Текст книги "Августейший бунт. Дом Романовых накануне революции"

Глава IX
Полковник против генералиссимуса

Манифест 17 октября 1905 года стал чертой, разделившей царствование Николая II на две части. Россия превратилась в конституционную монархию. Никакой закон не мог вступить в силу без одобрения Государственной думы. Права законодательных учреждений были закреплены в Основных законах Российской империи, изданных 23 апреля 1906 года. Россия стала конституционной монархией, но не парламентской. Министры и все прочие высшие должностные лица по-прежнему назначались царем и отвечали только перед ним. «Конституционная монархия с самодержавным царем», – так обозначал российский государственный строй Готский альманах, знаменитый на всю Европу генеалогический ежегодник, выпускавшийся в немецком городе Гота.

Октябрь 1905-го явился переломным моментом и в отношениях Николая II с великими князьями. Если в начале его царствования «великокняжеское влияние достигло своего апогея», то теперь началось «отчуждение великих князей от власти»[286]286
  Петрова Е. Е. Великокняжеская оппозиция в России. 1915–1917. Авто-реф. дисс. на соиск. уч. ст. канд. ист. наук. СПб., 2001. С. 11.


[Закрыть]. Сергей Александрович погиб, его братья Владимир и Алексей ушли в отставку. Покинул министерский пост и зять царя Александр Михайлович.

Историки любят искать сложные объяснения для простых вещей. Современный исследователь великокняжеской оппозиции Елена Петрова уверяет, что «система семейного правления клонилась к закату» из-за процесса профессионализации управления и появления Государственной думы[287]287
  Петрова Е. Е. Великокняжеская оппозиция в России. 1915–1917. Авто-реф. дисс. на соиск. уч. ст. канд. ист. наук. СПб., 2001. С. 15.


[Закрыть]. Звучит красиво, но как-то не вяжется с фактами. Полная профнепригодность, очевидная даже для самого царя, не помешала генералу Сухомлинову шесть лет занимать пост военного министра. Министр внутренних дел Николай Маклаков пользовался уважением императора, потому что умел изображать «прыжок влюбленной пантеры» и пародировать своих коллег. Да и Распутина, чье влияние никак не оспоришь, трудно назвать профессиональным управленцем.

«Система семейного правления» вовсе не клонилась к закату. Разве что при Столыпине. Но затем эта система расцвела так, как никогда прежде. Просто место великих князей с их противоречивыми советами и взаимной враждой заняла Александра Федоровна. А появление Государственной думы как раз способствовало «семейному правлению», если под Семьей понимать не кровных родственников, а близкое окружение. Первые две думы – вполне справедливо – не вызывали у Николая II ничего, кроме возмущения. Третья оказалась работоспособной, но предубеждение против парламента у императора осталось.

Назначая министров, Николай все больше руководствовался двумя соображениями: доверяю/не доверяю и предан/не предан. Так уж вышло, что кому-кому, а великим князьям царь доверял в последнюю очередь. В 1905 году они показали свою полную никчемность в качестве политических советников. После череды морганатических браков и истерических отставок Николай не имел оснований доверять им и в личном плане. К тому же за 10 лет царь просто устал от родственников, беспрерывно сующих нос во все дела. Ему еще повезло, что младшее поколение великих князей оказалось не столь амбициозно, как старшее. Иначе великокняжеская фронда оформилась бы не в 1915 году, а в 1905-м.

Единственным великим князем, который не утратил влияния после октября 1905 года, был Николай Николаевич. Как мы помним, ему хватило разговора с рабочим Ушаковым, чтобы превратиться из убежденного сторонника самодержавия в убежденного конституционалиста и, размахивая револьвером, требовать реформ. Однако вскоре великому князю подсунули нового «народного вождя» – лидера черной сотни доктора Дубровина. Николай Николаевич поговорил и с ним. Разумеется, мгновенно превратился из сторонника конституции в сторонника самодержавия и «первым посоветовал царю поступать вразрез с конституцией, которую он сам же и даровал»[288]288
  Мосолов А. А. При дворе последнего царя. М., 2006. С. 94–95.


[Закрыть].

