерала⁷², уничтожат продажных членов Национального собрания с подлым Рикетти⁷³ во главе. Отрубите же большие пальцы всем бывшим дворянам, разбейте головы всем клерикалам. Если вы глухи к моим призывам, значит, вы сами не лучше их!»⁷⁴

Мирабо, а особенно Лафайет, были вне себя от ярости. Генерал немедленно направил триста солдат в типографию «Друга Народа».

Обыскав все шкафы и перерыв все ящики, они конфисковали несколько номеров газеты, но не смогли найти Марата, который в это время скрывался в расположенном неподалеку винном погребке.

В этом мало пригодном для творчества месте любезный журналист продолжал писать свои кровавые манифесты. Узнав об обыске, произведенном в его типографии, он пришел в неистовство, стал призывать толпу к истреблению Национальной гвардии и попросил женщин называть Лафайета Абеляром⁷⁵.

На сей раз генерала чуть не хватил удар. На розыски Марата он бросил всю полицию.

Находясь в розыске, Марат в течение недели вел полную опасностей беспокойную жизнь, скрываясь и продолжая писать то на чердаке, то в подвале, а то и в пещерах монастыря «Кордельеров».

И так продолжалось до того дня, когда один из рабочих-печатников типографии газеты «Друг Народа» сообщил Марату, что нашел для него надежное убежище:

– Моя свояченица, Симона Эврар, восхищена вами, – сказал он. – Она готова спрятать вас у себя. Ну кому придет в голову искать вас у какой-то работницы с фабрики по производству стрелок для часов?

Марату эти доводы показались убедительными. На другой день он уже стоял у дверей квартирки Симоны Эврар, которая тут же влюбилась в него.

Эти уста, требовавшие крови, эти глаза, блестевшие при свете фонаря, этот лоб, за которым рождались планы массовых убийств, эти руки, без конца сжимавшиеся, будто бы на горле у антипатриотов, – все это необычайно возбуждало девушку.

В тот же вечер она стала любовницей публициста… Целых два месяца Марат скрывался в этой квартирке на улице Сент-Оноре, окруженный нежностью и заботой Симоны, питавшей к нему чувство, больше похожее на обожание. Пока он сочинял призывы к убийству, которым суждено было возбудить парижский люд, девушка, зная о его вкусах гурмана, готовила для него вкусное рагу…

Эта приятная жизнь беглеца в домашних туфлях очень нравилась Марату. В один из мартовских дней, стоя у открытого окна, он взял за руку свою любовницу и, как пишет Верньо, «объявил ей, что берет ее в жены в просторном храме природы».

Растроганная этим, Симона разрыдалась.

Увы! Как-то вечером один из его друзей сказал ему, что про его убежище стало известно и что Лафайет собирался направить туда полицейских. Насмерть перепуганный Марат помчался прятаться… к одному знакомому кюре в Версале, который милостиво принял его.

В своем новом убежище он пробыл недолго. То, что он находился под защитой Церкви, видно, не давало ему покоя и вызывало дополнительный зуд… Покинув кюре, он поселился в доме одного своего знакомого гравера по фамилии Маке.

Но там он повел себя плохо.

Хозяин дома сожительствовал с некоей мадемуазель Фуэс, которой было тридцать пять лет и которая была очень недурна собой. Марат с завистью поглядывал на нее, напуская на себя тот суровый вид, который так нравился женщинам⁷⁶. На мадемуазель Фуэс это тоже подействовало, и, когда гравер спустя несколько дней уехал куда-то по делам на три недели, она без колебаний отдалась Другу Народа…

Вернувшись домой, Маке, естественно, узнал от услужливых соседей обо всем, что произошло в его отсутствие. Придя в ярость, он вышвырнул Марата за дверь.

Тогда журналист направился в Лондон. Но, решив, что его преследуют, он внезапно покинул дилижанс в Амьене, скрылся в лесу, а затем вернулся в Париж…

В столице он подвергался сразу двум опасностям: с одной стороны, его разыскивала полиция Лафайета, а с другой – гравер Маке, поклявшийся разделаться с ним⁷⁷.

И тогда Марат снова пришел к Симоне Эврар…

Это убежище – вопреки сообщению друга – не было известно ищейкам Национального собрания.

Марат скрывался там еще несколько месяцев в окружении ласки и забот своей любовницы.

Глава 9
Госпожа Дюбарри организует заговор против Революции

Хотя у нее была возможность уехать в эмиграцию и спокойно дожить до старости, бывшая фаворитка пожертвовала собой за дело монархии.

Жак Прево

11 января 1791 года издатели газет передавали друг другу новость, которая заставила завистливо вздыхать многих женщин.

