Текст книги "Фактор внешности"

ИСТОРИЯ КАРЫ МЕРКСОН

Несмотря на то что я достаточно добросовестно стремился относиться к своей работе и внимательно изучал все связи, которыми пронизан мир моды, я испытал настоящий шок, когда, занимая в течение нескольких недель должность ассистента Роттвейлер, обнаружил, что она начала представлять меня как президента «Мейджор моделз». Это было верхом абсурда, но – что странно – никто не смеялся и даже не улыбнулся в ответ. Никто даже не попытался спросить, что это значит, кроме меня.

– Я всего лишь ваш ассистент, – возражал я.

– Видишь ли, Чарли, «ассистент» звучит не слишком хорошо, «президент» лучше. Это придает вес всей нашей компании.

– Но президент вы!

– Я главный директор, – продолжала настаивать Ротти, засовывая в сумку большую пудреницу от Шанель.

– Я ничего не знаю ни о делах, ни о специфике работы в компании, – напомнил я.

– Ты знаешь достаточно. И вполне подкован во многих вопросах. Благодаря своей спортивной карьере. И потом, ты единственный мужчина, окончивший Йельский колледж.

– Роман тоже окончил колледж.

– Полицейская школа не считается колледжем. Да не окончил он его. Так что ты единственный.

Я все же ответил, что мне неловко, когда меня называют президентом.

– Может, я тебе слишком много плачу? – Она протянула мне горсть арахиса.

– Вряд ли. – Я покачал головой, и она отдернула руку.

Тогда замолчи.

С этого момента я стал присматриваться к деталям, на которые раньше обращал гораздо меньше внимания, – когда она подносила зажигалку к сигарете, или бросала вещи, которые надо было отдать в химчистку, или готовила свой коктейль с мартини. Я визировал документы и присутствовал на встречах с юристами и бухгалтерами, а спустя некоторое время в нескольких дамских журналах было объявлено, что я стал президентом «Мейджор моделз», и почти все стали обращаться ко мне не иначе как мистер президент. Я посмеялся удачно осуществленному замыслу Мисс и отметил свою победу. Но Ротти отнеслась к случившемуся совершенно серьезно, и я убедился в этом, когда она поручила мне самостоятельно вести дела, связанные с контрактом Кары на рекламу парфюма.

– Я не могу явиться на эту встречу, Чарли, – заявила мне Роттвейлер, – я совершенно измотана, поэтому контрактом займешься ты. Выколотишь за него миллион и возьмешь себе восемьсот тысяч. – Она сунула мне в руки документы. – Здесь все расписано. Все, на что они могут рассчитывать. И ни на что больше. А нам они должны будут ни пенни меньше.

Я рассмеялся, но она резко осадила меня:

– Что бы ни происходило, настаивай на своем. Просто будь уверен в себе. Наберись наглости. Перед встречей отдохни хорошенько, прими ванну. Не стесняйся перезвонить мне, если понадобится, и не отступай ни за что, пока они не согласятся.

Я последовал ее советам, примерив на себя маску самостоятельного руководителя. За время переговоров Роман дважды звонил мне, и я с важным видом беседовал с ним, разгуливая вокруг стола. В конце концов, я вынудил их принять мои финансовые условия. Так что на следующий день Роттвейлер пригласила меня к себе и предложила выпить за нашу победу. И хотя время было не совсем обеденное, отказываться я не стал.

– Вот видишь! У тебя прирожденные способности к руководству компанией! Я это знала. Отныне можешь смело работать с суперпупермоделями.

Она рассмеялась своей шутке, ожидая, какова будет моя реакция, но я оцепенел в нерешительности.

– Они всегда уступают перед настоящим упрямством. А ты здорово помог Каре, – добавила Ротти. – Она очень милая и прагматичная девушка, мы стараемся блюсти ее интересы, поскольку Кара представляет для нас огромную ценность. Хорошо провел с ней время или по-прежнему стеснялся, а?

