Текст книги "Миссия Тьмы"

Дюжине самых ловких готов, оснащённых штурмовыми приспособлениями, удалось преодолеть стену между большими и малыми рвами и прорваться в город. Но они были малочисленны и легко вооружены, иначе бы просто не взобрались на стену. Встреченные фалангой скутатов, как раз поставленной в этом месте, попавшие под стрелы лучников, стрелявших почти в упор, прорвавшиеся были уничтожены.

К этому времени Лампранд остался почти без стрелков, а ворота крепости все ещё не поддавались. Камнемёт оказался малоэффективным. Стены и башни выдерживали удары, получая незначительные повреждения, а защитникам удавалось уклоняться, тогда, как стреломёт Михаила оказывал существенное психологическое влияние на осаждающих.

Командир с Дороса, отступление для которого означало бесчестие, понимая, что единственный шанс спасти своих людей от расстрела с башен и стен, это скорее выбить ворота, бросил последний резерв из пятидесяти пехотинцев на помощь уставшим и раненым пацинакам. Тем самым, сведя атаку только в центр и на северный участок стены.

Последний натиск готов действительно мог переломить ход битвы. Значительная часть их уже забралась на стену, другие – преодолели ее, оказавшись внутри в районе вылазной калитки. Ополченцы, защищающие ворота, хотели двинуться на помощь скутатам, но были остановлены Николаем. Больше всего архонт боялся хаотичных действий своего воинства, способных неожиданно оголить другие сектора обороны, что, в случае прорыва готов в другом месте, грозило ударом в тыл или фланг. Поэтому он вернул людей с менаулионами на место между воротами и водосборным бассейном, заставив держать строй. Предоставив уничтожение пробившихся в город мечам скутатов.       Архонт оказался прав. Под очередным ударом атакующих, ворота разлетелись в щепки. Часть легкой готской пехоты, возглавляемая единственным, оставшимся в живых тяжёлым наёмником, ворвалась внутрь, но была встречена копьями защитников. Натиск был сильным. Ополчение начало проседать, теряя строй, что грозило катастрофой. Вооруженные только длинными пиками солдаты были беспомощны в ближнем бою против топориков и коротких мечей. Началась бойня внутри крепости. Но готов, понёсших огромные потери при штурме стен и ворот, было слишком мало, Николаю, лично бросившемуся на помощь своей пехоте, удалось не допустить расползания солдат противника по территории города. Его тяжёлый меч, помноженный на мощь всадника, несколько раз опускался на головы врагов, уничтожив не менее двух бойцов, как до этого двух пацинаков под воротами сразили его стрелы.

Ценой больших потерь удалось блокировать остатки готского воинства и выбить их наружу.

И на этот раз воинская удача благоволила герою, победа была полной. Утраты составили: четыре лучника, десять скутатов и шесть иудейских стрелков. Самые большие жертвы понесло ополчение, потеряв тридцать три человека. Но крепость была защищена, и в резерве у архонта оставалось более ста пятидесяти бойцов, то есть больше того количества, что прибыл с ним на нефе. Потери готов посчитать было трудно, остатки их отряда, захватив за стенами крепости раненых и убитых, отступили под руководством проигравшего командира на соседнее плато, откуда начинали последний поход утром.

Жители Фулл, сторонники Михаила, ликовали, их город остался цел и пока независим от внешних сил. В знак признательности и радости на победителей, включая архонта и спафария, греческие женщины повесили венки, сплетённые из сельдерея.

Наступил вечер, пока рядовые бойцы и городские мастера заменяли разбитые ворота и латали поврежденные стены, а женщины оплакивали погибших и обрабатывали раны выживших, спафарий Михаил пригласил Николая в свой дом. Нужно было обсудить дальнейшие действия, да и просто получить отдых после нескольких трудных дней.       Фуллы был необычным городом. Расположенный на вершине плато, он мог показаться укреплением одинокого феодала, но был слишком велик для крепости, к тому же имел селения в окружающих ущельях и посад в западной части. Безусловно, он значительно уступал по площади Равенне, Риму или Венеции, и был несравним с ними по значимости, но для малозаселённой Таврики город был важен. Самым правильным эпитетом для обозначения данного места служило слово: «романтизм». Наземных построек в Фуллах было не так уж и много: центральный храм, да несколько десятков домов зажиточных горожан. Остальные жилища являлись пещерными помещениями, весьма удобными в условиях податливой местной скалы.