Накануне ночью воры, пробравшись в замок Лувесьен близ Марли, похитили шкатулку с драгоценностями, одно только перечисление которых напоминало сказку.

Из дома в дом добрые люди передавали друг другу эту новость:

– Вероятно, – говорили обыватели, – среди украденных вещей были и роза, сделанная из пятидесяти восьми бриллиантов… колье из двухсот мелких жемчужин с бриллиантом размером с куриное яйцо…

Комментарии были весьма и весьма тенденциозными:

– Воры правильно сделали! – говорили мужчины. – Обладать такими сокровищами в наше время равносильно преступлению против родины.

Женщины в своих высказываниях были еще более категоричны:

– Это – оскорбление народа! Только шлюха может иметь такие украшения!

Люди распалялись, и каждый в конечном счете требовал отправить на гильотину… не грабителей, а жертву этого необычайного ограбления.

А жертвой была госпожа Дюбарри…

О бывшей фаворитке Людовика XV почти не вспоминали начиная с 10 мая 1774 года. Именно в этот день, спустя всего десять часов после смерти «Желанного» короля, она по приказу Людовика XVI была отправлена в ссылку. Преодолев, не прекращая рыдать, двадцать лье, она скрылась в аббатстве Понт-о-Дам, где набожные монашки в первые дни ее пребывания не смели взглянуть ей в лицо, предпочитая разглядывать ее с помощью зеркала…

Убедившись в том, что в лице ее не было видно черт дьявола, чего они так опасались, эти добрые женщины начали восторгаться ее красотой.

Со временем, окончательно побежденные очарованием и нежностью графини, они осмелели до того, что начали с ней разговаривать. После чего стали делать все от них зависящее для того, чтобы облегчить ее жизнь в ссылке.

Заключение ее длилось вплоть до июня 1775 года, когда госпожа Дюбарри, уже свыкшаяся с монастырской жизнью, получила от короля разрешение покинуть Понт-о-Дам и поселиться в Лувесьене.

Там она стала любовницей Луи-Эркюля-Тимолеона де Бриссака, герцога де Косее, подполковника Швейцарской гвардии и губернатора Парижа. Это был голубоглазый дворянин, мужская сила которого как нельзя лучше подходила пылкому темпераменту прекрасной графини. Затем госпожа Дюбарри познакомилась с владельцем замка в окрестностях Лувесьена, Анри Сеймуром, отпрыском славного семейства Сомерсетов. Она влюбилась в него при первой же встрече.

Однажды она послала ему записку, которая была предвестницей наслаждения:

«Уверенность в Вашей нежности, мой ласковый друг, наполняет счастьем мою жизнь. Поверьте, сердцу моему эти два дня показались очень долгими, и, что будь на то моя воля, я без колебаний и жалости сократила бы их. Жду Вас с нетерпением и полностью принадлежащей Вам душой и надеюсь, что Вы ничего иного не желаете…

Прощайте, я – Ваша. Четверг, в два часа…»

А уже в следующую субботу Анри Сеймуру довелось на бархатном стеганом одеяле отведать сказочных чар этой, столь любезно подаренной ему души…

И с той поры, принадлежа одновременно двум мужчинам, которых одинаково любила, госпожа Дюбарри зажила довольно насыщенной чувствами жизнью. С большой ловкостью она умудрялась жить одновременно и с герцогом, и с графом. А те, вполне понятно, с исключительной любезностью ненавидели друг друга. Утром она писала Сеймуру:

«Если бы сердце мое могло позволить сделать это, Вы получили бы от меня коротенькую записку и потом стали бы меня упрекать; я так устала, написав только что четыре больших письма, что у меня нет сил кроме как на то, чтобы написать Ваму что я Вас люблю. Завтра я объясню Вам, что именно помешало мне встретиться с Вами, но, поверьте, что бы Вы ни подумали об этом, Вы останетесь единственным другом моего сердца. Прощайте, нет сил говорить Вам больше…»

Что, однако же, не помешало ей принять на другой день в постель герцога де Бриссака. Но, едва тот ушел, она очень «честно» написала Сеймуру:

«Сегодня я в Париж не приеду, поскольку то лицо, на встречу с которым я должна была ехать, само прибыло сюда, едва Вы ушли. Этот визит поставил меня в очень неловкое положение, поскольку я полагаю, что он был как-то связан с Вами. Прощайте, жду Вас с нетерпением и бьющимся сердцем, которое всецело принадлежит Вам и которое, несмотря на несправедливость с Вашей стороны, чувствует, что никому больше принадлежать не может. Я думаю только о Вас, говорю Вам это снова и снова. И жалею лишь только о том, что лишена возможности говорить Вам это ежесекундно…»