Порой Роттвейлер напоминала мне легендарного команданте полковника Клинка, а временами походила на героев сериалов – доктора Рут или доктора Стрейнджлав. Ее специфический акцент то исчезал, то появлялся. Но сильнее всего он давал о себе знать, когда речь заходила о деньгах или о власти.

Кара Мерксон обворожила меня еще до того, как я попал в «Мейджор моделз». Если ее фотографии попадались мне на страницах журналов, я не мог оторвать от них глаз; когда ее показывали на подиуме, я только и делал, что пялился на нее, позабыв обо всем на свете. Она совершенно не была похожа на прочих миловидных моделей. Я бы сказал, в ее красоте было нечто загадочное, таинственное. Она свысока смотрела на мир фэшн-бизнеса. Как художник я пытался оценивать ее с необходимой долей цинизма, но не мог не признать, что она великолепна. Настоящая богиня. И чем больше мы с ней общались, тем более привлекательной Кара становилась для меня.

Когда я познакомился с ней поближе, она меня просто загипнотизировала. Я полагал, что за блистательной внешностью скрывается обычная избалованная натура, но оказалось, Кара была не только умна, непретенциозна и незаносчива, но и очень остроумна. Открытие поразило меня и даже обескуражило, но, разумеется, я только еще сильнее увлекся ею.

Роттвейлер изложила мне историю Кары, и я выслушал ее очень внимательно. Я знал, что у Кары был роман с восходящей звездой Голливуда, весьма успешным молодым актером, но как только его карьера резко продвинулась, их отношения распались.

– Откровенно говоря, он не столь уж сильно интересовал ее, но она повела себя очень корректно – позволила ему думать, будто они расстались по его желанию, считая, что так будет для него только лучше. И она не ошиблась, сейчас он добился всего, к чему стремился, – сообщила по секрету Мисс.

Мне почему-то подумалось, что под фразой «добился всего, к чему стремился» подразумевалось, что этому парню удалось сбросить пару-тройку лишних килограммов и удостоиться какой-нибудь первой роли в бродвейских постановках.

Роттвейлер оказалась в тот день более разговорчивой, чем обычно. Вероятно, причина заключалась в моем успехе в роли президента. Она продолжала повествовать о жизни Кары, потерявшей своего бойфренда, с упоением рассказывая мне о том, как будущая модель открыла курсы китайской гимнастики и йоги. Ныне ее уроки рекламировались во всех модных журналах и во время модных показов, привлекая все большее число ее поклонников в ряды молодежи, увлеченной восточными оздоровительными упражнениями. Так что они с удовольствием посещали занятия, чтобы под руководством Кары простаивать часами в позе летящей обезьяны или в позе собаки, изготовившейся к прыжку.

Кара была также помолвлена с молодым актером– англичанином, рассчитывавшим со временем стать независимым высокобюджетным режиссером. Но удавалось ему только снимать полулюбительское альтернативное кино и самому сниматься в посредственных мелодрамах. Однако и ему перепадали роли, которые он исполнял не без блеска, как, например, роль плохого парня в одной из серий о Джеймсе Бонде. Но через несколько недель после того, как я начал работать в агентстве, Кара рассталась и с этим своим приятелем. Как ни странно, когда я прочитал об их разрыве в каком-то журнале, то почувствовал глубокое удовлетворение и даже радость, к стыду своему.

– Он был слишком тщеславен, до безобразия, – заметила Ротти. – Не мог пройти мимо зеркала, чтобы не полюбоваться собой.

Каре Мерксон было пятнадцать, когда Мисс Роттвейлер, распечатав конверт с маркой «Дельта эрлайнз», нашла в нем снимок девушки, стоящей на морском берегу в купальном костюме и улыбающейся настолько божественной улыбкой, что вскоре перед ней распахнулись двери «Эль», «Гламур», «Аллор» и прочих изданий, включая и «Вог». Телефон для обратной связи был небрежно нацарапан простым карандашом на оборотной стороне той самой фотографии. Но сама фотография произвела фурор – у Кары было тело сирены и лицо, напоминающее Венер эпохи Ренессанса. Но нет, это был не совсем Ренессанс, ибо улыбка Моны Лизы, едва заметная на тонких губах, не обещала чувственных удовольствий, в то время как улыбка Кары навевала мысли о том, что Эдем, хоть и закрытый для людей, все еще существует где-то на грешной Земле.

