Текст книги "Восставшая фантазия"

– Ну и плевать, – ответил Сашка, предприняв слабую попытку избежать мрачных рассуждений друга. – Пусть себе возвышаются. Просто не имей с ними дела. В мире полно разных людей – как хороших, так и плохих. Да, иногда нам приходится подчиняться всяким идиотам. Но ты когда-нибудь закончишь универ и сможешь сам выбирать себе дорогу. И будешь сам решать, с кем общаться и кому подчиняться.

– Как мы, люди, до такого докатились? – Творец будто не слышал его. Он смотрел на лист и продолжал рисовать мир черными красками.

Карась обреченно вздохнул: монолог все-таки состоится.

– Ведь изначально все люди были равны, – продолжал Рыжий. – Когда-то наши предки не отличались от животных, лазали себе по деревьям. Но потом мы поумнели, спустились на землю, сбились в стаи и создали общества. И что же получили в итоге? В этих социальных ячейках стали возвышаться худшие из нас: настырные, лживые, жадные. А честные и трудолюбивые теперь подчиняются всяким паразитам, даже и не задумываясь почему. Хотя все эти условности, сделавшие людей рабами, – обман, придуманный хитрецами. Права престолонаследия, воля богов, выборы, капитал – все это инструменты, которые когда-то изобрели подонки, чтобы жить за счет других. Но убери все это, и человечество поразится, каким ничтожным личностям оно часто позволяет собой управлять. По мне, есть только одна причина, почему одно живое существо может добровольно слушаться другого: уважение! Уважать могут самого сильного, самого ловкого, самого умного. Но только в человеческом обществе сильные и умные могут подчиняться сидящему на троне немощному безумцу, объясняя это тем, что когда-то на этом троне сидел его папаша. Только мы, люди, способны работать на жадного ублюдка лишь потому, что тот накопил много металлических кружочков. И, кстати, продолжает копить – за счет нашего труда. Представь себе, скажем, волка, который кормит своего хилого трусливого собрата лишь за то, что когда-то его папаша был вожаком стаи. Или того, который говорит: «Я избран великой пустотой, которую никто никогда не видел. Но если вы перестанете меня кормить, пустота покарает вас страшными муками!» Да таких собратьев волки сожрут с потрохами, а мы – засыпаем золотом.

Говоря это, творец водил по листу черным стержнем. На его картине позади храма возник гигантский ящер с шипастым гребнем и пылающими глазами. Внизу на листе стояла подпись «Амгод».

– Человек даже собственного Бога умудрился сделать подонком, – продолжал Рыжий, тщательно выводя нависающее над церковью чудовище. – Возьми ту же Библию. В самом начале Бог предстает там как созидатель: творит Землю, небо, растения, животных, людей. Да только потом он почему-то больше ничего не создает, а лишь разрушает: насылает наводнения, бури, болезни, изгоняет да низвергает в ад за любую провинность. Только карает, карает, карает… Уж не знаю, создал ли Бог людей по своему образу и подобию, но люди своего Бога точно делали под себя.

Лапа монстра на картине сомкнулась над церковным крестом. По куполу поползли дорожки трещин, а из распахнутых дверей храма повалила толпа спасающихся перепуганных прихожан.

– Ты, как всегда, сгущаешь краски, – оборвал рассуждения Рыжего приятель.

– Когда все краски темные, хоть сгущай, хоть разбавляй, все равно получится чернота, – ответил тот. – Лично мне противно жить в мире, где правят злоба и обман. Может, кому-то тут и комфортно… Видимо, тем, кто диктует законы этого мира. Ведь мир, как и богов, создают люди – по образу и подобию своему. Этот мир явно создавали не такие, как я. А потому таким, как я, в нем не место.

– Тогда отчего же продолжаешь здесь жить? – не выдержал Карась.

