Текст книги "Музыка – мой аэроплан. Антология магического реализма"

Ирэн Блейк
ПИАНИНО

Ирэн Блейк родилась и живёт в Беларуси. С детства любит хоррор как в фильмах, так и в книгах.

Основной жанр, в которых пишет, – хоррор в фэнтезийном, фантастическом и магреалистическом антуражах.

Основная форма историй – рассказы и повести.

Впервые серьёзно взялась за хоррор-рассказы, приняв участие в конкурсе «Укол ужаса», который проходил в 2014 году на сайте Самиздат М. Мошкова.

В последние годы активный участник конкурсов рассказов в антологию «Самая страшная книга» АСТ, а также в хоррор-конкурсе «Чёртова дюжина» и фэнтези-конкурсе «Пролёт фантазии».

С детства Поля росла очень упрямым, энергичным ребёнком, которому никогда не сидится на месте. Вот и в школе ей ничего не было интересно, кроме физкультуры. Ведь там Поле практически не приходилось думать, а нормативы сдавались легко.

Чего только родители с ней ни делали: и наказывали, и в кружки разные записывали. Всё оказывалось без толку.

Шло время, а успехи Поли, как прежде, были только по физкультуре. Учитель с радостью брал девочку на турслёты и записывал в соревнования по бегу, не раз предлагая маме Поли отдать дочку в секцию лёгкой атлетики.

А с остальными предметами Поля по-прежнему не дружила, держась в рядах заядлых троечниц. Наконец, мама, повздыхав, решила уступить просьбам учителя и записала дочку в секцию лёгкой атлетики. Но Поля неожиданно упёрлась, сказав, что ей приснилось, как она играет на пианино на большой сцене, а люди ей хлопают и кричат «браво». И говорила о своём сне с такой твёрдой уверенностью, словно всё было на самом деле. Мама от рассказа Поли на мгновение опешила, задумавшись о такой возможности, а потом покачала головой, сказав:

– Какие же тебе снятся, дочка, глупости.

И добавила, что Поля, с её неусидчивостью, не то что играть не сможет – ноты терпения не хватит выучить. И пианино купить – это выйдет дорого. Со вторым маминым утверждением сразу согласился папа, решив вопрос на корню.

Поля же, обидевшись отказу, расплакалась и ушла к себе в комнату, пригрозив, что ни в какую секцию лёгкой атлетики ходить не будет.

Теперь на уроках физкультуры она намеренно притворялась больной, отказываясь как ехать на турслёты, так и вообще участвовать в соревнованиях.

Физрук не мог понять, в чём дело, разволновался и позвонил маме Поли на работу и всё рассказал. А мама на то, тяжело вздохнув, ответила, что проблему решит. Потому что вдруг испугалась за будущее упрямой дочки, где уже не появится ни памятных наград, ни института. И в этом окажется и их с мужем вина.

Дома, на кухне, родители Поли долго и шумно обсуждали покупку пианино.

Загвоздка, как и прежде, упиралась в деньги.

– Ладно, – устав спорить, сказал папа, добавив, что пару тысяч займёт у друга. А мама, позвав Полю, обрадовала:

– Мы купим тебе пианино, если найдём дёшево по объявлению.

Все выходные Поля шерстила Интернет вместе с мамой, затем они обзванивали подходящие варианты. Но, как назло, по приезде выходило: за пару тысяч с хвостиком предлагали купить дефектный инструмент, который лучше выбросить, чем реставрировать.

И так промаялись больше месяца. Мама устала, поэтому они на пару с отцом уговаривали Полю приобрести хороший велосипед, а про пианино забыть. Поля в ответ надувала губы, злилась и топала ногой, призывая родителей не сдаваться. И то ли у судьбы терпение лопнуло, то ли что ещё, но им, наконец, повезло.

Приехав в очередной раз смотреть пианино, обнаружили, что снаружи оно блестит как новое, зато внутри пришло в негодность. Оттого не купили.

Покинув чужую квартиру, мама Поли с расстройства пыталась на дочку воздействовать, громко настаивая, что хватит уже им ездить и время попусту тратить.