Спафарий Цула, как представитель ромейской администрации, обладал небольшим поместьем, расположенным недалеко от храма между средней и северной улицами города. В уютном внутреннем дворике, возле открытого очага, заговорщики могли рассчитывать, что их разговор не будет доступен чужим ушам.

– Таки да, Николай, ты даже не представляешь, как я рад видеть тебя здесь, ты пришёл как раз во время! Опоздай твой отряд на несколько дней, и Села га-Иегудим стала бы подвластна Мангупу. Возможно я бы и сохранил формальную власть здесь, как представитель Херсона, но ты, мой друг, точно бы не получил надёжную базу в Хацарии, и вынужден был скитаться по острову как степной кочевник.

Николая совершенно не задела фамильярность спафария, но он заметил, что Цула говорит на манер иудеев, даже в названиях, используя не греческие, а иудейские значения. Ведь именно местные караимы называли Фуллы «Иудейской скалой», а Дорос на хазарский манер «Разбитым» после того, как хазары разрушили его двести лет назад.

– Я полагаю, что Арнамар князь Мангупа, чтоб его чёрный песок обволок, после двух поражений, оставит свои притязания на нашу общину, хотя силы его нельзя недооценивать! – продолжил Михаил.

Из дома вышла молодая женщина, одетая в красивое длинное до пят платье из светлой парчи, подпоясанное широким поясом. Её светлые как золотая пшеница волосы были ровно уложены под невысокой шапочкой, наполовину прикрытой шалью ниспадавшей до плеч. Девушка вынесла угощение. Николай подумал, что это служанка Цулы, успев заметить притягательность её внешности. Если сравнивать облик вышедшей с Меридианой, то женщины были полной противоположностью. Яркая броская вызывающая до бесстыдства красота хазарской принцессы, её темно рыжие волосы, чувственные черты лица, откровенно обтягивающие мужские костюмы сразу привлекали внимание, воспламеняя похотливые инстинкты. Особа, появившаяся из дома, не казалась объектом обольщения. Исходя из наряда и поведения, девушка была скромна и воспитана. Всё, что смог разглядеть рыцарь, это кисти рук и лицо. Пальцы были тонки и благородны, а черты лица милы, но не вульгарны. Судя по светлому цвету волос, прислужница была с севера, во всяком случае: не хазарской или иудейской крови, гречанка, ромейка или дочь русов с берегов Данаприса.

– Спасибо, Любаша! – обратился Цула к девушке:

– Пожалуйста, попроси слуг постелить постель в доме для меня и нашего уважаемого гостя, день был трудный, но на самом деле ведь всё только начинается.

Хозяин, назвавший женщину Любашей, обращался с ней как с дочерью или супругой, но не как со служанкой. На вид Любаше не было и двадцати, тогда как Михаил достиг возраста папы Сильвестра. Конечно, она могла быть как первой, так и второй, но в любом случае имела равное с Михаилом положение.

Николай, поблагодарив хозяина за гостеприимство, сообщил, что желает спать рядом со своими людьми, не из-за страха перед возможной опасностью, и не для того, чтобы обидеть хозяина но, будучи солдатом, предпочитает разделять учесть своих воинов, столь отличившихся в прошедших битвах.

Рыцарь, которого теперь все называли архонтом, в значении ромейского правителя области, отослал сопровождавшего его архисагиттатора Константина – командира токсотов в отряд.

Получив приказ убедиться, что защита крепости восстановлена, а воины сыты и размещены в тёплых жилых пещерах, архитоксот отправился проверять посты и командовать отбой, не забыв подготовить ночлег для своего командира. Тогда как Николай, Михаил и Любаша, оставшись втроём, продолжили общение.