Кожа у нее была именно такая, какая нередко встречается у итальянок, – приобретавшая прекрасный золотистый без тени красноты оттенок при загаре. Но еще больше впечатляли ее миндалевидные глаза. Зеленоватые, они изменяли цвет в зависимости от ее настроения или от цвета одежды – становились прозрачными, почти аквамариновыми, или же, наоборот, темно-зелеными, словно кожура авокадо. Однажды я брякнул, что ее глаза напоминают мне цвет долларовых купюр. Кара рассмеялась и в ответ заметила: «Что ж, это, вероятно, бывает, только когда я очень голодна».

Набрав номер, указанный на фото, Роттвейлер познакомилась с теткой Кары, Фанни Монтгомери Карсон, проработавшей много лет стюардессой «Дельта эрлайнз» и, как выяснилось, не раз участвовавшей в конкурсах красоты и даже удостоившейся звания «Мисс Флорида». Покорительница сердец южан, Фанни тут же рассказала Ротти, что ее племянница Кара не просто красивая девочка, но и умна и самостоятельна не по годам.

Роттвейлер взяла у Фанни телефон и связалась с родителями Кары. Через пару дней Кара вместе с матерью прилетела в Нью-Йорк. Ее мать также оказалась красавицей, темноволосой и немного располневшей, но с такими же длинными стройными ногами, как у дочери, и столь же очаровательными глазами, излучающими тепло и свет. Кара смогла так приворожить Роттвейлер, что та прониклась неподдельным интересом к ее мировоззрению и философии.

Ротти очень интересовало семейное древо Кары, она любила строить всякого рода предположения, свидетельствующие о ее близком знакомстве с евгеникой. Она делала вывод, что идеал красоты мог проявиться в женщине, лишь когда набор генов строго ограничен и подобран правильно. Но у Кары по материнской линии было намешано столько разных кровей – французская, португальская, ирландская, а также креольская, – что теория Роттвейлер выглядела несколько сомнительно.

– У Кары есть негритянская кровь? – переспросил я.

Роттвейлер уставилась на меня в раздумье:

– Нет, конечно. Это смешно. Она выросла в семье дипломатов, чьи предки когда-то были плантаторами. Ее родители познакомились на дипломатическом приеме, но вообще-то ее отец не был ни послом, ни консулом. Честно говоря, – она понизила голос, – по-моему, он был шпиком.

Я рассмеялся. Роттвейлер решила, что меня развеселила мысль о негритянской крови Кары, но на самом деле рассмешило меня слово «шпик».

– Что это значит?

– Ну, как бы сказать… он работал на определенные службы…

– Службы?

– Разве не ясно? Был тайным агентом. Ты никогда не слыхал о том, что среди дипломатов полно тайных агентов? – Она опять понизила голос, словно сообщала мне что-то сверхсекретное.

– Ах, тайным агентом… Почему вы говорите об этом шепотом?

Она посмотрела на меня так, точно я туповатый ученик.

– Между прочим, я уверена, что он был нечист на руку и работал не на одну, а сразу на две разведки. И у него была тоже смешанная кровь – шотландская, индейская и еще кровь маори или филиппинцев.

Роттвейлер верила, что межнациональные и межрасовые браки способны произрастить «цветок» редкостной красоты. В этой вере, и главным образом в слове «смешение», выражалась вся ее натура. Она была убеждена в действенности смешения генов и в полезности смешения спиртных напитков при приготовлении коктейля. Ротти всегда искала оптимальные комбинации существующих элементов, я даже не сомневаюсь, что она, возможно, специально держала сотрудников, занимающихся выяснением происхождения девушек, которых она намеревалась принять на работу. Уж такой у нее был подход к развитию модельного бизнеса.