Что тут сказать? Сергей Витте выразился по поводу великого князя так: «Сказать, чтобы он был умалишенный – нельзя, чтобы он был ненормальный в обыкновенном смысле этого слово – тоже нельзя, но сказать, чтобы он был здравый в уме тоже нельзя». А что же можно? Лишь то, что «он был тронут, как вся порода людей, занимающаяся и верующая в столоверчение и тому подобное шарлатанство»[289]289
  Витте С. Ю. Воспоминания. М., 1960.


[Закрыть].

Но именно «столоверчение» вознесло Николая Николаевича. Увлеченная мистицизмом, Александра Федоровна сдружилась с черногорскими княжнами Милицей и Станой. Первая – жена Петюши, вторая – любовница Николаши.

В 1906 году Стана развелась с Георгием Лейхтенбергским и на следующий год вышла за Николая Николаевича. Мы уже знаем, как Николай II относился к разводам. На этот раз он не стал чинить препятствий, но принял женитьбу своего двоюродного дяди на разведенной женщине без энтузиазма. Впрочем, к этому времени отношения племянника и дяди были уже далеки от сердечности.

1 ноября 1905 года черногорки познакомили Николая II и Александру Федоровну с Распутиным. Видимо, думали развлечь императрицу, а может, влиять на нее через старца. Такой опыт у них уже был: за несколько лет до этого они ввели в царскую семью французского оккультиста, спирита и мага месье Филиппа. «Отец мой, прогуливаясь однажды на море в Крыму, – вспоминает Феликс Юсупов, – встретил великую княгиню Милицу в карете с каким-то незнакомцем. Он поклонился ей, но она на поклон не ответила. Беседуя с ней двумя днями позже, он спросил, почему. “Потому что вы не могли меня видеть, – отвечала великая княгиня. – Ведь со мной был доктор Филипп. А когда на нем шляпа, он и спутники его невидимы”»[290]290
  Юсупов Ф. Мемуары в двух книгах. М., 2011. С. 53.


[Закрыть]. Месье Филипп давал советы Николаю II, а Александре Федоровне подарил колокольчик, который должен был звенеть, если к ней подходил человек с дурными намерениями.

К счастью для всех, в 1905 году Филипп умер. Но свято место пусто не бывает. Черногорки раздобыли Распутина. Однако Распутин быстро начал играть самостоятельную роль, и Стана с Милицей стали его злейшими врагами. А значит, и злейшими врагами Александры Федоровны. Теперь она называла их не иначе как «черные женщины». О близости Николая Николаевича к семье царя больше не могло быть и речи.

На посту председателя Совета государственной обороны (СГО) Николай Николаевич тоже лавров не снискал. Его протеже генерал Палицын провел реформу по децентрализации управления армией. За образец была взята Германия, где Генеральный штаб не зависел от Военного министерства. Генеральный штаб теперь отвечал за стратегическое планирование, Военное министерство – за административно-хозяйственную часть. Кроме того, существовал возглавляемый Николаем Николаевичем СГО, который должен был координировать управление. Министры обязаны были согласовывать с СГО все, что так или иначе касалось армии, в том числе любые дипломатические шаги. В реальности ничего этого не было. СГО превратился в орган, где «разбирались всякие фантастические проекты» и куда министерства сплавляли дела, от которых хотели отделаться или замотать[291]291
  Данилов Ю. Н. Великий князь Николай Николаевич. М., 2007. С. 92.


[Закрыть].

17 мая 1908 года на заседании Государственной думы лидер октябристов Александр Гучков выступил с разгромной речью. Он обрисовал картину «дезорганизации, граничащей с анархией, которая водворилась во главе управления военного ведомства». Речь была направлена лично против великих князей. Возглавляемый Николаем Николаевичем СГО Гучков назвал «серьезным тормозом в деле реформы и всякого улучшения нашей государственной обороны». Напомнил, что, кроме великого князя Николая Николаевича, генерал-инспектором артиллерии является Сергей Михайлович, генерал-инспектором инженерной части – Петр Николаевич, а главным начальником военно-учебных заведений – Константин Константинович. Все они – «лица, по своему положению неответственные». Если мы требуем от страны жертв на нужды обороны, закончил выступление Гучков, «то мы вправе обратиться и к тем немногим безответственным лицам, от которых мы должны потребовать только всего отказа от некоторых земных благ и некоторых радостей тщеславия, которые связаны с теми постами, которые они занимают»[292]292
  Николай II и великие князья. Родственные письма к последнему царю. Л.-М., 1925. С. 131–132.


