Текст книги "Браслет пророка"

5
Наварра. Год 1244

Пьер де Субиньяк перешел через Пиренеи, преодолев один из наиболее пустынных склонов гор Уэски. После долгих дней езды верхом он наконец достиг отрогов горной цепи и увидел Королевский Мост. Это уже было Наваррское королевство. Отдав крепость Монсегюр во власть Папы, он решил исчезнуть на несколько месяцев и укрыться именно в этих местах, в маленькой наваррской деревушке.

За то время, что он воздвигал церковь в Эунате, ему удалось завести дружбу с несколькими мужчинами из общины тамплиеров, причем за те четыре года, что длилось строительство, двое из них перешли под его начало и были радушно встречены его монахами. С того времени прошло уже более десяти лет.

Его отношения с тамплиерами были всегда добрососедскими, и особенно они сошлись с командором их ордена, Хуаном де Атарече. С ним у Пьера сложились более близкие отношения, в конце концов между ними установилась крепкая дружба, и она все еще оставалась крепкой, несмотря на то что прошли годы. Началось это все через некоторое время после приезда Пьера. Они обнаружили, что их характеры и мнения во многом схожи. Близость характеров помогла им постепенно построить очень доверительные отношения. Хотя Хуан был намного старше Пьера, разница в возрасте никогда особенно не мешала их общению. Для Хуана Пьер был не только учеником, командор относился к нему как к сыну, которого у него никогда не было. За несколько месяцев они очень хорошо узнали друг друга и, не стыдясь, делились своими ощущениями и сомнениями. Хуан стал свидетелем зарождения отношений между Пьером и Аной и обращения Пьера в веру катаров.

Отход Пьера от католицизма странным образом повлиял на их отношения. Пьер боялся реакции Хуана, поскольку тот был тамплиером, а значит, защитником Церкви и веры, но Хуан понял и даже оправдал для себя решение Пьера принять новую веру. Хуан пытался поддерживать Пьера, защищая те положения, которые ему казались ближе к вере катаров, чем к постулатам христианской Церкви.

Несмотря на их близкую дружбу и на то, что их многое связывало, Пьер никогда не знал, что делал этот человек, имеющий специфические взгляды на веру, в качестве главы маленькой общины тамплиеров.

Во время пребывания Хуана в монастыре они часто совершали приятные длительные прогулки по берегу реки, называвшейся Арга, разговаривая и о божественном, и о человеческом. По мере того как их дружба крепла, Хуан заражал Пьера своей страстью к изучению и толкованию древних мудростей, например египетских и вавилонских, а он был настоящим их знатоком. Хуан научил Пьера понимать символический смысл чисел, являвшихся подлинной движущей силой Вселенной с точки зрения каббалы – мистического учения древних семитских народов. Он рассказывал ему о древних иудейских сектах, таких как ессеи, которым открылся свет Божий и, посредством его, прямая связь с Ним. Условием этого была отшельническая жизнь, медитации и аскетизм. Именно на этом базировались основные принципы веры катаров.

Хуан, будучи умелым строителем, открыл Пьеру знания, необходимые для верного истолкования точных посланий, которые тамплиеры передавали миру посредством своих построек. Эти послания были скрыты от глаз непосвященных, но для тех, кто умел правильно их прочесть, они имели глубокий смысл. Послания были зашифрованными, и, чтобы понять их, надо было знать числовые параметры построек тамплиеров, способы ориентации храмов по сторонам света и, прежде всего, уметь толковать украшения на сводах храмов, консолях и капителях.

Долгая жизнь Хуана – а ему уже исполнилось девяносто лет – тяжким грузом давила на его плечи. Он устал не только от своих лет, но и от бесконечных приключений и злоключений, выпавших на его долю в самых разных местах земного шара.