Нацисты, как известно, верили в превосходство чистокровных арийцев и считали необходимым культивировать рецессивный ген белокурой расы. Роттвейлер, напротив, верила в некое совершенство, возникающее как результат гибридизации, и в этом плане Америка представлялась ей наиболее плодотворной почвой для великого генетического эксперимента, продуктом которого должен был стать образец безупречной красоты.

Однажды она сказала мне:

– Я сожалею, что мне не попадались женщины, у которых была бы кровь эскимосов и нуэр. Ты можешь это вообразить?

– Что такое нуэр? – полюбопытствовал я.

– Одна из народностей, проживающих в Судане, – пояснила Роттвейлер, – ведущая свое происхождение от древних египтян. Очень высокого роста, хорошо сложены и весьма привлекательны, чем-то похожи на масаев. У них прекрасные носы, совершенные, точно как у Нефертити. Возможно, они ее потомки.

– А при чем тут эскимосская кровь?

– Глаза, Чарли, глаза!

Кара действительно представляла собой редкий экземпляр смешения кровей, но она была всего лишь американкой. Пусть и весьма искушенной, с хорошими манерами и безупречным вкусом, но как только она открывала рот, давал себя знать мичиганский акцент. Она выросла во Флориде и там же закончила школу, но ее родителям довелось так часто переезжать с места на место, что она успела повидать всю страну.

Кара являла собой уникальный случай прирожденной модели, королевы супермоделей. Но в ней всегда оставалось что-то незапятнанное, непогрешимое, почти святое. У нее со всеми были хорошие отношения, начиная от самых капризных и дорогостоящих фотографов и заканчивая незаметным сотрудником агентства. Она не производила впечатления неприступного шика, как Сьюзан, не отличалась развязностью, как Зули, не было у нее претенциозности и высокомерия всех прочих представительниц «семьи «Мейджор». Кара была такой, какой многие родители мечтали бы видеть свою дочь, – успешной, но скромной. Истинной леди.

Она не делала секрета из любви к шампанскому, но никто не видел, чтобы девушка выпила лишнее. Кара не скрывала своих романов с темпераментными молодыми актерами, но ни у кого и в мыслях не было, что она может потерять голову от любви. Не было тайной и то, что заработанные деньги Кара весьма удачно инвестировала в коммерческие проекты, но также очень охотно участвовала в благотворительных акциях.

Вряд ли ее можно было обвинить в бездуховности или отсутствии доброты. Журналистам, которые брали у нее интервью, она сама признавалась, что долгое время до того, как стала моделью, хотела устроиться на работу няней. Кара занималась медитацией, постоянно практиковалась в искусстве йоги и тайчи и была способна говорить с любым человеком как на серьезные философские темы, так и обсуждать легкомысленные комиксы и сериалы. В некотором смысле она старалась не демонстрировать свою «глубину», инстинктивно понимая, что сфера ее деятельности предполагает совершенно иной женский образ.

Случайность это или рука провидения, а то и карма либо судьба, что Кара была столь безупречна? К своей внешности она относилась без малейшего оттенка гордыни, словно ее красота просто результат случайного везения, неожиданный выигрыш в лотерею. Ее четыре сестры тоже были красавицами, но, поставив рядом с любой из них Кару, вы бы заметили, что ее тело и лицо были несравненно прекраснее. Пусть это сказывалось в едва уловимых отличиях, в тончайших нюансах, но только ей вы присудили бы титул «Мисс Совершенство». В интервью она, как правило, характеризовала себя очень сдержанно и говорила, что ее успех всего лишь результат стечения обстоятельств и игры природы. Но когда я смотрел на нее, сидящую в позе лотоса или проходящую мимо, закутанную в сари, я знал, что в глубине души Кара не могла не осознавать свою судьбу как проявление кармы, не могла не отдавать себе отчет, что за ее необычной красотой скрыто иное предназначение, точно она сама была аватарой божества, управляющего гармонией и совершенством жизни земной.