Девушка, получившая просьбу хозяина заняться постелью, не спешила удалиться в дом, желая присутствовать при разговоре мужчин, что ещё больше подчёркивало её статус как равной Цуле.

Наступившая ночь была тиха и спокойна. Дневной ветер стих, город вокруг уже отдыхал. Звуков, рождённых живыми или природными явлениями, почти не было. Возможно, женщины и оплакивали погибших, но это происходило в другой части Фулл, и их плач не доносился до поместья. Оставшиеся герои надеялись, что все подробности их беседы останутся между ними, поэтому, когда за стеной дома со стороны храма послышался шорох, Михаил напрягся, перейдя на шепот, а Любаша, выйдя на улицу, даже обошла поместье вокруг.

– А почему мы не пригласили епископа Арсения, разве его влияние на общину для нас не важно – поинтересовался рыцарь у хозяина.

– У меня есть подозрение, что епископ больше благоволит местным топархам, чем столичной власти – неуверенно ответил Цула.

– И хотя я открыто с ним не конфликтую, я не доверяю Арсению.

– А разве союз с местными князьями не в наших интересах?

– Таки да, но сейчас другие времена. Нынешние топархи готов и асов, мрак на них, никогда не станут преданными союзниками представителя Константинополя! Они мечтают о собственных независимых княжествах, тогда как твоя миссия объединить земли под властью столицы. Или Меридиана сказал неправду?

Близость Любаши и так напоминала рыцарю о далёкой женщине, а слова Михаила сделали воспоминания ещё острее.

Словно в подтверждение подозрений спафария, вернувшаяся Любаша сообщила, что видела фигуру, удалявшуюся в сторону храма.

– Видишь, я был прав, Арсений нечто замышляет, его слишком интересовало пребывание здесь Меридианы, теперь твоё!

– Ну, может это нормально, ведь он должен знать, что происходит в среде местной паствы – попробовал стать на защиту священника Николай.

– После моих щедрых пожертвований на новый алтарь и ремонт церковных порогов, епископ должен занять нашу сторону. Может быть, пригласить и его!

– Видишь ли, архонт, у меня есть некоторые свои интересы относительно будущего, я готов содействовать тебе, помогать своему брату Георгию – стратигу Херсона, принцессе хазарской, но я хотел бы получить контроль над местной фемой от Кыркора до Мангупа с определённой долей самостоятельности.

– Что ты имеешь в виду? – Николай понял, что Михаил затеял свою сепаратную игру, в которой надеялся задействовать и его:

– Таврика – окраина империи, и любому императору здесь потребуется лояльный топарх, а местному князю – архиепископ, живущий с ним по одним правилам. Чем тебе не подходит Арсений?

– Дело в том, что дядя не совсем христианин – в разговор вмешалась Любаша.

– Замолчи дочка, не говори лишнего!

– Скажи ему, дядя, Николай наш союзник, в случае удачи мы разделим с ним триумф, а в случае поражения умрём вместе, он должен знать всё!

– Нет, нет, впрочем, ты и так уже наговорила на мою гибель! – Михаил стал возбуждённым и испуганным.

Николай слушал их перепалку, ничего не понимая.

– Николай, посланник папы Сильвестра, видишь ли, ты, как и мой брат, Георгий, как и девушка, перед тобой – христианин, я же верю только в Танах. Наша община в этих краях слишком молода и слаба, ты мог это видеть только по девяти надгробиям в южном обрыве за городом, прозванным моими единоверцами Иосфатовой долиной.

– Так ты иудей! – взорвался Николай. Рыцарь, несмотря на религиозное воспитание, был веротерпим, как и его наставник. Герберт или теперь папа Сильвестр, по должности отстаивающий интересы христианской веры, не чурался общения с магометанами Кордовы и европейскими иудеями, всегда уча подопечного, что главное – это знание, и не важно от какого народа оно исходит. Ведь греки, придумавшие математику и астрономию, вообще были язычниками, а цифры мавров удобней в использовании. Но всё-таки, чтобы иудей был на имперской должности, это выглядело странно!

– Как же ты получил должность спафария?