Кончилось все это тем, что Анри Сеймур стал что-то подозревать, а вскоре вежливо, но твердо порвал с ней. И тогда госпожа Дюбарри, с сожалением понимая, что от нее уходит половина ее удовольствий, написала ему вот такое милое письмо:

«Нет смысла говорить Вам о моей нежности и моей чувствительности: Вам это хорошо известно. Но Вы не знаете, как мне тяжело. Вы не снизошли до того, чтобы попытаться успокоить боль моей души… Сердце мое страдает; но я наберусь терпения и отваги для того, чтобы его унять… Прощайте же и верьте в то, что Вы – единственный человек, которым занято мое бедное сердце.

Среда, в полночь».

После чего она отправилась с герцогом де Бриссаком в небольшое путешествие по Нормандии. Герцог был очень счастлив тем, что мог показать своим друзьям, что «он получает удовольствия в том месте, которое было облагорожено пребыванием короля Франции…»

В 1789 году госпожа Дюбарри, которая на протяжении девяти лет пользовалась всеми привилегиями монархии, с чисто женской непоследовательностью проявила себя чуть ли не сторонницей новых идей. Одно время она принадлежала к партии Неккера, защищала философов, экономистов, ей нравилось предаваться мечтам об идеальной демократии, читая Руссо, почитателем которого был и герцог де Бриссак.

Увы! Для того чтобы обрести счастье, народ стремительно пошел по пути, которого никак не мог предвидеть по простоте своей автор «Общественного договора». Поскольку вокруг людям с легкостью перерезали горло во имя справедливости и свободы, графиня пришла к выводу о том, что философская система была далека от совершенства и время ее еще не пришло. А потом случилось происшествие, после которого она окончательно отошла от революционеров.

Случилось так, что после падения Бастилии де Бриссак был арестован в Дюртеле близ Флеш. И арестовавшие его «патриоты» стали размышлять над тем, не должны ли они были отрубить ему голову.

– В чем вы меня обвиняете? – спросил их герцог. – В чем состоит моя вина?

– Аристократ всегда в чем-нибудь виновен, – ответил ему какой-то пьяный.

К счастью, кому-то из них пришло в голову направить гонца в Париж для того, чтобы спросить у властей, каким способом следовало убить господина де Бриссака. На другой день патриотам было доставлено письмо с приказом немедленно отпустить на свободу губернатора Парижа…

Это происшествие потрясло графиню, и с той поры она стала ярой противницей Революции.

Дрожа от страха и переживая за своего любовника, она стала требовать, чтобы тот ежедневно навещал ее или присылал письма для того, чтобы ее успокоить. Бриссак, занимавший в то время должность Главного раздатчика хлеба, жил в Тюильри. Однако же он подчинялся этой нежной тирании и каждый день ездил из Парижа в Лувесьен.

В 1790 году госпожа Дю Барри, поддерживавшая переписку со всеми своими эмигрировавшими из Франции друзьями, предоставила свое состояние, дом и три квартиры в Париже в распоряжение заговорщиков-роялистов. Этот поступок приятно удивил двор и графа д’Артуа. Господин д’Эспеншал, находившийся с этим принцем в Венеции, как-то вечером записал в своем дневнике:

«Не могу обойти молчанием то, что господин Пьюро сообщил нам о графине Дю Барри. Эта дама, укрывшись в Лувесьене, с первых дней Революции проявляла самые роялистские настроения. Доподлинно известно, что она, продав некоторые из своих драгоценностей на сумму 50 000 ливров, отдала эти средства на то, чтобы они могли сослужить службу Королю и Королеве, когда им это понадобится. Думаю, поступок этот должен послужить тому, что люди лучше узнают и станут судить не столь строго женщину, которая не так давно была жертвой ужасной клеветы».

Вскоре госпожа Дюбарри пожелала принять более активное участие в деле защиты монархии, которая дала ей все. Эмигрировать не имело смысла, поскольку для того, чтобы принести какую-то пользу делу монархии, надо было не только суметь выехать из Франции, но и вернуться туда, не вызвав подозрений у революционеров. Что же можно было придумать для того, чтобы иметь возможность беспрепятственно пересекать границу? Она долго и безрезультатно ломала над этим голову до тех пор, пока на помощь ей не пришел английский агент Паркер Форт, предложивший разыграть комедию с «кражей» драгоценностей, о которой парижане с возмущением говорили тем утром 11 января 1791 года.