[Закрыть]. Выступление, по сути, было демагогическим. По закону, армия подчинялась только императору, и в этом смысле все военные были в равной степени «безответственными». Дело, конечно, не в армии, а в политике. Октябристы заключили со Столыпиным джентльменское соглашение: они безоговорочно поддерживают репрессивную политику премьера, а тот обязуется проводить реформы. Хоть и не по вине Столыпина, но реформы – за исключением аграрной – забуксовали. Октябристы теряли поддержку в обществе. Гучкову нужно было изобразить из себя оппозиционера. А лучшей мишени, чем великие князья, и не придумать. На них нападали не только оппозиционеры, но и вполне лояльно настроенные люди. Скажем, генерал-квартирмейстер Генерального штаба Юрий Данилов признавал, что должности генерал-инспекторов были «только вредными синекурами, пригодными для замещения их, по меткому выражению тогдашних критиков «безработными» великими князьями, жаждавшими положения и власти»[293]293
  Данилов Ю. Н. Великий князь Николай Николаевич. М., 2007. С. 90.


[Закрыть].

Отношение в обществе к великим князьям было таким, что даже далекая от оппозиционности III Дума согласилась с Гучковым и высказала пожелание, «чтобы руководителями дела государственной обороны являлись лица, по своему положению действительно ответственные»[294]294
  Николай II и великие князья. Родственные письма к последнему царю. Л.-М., 1925. С. 132.


[Закрыть].

Николай Николаевич, и без того вспыльчивый, пришел в бешенство. Он пишет царю истерическое и путаное послание, в котором, впрочем, есть и верное наблюдение: «Престиж великих князей подорван окончательно, и Россия к ним не может относиться с доверием». Правда, Николай Николаевич путает причину и следствие: не престиж подорван из-за Гучкова, а Гучков произнес такую речь, потому что престиж подорван.

Николай Николаевич, обиженный, что за него не заступились ни военный министр, ни премьер, советует царю уволить великих князей, «выразив им благодарность за их ревностную, примерную и плодотворную деятельность»[295]295
  Там же. С. 28–29.


[Закрыть].

Николаша явно ждал, что ему принесут извинения и попросят остаться. Однако Николай II преспокойно уволил великого князя с поста председателя СГО.

Решение царя уволить Николая Николаевича может говорить только об одном – царь очень сильно недоволен дядей. 1908-й был спокойным годом, и в такой ситуации Николай II никогда не отправил бы великого князя в отставку без веских причин. Думская резолюция к разряду веских причин не относилась. Как раз наоборот. Могло сложиться впечатление, что царь принял решение под давлением Думы, а этого Николай II не любил. Но тем не менее уволил.

Хотя должности командующего гвардией и войсками Петербургского военного округа Николай Николаевич сохранил. Преданный ему генерал Данилов уверяет, что великий князь был осведомлен «о работах по подготовке к войне» и мог «апеллировать в случае несогласия»[296]296
  Данилов Ю. Н. Великий князь Николай Николаевич. М., 2007. С. 82.


[Закрыть]. Однако не апеллировал. А значит – тоже несет ответственность за безобразную подготовку России к Первой мировой.

Первый год войны – звездный час Николая Николаевича. Он назначен верховным главнокомандующим, его величают генералиссимусом. (Николай II, как известно, носил скромное звание полковника, которое присвоил ему отец. Повышать самого себя он считал нескромным.)

Вообще говоря, планировалось, что верховным главнокомандующим будет император. Впервые посты на случай войны с Центральными державами были распределены еще осенью 1902 года Николай II – верховный главнокомандующий, Николай Николаевич – командующий германским фронтом, Куропаткин – австрийским.

Николай II полагал, что возглавлять армию – это его нравственный и даже религиозный долг. Во время русско-японской войны он пишет матери: «Меня по временам сильно мучает совесть, что я сижу здесь, а не нахожусь там, чтобы делить страдания, лишения и трудности похода вместе с армией. Вчера я спросил дядю Алексея, что он думает? Он мне ответил, что не находит мое присутствие там нужным в эту войну»[297]297
  Российский императорский дом. Дневники. Письма. Фотографии. М., 1992. С. 71.