– Благодаря своему брату, и тому, что я скрываю собственную веру.

– Но это истинный грех, а стратег Херсона тоже иудей! – теперь Николай начинал понимать игру Михаила.

– Нет, Георгий крещёный, хотя народ наш был веры хазарской. Видишь ли, я тоже не совсем иудей, я караим, мои предки пришли суда во времена Пятикнижия и не знают учения амораев.

– А Меридиана, я думал она крещёная!

– Тебе лучше знать, ведь, как я понял, ты и твой сюзерен оба знакомы с ней ближе – Михаил посмотрел на рыцаря с ухмылкой:

– Твоя спутница должна верить в вашего Спасителя, хотя, узнав Меридиану, мне показалось, что она верит только в его оппонента.

Теперь всё становилось понятно: Михаил – караим, вот почему христианские топархи и епископы его враги.

– А Любаша, почему ты зовёшь ей дочерью, а она тебя дядей?

– Девушка моя приёмная дочь, и воспитанница. Её отец – Икмор, один из варангов дружины конунга Владимира. Воин, полюбивший булгарку, когда его князь воевал с серебряными булгарами, и бежавший с ней в земли хазарские, а оттуда через Томатархан в страну Дори. Она родилась в Херсоне, где Икмор служил в страже. Судьба и Владимир нашла их и здесь. Мать и отец её погибли во время штурма города бывшим каганом Икмора, когда Любаше было семь годков. Так что я взял девочку на воспитание. Варанг верил в Одина и Валгаллу, но болгарка была христианкой. Родители крестили дочь перед штурмом, мы разной с ней веры, хотя вполне уживаемся более десяти лет.

Девушка с благодарностью посмотрела на Михаила, спафарий продолжал:

– Итак, Николай, теперь ты всё знаешь, ты отбросил готов от стен Кыркора, но не подчинил себе их страну! Покори Готию и Аланию, и караимы Хацарии станут твоими верными вассалами! В этом деле я обеспечу помощь Кыркора и невмешательство Херсона.

– Ты предлагаешь начать полномасштабную войну с Доросом и всей Дори, с армией в сто пятьдесят пехотинцев, тогда как по твоим же утверждениям область может выставить против нас от восьмисот до трех тысяч человек!

– Возможно, в честном открытом бою нам и не победить Арнамара, даже если твоей союзнице удастся собрать некоторое количество людей в Томатархане, но ведь у тебя есть часть предмета – терафима, собрав который мы сможем добиться любых целей! – голос Михаила звучал торжественно и загадочно.

За суматохой последних дней Николай совершенно позабыл о таинственном камне, переданном ему наставником с указанием доставить в Херсон, и хранившимся на поясе под рыцарским плащом. Топаз был красив и вероятно, за свой размер стоил очень дорого. Но как драгоценная безделушка могла помочь в достижении целей, герой не понимал. Архонт считал, что камень – просто условный знак, как перстень или печать, увидев который, незнающие рыцаря, но замешенные в заговоре люди, начнут доверять его обладателю.

– И как же нам должен помочь сей предмет, мы купим на него наёмную армию пацинаков? – спросил герой с недоверием.

– Я полагал, ты знаешь о силе кристалла, раз нет, просто передай его мне, я найду ему применение – с напускным равнодушием заявил Михаил.

– Но я имею чёткие указания отдать камень Георгию Цуле – протоспафарию Херсона – рыцарь чувствовал, что полностью доверять союзнику не стоит.

– Поверь, он не нужен моему брату, он христианин, а топаз – древний терафим иудеев, он предназначен мне, он должен принадлежать общине караимов! – спафарий заметно разволновался.

Николай, на долю которого выпали столь внезапные и многочисленные приключения и испытания, уже не был монастырским простаком, приставленным к папе.

– Пока ты не расскажешь мне, в чём хитрость этого топаза, я не только не отдам его тебе, но и не покажу!

– Дядюшка, ты должен всё рассказать господину архонту, ведь он наш союзник! – вмешалась в разговор Любаша:

– Если мы потеряем его благосклонность, завтра он уйдет из Фулл, а готы вернуться под стены, как ты защитишь город – горсткой своих караимов!