– Потому что пока еще верю в добро, – ответил Рыжий. При этом вторая лапа монстра на рисунке сжалась в кулак и из нее потекла струйка крови. – Потому что пока еще верю в то, что все не так плохо, как я только что сказал. Что еще возможно такое общество, где людей будут ценить за таланты и трудолюбие, а не за размеры мышц, капитала и связи. Я верю, что все-таки есть ученые, которые живут ради науки, а не ради степеней и премий. Что есть художники и писатели, которые думают об искусстве, а не о гонорарах. Есть чиновники, которые борются за то, чтобы остальным стало лучше, а не лично им. Есть блюстители порядка и судьи, которые действительно желают справедливости. Верю, что есть инженеры, рабочие, спортсмены, летчики, программисты, журналисты – все те, кто просто любит свое дело и трудится ради улучшения мира, а не ради высоких постов, комфорта или просто по привычке. Все это дает мне надежду. Потому что, если это не так, уж лучше умереть молодым.

– Да таких людей полно! Тебя послушать, так все люди в мире, которые чего-либо достигли, добились этого лишь хитростью, обманом и абсолютно незаслуженно, – пресек его разглагольствования Сашка Карась. – Да только далеко не все подонки!

– Не все, но большинство.

– Тут ты не прав. Многие должности, в том числе и руководящие, занимают действительно талантливые и профессиональные люди, и занимают вполне заслуженно. Хрен с ним, с завом кафедрой, тут могу с тобой согласиться. Но взять, скажем, нашего декана. Нормальный мужик и знает свое дело.

– Ага, вот только палец о палец не ударил, чтобы прекратить целования подчиненными задницы своего бездарного сына. – Творец дорисовал ящеру огромные окровавленные клыки.

– Ну, все мы не без грешка, – махнул рукой Карась. – Это, так сказать, родительский инстинкт – заботиться о своем потомстве. Но как декан-то он хорош! Так что это просто ты через призму своей депрессии замечаешь вокруг лишь плохое. Смотри по сторонам веселее – и мир заиграет светлыми красками!

Рыжий снова замолчал. Стержень заскользил по бумаге, обрушив хвост ящера на бегущих прихожан. Перед храмом растеклась гигантская лужа крови.

– Ладно, хватит грузиться, – примирительно сказал Саша Карась. – Чего ты депрессуешь-то? Из-за того рисунка на экзамене? Забей! Что было, то было. Ведь это всего лишь картинка. У тебя таких сотни, и еще нарисуешь. Так что хватит грузиться, и пойдем лучше в разливуху – выпьем по пиву за успешно сданные экзамены.

Лучше бы Карась об этом не напоминал. При мысли о потерянной нимфе Легне у Рыжего сдавило сердце. Сам творец мог стерпеть любую боль, любое унижение, но когда речь шла о его созданиях… Его не отпускала мысль, что он предал.

– Иди сам пей за свои сраные экзамены. – Рыжий спрыгнул с крыльца. – Увидимся на следующем курсе.

И он побрел в сторону мрачного гаражного массива – не столько чтобы срезать путь домой, сколько для того, чтобы спрятаться, побыть одному.

Между гаражами тянулась разбитая колесами автомобилей дорога. Застывшая грязь напоминала инопланетный ландшафт, а ее груды вдоль колеи походили на причудливые дома и замки. Здесь раскинулся целый город из грязи и гравия. Рыжий на ходу зло пнул одну из величественных земляных башен. Темно-коричневый купол покатился по каньону-колее, разваливаясь на куски. Рыжий представил, как крохотные грязевые жители разбегаются, с ужасом глядя вверх на нависающее над ними гигантское чудовище. Но вот опять над городом поднимается огромная ступня и обрушивается на следующее здание, превращая его в месиво из пыли и крови.

«Да-да, это снова я! – усмехнулся про себя Рыжий. – Трепещите, мерзкие твари!»