Пятьдесят лет назад Хуан отправился в Святую землю. Это произошло незадолго до того, как она была окончательно освобождена христианами от египетских войск, которыми командовал Салах-ад-Дин. Хуан был рыцарем и сразу же откликался на призывы Папы о помощи в защите святых мест и паломников от постоянных нападок мусульман и их сторонников. Но Хуан уже давно слышал в своем сердце особый призыв Бога. В Иерусалиме он познакомился с членами ордена тамплиеров. Заповеди этих монахов-солдат полностью отвечали его устремлениям – как рыцаря и как Божьего человека. Через какое-то время он попросил принять его в орден. Став тамплиером, Хуан много лет прожил в Иерусалиме и лишь потом вернулся в свою родную Наварру.

В Иерусалиме он был допущен к святая святых тамплиеров. Хуан изучил жесткие правила, предложенные еще святым Бернаром Клервоским, священником, который стоял у истоков ордена и защищал орден от самого Папы. Но стремления Хуана расширить свои знания не ограничились, этим, он начал изучать другие древневосточные источники мудрости, такие как каббала, и пытался постичь суть софийского аскетизма.

Хуан научил Пьера проектировать и возводить такие конструкции, которые представляли собой нечто большее, чем произведения архитектурного искусства или культовые сооружения. Он научил Пьера превращать их в инструменты, посредством которых передавалась мудрость следующим поколениям. Он объяснил ему, что число пять в каббале означает силу, свет, который дает жизнь, и этот смысл заключен в пятиугольной звезде. Хуан вдохновил Пьера ввести в свои последующие проекты число девять, означающее мудрость, символом которого была змея. Это было число посвященного, а еще оно являло собой синтез добра и зла.

Приближаясь к командорству, Пьер вспоминал слова Хуана: «Подумай, Пьер, о том, что мы, люди, умираем. Подумай о том, насколько не вечны наши мысли и идеи. Но камень остается навсегда, и именно в нем мы должны выразить и передать истину, чтобы те люди, которые научатся толковать ее, знали, как пойти по верному пути».

Пьера утомил долгий путь, хотя он горел желанием снова увидеть своего друга Хуана. После отъезда Хуана из Монсегюра Пьер уже несколько лет не слышал новостей о нем.

С холма, на котором он находился, просматривалась вся деревня. У въезда в нее, с левой стороны, он различил стену и большие деревянные ворота, которые отделяли монастырь тамплиеров, местоположение командорства, от остальных построек. Пьер облегченно вздохнул, поняв, что его долгое и трудное путешествие подходит к концу. С тех пор как он уехал отсюда, много времени прошло и многое случилось. Когда он покидал эти места, все казалось ему совсем другим. Он уезжал с Аной, со своей возлюбленной Аной, полный иллюзий и желания начать новую жизнь, осознавая, что они оставили позади. В его сердце словно вонзилась тонкая игла, когда он вспомнил Ану, и у него из глаз полились слезы. Он возвращался один, и его сопровождали лишь неизбежные муки совести и чувство вины в ее смерти. Он бежал от всего, не ведая, что ему делать, не зная, что уготовило ему будущее. Он подъехал к входу в монастырь. Вооруженный монах, облаченный в белый плащ с восьмиугольным крестом, остановил его. Пьер сразу же узнал монаха.

– Стой, путник! Чего ты ищешь в этом месте, добрый человек?

Пьер тяжело слез с коня и, уже очутившись на земле, обратился к монаху:

– Добрый день, брат! Похоже, вы не узнали меня. Я строитель и хорошо знаю этот монастырь, я здесь долгое время проживал. Я хотел бы видеть командора дона Хуана де Атарече, моего друга.

Монах, тщательно оглядев Пьера с ног до головы, в конце концов узнал его.

– Вы Пьерде Субиньяк, верно? – Услышав ожидаемый положительный ответ, монах вытянул копье, преграждая ему путь. – Тогда вы должны знать, что здесь вам не будут рады. – Пьер обеспокоенно посмотрел на него. – Садитесь на вашего коня и скачите отсюда как можно дальше. Прочь, проклятый еретик!

– Прошу вас, брат мой, – смиренно взмолился Пьер, – я много дней скакал с единственной целью увидеть моего друга Хуана. Я не собираюсь задерживаться здесь надолго. Мне необходимо лишь немного поговорить с ним. – Он схватил монаха за руку и продолжал упрашивать его: – Умоляю вас, дайте мне пройти! Я знаю, что он позволил бы вам впустить меня. Будьте же милосердны!