Несколько минут в душе Михаила шла тяжёлая борьба, наконец, спафарий решил прислушаться к доводам приёмной дочери.

– Таки да, Любаша права, я расскажу тебе о силе терафима, если ты пообещаешь отдать камень мне.

Николай достал топаз из напоясного кошелька и, не давая Цуле в руки, показал камень собеседникам. При виде драгоценности глаза Михаила загорелись, а дрожащие руки потянулись к топазу. Рыцарь, вспомнив наставление Меридианы, вежливо отвёл предмет от пальцев спафария. Даже Любаша, и та, смотрела на камень с интересом и вожделением.

– Говори, почему все, кто знает о наличии у меня этого камня, трепещут перед ним, словно пред истинным крестом распятия Спасителя, или будто видя скрижали Моисея!

– Кхе, кхе! – нерешительно начал караим:

– Предки моих единоверцев, пришедшие сюда с Камбизом, обладали одним магическим предметом: медной головой, изготовленной мудрецами из Иудеи и Персии для отца Камбиза – Персидского Кира Великого. Когда Кир погиб талисман достался его старшему сыну. Говорят, что со временем медная голова довела Камбиза до помешательства и стала причиной его смерти, он, кажется, убил себя сам. Каким образом терафим оказался у иудеев – загадка, но они принесли его в крепость Села га-Иегудим, на месте которой и построен Кыркор. Магия предмета проявлялась, если внутрь медной головы поместить имеющийся у тебя топаз, тогда терафим как бы оживал, и голова начинала отвечать на вопросы «да» или «нет». Как ты понимаешь: знающий будущее владеет миром! Однако, талисман, не смог уберечь своих новых хозяев, как не уберёг персидских царей. Поскольку все хотели обладать терафимом, путь его окружён драмами и убийствами. В конце концов, он был разделён: кристалл оказался у иудеев Кордовы, а медная голова осталась в этих землях. Похоже, твоя спутница, покинувшая Кыркор пару недель назад, имеет сведения, где найти голову в землях хазарских. Если нам удастся соединить два предмета в один, мы сможем воспользоваться его силой, зная ответы на любые вопросы.

– Я думаю, магия терафима не исходит от Господа – поморщилась Любаша.

– Глупая девочка, какая разница, кто даст нам силы в борьбе с врагами! Николай, я заберу камень, чтобы сохранить его, у меня он будет в большей безопасности!

За стеной опять послышался шорох.

– Слуги! – закричал спафарий:

– Любаша позови слуг, надо обойти дом, и поймать шпиона, который мог узнать нашу тайну!

Николай лично обошёл небольшое поместье Цулы, но не обнаружил ничего подозрительного. Вернувшись во двор, рыцарь перешёл на шепот.

– Я не очень то верю в силу головы и топаза, тем более что никто из вас, как я понимаю, не видел терафим в действии. Более того, если предмет, о котором я услышал, работает, его магия идёт от дьявола, и мне, как христианину не пристало прибегать к подобной нечисти. Но если всё это правда, хоть наполовину, терафим не должен попасть в чужие руки, с этим я согласен. Мы найдем медную голову, а затем проверим легенду, если что, я лично уничтожу порождение ада!

– Так отдай топаз мне, о, Николай, я буду хранить его дороже жизни! – взмолился спафарий.

– Забирай камень! – нарочито прокричал рыцарь, пряча драгоценность в свою сумку, и жестикулируя Цуле об обратном.

Михаил, поняв, что замыслил архонт, обрёченно вздохнул:

– В любом случае мы теперь вместе!

Инициативу перехватил Николай:

– Так что нам делать? Если мы хотим найти медную голову, нам надо следовать в Фанагорию за Меридианой, но если мы не победим дороского князя или не договоримся о перемирии, он захватит Фуллы до нашего возвращения!

– Ты прав, для полномасштабной войны с Арнамаром у нас нет армии – согласился Михаил:

– Другое дело, когда терафим будет у нас в руках, тогда пусть Мангуп посылает свои войска на стены, пусть они испытывают свою судьбу!