Он вспомнил, как в детстве по пути в школу любил разрушать подобные «города». Часто при этом он вооружался палкой. Летом мишенями были грязевые «замки и дворцы», зимой – ледяные, из подтаявшего снега, с прозрачными, как стекло, хрупкими «витражами». Эти «города», по его представлениям, населяли злобные миниатюрные создания, которые цепенели от ужаса при слове «Рыжий». И вот появлялся он и, орудуя палкой, как мечом, повергал все в руины…

– О, гляди, художник идет!

Рыжий замер. Впереди у одного из гаражей стояли трое парней в спортивных костюмах. Они передавали по кругу папиросу, в воздухе висел сизый дым, источающий знакомый запах жженой конопли и табака. Одного из парней творец узнал – это был Басмач.

«Они явно тут не случайно», – подумал Рыжий, однако самолюбие не позволило повернуть обратно и убежать. Он пошел дальше. Но едва он приблизился к этой троице, Басмач сделал шаг, преграждая ему путь.

– Зда-ро-ва! – растягивая слова, сказал он, надвигаясь. Рыжий ростом был ему по грудь. – Ты, мудло, вчера петь отказывался? Так сейчас спляшешь!

– Я не стану… – начал было Рыжий, но тут же оказался приподнят за грудки, да так, что ноги едва ли не повисли в воздухе.

– Заткнись и слушай! – перебил Басмач.

Рыжий отвернулся от склонившейся к нему дышащей перегаром рожи.

– Че, че ты шкеришься, чмо ты недоделанное?..

– Может, хватит трепаться, а? – перебил Рыжий, стараясь не жмуриться при виде поднявшегося вверх кулака с золотым перстнем. – Если собрались бить, так бейте! Ну, давай!

– Хера се, он еще чего-то там пищит! – заржал Басмач.

Справа стоял низкорослый конопатый подросток в оранжевой кепке, внешне – практически отражение самого Рыжего. «Ему почему-то ничто не мешает самоутверждаться в этом обществе, – подумал творец. – Маленький, щуплый, рыжий… Что же есть у него, чего нет у меня?» И этот пацан одним движением ответил на его безмолвный вопрос – бесцеремонно отобрал у него этюдник. На землю посыпался ворох бумаги. Сверху выпал портрет монстра по имени Хартс – рослого мускулистого парня с крокодильей физиономией и четырьмя щупальцами вместо рук, а поверх него легла фотография последней девушки, продинамившей Рыжего.

– О, гляди, Басмач, это же Людка. Та, что вчера с Крабом отжигала!

– Людка, – повторил Басмач, поднимая фотографию. – Людка не для ублюдка.

И он загоготал над собственной шуткой.

– Куда тебе до таких баб? Ты себя в зеркале видел, слышь, ты, монстр? – сказал Басмач, последним словом точно выразив, как ощущал себя Рыжий в этом мире.

– А пусть он этой подруге письмо любовное напишет, – толкнул в бок Басмача приятель, тот самый рыжий подросток.

Идея явно пришлась по душе их духовному лидеру.

– Серый, возьми у нашего ландуха бумагу и карандаш, – повелел Басмач. – Ведь можно?

– Ух ты, кисточки! – ухмыляясь сказал названный Серым, копаясь в сокровищнице Рыжего. – А вот и бумажка… Ну что, будешь писать? Басмач, диктуй!

Рыжему сунули в руку лист и карандаш. Басмач с минуту чесал под кепкой затылок, а потом изрек:

– Короче, пиши, «Людочка, я чмо и лох»…

Рыжий ударил лишь раз. Быть может, впервые в жизни…

3

Ребятки чуток переборщили. В больницу Рыжий попал надолго. «Я художник, а не боксер», – как всегда, успокаивал себя творец, лежа на больничной койке. Он не видел своего лица, но понимал, что сейчас оно напоминает сливу. Под бинтом на макушке жутко болело – там остался шрам от удара чем-то вроде палки. Зачем бить палкой, если человек явно слабее, да еще и один против троих? «Лучше б я был боксером!» – подумал Рыжий и впал в депрессию.

– Эй, ты! – прервал его самобичевания грубый старческий голос.

Рыжий оглянулся. В дверях стоял дед, его сосед по палате.