[Закрыть]. Слово «эту» подчеркнуто. «Эта» война была слишком непопулярной.

Другое дело – война с Центральными державами. Она должна была вызвать всеобщий патриотический подъем. Это не вызывало сомнений. Сомнение вызывало другое.

Все, кроме военного министра Сухомлинова, понимали, что Россия к войне не готова. Лишь в 1913 году была принята «Большая программа по усилению армии», завершить которую планировалось в 1917-м.

Впрочем, трудно отыскать в истории войну, к которой Россия была бы хорошо подготовлена. И вряд ли, начнись она на три года позже, что-нибудь кардинально бы изменилось. Тем более что Большая программа «лишь в малой своей части имела задачей улучшение организации армии и ее снабжения», «на первое место была выдвинута задача количественного увеличения армии»[298]298
  Данилов Ю. Н. Великий князь Николай Николаевич. М, 2007. С. 119.


[Закрыть]. Как всегда! Не умением, так числом. Пока Германия развивала тяжелую артиллерию и создавала военно-воздушный флот, российские стратеги планировали сформировать 26 новых кавалерийских полков.

Вообще и власть, и общество относились к надвигавшейся войне с каким-то поразительным легкомыслием. Такое чувство, что во всей стране только два человека предвидели, чем она могла обернуться. Это Александр Гучков и Григорий Распутин. Но первого, заработавшего себе репутацию врага императорской семьи, естественно, никто не слушал, а второй был далеко – лечился в тюменской больнице, после того как одна из бывших поклонниц пырнула его ножом.

Военное министерство готовилось к краткосрочной войне: полгодика – и мы в Берлине. А остальные министры в то же самое время отговаривали царя принимать верховное командование над войсками. Поскольку в первый период Россию, скорее всего, будут ждать поражения. Как сочеталось одно с другим – уму непостижимо.

Весьма осведомленный в подковерных интригах французский посол Морис Палеолог записал в дневнике: «Император хотел немедленно стать во главе войск. Горемыкин, Кривошеин, адмирал Григорович и в особенности Сазонов[299]299
  Председатель Совета министров, морской министр, главноуправляющий землеустройством и земледелием и министр иностранных дел.


[Закрыть] с почтительной настойчивостью напомнили ему, что он не должен рисковать своим престижем и своей властью, предводительствуя в войне, которая обещает быть очень тяжелой, очень опасной и начало которой очень неопределенно.

– Надо быть готовым, к тому, – сказал Сазонов, – что мы будем отступать в течение первых недель. Ваше величество не должно подвергать себя критике, которую это отступление тотчас вызовет в народе и даже в армии.

Император привел в пример своего предка Александра I в 1805 и в 1812 годах. Сазонов основательно возразил:

– Пусть ваше величество соблаговолит перечитать мемуары и переписку того времени. Вы увидите там, как ваш августейший предок был порицаем и осуждаем за то, что принял личное командование действиями. Вы увидите там описание всех бед, которых можно было бы избежать, если б он остался в столице, чтобы пользоваться своей верховной властью.

Император кончил тем, что согласился с этим мнением»[300]300
  Палеолог М. Царская Россия во время мировой войны. М., 1991. С. 58–59.


[Закрыть].

На должность верховного главнокомандующего имелись два претендента. Первый – военный министр Сухомлинов, любимец Николая II и Александры Федоровны. И, кстати говоря, личный враг Николая Николаевича. Но назначить Сухомлинова – бросить вызов обществу. Все знали о финансовых злоупотреблениях в военном министерстве, о безнадежном непрофессионализме министра, о его ни с чем не сравнимой безалаберности. Скажем, в конце 1912 года, во время 1-й Балканской войны, когда Россия оказалась на грани военного столкновения с Австро-Венгрией, Сухомлинов убедил царя провести частичную мобилизацию, что фактически означало войну. Причем не только с Австрией, но и с Германией. Премьер-министр Коковцов уговорил Николая II созвать совещание. Выяснилось, что, отдав приказ о мобилизации, Сухомлинов собрался немедленно уехать на Ривьеру к больной жене. А что в этом страшного, удивлялся министр, Россия отлично готова к войне, все военные заказы размещены и выполняются. От него потребовали конкретики. Оказалось, что военные заказы размещены на заводах «Шкода», т. е. в той самой Австро-Венгрии, с которой планировалось воевать. Даже это обстоятельство не пошатнуло безграничный оптимизм военного министра: «Государь и я, мы верим в армию и знаем, что из войны произойдет только одно хорошее для нас»[301]301
  Коковцов В. Н. Из моего прошлого. Воспоминания. 1903–1919. Т. 2. М., 1992. С. 102–106.