Монаха, похоже, разжалобили его мольбы. Не отвечая, он взял коня под уздцы и жестом пригласил Пьера войти. Они молча дошли до конюшни. Наконец, видя безутешность Пьера, он объяснил ему:

– Я сожалею, что мне приходится известить вас о тяжелом состоянии здоровья нашего командора…

– Тяжелое состояние здоровья? Что именно вы хотите этим сказать? Насколько плохо состояние моего дорогого друга? – прервал его Пьер, разнервничавшись от неожиданной новости.

– Он умирает! Командор находится в агонии уже пять дней. Ситуация критическая, и я боюсь, что это уже вопрос нескольких часов.

Пьеру нужно было увидеть Хуана. Он попросил, чтобы его провели к нему. Монах извинился, что не может сопровождать его, поскольку должен оставаться у ворот, но он перепоручил его другому монаху, который в этот момент в конюшне перетаскивал мешки с овсом. Пьер последовал за этим монахом вглубь монастыря. Они прошли по мрачной галерее в романском стиле, по которой Пьер когда-то часто прогуливался. Мимо них шли монахи, они узнавали Пьера и приветствовали его, одни с удивлением, другие – искренне улыбаясь. Пьер и монах поднялись по лестнице на верхний этаж, где находились спальни. Пройдя два широких коридора, они дошли до спальни Хуана. Дверь была заперта. Монах попросил его подождать снаружи несколько минут и вошел в спальню.

Пьер остался один. Ему не терпелось войти и увидеть своего дорогого друга. Он был поражен и смущен. Возможность смерти Хуана никогда не приходила ему в голову с тех пор, как его планы совершенно изменились. Он в отчаянии смотрел на дверь, которая все не открывалась. Ожидание стало невыносимым.

Наконец вышли два монаха. Тот, который провожал Пьера до двери спальни, удалился по коридору, не обращая на него внимания. Другой оказался старым знакомым Пьера. Это был Педро Урибе, коадъютор[4]4
  Коадъютор – помощник священника в католической церкви. (Прим. перев.)


[Закрыть] командора, клеветавший на Пьера все то время, пока тот жил здесь. Педро никогда не одобрял его присутствия в монастыре. Пьер так и не смог понять, каковы были мотивы подобного отношения, но он испытал на себе тонкое и хитроумное коварство Педро и постоянно ощущал откровенную антипатию, бесцеремонно демонстрировавшуюся Педро все эти годы. Его постоянная резкость усугубилась еще больше, насколько это было возможно, когда незадолго до отъезда Пьера он узнал о его отречении от католической веры и принятии веры катаров.

– И вот перед нами снова не кто иной, как еретик дон Пьер де Субиньяк! – заявил он язвительно. – С какими новостями ты прибыл в это святое католическое жилище?

– Я совершил долгое путешествие, Педро. И я приехал лишь навестить вашего настоятеля, а узнав о его тяжелом состоянии, попросил позволения увидеться с ним. Прошу тебя, дай мне войти к нему на минуту.

На лице Педро появилась гримаса неодобрения, которую Пьер истолковал как несомненный отказ. Прежде чем Пьер услышал отказ, выраженный в словах, у него сделалось такое несчастное выражение лица, что Педро на этот раз передумал, учитывая сложившиеся обстоятельства.

– Пьер, ты знаешь, что Хуан очень стар. Ему исполнилось девяносто два года, и теперь мы теряем его. Я думаю, что он не переживет эту ночь. Он невероятно устал и ослаб. В эти дни я никого не пускал к нему. Я исполняю обязанности настоятеля до его смерти, и я сам не знаю почему, но я позволю тебе зайти на несколько минут. Но я хочу, чтобы ты знал: я делаю это больше не для тебя, а для него, потому как знаю, что он любил тебя как брата. Сознаюсь, я больше в своей жизни не хотел тебя видеть, но мое сердце милосердно, и я надеюсь, что ты оценишь это.