– К тебе пришли, – сухо сказал тот, после чего лег на свою постель и отвернулся к стенке.

Да, Рыжий уже и в больнице умудрился нажить себе неприятелей. Пару дней назад обитатели палаты за игрой в домино принялись рассуждать о том, каким кровавым тираном был Адольф Гитлер. Играл с ними и Рыжий. Старик-сосед вспоминал свое боевое прошлое, молодой паренек просто ему поддакивал. Больше всего распалялся маленький очкастый мужичок, который разносил политику Третьего рейха в пух и прах, да с таким рвением, что, поставь его на трибуну, сам стал бы похож на фюрера.

– А вот я отчасти понимаю, почему люди становятся диктаторами и тиранами, – встрял в разговор Рыжий.

На него тут же все уставились: его мнение явно противоречило общей линии разговора, резюмировать который можно было одной фразой: «Фюрер – гад, и точка!» В подобных разговорах обычно никто не дискутирует, просто все топчутся вокруг одного, всеми принятого мнения. Рыжий же не любил однобокий треп, считая, что только в споре рождается истина, что нужно рассматривать проблему со всех сторон. Нередко даже бывало, он начинал в спорах отстаивать мнение, с которым сам не согласен: просто для того, чтобы взглянуть на вопрос с иного ракурса и выслушать доводы собеседников. И он продолжил, не замечая холодных буравящих его взглядов:

– Просто я не раз задумывался, откуда берутся монстры. Нет, не те сказочные чудовища, которых выдумывают фантасты. А реальные монстры – в человеческом обличье. Я думаю, что каждый из них сильно пострадал в жизни, особенно в детстве, пытался выживать в жестоком мире: видел голод, несправедливость, нищету, насилие, рабство или предательство. А может быть, и все это сразу. Мир буквально вытирал о них ноги. А потом в какой-то момент у этих людей внутри что-то лопалось, они говорили: «Какого черта я терплю?» После чего брали все в свои руки и переделывали, на хрен, этот мир по своему хотению, наплевав на чужие принципы и мнения: «Я выживал по вашим законам, теперь вы живите по моим!» Причем, по-моему, подобных людей-монстров в истории было бы в разы больше, да только у многих недостает для этого сил, ума и таланта. А вот мечтают о том, чтобы поквитаться с миром и переделать его под себя, немало людей. Уверен, у нас в мире каждый третий – потенциальный диктатор и тиран.

Похоже, соседи по палате ни хрена не поняли из того, что он сказал. Точнее, поняли, но только одно.

– Он че, Гитлера защищает, что ли? – захлопал глазами молодой.

– Да я необязательно про Гитлера, – попытался объяснить Рыжий. – Я так, в общем, про всех диктаторов. Про таких, как Иван Грозный, Наполеон и подобные им. Взять того же Сталина!..

Лучше б он этого не говорил. Старик тут же вскочил с воплем:

– Да я с криком «За Родину! За Сталина!» свою роту в атаку поднимал!..

И началось… Бить и без того синего от гематом Рыжего никто не стал, но с той поры тот превратился в изгоя для всей палаты.

– Поражаюсь твоей способности в любом обществе наживать себе врагов, – рассмеялся пришедший навестить друга Сашка Карась, когда Рыжий рассказал ему причины своего больничного отчуждения.

– С другой стороны, почему я должен был промолчать? – пробурчал тот, покосившись на окна своей палаты, которые были хорошо видны со стороны больничного парка. – У каждого ведь есть свое мнение.