– Но, отправляясь в Фанагорию, мы должны помнить, что островом владеют русы, не известно как их князь встретит нашу экспедицию! – осторожно вмешалась Любаша:

– Мы не должны идти в Томатархан как караимы, асы или хазары, лучше всего, если Николай возглавит поход как представитель Константинополя, с которым у русов сейчас союз.

– Таки да, девочка права, лучше заручится поддержкой фемы Херсона! – подтвердил Михаил.

– Не сбрасывайте со счетов Арнамара и Мстислава Томутороханского, медная голова находится где-то в их землях, а что если кто-нибудь из князей найдёт терафим первым.

– О, вздор, хватит страшить нас ерундой, Любаша, никто пока не знает о тайне головы и топаза!

– Так ли никто! – заговорил Николай, молча слушавший спорщиков:

– Где бы я ни останавливался, следуя по пути хазарской принцессы, везде находится местный, которому известно об имеющемся у меня кристалле больше чем мне, и я не допускаю, что Меридиана намеренно трубит о терафиме каждому встречному! Даже здесь за нами шпионили!

– Однако, уже поздно, нам всем следует хорошо отдохнуть, прежде чем решить, что делать дальше – девушка взяла смелость командовать двумя мужчинами.

– Отдай мне топаз, я позабочусь о его сохранности, пока ты будешь беспокоиться солдатами и походом – прошептал спафарий на ухо Николаю:

– В конце концов, у тебя достаточно проблем и без камня!

Получив жёсткое «нет» Михаил понял, что спорить с архонтом далее бесполезно.

– Может быть, ты всё-таки останешься ночевать в моём доме, слуги уже подготовили комнату для важного гостя – почти с мольбой обратился Цула к рыцарю, считая, что хоть так заветный кристалл будет чуть ближе к нему самому.

– Нет, ты и так уже получил камень, громко и насмешливо заявил Николай:

– Хватит с тебя и одного трофея в доме. С утра, похоронив павших, начнём готовиться к походу, ведь мы так и не решили, что предпринять в первую очередь.

– Я думаю, надо будет достигнуть Херсона, и с помощью моего брата организовать экспедицию в Томатархан в поисках Меридианы. Получив поддержку Георгия, по пути вернём под контроль херсонской фемы, а значит и под твой, область Дори. Найдя терафим, мы соберём всю Хацарию, открыв просторы для твоих честолюбивых замыслов – подытожил Цула:

– Пока мы слабы, чтобы не встретиться с Арнамаром или степными пацинаками, в Херсон отправимся водой. Для этого достигнем берега Понтийского моря в районе крупного порта Сугдеи. Там живут аланы лояльные власти Херсона и нас снабдят всем необходимым. В Сугдею путь неблизкий! Можно также следовать в Горзувиты, местечко, правда, разрушено и сейчас только восстанавливается, но сохранился торговый порт, где можно будет арендовать корабль. Или идём в Партенитэ, это рядом с Горзувитами и ещё ближе, корабль сможем купить и там. В любом случае подобный путь в обход Мангупа спасёт нас от внезапного нападения.

– Остаётся только подумать, как укрепить Фуллы, не хочется отдавать город Доросу после славной победы – закончил разговор уходящий Николай.

– Если морское путешествие, как и путь в обозначенные тобой порты, безопасен, ты отправишься к Георгию сам, взяв небольшую личную стражу, а я займусь укреплением нашей базы. Ведь если топаз предназначалось показать тебе, я почти выполнил свою функцию, а с братом ты сможешь договориться лучше меня.

Николай хитрил, будучи человеком сухопутным, он не хотел пускаться в морское путешествие, и он действительно не хотел терять подконтрольную ему крепость. Отправляя спафария одного, архонт рассчитывал удалить Михаила от камня, владеть которым тот страстно желал, при этом, удерживая его топазом, словно собаку на длинном поводке. Была ещё причина: Фуллы находились к Фанагории ближе, чем Херсон. Значит, Николай, находясь на месте, оставался ближе к Меридиане или, хотя бы, к вестям о ней. Другое дело – поход в Фанагорию, в земли кагана русов Мстислава, его он конечно возглавит.