– Я благодарю тебя всем сердцем и постараюсь не утомлять его. Я пробуду у него недолго, обещаю тебе.

Пьер толкнул дверь и, войдя в спальню, тихо закрыл ее за собой. Комната была маленькой, единственная кровать стояла у большого окна, через которое щедро лился свет. Пьер взял стул и поставил его возле кровати. Сев, он посмотрел на Хуана, который, казалось, спал. Хуан сильно ослаб. Скулы ясно вырисовывались на его лице, их прикрывала тончайшая пожелтевшая кожа. Веки отливали голубоватым цветом, как и губы. Белая неопрятная борода покрывала его шею и покоилась на простыне. Под простыней угадывалось хрупкое, похожее на скелет тело. Казалось, его окончательно покинули та заразительная жизненная энергия и сила, о которых Пьер так хорошо помнил.

Пьер взял Хуана за руку и почувствовал, что она холодна. Прежде чем он успел наклониться к Хуану, тот открыл глаза и увидел обеспокоенное лицо Пьера.

– Какой приятный сюрприз! – Ему было крайне трудно говорить.

– Мой дорогой Хуан, как ты себя чувствуешь?

– Ты же видишь, Пьер, моя смерть неизбежна. Меня пытаются обмануть, уверяя, что я поправляюсь, но я знаю, что мой час пришел и скоро я предстану перед Господом. – Он на несколько минут замолчал, потому что ему было трудно дышать. – Но не будем говорить сейчас обо мне. Расскажи мне, как тебе жилось в Монсегюре. Я знаю, как вас преследовали крестоносцы. Какое сейчас там положение? Как Ана?

По дороге в Наварру Пьер размышлял над этими вопросами, которых, естественно, ожидал, и думал, какие ответы на них дать. Взвесив разные варианты, он в конце концов решил, что расскажет не всю правду о случившемся, скрыв, разумеется, свое предательство. Он подумал, что даже ужасная смерть Аны могла быть объяснена столь кровопролитной атакой. Но в эту минуту, видя друга на пороге смерти, он принял решение рассказать ему всю правду. Он должен был освободить свою совесть, и это могло стать лучшим утешением для него. Уже не в состоянии сдерживать чувства, накопившиеся за последнее время, да еще при виде своего лучшего друга в таком состоянии, Пьер разрыдался.

– Что с тобой случилось? Откуда эта боль? – Хуан погладил его по голове, пытаясь успокоить.

Пьер развязал шнур своего камзола и, достав с груди медальон, показал ему.

– Хуан, ты помнишь этот медальон, который я давно ношу? – Хуан кивнул, ничего не понимая. – Я никогда не рассказывал тебе ни о его происхождении, ни о его значении, но сейчас я должен это сделать. – Пьер глубоко вдохнул. – Ему более двух тысяч семисот лет. Он принадлежал Исааку, сыну Авраама. Медальон несколько истерся от времени, но на нем еще видны рельефные изображения агнца и звезды. Агнец символизирует жертвенность отца, который, повинуясь воле Яхве, был готов принести в жертву своего желанного сына, Исаака. Звезда говорит о том, что потомков его рода будет «как звезд на небе». Этот род благословлен Яхве после его союза с Авраамом.

Хуан, потрясенный услышанным, взял медальон в руки и приблизил его к глазам, пытаясь получше разглядеть.

– Пьер, ты уверен в том, что говоришь? Ты хочешь сказать, что носишь на шее самую древнюю и самую ценную реликвию всех времен? Я никогда не слышал и не читал о ее существовании. Как ты можешь убедить меня в ее подлинности?

Пьер изложил ему историю жизни своего прадеда Фердинанда де Субиньяка, особенно подробно рассказав о Первом крестовом походе. Он поведал о его неожиданной встрече во время завоевания Иерусалима с еврейкой Сарой, прямым потомком праотца Авраама, и о ее насильственной смерти, свидетелем которой был предок Пьера. Он также объяснил, какое священное обязательство приняли на себя его предки. Он должен был защищать медальон и позаботиться о том. чтобы он не попал в руки человека, не принадлежащего к их роду. Такое обещание дал его прадед богу Яхве и великим праотцам над бездыханным телом Сары.