[Закрыть].

Назначить такого человека верховным главнокомандующим Николай II не решился. И назначил великого князя Николая Николаевича. Правда, с оговоркой: «покуда государь сам не примет на себя это командование».

История верховного главнокомандующего Николая Николаевича – яркая иллюстрация того, как несправедливо бывает общественное мнение, Которое может как очернить человека без всякого повода, так и столь же незаслуженно вознести до небес. Случай с Николаем Николаевичем – классический второй вариант.

До войны о вспыльчивости и грубости великого князя ходили легенды. Многие офицеры подавали в отставку, не выдерживая его крика и оскорблений. Популярностью в войсках он не пользовался. Однако, получив верховное командование, великий князь, казалось, осознал ответственность и исправился.

«Должен сказать, что когда он один и находится в хорошем расположении духа, то он здоров, – сообщает жене Николай II, – я хочу сказать, что он судит правильно. Все замечают, что с ним произошла большая перемена»[302]302
  Переписка Николая и Александры Романовых. Т. III. Москва – Петроград, 1923. С. 110.


[Закрыть]. Полковник штаба гвардейского корпуса Энгельгардт тоже отмечает, что в Николае Николаевиче не осталось «и следа былой несдержанности кавалерийского генерала»[303]303
  Николаев А. Б. Воспоминания Б. А. Энгельгардта о великих князьях // Императорская фамилия в истории России. СПб., 1999. С. 47–48.


[Закрыть]. Британский представитель в русской ставке Хэнбери-Вильмс также отзывался о великом князе, как о человеке «всегда спокойном, сдержанном, ведущим себя с достоинством»[304]304
  Чавчавадзе Д. Великие князья. Екатеринбург, 998. С. 172.


[Закрыть].

Впрочем, другой иностранец – посол Палеолог – спокойствия и сдержанности в главнокомандующем не находил: «В Николае Николаевиче есть что-то грандиозное, что-то вспыльчивое, деспотическое, непримиримое, которое наследственно связывает его с московскими воеводами XV и XVI веков»[305]305
  Палеолог М. Царская Россия во время мировой войны. М., 1991. С. 64.


[Закрыть]. На дворе, к сожалению, стоял не XVI, а XX век.

Очень красочное, просто-таки достойное гоголевского пера, описание генералиссимуса оставил его кузен Николай Михайлович: «Тут пришлось мне просидеть довольно долго и слушать поучительные тирады совсем неуравновешенного человека. Николай Николаевич говорил без конца, корчился, жестикулировал ногами и руками, стуча кулаком по столу и раскуривая сигару; лицо его было злое, исковерканное постоянными гримасами, словом – зрелище было далеко непривлекательное». Вызванный главнокомандующим дежурный офицер посмел явиться не в ту же секунду, и, «когда он вошел в вагон, на него посыпалась площадная ругань, но такая, что вряд ли и прислугу приходится так ругать». «Не зная, куда деваться от стыда, я съежился на противоположной стороне вагона. Наконец ругательства прекратились, и добродушная улыбка озарила черты лица Николая Николаевича». Затем принесли депешу о взятии Ярослава и Ирмана. «Восторг был неописуемый. Затребовали из совещания Янушкевича[306]306
  Начальник штаба.


[Закрыть]. Началось повальное лобызание, причем я облобызался с высоч. братом Петром (по ошибке), но, вероятно, если бы в вагоне было какое-либо животное, оно удостоилось бы наверное тоже поцелуя»[307]307
  Записки Н. М. Романова // Красный архив. Т. 4–5 (47–48). 1931. С. 162–163.


[Закрыть].

Описание, конечно, гротескное – кузен Бимбо терпеть не мог кузена Николашу. Но в любом случае, вспыльчивость и грубость, мешавшие Николаю Николаевичу в мирное время, в годы войны стали играть в плюс. Среди всеобщего бардака он выглядел, по крайней мере, сильной личностью. Увы, только выглядел.