И по пути они столкнулись на лестнице с худеньким старичком, который явно всё слышал. Вот он и предложил забрать у него из квартиры немецкое пианино задаром, только своими силами вынести его и увезти. Пояснил, что уезжает из страны насовсем к сыну.

– Вот как! – растерялась мама.

А Поля, разулыбавшись, перехватила инициативу, воскликнув:

– Мы согласны!

Пианино старика оказалось великолепным – практически в идеальном состоянии. Оттого маме Поли было стыдно его брать задаром. Но, словно уловив её смятение, старик прошептал маме на ушко: «Берите, не заморачивайтесь».

А Поле подмигнул и с улыбкой, но при этом серьёзно глядя в глаза, сказал, что пианино волшебное и если у неё хватит усердия, то оно Поле научиться играть поможет. А она подумала, что старик так шутит, и вскоре забыла про его слова.

И вот они перевезли пианино. А с учёбой обещала помочь мамина знакомая, старшая дочь которой окончила музыкальное училище.

Но здесь у Поли из-за неусидчивости возникли проблемы. Ноты не запоминались, пальцы не слушались, путались гаммы – и вместо чистых мелодий выходила ерунда, за что Поля получала у учительницы выговоры. Ведь та считала, что Поля ленива, неспособна и толку с неё не будет. А Поля сильнее стискивала зубы, чтобы не плакать, когда через стенку своей комнаты слушала нелестное мнение о себе от учительницы, рассказываемое родителям на кухне. Слёзы таки прорывались, когда тяжко вздыхала мама, а папа на это отвечал безрадостное: «Что ж…»

И в этот момент Поле отчаянно хотелось сдаться, но упрямство пересиливало. Ведь в душе теплилась надежда, что при должном старании она сможет играть, как получалось во сне.

Внезапно учительница заболела, и целую неделю Поля была предоставлена сама себе. И как-то раз, за игрой на пианино, уставшая от своего бренчания Поля вдруг в мыслях услышала, как оно с ней женским строгим голосом заговорило, предлагая помощь, но с условием во всём слушаться.

Удивлённая, но заинтригованная Поля сразу согласилась, о чём позднее не раз пожалела, ибо вылезшее из-под крышки пианино существо в виде маленькой женщины в чёрном бархатном платье, с белоснежным чепцом на голове и крысиным хвостом, оказалось гораздо строже и требовательнее учительницы.

Существо назвалось Мадам Крыса и сразу приступило к обучению, пояснив: родители их беспокоить не будут, потому что заснут, и, уточнив, что заниматься они станут ночью, без перерыва, пока Поля всё, что следует, не выучит.

Мадам Крыса ловко бегала по клавишам, играя великолепные мелодии так, что глазу Поли было за её движением не уследить.

Она угольком расчертила цифрами Поле пальцы, чтобы та правильно играла гаммы, и мучила, усевшись на плече и впившись острыми зубами девочке в ухо, обещая укусить, если Поля не запомнит к концу урока что следует.

А сколько долгих часов они с Мадам Крысой штудировали ноты, пока у Поли они не начинали отлетать от зубов!..

Изредка, когда у Поли, наконец, появлялся успех, Мадам Крыса угощала её крохотными и вкусными шоколадными конфетами, словно по волшебству улучшающими концентрацию и память. А если Поля клевала носом и не хотела заниматься, то изводила её щекоткой до слёз, реже дёргала за волосы, обещая созвать крыс и устроить в квартире Поли страшный погром.

А утром Поля чудесным образом всегда просыпалась бодрой и отдохнувшей, а главное – прекрасно помнила всё, что выучила на уроках. И когда играла самостоятельно, то замечала, как тихо становилось на кухне, – это мама с папой прислушивались к её игре.

Вскоре учительница выздоровела, и на занятие впервые к Поле в комнату пришли мама и папа.

Поля уверенно играла одну мелодию за другой. Когда девочка закончила, то учительница изменилась в лице, затем встала со стула и, тяжело дыша, сказала:

– Нет, этого просто не может быть! – Затем, словно не веря в реальность происходящего, ущипнула себя за руку и тяжело села обратно.

– Наша умница! – похвалил дочку удивлённый и обрадованный папа. А мама от избытка чувств расплакалась.