Хуан де Атарече с интересом слушал его рассказ. На мгновение у него на лице промелькнула тень беспокойства. Ему нужно было объяснить Пьеру нечто существенное, очень важное для него. Но, прежде чем сделать это, он безуспешно пытался понять, какое отношение этот медальон имеет к его вопросу о Монсегюре.

– Пьер, но почему ты ничего не рассказываешь мне о Монсегюре? Почему ты говорил об истории медальона?

Пьер удивился, поняв, что Хуан, даже находясь на пороге смерти, сохранил всегдашнюю ясность ума. Слезы не переставали течь из глаз Пьера, пока он подробно рассказывал о событиях, которые привели к падению Монсегюра, о своей решающей роли в передаче крепости, о предательстве, совершенном для того, чтобы медальон не попал в руки крестоносцев, о своем позорном бегстве, о том, как он покинул Ану и остальных своих братьев катаров на верную смерть. Он также сознался, с сильнейшей болью в сердце, в страшной смерти Жюстины и своего доверенного помощника.

Хуан наблюдал за ним, исполненный сострадания, как отец, который видит боль сына и берет часть ее на себя, но при этом он размышлял о невероятной истории медальона – медальона Исаака. Это был священный предмет, не имеющий цены. Символ, который он искал.

Дверь открылась, и в комнату решительным шагом вошел Педро Урибе, намереваясь напомнить катару, что ему пора уходить. Пьер предупредил Хуана заранее, что у них мало времени, и Хуан, понимая это, взял руки Пьера в свои и очень пристально посмотрел ему в глаза.

– Пьер, мне крайне необходимо рассказать тебе завтра очень важную вещь! Пожалуйста, ни за что не уезжай! Приходи ко мне, когда тебе позволят. – Педро стоял недалеко и слышал шепот Хуана. – Я обещаю тебе, что продержусь еще один день и не уйду с этого света. Я знаю, что Бог не даст мне умереть, прежде чем я открою это тебе. Я уверен!

– Какие глупости ты говоришь! Мы, несомненно, завтра встретимся. Я приду очень рано, чтобы провести с тобой побольше времени, как мы это делали раньше, мой дорогой друг.

Оставив Хуана отдыхать, Пьер вышел в коридор. Педро уже успел уйти. Пьер спустился по лестнице, размышляя, что его друг имел в виду, когда говорил о чем-то крайне необходимом. Что это могло быть?

Пройдя через зал, находившийся с одной стороны крытой галереи, он увидел двух монахов, молча слушавших Педро Урибе. Пьер не мог сдержать любопытства и спрятался за одной из колонн, чтобы подслушать, о чем говорил Педро. Этот человек никогда ему не нравился!

– Мои дорогие братья! Как вы знаете, наш брат Хуан находится при смерти и может так статься, что в ближайшие сутки или двое он покинет нас навсегда. До сегодняшнего дня я занимал положение временно исполняющего его обязанности, но в данной ситуации и согласно нашим правилам необходимо официально назначить нового настоятеля монастыря, созвав большой совет нашей провинции. – Он указал пальцем на монаха, стоявшего ближе к нему. – Ты, Мартин Диегуэс, быстро отправишься на поиски главы нашего ордена, в провинцию Гильермо де Кардона! Позови его на совет, который состоится в ближайшие два дня! – Он набожным жестом сложил руки. – С этой ночи и до дня совета мы все будем поститься, принося таким образом жертву Богу за душу нашего настоятеля. И помолимся, братья, чтобы Господь осенил нас в час выбора того, кто займет место нашего настоятеля. – Он перевел дух и сделал продолжительную паузу, поочередно пристально глядя присутствующим в глаза. После нескольких напряженных секунд тишины он продолжал: – И наконец, я хочу предупредить вас, что вам категорически запрещается говорить с человеком, который появился сегодня здесь, и помогать ему. Некоторые уже могли его видеть, а другие были с ним знакомы раньше. Я говорю о Пьере де Субиньяке.