– Поверь мне, далеко не у каждого, – ответил Карась. – Более того, у большинства его вообще нет. Да оно им и не нужно. Им достаточно общепринятых истин, которых они нахватались из телевизора, газет или Интернета. Да и то эта информация получена так, прицепом, без всякой цели, потому как, знают они это или нет, для их жизни не имеет никакого значения. Скажем, как правильно перейти дорогу, посадить картошку, закрутить гайку или включить телевизор – это полезные в их жизни навыки. А вот верна ли квантовая теория, справедлива ли война в Ираке, каковы итоги правления Николая II, как сотворена Вселенная, в чем особенности литературного стиля Достоевского и прочее, и прочее, чего они волей-неволей нахватались, пялясь в какой-нибудь телевизор, – бесполезный балласт, забивающий им головы. Говорят, мы живем в век информации. Я бы сказал, что это век большей части бесполезной информации (не считая того, что огромная ее часть и вовсе дезинформация). Нынешние СМИ мне напоминают болото, где растут грибы и ягоды, но, когда ты пытаешься собрать урожай, к тебе по пути гораздо больше пристает тины и грязи.

Они присели на лавочку. Рыжий с сожалением посмотрел на свои руки: ему явно не хватало листа бумаги и черного стержня.

– Если для них эти вещи – бесполезный балласт, зачем же тогда об этом трепаться два часа кряду? – воскликнул он. – Трепались бы тогда про свои гайки да картошку.

– Люди любят рассуждать о вещах, в которых ни хрена не смыслят. Быть может, это повышает их самооценку. Живет этакий недалекий и неприметный человечек, а рассуждая о политике, науке, искусстве, он как бы становится на одну ступеньку с великими. Пусть это всего лишь иллюзия.

– Но если он полный дуб в науке, как он может о ней спорить?

– Он же не с Эйнштейном спорит, – усмехнулся Карась. – Его собеседники в этом точно такие же дубы.

– Вот и я про то же. Если они не разбираются в вопросе, почему я должен соглашаться с их мнениями? – Рыжий поднял палочку и принялся что-то чертить ею на песке. – Ты бы видел моих собеседников! Очкастый из разряда тех, кто любит поливать дерьмом всех, кто выше его хотя бы на полголовы. Сидит этакий гнусный маленький мужичонка и костерит: «Наполеон, Гитлер и Сталин? Править не умели! Вот я б на их месте… Пушкин, Кафка и Хемингуэй? Тоже мне писатели! Вот если бы я написал книгу… Эйнштейн, Фрейд и Ломоносов? Бездари, ошибались! У меня вот есть теория…» А уж за любого полководца он тебе так раскидает, что для него хоть Сталинград, хоть Аустерлиц, хоть битва при Гастингсе – плевое дело. «И как можно было допустить такие потери? – возмутится он. – Вот я бы на их месте!..» Да только он бы, окажись там, наложил полные штаны и драпал без оглядки, как, возможно, поступил какой-нибудь его предок! Второй собеседник – пацан, у которого на лице написано, что он окончил три класса, и то с двойками. Спроси у него, когда была Вторая мировая, засомневается – не то что в каком году, в каком веке! А уж про ее причины и спрашивать бесполезно, для него все просто: немцы – плохие, наши – хорошие. И он туда же – спорит! Вот старичок и правда герой. Верю, что он честно шел в бой где-нибудь на Курской дуге. Да только он путает понятия, за что он действительно поднимал своих людей в атаку: за Родину или за Сталина. Да и вообще, я же не оправдывал тиранию, а лишь пытался сказать, что люди не на пустом месте становятся кровожадными маньяками. Ведь были же причины того, почему они вдруг начали топить в крови целые народы!

– И все равно мог бы промолчать, – вздохнул Карась. – Спрашиваешь, почему ты должен считаться с чужим мнением? Да потому что их – большинство!

– То есть, когда тебе большинство говорит, что красный – это синий, я должен признать это как истину и промолчать?

– Именно.

– Противно!

– Противно, но практично. Потому как те, кто противоречит большинству, плохо кончают. Так было во все века. Вспомни, сколько людей пытались утверждать истины, противоречащие общественному мнению. И куда привело их личное мнение? На костер или к стенке!

– Но ведь красное от этого синим не стало! Да и земной шар не сплющился!

– Объясни это жертвам инквизиции или репрессий.