Кроме того, Кара была очень предусмотрительна и дальновидна. Она понимала, что красота недолговечна и доходы, которые она приносит, надо стремиться выгодно приумножить с помощью инвестиций, чтобы в будущем не оказаться с пустыми руками. Кара неплохо разбиралась в банковских вложениях и перспективных счетах. Но даже такая коммерческая устремленность не делала ее меркантильной. Она умела соблюсти разумную меру во всем, к чему прикасалась. Я бы сказал, Кара обладала качеством, редко присущим молодости, – мудростью.

Я был поглощен чтением спортивных новостей в «Тайме», когда услышал голос Роттвейлер:

– Чарли, подойди сюда.

Я вошел в кабинет и увидел, что Мисс сидит в своем кресле, положив ноги на стол и хитро прищурившись.

– Чарли, мне необходимо, чтобы ты позаботился о Каре.

Я улыбнулся в ответ.

– Что тут смешного?

– Ничего.

Ее глаза гневно расширились.

– Не строй из себя идиота!

Я поджал губы, пытаясь угадать, что у нее на уме, пока она, медленно поднеся ко рту сигарету, ждала, что я протяну ей зажигалку. И я, разумеется, поспешил это сделать.

– Кара в Париже. У нее большая проблема с сосками.

ЗНАМЕНИТЫЕ СОСКИ

Кару наняла крупная, но не слишком авторитетная в фэшн-индустрии компания для рекламы дешевой, пользующейся спросом коллекции белья. Деньги были предложены большие, но сотрудничество оказалось осложнено неожиданной проблемой. Кара даже была готова отказаться от работы. Роман сообщил, что она назвала заказчика «отвратительным извращенцем». Инцидент сводился к тому, что этот тип зашел в комнату для переодевания, пожелав посмотреть, какое белье носит сама Кара, да еще осмелился прикоснуться к ней, к ее обнаженной коже, чего она уж вовсе не собиралась терпеть и никому никогда не позволяла.

Ги Д'Абор, лицо известное и влиятельное в мире моды, непосредственно руководивший фотосессией, уладить конфликт не сумел. Как старый приятель Ротти, он всецело был на ее стороне. Но вмешиваться опасался. У него была собственная студия, и работал он по заказам самых крупных журналов. Кара снималась у него множество раз и рассчитывала на его поддержку, но, поняв, что он предпочитает сохранить нейтралитет, почувствовала себя преданной. Он не стал защищать, не вступился за нее, когда она так в этом нуждалась, хотя и любил повторять, что искусство требует красоты, а не обнаженного тела, а Кара относилась к тому типу моделей, которые никогда не снимаются голыми.

Роттвейлер закрыла глаза, а затем распахнула их, уставившись на меня в упор.

– Чарли, ты должен быть там завтра утром. За эту работу тебе хорошо заплатят. Ты должен будешь охранять Кару от посягательств этого мерзавца. Уверена, ты отлично справишься. Будь груб и непреклонен.

На несколько минут воцарилась гнетущая тишина.

– Я не имею в виду, что тебе надо лезть на рожон. Я знаю, ты джентльмен. Но постарайся не показывать ему, что ты знаком с правилами вежливости. Покажи ему крепкие кулаки. И помни, Кара не согласна, чтобы ее соски просвечивали сквозь бюстгальтер, ты меня понял? Никаких сосков!

– Я понял. Никаких прикосновений. Никаких сосков.

– И никаких грязных намеков!

– Никаких намеков на соски.

– Я верю в тебя, – крикнула она мне, когда я подошел к двери.

Посмотрев в окно, я увидел Бена, уже стоящего рядом с антикварным автомобилем Ротти. Эта картина меня раззадорила, в конце концов, поездка в Париж – это не так уж и плохо. Я был готов к новому волнующему приключению.

Я покинул офис через полчаса, когда столкнулся с детективом, разыскивающим Ротти. Выглядел он как Рем Фокс, одетый в огромный ковбойский жакет в духе семидесятых.

– Элен Роттвейлер здесь? – Он помахал передо мной удостоверением.

– Хелен Роттвейлер? – поправил я его.

– Какая разница.

– Мисс Роттвейлер только что уехала, – ответил я.

– А вы кто? – Он оглядел меня с головы до ног.

– Президент компании.