Пьер вздрогнул, услышав свое имя. Он попытался спрятаться получше, чтобы никто его не обнаружил.

– Де Субиньяк – бессердечный еретик-катар. Он опозорил наш монастырь, отрекшись от католической веры. Он исповедовал гностицизм, живя при этом среди нас, открыто и бессовестно злоупотребляя нашим гостеприимством и доверием. Но еще серьезнее, чем его падение, то, что он своими доктринами сбил с пути нескольких наших братьев, которые сбросили с себя святые одежды тамплиеров и отправились с ним во Францию, обратившись в дьявольскую веру. Сегодня я оказал ему милость и позволил посетить нашего брата Хуана, но теперь я требую: если вы увидите его здесь, схватите его немедленно. Мы отведем его к доминиканцам. Наступил час заплатить ему за свои грехи, и инквизиция об этом позаботится!

Пьер испугался, почувствовав, что ему угрожает серьезная опасность, и, решив, что больше не будет здесь оставаться, поспешно направился к конюшням. По дороге он не встретил никого, кроме стоявшего у входа охранника. Он попрощался с ним и, не прибавив ни слова, поскакал рысью к центру деревни, направляясь к постоялому двору, где всегда останавливался.

Как только Пьер остался один в своей комнате, он, крайне утомленный, упал на кровать. Его очень обеспокоили последние события в монастыре. Почему положение настолько изменилось? Он закрыл глаза и вспомнил своего умирающего друга. Из-за его болезни все планы Пьера рухнули. Он уже не мог чувствовать себя в монастыре в безопасности, как это было раньше. Хуан, безусловно, не мог спрятать его, находясь в столь критическом состоянии. Его и без того сложное положение усугубляла серьезная угроза, которая исходила от теперешнего настоятеля. Как только пройдет ночь, нужно бежать отсюда. Но, прежде чем бежать, он должен увидеться с Хуаном.

Как он сможет войти в монастырь и добраться до спальни, чтобы его не увидел ни один монах? Поразмышляв над разными вариантами, Пьер решил, что пойдет на рассвете, воспользовавшись тем, что монахи будут еще спать. Пьер хорошо знал монастырь. Он считал, что если с помощью веревки сможет перебраться через стену с северной стороны, то с легкостью доберется до окна Хуана. Это казалось не очень сложным. Он собирался немного поспать, а в полночь тихо выйти с постоялого двора. В его дорожной сумке были толстая веревка и крючок. Он подумал, что этого будет достаточно для осуществления его планов. Чувствуя себя изнеможенным из-за всего происшедшего, Пьер тут же провалился в сон.

А в монастыре тем временем закончилась месса. Монахи стали расходиться по своим кельям. Не прошло и часа, как везде был погашен свет, кроме комнаты Хуана де Атарече. Канделябр слабо освещал спальню, где Хуана бесцеремонно допрашивал Педро Урибе.

– Будь ты проклят навеки, Хуан де Атарече! Ты наконец должен рассказать мне, где хранится сундучок с папирусом, чтобы мне не пришлось тебя похоронить, так и не узнав этого.

Педро энергично тряс хрупкое тело Хуана, которому было все труднее дышать. Педро уже долгое время пытался получить у Хуана интересующую его информацию, но безуспешно – ему не удалось выжать из старика ни слова. Он с невероятной яростью надавал Хуану пощечин. От одной сильной пощечины у Хуана из брови потекла кровь. Педро рассек ее своим толстым кольцом. Кроме того, у Хуана был разбит нос, и из него хлестала кровь.

– Я уже понял, что ты не хочешь мне ничего рассказывать! Наверное, мне придется заставить тебя страдать еще больше. Мне бы так хотелось убить тебя, будь ты проклят! Но учти, я не дам тебе умереть, покаты не откроешь мне свою тайну. Сейчас я пойду спать. И я советую тебе этой ночью подумать и изменить свое поведение. Ты не сможешь скрыть от меня свою тайну! Я не успокоюсь, пока ты не заговоришь, и я не буду разборчив в способах, к которым прибегну, чтобы получить эту информацию. Он вытер простыней свою запачканную кровью руку и посмотрел на Хуана в последний раз, прежде чем выйти из комнаты.