– Зато именно благодаря таким жертвам мир становился лучше, двигался вперед, – пробурчал Рыжий. – Вот поэтому-то в мире время от времени и появляются тираны – те, кто совершает перевороты, чтобы прочистить народу мозги, загаженные сгнившей системой.

– Ага, и чтобы потом самому забить эти мозги другими ложными истинами, – прибавил Карась. – Обидно лишь то, что, когда это происходит, гибнут тысячи, а то и миллионы мирных ни в чем не повинных людей.

– Когда начинается буря, страдают по большей части как раз таки те, кто ни при чем, – задумчиво сказал Рыжий. – Виновных-то в ее причинах обычно немного, по пальцам перечесть. Но стихия не разбирает, кто прав, кто виноват. Неважно, кто спровоцировал катастрофу: когда пошла волна, она молотит всех попавшихся на пути. Будь то взрыв ядерной бомбы, природная катастрофа или революция – накрывает всех без разбора.

– Ладно, оставим политику, – махнул рукой Карась. – Тем более что мы с тобой сейчас точно так же рассуждаем о вещах, в которых полные дубы…

Карась помолчал, поглядывая на Рыжего.

– Я чего пришел-то! – наконец сказал он. – Догадайся, кто поселился в твоей квартире, после того как ты попал в больницу?

– Только не говори, что… – Рыжий аж привстал с лавки.

– Именно! Ключи-то от дома ты у Краба не отобрал!

Творец вздохнул и продолжил чертить палочкой на песке.

– Пусть живет. Надо ж ему где-то жить, – тихо произнес он.

– Добряк! Так и знал, что ты это скажешь, – скривился Карась. – Вот только интересно, как ты отнесешься к этому, если я расскажу еще одну новость. Знаешь, Рыжий, за что тебя отделали? Мне Людка… ну та, что у тебя в гостях была… рассказала. Она общается с неким Басмачом. Знаешь такого?

У Рыжего зазудели раны на голове при воспоминании о кулаках этого отморозка.

– После того как ты разогнал пьянку у себя дома, – продолжал Карась, – этот самый Басмач предложил Крабу, мол, давай мы твоего соседа хорошенько попинаем. А пока он в больничке будет прохлаждаться, ты еще в его хате поживешь.

Рыжий так и замер с открытым ртом.

– Помнится, кто-то пытался доказать мне, что Краб вовсе не плохой… – напомнил Сашка.

Рыжий молчал. У него не укладывалось в голове, что человек может так поступить. Тем более тот, кого когда-то считал другом.

– Ну и как теперь с этим быть? – Карась с вызовом взглянул на него.

Рыжий не ответил. Ему вообще ничего не хотелось предпринимать. Хотелось исчезнуть, испариться, пропасть – не быть в мире, где возможно такое!

– Ненавижу этот мир! – только и сказал он.

– Опять двадцать пять! – Сашка Карась хлопнул ладонью по коленке. – Мир-то тут при чем? Тебе отравляет жизнь один мудила, а ты, как всегда, сразу начинаешь раздувать все до вселенских масштабов. Да и вообще, хватит строить из себя мученика! Что произошло-то? Люди в войну выживали, переносили голод, землетрясения и цунами, концентрационные лагеря и каторги. И находили в себе силы жить дальше. А ты чуток пострадал, люлей от гопников получил – и все, застонал. Катастрофа!

– Да вы задолбали сравнивать с другими! – вскипел Рыжий. – Какая разница, у кого что было? Тебя послушать, так «жри помои! Другие вон говно жрут, и ничего, а ты помои не хочешь!» Да? А мне все равно, где, кто и какое дерьмо жрал! Для меня это не аргумент, чтобы терпеть помои! Мне наплевать на трудности других! Мне срать на тех, кому было, есть или будет хуже, чем мне! Я хочу, чтобы лично у меня было хорошо, нормально!

– Хочешь, чтобы было хорошо? Так сделай это!

– Как это сделать, если вокруг только мерзость?