Мария Чиркова
НЁККЕН

Мария Чиркова – писатель, публикующийся на просторах Интернета. До того, как уйти в художественную литературу, несколько её работ опубликовали в сборниках материалов по результатам научных конференций. Среди предметов исследований были искусственные нейросети и умные города.

Сейчас работает над книгой, описывающей оригинальную кампанию НРИ «Подземелья и драконы», а также над отдельным справочником по лору кампании.

Центр города – лучшее место для жизни, пока тебе не понадобится тишина. Новые «картонные» дома становятся невыносимы, если окна выходят на дорогу. Ася тоскливо смотрит, как владелец красной девятки, накричавшись, выходит из машины, рассерженно ставит на крышу термос, достаёт из багажника пакет с продуктами и раскладывает их прямо на капоте. У него будет как минимум два часа, прежде чем вереница машин сдвинется хоть на сантиметр.

Этот день – единственный, когда она может смириться с музыкальным училищем. Никому не нужные ноты, безжизненные отрывки, чопорная манера игры – всё это не та музыка, к которой стоит привыкать. Один единственный день, когда получается сыграть настоящую, правильную музыку, грозится закончиться, так и не начавшись. Она колупает лак на старом громоздком футляре от скрипки, потом бросается переглаживать льняную рубашку с грязными разводами, всё ещё пахнущую сыростью.

– Почему именно сегодня всем куда-то понадобилось? Всё время дороги пустые, а тут засуетились.

– На дачи, скорее всего. Выходной же. В прошлом году многие через мост ездили. И сегодня бы поехали, расти у тебя руки из нужного места. Забери таз, я всё, – её собеседник кричит из ванной, с лёгкостью перекрывая шум воды.

– Сам отнеси, мне некогда! Не моя вина, что он верёвку так дёрнул. – Она подходит к полке и рассматривает гипсовые статуэтки лошадей. – Слушай, раз ты их успокоил, может можно одного взять?

– Конечно, бери, я ж двужильный. Мне ж ведь в радость их по подземным ключам вылавливать.

– Как будто я тебе не помогала. – Взгляд цепляется за старого, покрытого пылью коня, вставшего на дыбы. Ещё секунда, и её пальцы смыкаются на гипсовой шее.

– Когда он откусит тебе голову, я скажу маме, что так и было. – Она вздрагивает, когда слышит голос брата под ухом.

Гипсовый конь падает на пол, раскалываясь надвое. Изнутри сочится белёсая, пенящаяся жидкость, постепенно принимающая форму животного. Через полминуты в гостиной стоит крупный конь с мутными, заспанными глазами.

– Рыжая бестолочь! Я его полмесяца по всем окрестным болотам караулил! Мне ж опять штраф придёт. – Таз с чищеной рыбой, который он так и не донёс до кухни, выскальзывает из рук. Он бежит на кухню, за конопляными уздечками, но не успевает.

– Кельвин. – Ася тянет дрожащую руку и осторожно касается тёмного пятна на морде, оставшегося после предыдущего знакомства с уздечкой. Конь злобно скалит желтоватые клыки, но не нападает. Он делает несколько шагов вперёд, всё ещё пытаясь стряхнуть сон.

– Прости, я правда его верну! – Ася карабкается ему на спину. Тычок босыми пятками в бока, и конь выпрыгивает из окна прямо на крышу ближайшей машины, а оттуда на красную девятку, опрокидывая термос. Они несутся вперёд под крики: «Поосторожней нельзя? Подкуй свою животину!».

Вдоль серых пятиэтажек и подгнивших деревянных домов, а оттуда прочь из города, к озеру. Мимо мелькают изрисованные граффити верстовые столбы и указатели. Перед мостом, треснувшим пополам, конь скидывает Асю на землю и, рассыпаясь клочьями пены, стекает в реку. Ещё десять минут уходит на то, чтобы надписать прямо под указателем с названием реки «Осторожно: дикий келпи!».

Босые пятки скользят по невысохшей грязи. Узкая тропинка, размытая утренним дождём уходит вглубь леса. Туман, поднимающийся от воды, затрудняет дыхание. Она бежит, ломая заросли чертополоха, что густо засажены у водоёмов. Узкая полоса серого песка, утыканная ракушками, и Ася влетает в озеро, загребая скользкое, илистое дно и мутя воду.