Педро был прежде всего преданным тамплиером. Благодаря ордену он стал почтенным человеком, его уважали, и он был признателен судьбе за это. Ради веры он оставил свою прежнюю жизнь, полную душевных метаний. Когда-то он жил среди воров и убийц, а теперь добился более чем приемлемого статуса в ордене. Хотя Педро подчинялся Хуану, он поддерживал отношения непосредственно с епископатом провинций Арагона и Каталония, в состав которой входила Наварра. Как истинный католик, он с таким рвением выполнял приказы, отданные сверху, что иногда шел против своей совести. Один из таких приказов он выполнял, допрашивая Хуана. В епископате провинции получили информацию из Святой земли, на основании которой пришли к выводу, что Хуан привез и спрятал некоторые священные предметы, обладающие высокой ценностью. Эти реликвии в свое время у него требовало руководство ордена, но безуспешно. Тамплиеры, далекие от того, чтобы желать собственной выгоды, подвергались давлению Папы, который стремился вернуть реликвии Церкви, чтобы они стали достоянием тысяч прихожан. В епископате ордена тамплиеров в Святой земле, в Сен Жан д'Акре, знали лишь то, что речь идет о древних папирусе и сундучке, но никому не было известно о содержании первого и содержимом второго.

Помня обо всем этом, Педро видел для себя две возможности в будущем. Во-первых, он мог в короткий срок получить титул магистра ордена тамплиеров в деревушке Королевский Мост, поскольку Хуан вскоре должен был умереть, и, во-вторых, за несколько лет его покровители достигли бы своей желанной цели: продвинуть Педро на более высокое место в ордене. Педро без зазрений совести оставил тяжело раненного, умирающего Хуана. Его цели были намного важнее пролитой крови командора.

По прошествии нескольких часов Пьер вышел с постоялого двора и направился к монастырю. Улицы были безлюдны. Мрак ночи превращал деревья и дома по обе стороны дороги в угрожающие тени. Жуткая тишина, нарушаемая только звуком его шагов, казалось, скрывала присутствие немых фигур, готовых схватить его. Путь от постоялого двора до монастыря превратился в настоящий кошмар. Наконец Пьер оказался у крепостной стены и осторожно обогнул ее, чтобы добраться до северной стороны стены. Он забросил крючок, который с первой же попытки зацепился за выступ, и принялся взбираться на трехметровую стену. Подъем оказался очень непростым. Хотя стена была не слишком высокой, кое-где она была покрыта мхом, и ноги Пьера скользили, не находя твердой опоры. Добравшись до верха, он отцепил веревку с крючком и снова забросил крючок, теперь уже в окно спальни Хуана. Эта операция была еще сложнее, поскольку нужно было попасть в угол каменного оконного проема и крючок все не хотел цепляться. После множества попыток крюк все же зацепился за камень. Пьер удостоверился в этом, сильно потянув за веревку, и начал подниматься по гладкой стене. По мере того как он поднимался, страх его рос. По обе стороны располагались окна монашеских келий, и это означало, что он вполне мог быть обнаружен. К счастью, этого не произошло и он наконец достиг окна Хуана.

Поскольку окно было очень узким, Пьеру пришлось согнуться в три погибели, он был скован в движениях. Пьер ухватился обеими руками за края оконной рамы и сильно пнул окно ногой. Оно поддалось без труда. Он влез в комнату и на ощупь поискал канделябр. Найдя его, Пьер зажег свет и приблизился к кровати Хуана. От пролитой крови намокла вся подушка. Лицо Хуана было опухшим, лилового цвета. Из носа текли две струйки крови, а одна сторона лица была полностью покрыта засохшей кровью, которая текла с брови.

– Хуан, Боже правый! Что же с тобой сделали?