– Если видеть только мерзость, тебя и окружать будет лишь она. Найди в мире что-нибудь хорошее, окружи себя им и будь счастлив. А то собрал вокруг себя мудаков и страдает.

Они надолго замолчали.

– Помнишь, ты как-то спросил, каков мой мир? – тихо сказал творец. – Так вот, в моем мире не нужно искать крупицы хорошего среди кучи дерьма, чтобы быть счастливым. Там не приходится выделываться перед другими – все искренни и открыты. В моем мире есть взаимное уважение, а не когда один льстит другому, добиваясь каких-то выгод. В моем мире не только я люблю, но и меня любят. В моем мире нет подонков, которые причиняют другим боль из удовольствия или корысти. Там нет предательства, лжи, лести. Вот каков мой мир!

– Ну, это уж совсем фантастика. Такого мира не существует.

– Пусть так. Но это еще не значит, что я не хочу туда попасть. Этот же мир мне просто противен!

– В этом ведь тоже есть много честных, порядочных, надежных людей. Посмотри вокруг!

– Согласен, если присмотреться к большинству людей, вроде как они вполне приличные. Да только они честны, порядочны и надежны лишь с теми, кто входит в круг их интересов. Я же среди них лишний. Я ведь вижу: им комфортно друг с другом. Они все ведут одинаковую игру. Лицемеры одинаково льстят друг другу, понимая, что это лесть. Тупые садисты вроде Басмача объединяются в стаи и вместе ловят кайф, оттого что кому-то причиняют боль, да и понимают друг друга, общаясь на своем неандертальском. Мои мама и папа терпеть друг друга не могут, но продолжают жить вместе. При этом папаша каждый вечер идет в кабак, а мамаша – к своему очередному хахалю. Передо мной же они выделываются, изображая портрет идеальной семьи. Хотя не очень-то идеальной, потому как в идеальных семьях пьяный отец не лупит сына шлангом от стиральной машины, а размалеванная косметикой мать не говорит ему, указывая на выходящего из спальни довольного гражданина: «Познакомься, Рома, это дядя Гоша». Есть еще такие, как Краб, которые втираются в доверие и живут за чужой счет, им тоже комфортно. Или еще персонаж – завкафедрой нашего универа, который в открытую прогибается перед бездарным сыном декана, а таланты, к которым испытывает личную неприязнь, валит на экзаменах. И он на хорошем счету в нашем учебном заведении, даже должность получил! Есть также девочки, которые приходят к тебе в гости, зная, что у тебя есть деньги, а потом отжигают с твоими знакомыми. Всем этим людям вполне комфортно в этом обществе! Не мир, а гребаный маскарад!

– Не все ведь такие. Уверен, есть немало тех, с кем будет комфортно и тебе. Общество, в котором мы живем, состоит не только из подонков и лицемеров. Ты сам можешь выбирать, с кем общаться, а с кем – нет.

– Да ну? Значит, это я сам пожелал родиться в такой семье? Я сам выбрал, в какой школе и с какими людьми учиться? Я сам, наверное, назначил преподавателя в наш универ? Я сам состряпал себе такую внешность? И это мой выбор, чтобы все девушки, которые соответствуют моим понятиям о красоте, оказывались последними мразями?

– Согласен, стартовые условия в жизни мы не выбираем. Но потом-то, когда взрослеем, мы способны сами создавать свое окружение. Общайся с теми, кто тебе нравится, и отсекай тех, кто не устраивает.

– Тогда я останусь один. Или ты думаешь, в будущем будет лучше? Я сам стану подбирать себе коллег и начальников на работе? Я не буду встречать людей, которые будут срать в мою душу? Или, быть может, я стану красавцем и на меня станут обращать внимание те девушки, которые мне нравятся?

– Быть может, ты не на тех смотришь? Наверняка есть девчонки, которым ты нравишься, – возразил Карась. – Попробуй изменить свои вкусы.