Футляр, напитавшийся водой, открывается. От смычка исходит тусклый зеленоватый свет. Шершавое дерево с зазубринами и занозами пахнет тиной, смешиваясь с сырым, гниловатым запахом мёртвой рыбы. Она долго стоит, задыхаясь, захлебываясь звуками и запахами озера, пытаясь унять бешено колотящееся сердце. Ещё мгновение, и дрожащий смычок неровно идёт по струнам. Протяжный заунывный звук расстроенной скрипки множится, отдаваясь эхом в самых отдалённых уголках леса. Можно поспорить, что какие-то отрывки слышны даже на окраинах города. Любой инструмент умирает без хозяина, а хозяин этого не появлялся целый год.

Скрипка рыдает, а вместе с ней заливается слезами лес. На деревьях выступают капельки смолы. Маленькая болотная птица надрывно стонет. Ей подпевает одинокий, исхудавший волк, случайно забредший так близко к городу. Овсянки с пронзительным клекотом выписывают кульбиты над головой.

Приди.

Вернись.

Найди меня.

Мир Аси сжимается до мозолей на пальцах и подбородке. Едва ли она слышит судорожные всхлипывания скрипки. Ноты вытягивают душу. Она играет до темноты, больше ощущая, чем видя, как к озеру стекаются тени, вернувшиеся домой из города. Лешаки из окрестных рощ неуверенно топчутся по берегам, за кругом колючек. Несколько келпи, среди которых и Кельвин, подходят почти вплотную к ней. Лопается струна, ещё сильнее искажая мелодию. Пусть неровная, искажённая, но всё-таки это правильная музыка. Без правил, без ограничений, без нот. Музыка, идущая из души.

Тусклая луна высвечивает верхушки красных водяных лилий, появляющихся на поверхности. Ася играет так долго, что уже не чувствует пальцев. Мутная, тёмная кровь размазывается по грифу и капает в озеро.

За её спиной раздаётся всплеск. Молодой мужчина, болезненно бледный в свете луны, медленно идёт, едва касаясь дна. Пуговицы на рубашке вырваны с мясом, с волос капает вода, венок из лилий на голове сполз и грозит развалиться.

– Обычно нёккены заманивают людей в озёра, а не наоборот, – его голос, на удивление мягкий и мелодичный, заставляет сердце биться чаще.

– Обычно нёккены топят людей, а не учат их играть на скрипке.

– Ты первая, кто попросил об этом.

Он по-мальчишески хмыкает и взмахом руки восстанавливает струну. В его руках скрипка оживает. Исчезают зазубрины и сколы, покрытые зеленоватым налётом струны становятся блестящими. Он возвращает скрипку Асе, жестом предлагая продолжить играть.

– Только рядом с тобой я могу играть по-настоящему. – Ася смотрит, как он жестами успокаивает птиц и небрежно треплет по морде Кельвина, подошедшего ближе. – Я боялась, ты не придёшь.

– В Вольсберге осушили озеро. Думал, не выберусь. – Он вплетает ей в волосы кувшинку. – Больше не делай так. Первым мог явиться не я.

– Тогда забери с собой. Всё равно в городе не жизнь. Как переехали из посёлка, всё пошло наперекосяк.

– Знаешь, что не могу. – Он заставляет себя улыбнуться, вслушиваясь в биение её сердца.

– Знаешь, что я люблю тебя?

– Знаю. – Он обнимает её и, закрывая глаза, отступает на глубину. – Знаю.

Спустя год на озеро снова наползает туман. Рыжая мавка рыдает на берегу рядом с поломанной скрипкой. Её руки уже не могут касаться металлических струн. Её ноги покрыты царапинами от колючек. Озеро и узкая полоска серого песка – вот всё, что ей осталось, ведь нечисть не может пройти там, где растёт чертополох. В этом году первым явился не он.

Александра Горелая
ДИАЛОГ

Александра Горелая родилась в городе Курган, где в 2005 году закончила музыкальный колледж им. А. М. Шостаковича.

Когда мечта стать музыкантом поломалась о проблемы с руками, решила кардинально поменять творческий путь и поступила в Литературный институт им. А. М. Горького, который закончила в 2010 году.