Николай Николаевич был строевым генералом и «особой подготовкой в области стратегии не обладал»[308]308
  Николаев А. Б. Воспоминания Б. А. Энгельгардта о великих князьях // Императорская фамилия в истории России. СПб., 1999. С. 47.


[Закрыть]. Частенько, «чтобы не мешать», он даже не присутствовал на совещаниях высшего командования, всецело полагаясь на своих помощников. Первый из них – начальник штаба генерал Янушкевич. Но беда в том, что его неподготовленность к должности начальника штаба «была всем хорошо известна, не исключая и его самого», поэтому в вопросах стратегии он держался «по большей части нейтрально»[309]309
  Данилов Ю. Н. Великий князь Николай Николаевич. М., 2007. С. 151–152, 236.


[Закрыть]. Если Николай Николаевич удостоился самых различных – подчас противоречивых – оценок, то о наличии каких-либо талантов у Янушкевича никто и словом не обмолвился.

Первую скрипку в ставке играл генерал-квартирмейстер Юрий Данилов, которого современники звали Данилов-черный, чтобы не путать с другим генералом – Даниловым-рыжим. Название должности – генерал-квартирмейстер – кому-то, возможно, покажется смешным. Разумеется, генерал-квартирмейстер занимался не квартирами, а разработкой и планированием военных операций. «Я любил ген. Данилова за многие хорошие качества его души, – вспоминает протопресвитер русской армии и флота Георгий Шавельский, – но он всегда представлялся мне тяжкодумом, без «орлиного» полета мысли, в известном отношении – узким, иногда наивным»[310]310
  Шавельский Г. И. Воспоминания последнего протопресвитера Русской армии и флота. Нью-Йорк, 1954. С. 115.


[Закрыть]. А о том, как Данилов разрабатывал и планировал операции, можно судить по результатам.

Как известно, германское командование рассчитывало в кратчайшие сроки, пока в России идет мобилизация, разгромить Францию, а потом уже всеми силами навалиться на Восточный фронт. Французам такая перспектива, естественно, не улыбалась. В первые же дни войны они потребовали от своей союзницы начать наступление, чтобы отвлечь немецкие войска с Западного фронта. Россия выполнила союзнические обязательства – русские войска вторглись в Восточную Пруссию.

Конечно, Россия не могла допустить, чтобы Франция потерпела поражение и вышла из войны. Но Николай Николаевич, исполняя союзнический долг, явно переусердствовал. Его и уговаривать не пришлось.

Великий князь, как всегда, пребывает в истерическом состоянии. «Он идет ко мне навстречу быстрыми и решительными шагами, – описывает Палеолог, – обнимает меня, почти раздавив мне плечи.

– Господь и Жанна д’Арк с нами! – восклицает он. – Мы победим!»

Несколько опешив от такого «военного и мистического красноречия», французский посол поинтересовался, когда начнется наступление. Николай Николаевич продолжил декламацию: «Я прикажу наступать, как только эта операция станет исполнимой, и я буду атаковать основательно. Может быть, я даже не буду ждать того, чтобы было закончено сосредоточение моих войск. Как только я почувствую себя достаточно сильным, я начну нападение»[311]311
  Палеолог М. Царская Россия во время мировой войны. М., 1991. С. 63–64.


[Закрыть].

Собственно говоря, Николай Николаевич и начал «основательно атаковать», не дожидаясь сосредоточения войск. На первых порах русскому оружию сопутствовал успех. Но продолжать наступление было крайне опасно – войска растянулись по незнакомой местности, перерезанной к тому же лесами, реками и озерами. Начальник штаба Янушкевич и командующий Северо-Западным фронтом Жилинский предлагали приостановить наступление. Однако генерал-квартирмейстер Данилов убедил великого князя, что Францию нельзя оставить в беде и нужно наступать. Николай Николаевич, по словам Палеолога, проявил «увлекательную смелость, которая была главным качеством великих русских полководцев, Суворова и Скобелева»[312]312
  Палеолог М. Царская Россия во время мировой войны. М., 1991. С. 64.


[Закрыть].

Под верховным командованием новоявленного Суворова русские войска потерпели сокрушительное поражение. 2-я армия генерала Самсонова была полностью уничтожена. Правда, Франция была спасена.