Он прищелкнул языком и добавил:

– Передайте Хелен Роттвейлер, что приходил детектив Кобб. Я ей перезвоню. – Он сунул мне в руку свою визитку.

Я не удивился его появлению и поскольку у всех в памяти еще был свеж случай с машиной Казановы, и потому, что когда вы работаете в агентстве, где столько роскошных женщин, ведущих весьма скандальный образ жизни, вы привыкаете к тому, что может произойти все, что угодно.

Была ночь, когда я, наконец, заснул в салоне первого класса в аэробусе французских авиалиний. В моем желудке плескалось только-только выпитое шампанское, а в ушах все еще звенел повелительный голос Ротти: «Никаких сосков!» Неудивительно, что все мои сновидения вращались вокруг грудей Кары. Я видел их столь отчетливо, словно мне довелось созерцать их наяву. Вероятно, я смог бы их нарисовать – идеальной формы груди с сосками размером с пятидесятицентовую монету золотисто-коричневого цвета, – хороший объект для медитации. Откуда я знал, как они выглядят? Как смог вообразить их во всех подробностях? В портфолио Кары никогда не было фотографий с обнаженной грудью.

Где-то над Атлантикой я погрузился в свинцовую дрему, но затем мне приснился еще более странный сон – я находился в своей квартире, а Кара стояла на столе передо мной, обнаженная, и улыбалась. Но у ее грудей не было сосков. Очнулся я от этого кошмара, когда надо мной прозвучал приветливый голосок миловидной стюардессы:

– Я могу вам чем-нибудь помочь?

Мне захотелось рассказать про сон, но вместо этого я попросил чашку кофе.

Я никогда раньше не встречал Кару. Почти все время, что я работал в агентстве, она находилась не в Америке, а в Европе. Я хотел бы ей понравиться, но у меня было задание – напугать клиента, так что я остановился в отеле и переоделся, чтобы никто не заподозрил во мне джентльмена, в спортивный пиджак с логотипом моей команды и черную рубашку. Смотрелся я в них довольно угрожающе.

Студия находилась на верхнем этаже в здании промышленного склада в дешевом предместье. Но масштабность съемок поражала, учитывая, что участвовала в них всего одна модель. Пол застелен коврами, ассистенты то и дело перенастраивали освещение, кругом вешалки с одеждой, на них отдельно висели даже такие мелкие аксессуары, которые можно легко запихнуть в карман джинсов.

Стремясь во всем соответствовать имиджу опасного громилы, я вошел в съемочное помещение уверенным тяжелым шагом. Я сразу узнал Д'Абора, поскольку видел его на фотографиях, – высокий, некрасивый и неуклюжий мужчина с маленькими глазками, опущенными уголками губ, большими ушами и копной темных волос, которые производили впечатление парика. Одет он был в ковбойскую рубашку и джинсы и сидел на обтянутом кожей диване, внимательно изучая листы контракта и покуривая сигару. Вокруг суетились ассистенты. Одни готовили кофе, другие подсовывали пепельницу, когда хозяин опускал руку с сигарой. Он моментально уставился на меня, как только я появился, и тут же опять впялился в контракт. Типичное поведение осторожного дельца, прикидывающего, с кем придется объясняться в следующее мгновение.

Женщина с крашеными ярко-рыжими волосами отложила в сторону клипборд и подошла ко мне. На ней была майка «Секс Пистолз», но вряд ли она действительно являлась поклонницей панк-рока и анархии.

– Что вам угодно? – Она была француженкой и мгновенно сообразила, что перед ней иностранец.

– Я ищу Кару, – ответил я.

– Она готовится к съемке. Может, я могу вам чем– нибудь помочь?

Безусловно, в голове у нее было совсем иное – она не то что помочь мне не желала, больше всего на свете ей хотелось выставить меня вон, причем поскорее.

– Да, если можно, принесите мне чашку капуччино, – отозвался я и прошел дальше, к двери, за которой раздавалось мерное гудение фена.

– Сэр, – окликнула меня рыжая, – туда нельзя, сэр!