Сейчас время от времени пишет статьи для журналов «Эстет», «Хулиган», Watch Russia, «Большой спорт», Mercedes-Benz Fashion Week Russia, вебзина «Darker» и других.

В 2022 году в издательстве Eksmo Digital (RED) вышел первый роман.

– Как же я тебя ненавижу! – Лия закричала, изо всей силы опустив кулаки на чёрно-белые клавиши рояля. Нестройные звуки разнеслись по комнате, отталкиваясь от потолка и возвращаясь к ней грязными диссонансами.

Она зарыдала безутешно и горячо, как плакала в детстве, разбив коленки, когда упала с велосипеда. Слёзы выходили из неё, как гной из раны, освобождая сердце от накопившейся истерической злости.

– Ненавижу, ненавижу! – кричала она, не переставая лупить по роялю.

– За что ты снова меня ненавидишь? – голос был мягким и спокойным.

Лия закрыла лицо руками, всхлипнула и замолкла. Наступившая в комнате тишина оглушала отголосками её собственного дыхания, дрожавшего вокруг.

– Ты, ты…

– Кто я, скажи мне.

– Ты знаешь! Ты и так всё знаешь! – простонала Лия.

– Я хочу, чтобы ты сказала это сама.

– Перестань меня мучить, я прошу тебя.

– Скажи это.

Лия вскочила с банкетки, схватила с блестящего пюпитра ноты и с остервенением швырнула их в стену. Они с тихим шелестом сползли вниз и раскинули пожелтевшие страницы.

– Хватит! Перестань! Я больше не хочу тебя слышать! Ненавижу тебя!

Она метнулась к распластавшимся на полу нотам, растаптывая хрустящие страницы.

Листы болезненно хрустели под её ногами, пытаясь прикрыть беззащитные чёрные нотки, которые исчезали под подошвами её чёрных лодочек и появлялись снова – помятые и искалеченные.

Лия вернулась к роялю и снова ударила по клавишам. Они болезненно крикнули – звук взлетел и испуганно замер под потолком.

Лия прижала руки к груди, потирая ушибленные места. Она тихо плакала, продолжая исступлённо шептать слова ненависти.

– За что? – в голосе было столько любви и боли, что она замолчала, прислушиваясь.

В комнате стало тихо – только сквозь запертое окно едва слышно доносилось чириканье птичек.

– За что ты так ненавидишь меня?

Лия опустилась на банкетку, прижалась лбом к пюпитру и её руки безвольно повисли вдоль колен. Пальцы покалывало горячими иголочками, и они слегка подёргивались:

– Я не знаю.

– Ведь ты любишь меня.

– Нет. – Она покачала головой, оставляя размытые следы на блестящей чёрной поверхности пюпитра.

Голос продолжал мягко нашёптывать:

– Ты любила меня вчера.

– Нет, нет, нет.

– Пять минут назад мы любили друг друга.

– Я устала, – Лия вздохнула, и её плечи опустились ещё ниже.

– Устала?

– От тебя.

– ??? – непроизнесённый вопрос затрепыхался в воздухе.

– Устала от твоей любви.

– …моей любви.

– Я так больше не могу. Ты сводишь меня с ума.

– Я люблю тебя, Лия.

Она вскочила на ноги и зажала уши ладонями:

– Хватит! – закричала в попытке заглушить голос.

– Я…

– Не надо!

– …тебя…

– Молчи!

– …лю…

Лия завизжала и смахнула с закрытого крыла рояля кипу нот. Они разлетелись по комнате трепещущими испуганными животными. Замерли на полу, задыхаясь от горячей ненависти, пылающей в девушке.

Лия схватила синюю вазу с засохшей розой с маленького столика и швырнула в голос.

Казалось, что он разносился сразу отовсюду. Стекло раскололось о блестящий бок рояля и рассыпалось на осколки. Один из них отскочил и чиркнул Лию над бровью, прочертив тонкую красную полоску.

Голос настойчиво шептал, что любит её. Любит её светлое лицо, когда она играет. Любит её прекрасные руки. Любит её тонкие, длинные пальцы. Любит музыку, которая вырывается из-под них.