К сожалению, доблестные французские союзники оценили услугу только на словах. Когда в 1915 году немцы перебросили основные силы на Восточный фронт и русская армия терпела поражение за поражением, Франция ограничилась небольшим наступленьицем в Шампани. Отношение французов к русским достаточно красноречиво описал все тот же Палеолог: «при подсчете потерь обоих союзников центр тяжести не в числе, а совсем в другом». Русская армия – «невежественная и бессознательная масса», а французская – «сливки и цвет человечества». Так что, «с этой точки зрения наши потери чувствительнее русских потерь»[313]313
  Палеолог М. Царская Россия накануне революции. М., 1991. С. 61.


[Закрыть].

Проблема в том, что потери в Восточной Пруссии оказались для России более чем существенными. И даже не столько в военном отношении, сколько в социально-политическом. Может быть, у Мазурских озер погиб и не «цвет человечества», но точно – цвет русского офицерства. На место кадровых офицеров, в большинстве своем дворян, пришли студенты, окончившие ускоренные офицерские курсы. Младший офицерский корпус, наиболее близкий к солдатам, из опоры режима превратился в рассадник революционной агитации. Все эти прапорщики крыленки и мичманы раскольниковы еще скажут свое слово в 17-м году.

Удивительно, но катастрофа в Восточной Пруссии совсем не пошатнула позиций Николая Николаевича. Скорее наоборот. Союзники в нем души не чают. Еще бы – ради них он готов на все. А в русском обществе в это время расцвела такая шпиономания вкупе с германофобией, что оно преспокойно свалило всю вину на генерала Павла фон Ренненкампфа.

К тому же на австрийском фронте дела шли успешно – Россия захватила Галицию. Но именно в Галиции русская армия потерпит самое сокрушительное поражение за всю войну.

В 1915 году на фронте сложилась угрожающая обстановка. Германия изменила стратегию – основной удар решено было нанести по России, чтобы вынудить ее заключить сепаратный мир. А в России как раз… закончились боеприпасы. Надо отдать должное, Николай Николаевич еще с осени бил тревогу, но, увы, безрезультатно. Военное ведомство готовилось к краткосрочной войне, максимум на полгода. Вот через полгода снаряды и закончились.

К тому же командование попросту прозевало немецкий прорыв под Горлице. Немцы перебросили туда с Западного фронта армию генерала Макензена, так что австро-германские войска имели на этом направлении двукратное превосходство в живой силе и пятикратное в артиллерии, причем по тяжелым орудиям – 40-кратное! Фактически превосходство было еще большим, так как русским артиллеристам не хватало снарядов, а пушки без снарядов – вещь достаточно бесполезная.

Ни Ставка во главе с великим князем, ни командующий Юго-Западным фронтом Иванов (этот генерал хорошо известен не своей банальной фамилией, а странным именем-отчеством – Николай Иудович) не обращали внимания на просьбы о помощи. Они увлечены наступательной операцией по форсированию Карпат и вторжению в Венгрию. В итоге – полный разгром. Началось Великое отступление 1915 года. Россия потеряла Галицию, Польшу, немцы стояли под Ригой.

Валерий Брюсов писал в те дни:

 
Брошена русская рать.
Пушки грохочут все реже.
Нечем на залп отвечать…
Иль то маневры в манеже?
Нечем на залп отвечать,
Голые руки… О боже!
Многое можно прощать,
Многое, но ведь не всё же.
 

Общественное мнение непредсказуемо. Николай Николаевич снова вне критики. Даже его восторженный биограф Данилов-черный удивляется: «В этом тяжком несчастии винили всех, но не его»[314]314
  Данилов Ю. Н. Великий князь Николай Николаевич. М., 2007. С. 30.


[Закрыть]. «Когда на фронте начинали обвинять Ставку, великого князя всегда исключали из числа обвиняемых и во всем винили его помощников», – подтверждает Шавельский[315]315
  Шавельский Г. И. Воспоминания последнего протопресвитера Русской армии и флота. Нью-Йорк, 1954. С. 189.


[Закрыть]. Козлом отпущения выбрали злейшего врага Николая Николаевича – военного министра Сухомлинова. Он получил отставку и вскоре угодил под суд. А верховный главнокомандующий как будто ни при чем. Его популярность растет, земский съезд величает долговязого и тощего, как жердь, великого князя «русским богатырем».