Дело в том, что помещение, где работали парикмахеры и визажисты, было своего рода недоступным для посторонних интимным местом, почти таким же, как раздевалка. Но я уже знал, что следует делать, и, уверенно постучавшись, приоткрыл дверь и заглянул внутрь.

Кара была там, в махровом банном халате. Стоя перед зеркалом, она сушила феном волосы. Я проигрывал в своем воображении сцену знакомства с ней в подробностях с тех самых мгновений, как сошел по трапу самолета, но еще до того, как я успел открыть рот, она воскликнула:

– Чарли!

В ее голосе прозвучало столько доброжелательной теплоты!.. Можно подумать, я ее родной брат, вернувшийся с войны целым и невредимым, и уж совсем неожиданным было то, что она кинулась ко мне и тут же заключила в объятия.

– Привет, – отозвался я, немного опешив.

К объятиям я явно не был готов и не сразу смог свыкнуться с мыслью, что ко мне прижимается одна из самых знаменитых красавиц в мире, одетая к тому же только в банный халат. Но в следующую минуту я понял, что Кара совершенно не склонна притворяться и разыгрывать показные восторги, она действительно искренне радовалась моему приезду. И хотя она не лишена толики жеманства, я легко простил ей это, вскоре убедившись, что ее бурный протест против непристойных поползновений заказчика продиктован не только ее естественной женской стыдливостью, но прежде всего сознанием своего статуса ведущей топ-модели, одной из самых дорогостоящих в фэшн-бизнесе и потому вынужденной блюсти свою неприкосновенность. Кара вполне спокойно относилась к тому, что ей приходилось переодеваться в присутствии огромного количества людей на съемках, но она никогда бы не допустила умышленного намека на поощрение вуайеризма в поведении, тем более когда речь шла о престарелом козле, наподобие того, что осмелился приставать к ней.

– Я так рада, что ты здесь! Уже не знала, что делать. Собралась уезжать. Эта чертова задница меня достала своими домогательствами. Извини за мой французский.

Парикмахер и визажисты смотрели на нас во все глаза, не понимая, что происходит. Должно быть, я все же выглядел довольно странно.

– Мы можем поговорить наедине? – спросил я.

– Конечно, я знаю отличное кафе.

Она быстро натянула джинсы и, сбросив халат, надела маленький черный топик и сверху свитер, направившись прямо в тапочках к выходу из студии. Мне ничего не оставалось, как последовать за ней.

– Кара! – окликнул ее фотограф. – Куда это ты собралась, дорогая?

Я не сразу разобрал его речь. Поначалу эта простая фраза показалась мне набором нелепых звуков, настолько непривычно звучал для меня французский акцент. Впоследствии я не раз замечал, что большинство французов не в состоянии правильно выговорить английские слова, не искажая на свой лад ударения и чередования гласных и согласных.

– Мы идем в кафе! – отрезала она.

– Но у нас все готово! – продолжал Д'Абор на своем ломаном английском. – Все давно ждут тебя!

– Ну и что? А я не готова, – возразила Кара. – Начнем, когда вернусь, хорошо?

Д Абор недовольно пожал плечами и молча проводил Кару взглядом.

Мы уселись в кафе у самого окна с видом на шоссе, и несколько минут Кара, не произнося ни слова, смотрела на проносящиеся мимо автомобили. Скорее всего, она ни о чем не думала в это время, погрузившись в глубокий медитативный транс.

– Так мило, что ты приехал, – начала она, наконец, – Хелен успокоила меня, она знает, что делать.

– Это моя работа, – согласился я. – И потом, почему бы не воспользоваться случаем посмотреть Париж?

Она едва заметно улыбнулась. Два месяца я пребывал в окружении эффектных женщин и даже начал привыкать к этому, но, увидев Кару, был потрясен ее красотой.

– Так в чем проблема? – Настала пора осторожно приступить к расспросам.