– Лия! – голос вдруг прозвучал громко и властно, отрезвляя её. Она остановилась посредине комнаты и замолчала. – Я хочу услышать это.

– Не заставляй меня! – Лия повернулась к роялю. – Прошу!

– Скажи, что на самом деле ты чувствуешь.

– Нет! – она зло наступила на ноты, раскрывшиеся перед ней на полу, сминая страницы.

– Скажи мне правду.

– Ненавижу тебя за это, – тихо выдохнула Лия, но ненависти в её голосе больше не было.

Она медленно подошла к роялю и провела по его гладкой поверхности кончиками пальцев. Голос молчал. Выжидал.

– Нет смысла в твоей любви.

Что-то невидимое трепыхнулось в воздухе, и Лие стало тепло:

– В нашей любви нет никакого смысла.

– Но ты всё равно любишь меня, – прошептал голос. Он не спрашивал – утверждал.

Лия посмотрела на раскиданные ноты и улыбнулась. Присела на корточки и начала собирать их, бережно расправляя растерзанные страницы.

– Да, я люблю тебя и всегда буду любить.

Она села за рояль, поставила ноты на пюпитр. Её длинные тонкие пальцы тронули клавиши, и по воздуху полилась музыка, восторженно заполняя собой пространство, зачаровывая Лию красотой и унося её в мир, полный взаимной любви.

Юлия Мартынцева
ПРАГА

Юлия Мартынцева (Юлия Март) родилась в Москве. Поэт, прозаик, член Союза Писателей России с 2007 г. С 14 лет неоднократно публиковалась в различных печатных, а также многих сетевых изданиях. Также является автором критических и литературоведческих статей, переводов иностранных поэтов, пишет стихи на английском языке.

В кофейне торгового центра фоново играла подборка «Sax for Lovers». Почти все столики были пусты в десять часов утра. Девушка с медовыми волосами улыбнулась, глядя в чашку капучино. Вероятно, менеджер заведения тосковал по удачным выходным или пытался унять ноябрьский сплин томным голосом саксофона, никак не вписывавшимся в утро рабочего понедельника. Она чуть заметно сдвинула носок сапога и коснулась чёрного футляра, прислонённого к стулу. А может быть, Вселенная вдохновила неведомого кафешечного меломана на плейлист, потому что в гости пришла девушка из духового оркестра? Подобное к подобному, голос к голосу. Да и сплин почти к сплину.

За окном сине-серая хмарь наметала что-то мокрое на окна: то ли дождь, то ли снег. Вроде бы рассвело, но сумерки никуда не ушли: вечный полумрак этого времени года в Москве.

Девушка вспомнила концерт в воскресенье вечером, и на душе потеплело. Конечно, это не сцена Бродвея, а местный ДК, но сколько тепла лилось на оркестр от тех, кто вспоминал свою молодость под звуки аккордеона и духовых инструментов. Правда, так получилось, что из саксофонистов она пришла одна, но это нисколько не испортило впечатления от выступления.

Входная дверь кофейни хлопнула, впустив вихрь холода, тут же отсечённый обогревателем. В кафе вошла немолодая женщина в полушубке и старомодной шляпке с вуалькой.

Обвела глазами зал. Подошла к девушке с саксофоном и села рядом.

– Доброе утро! Спасибо большое, что всё-таки согласились на встречу.

Девушка кивнула и смущённо улыбнулась, её глаза потеплели.

– Извините, что смогла только ранним утром. Репетиции.

– Ничего. Мне даже хорошо так: всё равно долго не могу заснуть, всю ночь ворочаюсь и просыпаюсь рано. Потом не знаю, чем себя занять, а тут и повод пораньше уйти из дома.

Подошла официантка принять заказ. Женщина обратилась к ней:

– Торт «Прага» есть у вас? Отлично. «Прага» и чашечку горячего шоколада. Сегодня утро сладких воспоминаний. – Последняя фраза уже адресовалась девушке. – Я так и не спросила вчера ваше имя.

– Катя.

– Очень приятно познакомиться, Катя. Так удивительно, меня тоже зовут Екатерина Андреевна.

Девушка чуть склонила голову вниз, слегка нервно играя чашкой, чуть поворачивая её на блюдце. Екатерина Андреевна будто тоже немного смутилась.