Не получив ответа, Пьер наклонился к лицу Хуана и поднес огонь к его рту. Губы не шевельнулись, огонек не дрогнул. Хуан не дышал!

– О нет, Хуан! За что?! О небо! Тебя убили!

Почувствовав невероятную душевную боль, Пьер безутешно зарыдал, схватив в свои объятия хрупкое тело друга, не переставая при этом говорить с ним.

– Твои братья убили тебя, мой дорогой Хуан. Я не знаю, кто сделал это, но я уверен, что в этом замешан Педро Урибе. Я клянусь тебе, что этот подлец заплатит за свое преступление!

Убитый горем, Пьер смотрел на умершего, вспоминая его последние слова. Нечто важное, что Хуан должен был ему сообщить, он так никогда и не узнает.

Он поднял правую руку покойного, чтобы положить ее ему на грудь, и в этот момент заметил, что нечто, показавшееся ему сначала пятном крови на простыне под рукой Хуана, в действительности было рисунком. Пьер приблизил канделябр, чтобы лучше разглядеть рисунок. Хуан, обмакивая палец в собственную кровь, нарисовал идеальный крест тамплиеров. Над ним он написал букву «с». Пьер заметил также, что из креста в его нижней части выходила линия, продолжавшая юго-восточный луч креста и оканчивавшаяся стрелой.

– Хуан, я не знаю, на что ты хотел указать мне этим рисунком. Я не понимаю его значения! Стрела направлена на юго-восток. Но что я должен там найти? И где отправная точка? Я не могу этого понять, друг мой. – Пьер в отчаянии смотрел на лицо Хуана, пытаясь найти хоть какой-то ответ. – Я не могу больше оставаться здесь, мой добрый друг. Мне очень тяжело, но я должен оставить тебя. В монастыре я подвергаюсь опасности!

Пьер оторвал кусок простыни с рисунком и положил его в свой карман, чтобы не оставлять его монахам.

– Я обещаю тебе, Хуан, что раскрою смысл твоего послания!

Он снова подошел к другу, погладил его по голове, погасил канделябр и направился к окну. Там он схватился за веревку и, находясь уже за окном, в последний раз посмотрел на тело Хуана.

– Мне остается лишь попросить тебя, чтобы ты защитил меня и направил к цели. Прощай, Хуан! Покойся в мире, друг мой!

Пьер спустился на землю и отцепил веревку, чтобы не оставлять следов своего присутствия. Он бегом кинулся от монастыря к постоялому двору, но не вошел внутрь, а отправился в конюшню. Он отвязал своего коня и ускакал из деревни напрямик через поля, в юго-восточном направлении, в поисках неизвестно чего.

Темная ночь обволокла мраком дорогу Пьера. Наконец он прибыл в Эунате, это было недалеко от Королевского Моста. При виде своей монументальной постройки, существующей словно вне времени, его охватили смешанные чувства, и множество мыслей зароилось у него в голове. Он не мог уехать отсюда, не посмотрев прежде еще раз на свой храм. Он осторожно приблизился, удостоверившись, что вокруг нет ни души. Затем он спешился и подошел к стенам церкви, восхищаясь ее красотой. Войдя внутрь, он вспомнил рисунок на простыне, оставленный ему Хуаном, и догадался, что буква «с», нарисованная над крестом, означала церковь в Эунате. Он вспомнил, что Эунате на местном наречии называли «местом ста ворот». Хуан использовал «с», на латыни означавшее число сто. Значит, он указывал исходную точку, откуда Пьер должен был отправиться на поиски своей судьбы, следуя на юго-восток.

Пьер быстро понял смысл креста тамплиеров на рисунке. Крест, как ось координат, снова указывал ему на Эунате. Церковь была восьмиугольной, и можно было провести воображаемые прямые линии, соединяющие ее центр с вершинами углов, образующих стены. В результате получался идеальный крест тамплиеров. И наконец, стрела указывала ему конкретное направление, в котором он должен был двигаться, ориентируясь на оси координат, которые образовывали крест. Где-то там, в каком-то тайном месте он должен был найти смысл чего-то очень важного, о чем так и не услышал!