Михаилу явно не понравилось предложение новоиспечённого архонта. Если бы не камень, который завладел душой караима, он никогда бы не покинул укреплённый центр своей общины. Признаться, до прихода рыцаря, он и не верил, что когда-нибудь сможет увидеть терафим, но теперь, жажда собрать древний магический предмет воедино и воспользоваться его силой, переборола желание покоя и чувство ответственности перед единоверцами. В конце концов, он всё делает для блага общины, ведь он мечтает создать державу караимов на этом небольшом острове, пусть маленькую, но независимую. Сейчас сила на стороне Николая и спорить с ним бесполезно, но кто знает, что будет завтра, надо ждать!

Николай быстро достиг предназначенной для отдыха пещеры, расположенной в северном обрыве скалы. Он устал, и решил лично не проверять посты, положившись на ответственность подчинённых. В пещере горел огонь, а на специальной каменной лежанке был постелен медвежий мех, напомнивший ему о свидании с Меридианой. Рядом с кроватью на каменном выступе стоял кувшин с греческим вином и тарелка с мочёным горохом, мёдом и хлебом. Есть уже не хотелось, тем более что рыцарь был щедро накормлен в доме спафария. Первый раз за несколько последних ночей Николай позволил себе снять доспехи и отложить в обоз лук и колчан. Оставив при себе только меч и Ватиканский кодекс, переписанный им на греческом языке ещё в аббатстве, когда будущий папа, его наставник, требовал от воспитанника совершенствовать неизвестный Герберту язык. Было бы ещё неплохо помыться и отдать нижнюю рубашку в стирку местным хозяйкам, но всё это придётся отложить на завтра.

– Меч и библия – всё моё оружие в окружающей тьме! – произнёс взгромоздившийся на ложе рыцарь:

– А что я ещё могу!

Николай, несмотря на монастырскую жизнь, благодаря наставничеству ученого папы, не был тёмным религиозным фанатиком. Он обладал образованием, превосходившим знания большинства людей, его окружавших. Кроме точных наук, он изучал философию, включая ту, что смогла дойти до него благодаря эллинским трактатам, некогда привезённым Сильвестром из Кордовы. Его мысли об устройстве окружающего мира входили далеко за рамки Писания. Иногда его вообще посещала греховная мысль: Бога нет, а всё устроено благодаря неким незримым природным законам! Но он тут же одёргивал себя, боясь поделиться сомнениями с наставником. Ведь если нет Бога, что тогда имеет смысл! Живи ты жизнью греховной: язычника, разбойника, прелюбодея или душегуба, или посвяти всю жизнь праведным делам, если нет Всевышнего, Страшного Суда и Вечной жизни или Вечной смерти, что тогда будет критерием нравственности поступков? Вера, пустая вера, во что? Или оценкой будет суждение других людей, но разве не все грешат! Кто тогда судьи! И разве не меняются критерии поведения? Нет, что-то должно быть, ради чего всё…

Засыпая, Николай думал о Меридиане, о… Любаше. Не то, чтобы он воспылал любовью к мало знакомой воспитаннице Михаила. Но Меридиана разожгла в нем доселе неизвестный огонь – чувственный интерес к противоположному полу. Внезапно герой поймал себя на мысли, что девушка нравится ему, она умна и приятна, её голос, более молодой и высокий чем у далёкой любовницы, звучал как нежный ручеек.

– Что это, новое искушение? – последнее, что возникло в голове у рыцаря, прежде чем он провалился в царство Морфея.

Николая разбудил истошный крик стражника:

– Господин! Господин архонт! Проснитесь! Город подвергся нападению, доросцы повсюду!

Михаил проснулся от тог, что кто-то тряс его за плечо. Спафарий открыл глаза, перед ним был его старый верный слуга, никогда не позволявший подобной дерзости к господину. Значит, произошло нечто экстраординарное.

– Что случилось? – воскликнул караим, протирая глаза ладонью.