– Уж простите мне мой вчерашний напор. Понимаю, что выглядела странно: какая-то незнакомая старушка сломя голову, едва поспевая, бежит за вами, окликает, не даёт выдохнуть после концерта, требует встречи, чтобы рассказать непонятно что. Поэтому я очень благодарна вам, что согласились. Даже не представляю, что вас сподвигло, – доброе сердце, не иначе.

– Сама не знаю, – улыбнулась Катя, робко глянув на женщину. – Наитие какое-то.

– Наитие, да, – пробормотала Катерина Андреевна, – это прекрасно. Говорят, все музыканты слышат Бога в своём сердце, но далеко не все умеют его слушать. Спасибо, что услышали. О! А вот и моя «Прага».

Официантка, поставив чашку и тарелку с куском торта перед женщиной, удалилась. Екатерина Андреевна задумчиво посмотрела на десерт, спохватилась, убрала вуальку с лица, взглянула на свои пальцы, поправила многочисленные дорогие кольца, вздохнула, опустив глаза.

– В 1975 году на Арбате состоялось, пожалуй, самое важное свидание в моей жизни. В ресторане «Прага», знаете такой?

Катя неопределённо повела плечом.

– Не знаете, – улыбнулась пожилая женщина и подняла взгляд на Катю: глаза лучились. – Неудивительно: вы тогда, наверное, ещё и не родились, а сейчас так много разных кафе и ресторанов! И для молодых женщин нет ничего особенного в том, чтобы зайти и посидеть в заведении. А тогда… из кафе «Шоколадница», «Мороженица», пожалуй, самые известные, а рестораны… в рестораны ходили только по особенным случаям, датам! Считалось неприличным девушке… а уж такой ресторан, как «Прага», в центре Москвы! Даже не знаю, с чем сравнить… Это как свидание в «Le Procope» в Париже! Как будто вас молодой человек пригласил отужинать с ним вечером в Италии у озера Комо! Ну и по ценам того времени – примерно так же.

Катя кивнула: да, она уже поняла, что это было очень и очень престижно и дорого, но что дальше? И какое отношение это имеет к ней?

А щёки Екатерины Андреевны порозовели от приятных воспоминаний, в глазах появился блеск.

– Меня тогда действительно больше занимал сам факт «выхода в свет», чем персона пригласившего. Я, знаете, из простой семьи, не бедной, но не дочь партийного сотрудника или академика. И мне тогда было всего девятнадцать, а ему… около тридцати, наверное, может, тридцать с небольшим. Он мне казался ужасно старым! Смешно, правда? Но и отказаться сходить в легендарный ресторан я не пожелала. Пошла тайком от родителей, они бы не одобрили… Впрочем, простите, я углубилась в ненужные подробности, это всё неважно… Я отнимаю ваше время и всё никак не перейду к сути, ох…

Екатерина Андреевна пригубила горячий напиток. Катя хотела сказать что-то ободряющее, но промолчала. В конце концов, пока она и правда не понимала, зачем здесь и какова цель встречи.

Пожилая женщина аккуратно поставила чашку на блюдце, немного повертела её за ручку и задумчиво продолжила:

– Беда в том, моя дорогая, что, если я сразу перейду к сути, потеряется логическая нить. Или эмоциональная, даже не знаю. Я уже столько раз думала, как рассказать вам так, чтобы вы меня поняли… Хотя, как у человека, работающего с музыкой, у вас прекрасное чувство гармонии, наитие, как вы сказали, всё равно все мы люди и склонны торопиться, отчуждаться от ненужных деталей. Хотя потом, впоследствии, оказывается, что именно эти детали и были самые нужные… Так что, не обессудьте, но я всё-таки должна рассказать вам ещё немного стариковских воспоминаний.