Став жертвой ограбления, госпожа Дюбарри превратилась в потерпевшую, которой правосудие должно было оказать помощь. Кроме того, она могла отправиться туда, где были бы арестованы ее грабители.

Тут же по просьбе графини ювелир Руен опубликовал брошюру, в которой было обещано большое вознаграждение тому, кто вернет или же поможет отыскать драгоценности, внушительный список которых прилагался…

Эта брошюра была распространена бесплатно и в большом количестве, и вот, спустя месяц, 15 февраля, госпоже Дюбарри сообщили, что ограбившие ее люди задержаны… в Лондоне!

На следующий же день, получив официальный паспорт, она уехала в Кале, где встретилась с Фортом. Затем они вдвоем сели на корабль в Булони…

Так революционеры были обмануты…

В Лондоне госпожа Дюбарри остановилась неподалеку от Пикадилли в гостинице на Джермин-стрит, хозяином которой был Гренье, бывший повар герцога Орлеанского.

Зная, что за ней следили одновременно английская полиция и французские шпионы, графиня поначалу занялась только своими «грабителями». Она отправилась к лорду-мэру для того, чтобы под присягой показать, что найденные бриллианты принадлежали ей. Потом встретилась с представителями английского правосудия по вопросу судебного процесса, который она собиралась начать.

После этого она была принята в лондонском высшем свете. Высшее общество в то время было занято обсуждением одной необычной истории.

Попытаемся вкратце изложить эту историю, донесенную до нас оставшимся неизвестным автором книги «Серали Лондона».

В графстве Йоркшир был один замок, который принадлежал лорду Вильяму Дж…ру. Этот замок, выстроенный в XII веке, имел одну, очень пугавшую дам особенность: в нем обитал призрак. Призрак этот бродил по коридорам, испуская ужасные жалобные стоны, а затем направлялся в сторону апартаментов леди Дж…р и исчезал в толще стены. Рассказывали, что это был призрак некоего рыцаря, который в XVI веке был влюблен в прапрапрабабку лорда Вильяма и который однажды ночью проник в замок с намерением взять ее силой, но был убит одним из стражников в тот момент, когда шел по коридору. И небо обрекло его вечно возвращаться в жилище, где он хотел совершить это гнусное преступление.

И с XVI века этот призрак каждую ночь бродил по замку В., а затем исчезал в стене. В толще ее призрак этого несчастного, надо полагать, ужасно страдал, поскольку некоторые смелые стражники, которые однажды проследили за призраком, слышали своими ушами, как он тяжело дышал, вздыхал и стонал.

Всякий раз, когда кто-нибудь из рода Дж…ров женился, он обязательно предупреждал свою невесту о том, что в его замке обитало привидение, а также о том, что ей не следовало пугаться, когда она услышит, как к ее комнате будут приближаться ужасные крики. Вначале молодые женщины, естественно, дрожали от страха. Но, как свидетельствовали летописи, затем жены очень быстро привыкали к призраку и якобы не обращали на него совсем никакого внимания.

И вот, в результате одного происшествия, случившегося в январе 1791 года, все узнали о любопытном открытии, сделанном уважаемым сэром Вильямом Дж…ром.

Однажды вечером, когда он засиделся дольше обычного в своем рабочем кабинете, где был занят составлением истории своего славного семейства, барон услышал, как по коридору мимо двери его кабинета со стенаниями проследовал их семейный призрак.

В первое мгновение барону стало как-то не по себе, и некоторое время он оставался сидеть, не двигаясь, в кресле. Но потом, устыдившись собственной слабости, он подошел к двери и открыл ее. Призрак, как бы скользя по каменным плитам пола, достиг уже второй галереи. Лорд Дж…р крадучись последовал за ним. За поворотом коридора он заметил белую неясную фигуру, которая на его глазах вошла в стену. Стоны затихли.

Барон, у которого от страха стучали зубы и подкашивались ноги, приблизился к тому месту, где исчезло привидение и прислушался в надежде уловить те стоны и тяжелые вздохи, о которых говорили летописи.

Но услышал он нечто другое:

– Любимая моя, – произнес мужской голос. – Я обожаю тебя. Как приятно ласкать твое тело…

Женский голос в ответ произнес:

– Я тоже люблю тебя!

Голос этот очень походил на голос его жены, и у лорда Дж…ра появились подозрения.

Он открыл дверь, и представшая перед его глазами картина окончательно убедила барона в постигшем его несчастье.

Его жена лежала, обнаженная, на кровати, обнимая садовника замка, который, скинув саван, был в одежде новорожденного младенца.