– Адони, господин мой, вас срочно желает видеть епископ Арсений!

– Что за спешка, он не мог подождать до рассвета!

– Адони, он очень рассержен и пришёл не один, в поместье готы, кажется во главе со своим предводителем Лампрандом.

– Сатан, предательство, но как они проникли в крепость, в поместье? – Михаил стал понимать всю опасность ночного происшествия. Если дом окружён, бежать невозможно, но среди врагов есть епископ Фулльский, значит можно договориться или тянуть время, ожидая помощи.

Спрятав кинжал за пазуху, прямо в рубахе для сна спафарий осторожно вышел во двор и осмотрелся.

Там, где несколько часов назад он беседовал с Николаем, теперь находилось несколько чужих воинов, в тени которых сидя верхом возвышался Лампранд, ближе всех стоял Арсений, опиравшийся на епископский посох.

Разговор начал епископ:

– Михаил, нам, христианам Готских Климатов, известно о твоих предательских планах. Я давно не доверял тебе, не видя рвения к вере, и за связь с общиной жидове. Быть тебе безбожником или жидовином, распявшим Спасителя, это твой ответ перед Богом. Но нам стало известно, что ты задумал измену, в результате которой наша благодатная Готия перестанет быть землей Христа, и станет страной жидове хазарских. Наш епископ Иоанн двести лет назад не дал хазарам поругаться над верой отцов наших, неужели ты думаешь, что я позволю сделать это тебе. Более того, ты задумал ещё и богопротивную мерзость с дьявольскими талисманами, приобщив к заговору хазарскую блудницу, гостившую у тебя, а теперь и этого мальчишку, Николая, посланника ни то императора римлян и франков, ни то кесаря римской империи.

– Ты говоришь чушь, Арсений! – попытался защититься спафарий:

– Против вашей веры у меня нет замыслов.

– Замолчи и слушай! – продолжил обвинения епископ:

– Ты думаешь, что, видя, как ты отдаёшь Фуллы на поругания жидове, разрешив им селиться в городе, я стоял в стороне. Это я, поставленный блюсти паству фулльскую, обратился к топарху готскому Арнамару взять поселение под его длань.

– Так это ты вызвал отряд с Дороса!

– Я, и если бы не мальчишка, ставшей орудием дел твоих, Фуллы вернулись в христианскую страну Дори, а жидове, вместе с тобой, были бы вышвырнуты из города. Поскольку город уже под властью нового ромейского архонта, мы не будем устраивать богопротивную резню, и не тронем Фуллы, но ты должен отдать дьявольский камень, переданный тебе Николаем. Змея, с вырванными зубами не сможет смертельно укусить!

Михаил, затягивая время, не знал: признаваться в его отсутствии или выдавливать из себя героя.

– У нас нет времени обыскивать всё поместье, неси камень и я гарантирую тебе жизнь!

– У меня нет терафима.

– Лжец! – закричал епископ, взмахнув в гневе посохом, собираясь ударить караима по голове:

– Я слышал, как мальчишка передал тебе богомерзкий камень!

– Не троньте дядю, у него действительно нет топаза! – разбуженная возней во дворе из дома вышла Любаша:

– Мы поняли, что нас подслушивают, и разыграли…, драгоценный топаз остался у рыцаря.

В городе послышалось оживление, это стража, проспавшая лазутчиков, объявила тревогу.

Николай с трудом надел латы и, выскочив из пещеры, инстинктивно побежал к главным воротам, тем самым, что были выбиты во время штурма, а затем восстановлены.       По городу носились отряды стражи, вступая в короткие стычки с пробравшимися внутри доросцами. Ворота оказались закрытыми, а возле них стояла охрана. Неужели неприятель проник с другой южной стороны города, где находилась двойная линия обороны, или он перелез через стены. Поднятые по тревоге солдаты были отправлены для блокирования трёх городских улиц, сходящихся перед главными воротами. Если бы воинов противника было много, они давно бы перерезали большинство спящих солдат Николая, но этого не произошло, значит, число попавших внутрь было незначительно.