Я тогда получала высшее образование и параллельно танцевала в любительском ансамбле. Знаете, у каждого института был своей кружок самодеятельности, это считалось идеологически правильным, что молодёжь вкладывает энергию в искусство, а не во что-то ещё, типа дискотек или квартирников, переходящих в «поцелуйники», как их некоторые юноши называли. Правда, танцевали мы, конечно, правильные танцы – народные, бальные, но уж никак не западные, пижонские. Но… знаете, у меня в юности был очень горячий характер… хотя у кого он не горячий в юности… и меня тянуло к тому, что не поощрялось: я очень любила джаз. Джаз, латиноамериканские танцы, особенно танго. Но не то советское танго, которое играли на аккордеоне для ветеранов. Нет, мне было подавай настоящее, западное. Весь день, сидя в аудиториях, одетая в серый наряд, с волосами, заплетёнными в косичку, вечерами я мечтала о свободе тела, свободе выражения эмоций, причёсках, платьях с пайетками и перьями! И южных страстях, такой любви, чтобы а-ах-х-х! А в молодости, когда сердце наивно и горячо, мечты сбываются очень быстро. Так я случайно попала в клуб, где танцевали танго, и где я познакомилась с тем самым мужчиной, который пригласил меня в «Прагу»…

Пожилая женщина сделала паузу, снова отпивая какао и переводя дух. Катя поймала себя на мысли, что удивительным образом втянулась в историю и сгорает от любопытства: а что же дальше? Екатерина Андреевна продолжила:

– Конечно, когда я шла на свидание, меня терзали различные страхи и сомнения, но мой кавалер оказался настоящим джентльменом, и это был действительно прекрасный вечер. Мужчина совершенно очевидно питал романтические чувства ко мне, но… Но… Не знаю, что его останавливало, но в итоге наше свидание в «Праге» стало единственным. Мы встречались на танго-вечеринках, он играл в оркестре, я танцевала. Улыбались друг другу, даже порой шутили, но он больше не делал попыток к сближению. Впрочем, тогда меня это не расстраивало, наоборот, мне очень нравится один из танцоров, моё юное сердце переполняла иллюзорная влюблённость, и я совершенно не вдавалась в тонкости чужих и непонятных мне чувств.

А потом он исчез. Я даже не сразу заметила, что его нет в оркестре. Но без голоса его инструмента музыка как будто потеряла… страсть. Всё то же самое, но исчезла одна ведущая, как оказалось, ниточка, которая заставляла меня приходить снова и снова. И я поняла это, только когда он исчез. А он исчез навсегда.

Екатерина Андреевна замолчала. Катя почувствовала, как сжалось сердце.

– И вы его больше никогда не видели?

– Нет. Когда я спросила о нём в оркестре, мне передали вот это.

Пожилая женщина достала из сумки объёмную картонную папку и положила на стол перед Катей. Кивком головы указала: смотри.

Катя робко расшнуровала папку, открыла. Ноты. От руки. Много. Присмотрелась. Музыка, песни. И все – для саксофона. Глаза девушки расширились, она с удивлением посмотрела на Екатерину Андреевну. И внезапно – поняла:

– Так вы поэтому… обратились именно ко мне? Потому что я была единственной саксофонисткой?..

Екатерина Андреевна кивнула:

– И женщиной! А значит, была надежда, что благодаря женскому сердцу вы способны меня понять…

Катя промолчала, переворачивая листы, разглядывая ноты. Боже мой, какая страсть, действительно: музыка обещала быть томящей, зовущей, чувственной – необыкновенной. Bésame mucho для русской девушки. Вся сила неразделённой любви для саксофона. И всё – для одной-единственной. Катя настолько погрузилась в ощущения от песен, что не заметила, как Екатерина Андреевна расплатилась. Очнулась, только когда пожилая женщина тронула её за плечо, уже одетая на выход.

– Я приняла решение подарить это вам. Мне оно всё равно уже ни к чему, а вы… Уверена, вы сможете оживить эти ноты.

– Но как я могу это взять? Это же вам! Я не могу это взять!

– Музыка должна звучать, а не лежать мёртвым грузом. Мёртвый груз на мёртвом сердце – это ужасно. А я приду послушать тебя и твой оркестр ещё не раз, хорошо? И лёд на сердце начнёт таять. Ты только не исчезай. Ещё раз спасибо за встречу.

Пожилая женщина ушла.

Через полгода Катя выкладывала первые записи песен с нот на YouTube. Эти песни… они действительно оживляли сердце.

Катя нажала на кнопку UPLOAD и, глядя, как загружается файл, скрестила пальцы. «Я верю. Найдись, пожалуйста. И никогда не теряйся…»