Объяснение довольно простое. Во время войны появились так называемые «общественные организации». Сначала – земский и городской союзы помощи больным и раненым воинам, которые очень быстро вышли за первоначальные рамки и занялись снабжением армии. Летом 15-го были созданы военно-промышленные комитеты (ВПК), которые должны были мобилизовать частную промышленность для нужд фронта. Общественные организации стали центром притяжения оппозиционных сил. Земский союз возглавлял будущий премьер-министр Временного правительства князь Львов, ВПК – давний враг царской семьи Гучков.

Николай Николаевич покровительствовал общественным организациям. Он смотрел на вещи с чисто практической точки зрения – они работали лучше казенных учреждений. Министр внутренних дел Николай Маклаков смотрел со своей – полицейской – точки зрения. В ноябре 1914 года великий князь просил разрешить съезд общественных организаций, чтобы те рассмотрели вопрос о поставке в армию сапог. Маклаков отказал: под видом поставки сапог они начнут делать революцию.

Надо сказать, что министр в общем-то оказался прав. Зато Николай Николаевич заслужил репутацию друга общественности. Тут же вспомнили, что именно он когда-то вынудил царя подписать Манифест 17 октября. И тут же забыли про его шашни с черносотенцами. Тут же закрыли глаза на безумную националистическую политику, которую военные власти вели в захваченной Галиции. Это, кстати, отдельная тема. Верховный главнокомандующий в зоне театра военных действий имел не только военную, но и гражданскую власть. Мог, в частности, создавать генерал-губернаторства. В сентябре 1914 года как раз и было создано Галицийское генерал-губернаторство. Началась борьба с австрийскими шпионами. В шпионаже подозревали всех, но главными виновниками, как всегда, оказались евреи. Запрет на передвижение, взятие заложников – все это стало обычным делом. Десятки тысяч евреев насильно выселялись во внутренние области России. Даже Совет министров – не самый либеральный орган – неоднократно указывал великому князю на недопустимость такого отношения к еврейскому населению. Кроме того, гонениям подвергались униатские священники, а популярный в народе митрополит Андрей Шептицкий был арестован и сослан. Зато Николай Николаевич получил репутацию не только друга общественности, но и пламенного патриота.

Но главное – ходили слухи, что в ответ на просьбу Распутина приехать на фронт, чтобы помолиться с войсками, великий князь послал лаконичную телеграмму: «Приезжай. С радостью тебя повешу». После этого Николая Николаевича готовы были носить на руках.

Именно популярность сыграла с верховным главнокомандующим злую шутку. Она вызвала ревность и подозрения Александры Федоровны. Ей кажется, что фигура генералиссимуса заслоняет фигуру императора. С января 1915-го она начинает настраивать мужа против верховного главнокомандующего: «Он находится под влиянием других и старается взять на себя твою роль», «никто не имеет права перед богом и людьми узурпировать твои права», «Нашего Друга (Распутина. – Г. С.) так же, как и меня, возмущает то, что Н[иколай Николаевич] пишет свои телеграммы, ответы губернаторам и т. д. твоим стилем, – он должен бы писать более просто»[316]316
  Переписка Николая и Александры Романовых. Т. III. Москва – Петроград, 1923. С. 110, 143.


[Закрыть].

Не случайно, «обработка» началась именно в январе. 2 января любимая фрейлина императрицы Анна Вырубова попала в железнодорожную катастрофу. Она была при смерти, когда появился Распутин, сказал слова утешения, и больная пошла на поправку. До этого несколько месяцев Распутин находился в опале, поскольку резко высказывался против вступления России в войну. В январе он восстановил влияние при дворе.

Николай Николаевич – заклятый враг Распутина. Он неоднократно требовал выслать «старца» из Петрограда. Именно к нему обращаются все борцы с влиянием «темных сил». Скажем, товарищ министра внутренних дел и командир отдельного корпуса жандармов Владимир Джунковский зачем-то докладывает великому князю о ходе расследования инцидента в московском ресторане «Яр». Верховному главнокомандующему в разгар Великого отступления, конечно же, нечем больше заняться, как разбирать подробности пьяного дебоша и сеанса эксгибиционизма, которые учинил «старец», отправившийся в Первопрестольную поклониться святым местам, но слегка переусердствовавший в религиозном экстазе.