Охваченный яростью, лорд Дж…р схватил подсвечник и собрался уже было покарать виновных в прелюбодеянии, но тут супруга его упала перед ним на колени:

– Пощадите!

Барон оттолкнул ее ногой.

– Нет! – сказал он. – Ибо вы не только разрушили мое счастье: вы оба совершили самое наглое святотатство. Как! Вы не побоялись принять облик этого несчастного призрака, который живет в нашем замке вот уже около двух веков, для того, чтобы предаваться разврату?! Это преступление заслуживает смерти…

Молодая женщина сложила руки в мольбе:

– Послушайте, Вильям, – вскричала она. – Этого призрака никогда не существовало!

Барон поставил подсвечник на стол:

– Что?

И тогда молодая женщина поведала ему эту довольно странную историю…

В далеком 1538 году леди Дж…р, прапрапра-бабка лорда Вильяма Дж…ра, влюбилась в своего садовника. Для того чтобы тот мог приходить к ней в комнату, она и выдумала эту историю с призраком. Накинув на себя простыню и зная, что в таком виде он наводит на всех страх, молодой человек беспрепятственно проходил в покои жены владельца замка и занимался с ней приятными делами в постели. Для того чтобы входить в замок и выходить из него, он пользовался потайным ходом, которым замок сообщался с винными погребами. После смерти той леди Дж…р пылкий садовник продолжил свои ночные визиты в замок для того, чтобы не вызывать подозрений барона.

Перед смертью он поведал о своей тайне сыну, который в свою очередь тоже стал изображать привидение, а вскоре сумел стать любовником новой хозяйки замка.

И так эта традиция передавалась от отца к сыну, от свекрови к невестке…

Узнав о том, что все его предки по женской линии в течение вот уже полутора веков спали с садовниками, лорд Дж…р пришел в бешенство и, снова схватив подсвечник, ударил им жену.

Пока барон колотил эту несчастную, садовнику удалось выскочить из комнаты и поднять на ноги весь замок.

А утром в поместье прибыли полицейские, которые арестовали барона и лжепривидение…

Согласитесь, что подобная история должна была глубоко взволновать англичан, поскольку многие владельцы замков начали сомневаться в подлинности их собственных семейных привидений…

Госпожу Дюбарри эта история, несомненно, очень повеселила. Но она прибыла в Лондон вовсе не для того, чтобы заниматься английскими привидениями. Очень ловко используя приемы, организованные в ее честь, она стала устраивать встречи с эмигрантами и передавать им необходимые инструкции.

1 марта она покинула Лондон и вернулась в Лувесьен, где сразу же встретилась со своими друзьями-роялистами. Нам уже никогда не узнать, какой план они разработали, но известно, что 4 апреля госпожа Дюбарри снова уехала в Лондон, увозя с собой письмо банкиров-контрреволюцио-неров Ванданивер к крупным лондонским финансистам. Это письмо должно было позволить ей найти в Англии те средства, которые могли понадобиться, причем в любом количестве. И ей не надо было вывозить из Франции ни единого экю. Вот то письмо:

«Джентльмены,

Данное письмо будет передано Вам госпожой графиней Дюбарри, которая направляется в Ваш город и общественное положение которой Вам, безусловно, известно. Мы очень просим Вас, джентльмены, оказать ей все те услуги, которые в Ваших силах; мы будем рассматривать эти услуги как услуги, оказанные нам лично, и будем Вам очень за это признательны.

Мы просим Вас также вручить госпоже графине ту сумму, которую она у Вас попросит, записав ее на наш счет. Деньги мы Вам переведем позднее.

Имеем честь с глубочайшим нашим уважением быть Вашими нижайшими слугами.

Братья Ванданивер и Кº».

Благодаря этим деньгам госпожа Дюбарри смогла оказать помощь находившимся в Лондоне французским эмигрантам и оплатить услуги нескольких английских агентов…

Во второй свой приезд она остановилась на Маргарет-стрит и организовала несколько веселых празднеств, на которых французы смогли вновь ненадолго окунуться в ту фривольную атмосферу, которая царила в Версале до 1789 года…

Через три недели после своего пребывания в английской столице она внезапно совершила путешествие, причины которого остались неясными, покинув друзей, она помчалась в Лувесьен, снова возобновила свои контакты, снова раздала инструкции и через пять дней вернулась в Лондон…

Так что же она делала все эти четыре месяца? Какую задачу она выполняла? Этого, наверное, мы уже никогда не узнаем. Однако же несомненной является политическая направленность ее деятельности, поскольку во время судебного процесса над ней агенты Республики, которым было поручено следить за ней в Англии, обвинили ее в том, что она принимала участие в заговоре против Конвента.