– В Клегге. Бельевом бароне, короле бюстгальтеров, как его называют. Он просто ужасен! Ненавижу его. Я не припоминаю никого настолько же отвратительного. Обычно все заказчики тихо сидят на диване и читают газеты, снимки они просматривают наспех, закусывая гамбургером. Единственная вольность, которую могут себе позволить, – комплименты или незначительный флирт, но не более. Но этот тип приперся в мою раздевалку и пытался лапать меня, ты можешь себе представить! Он, видите ли, хотел убедиться, что стилисты правильно надевают на меня белье.

Я сочувственно кивнул:

– Н-да, этот Ги Д'Абор тоже выглядит подозрительно.

– С ним все в порядке. Я его хорошо знаю. Он просто милый зануда. Я имею в виду наши с ним отношения. К другим он, может, и пристает, но ко мне – никогда. И это при том, что его жена постоянно за ним следит, так что ему иногда приходится прятаться от ее всевидящего ока. Но, знаешь, я уверена, что оба они с Клеггом старые извращенцы. Я пожаловалась Ги на Клегга и предупредила, что брошу работу, если это не прекратится, но он только рассмеялся в ответ. А я ведь не шучу, я действительно уеду.

– Да, не сомневаюсь, – отозвался я.

Кара улыбнулась:

– Я могу не возвращаться в студию. Хочешь, мы сходим в кино? Это было бы здорово. Как ты думаешь, сколько они будут сидеть и ждать нас?

– Роттвейлер говорила, что если ты бросишь съемки без уважительной причины, они могут заставить платить неустойку.

– Правда?

– Да. Поэтому я буду выступать в роли твоего свидетеля. Если он снова попытается к тебе приставать, мы пойдем в кино с чистой совестью.

– Ну, не хочешь в кино, можно сходить на концерт с участием Мика Джаггера, – продолжала Кара. – Давно не слышала хорошего английского. Ты как раз в моем вкусе, похож на Джеймса Фокса.

Я был польщен ее признанием, но виду не подал.

Когда мы вернулись в студию, мне не нужно было спрашивать, который из присутствующих там Клегг. Наглый и тучный, с клочками рыжеватых волос на голове и глазками-бусинками, отвратительный тип во всех отношениях, настоящий образчик грязных развратников из дешевых сериалов. Его шея, выпирающая из выреза пуловера, блестела от жира, и всем своим видом он напоминал голодную игуану.

– Кара! – завопил он, простирая руки, словно намеревался обнять ее.

Она скривила губы в презрительной усмешке и прошла мимо него в гримерную. Я же подошел ближе к Клеггу, поигрывающему своим мобильным телефоном.

– Вы, должно быть, Клегг, – уточнил я.

– А вы кто?

– Чарли.

– Водитель? – Он смерил меня небрежным взглядом.

Тогда я решился нарушить границы того, что психологи называют неприкосновенной территорией личности, и подошел к нему совсем близко. Почему-то именно в тот момент мне вспомнился диалог из фильма «Никита».

– Я чистильщик[9]9
  Цитата из эпизода фильма «Никита». Чистильщика (того, кто ликвидирует следы работы спецагентов) играл Жан Рено.


[Закрыть]. Тот, кто помогает Каре избавляться от проблем, – ответил я. – У нее много проблем с работой, но надеюсь, совместными усилиями нам удастся решить их… полюбовно.

Клегг достал из кармана очки и, нацепив их, стал разглядывать меня более внимательно. С его толстого самодовольного лица все еще не сходила презрительная полуулыбка. Наконец он протянул мне руку, и я пожал ее с такой силой, чтобы он понял, с кем ему предстоит иметь дело. Тогда в его глазах, к моему вящему удовлетворению, появился панический страх.

– Проблемы? Я не знаю ни о каких проблемах, мистер… мистер…

Он ожидал, что я назову ему свою фамилию.

– Чарли.

Человек, желающий дать понять, что его профессиональным долгом является мордобой, не должен пользоваться фамилией.

Клегг пришел в замешательство. На лбу у него от напряжения вздулись вены. Ги Д'Абор, наблюдающий за нами, похоже, отлично понимал, что происходит. Поднявшись с дивана, он подошел к Клеггу и положил руку ему на плечо, вероятно, стараясь успокоить.