– Если я начну встречаться с той, к которой испытываю отвращение, но которая без ума от меня, я сам стану льстецом и обманщиком. Так что засунь свои советы куда подальше. Кстати, недавно я уже последовал одному твоему совету: попытался избавиться от одного паразита. И посмотри, чем все это кончилось!

Рыжий машинально приложил ладонь к раскроенному черепу.

– Порой так хочется забиться в щель и не видеть никого!

Но взглянув на Карася, Рыжий добавил:

– Хотя все-таки ты прав. Порой и в этом мире встречаются те, кто меня понимает. Именно благодаря тому, что есть такие, как Койот, как ты, Карась… Только это меня и держит на плаву.

– Ладно, оставим вселенскую скорбь. Другого мира у тебя нет, так что придется решать проблемы в этом, – прервал Сашка Карась мрачные размышления друга. – Так что с Крабом-то будешь делать?

– Вернусь – тогда разберемся, – промямлил творец, снова заводив палочкой по песку.

– Ну-ну, так я и поверил! – вздохнул Карась. – Знаю я. Выслушаешь его слезные извинения и клятвы, что все будет иначе, убедишь себя, будто веришь, и все вернется на круги своя.

– Мои проблемы, – пробурчал Рыжий, понимая, что так оно в итоге и случится.

– И вновь ты заживешь долго и несчастливо: будешь запираться в комнате своего же дома и рисовать своих жутких мстителей.

Творец метнул в него свирепый взгляд:

– Смотри, как бы и тебе не нарисовал!

– Хотел бы я посмотреть на монстра, который меня растерзает, – рассмеялся Карась. – Ну ты уж будь погуманнее. Приятель все-таки!

– Он убьет тебя медленно, по-товарищески, – ответил Рыжий.

– Я всегда знал, что ты настоящий друг, – улыбнулся Карась и хлопнул его по плечу. – Я тоже кое-что сделал. По-товарищески. Ты уж извини, я уже принял решение за тебя. Как только узнал о том, что Краб живет в твоей квартире, прихватил с собой парочку ребят поздоровее, пошел к тебе домой и хорошенько пропесочил твоего бывшего одноклассника. Так что можешь не переживать. Держи! И больше не повторяй ошибок.

И Карась вложил Рыжему в ладонь ключи от квартиры. Тот постарался не подать вида и все же невольно улыбнулся, настолько его обрадовала эта новость. Нашелся ведь хоть кто-то достаточно могучий, чтобы решить за него проблему, где требуется не творческий подход, а грубая сила! До этого этим занимались только монстры, да и то лишь на бумаге.

– Хотя… – Сашка тут же забрал ключи. – Давай-ка я лучше их у себя подержу, пока тебя не выпишут. Буду приглядывать за хатой, чтобы там новые паразиты не завелись.

Карась ушел, и Рыжий снова остался один. Он, конечно, привык быть изгоем, да только теперь одиночество показалось ему просто невыносимым. Оно сдавило его, словно в тисках. Никогда еще он не ощущал себя таким лишним в этом мире. Вернувшись в палату, упав на кровать и уткнувшись лицом в подушку, Рыжий думал: «Что я вообще тут делаю? Зачем я здесь? Ради чего?» Он перебирал в памяти знакомые лица и сплошь натыкался на людей, которые мешали ему жить: садист-отец, нахальный «дружок» Краб, злобная бездарность заведующий кафедрой, а за ними – легионы уличной шпаны, жестоких одноклассников, учителей, которые презирают своих учеников, бесстыжих распутных девчонок, вредных продавцов, кондукторов, дворников, секретарей… И чем им всем помешал безобидный некрасивый маленький паренек по прозвищу Рыжий? Может быть, именно тем, что он безобидный, некрасивый и маленький?..

Конечно, Сашка Карась сейчас бы возразил: «Не все вокруг сволочи! Настоящих подонков в мире не так уж много. Остальные ведь нормальные!» Это правда. Остальные просто равнодушны. Для них такой человек, как Рыжий, – пустое место. Есть он, нет его – все одно. Это, конечно, лучше, чем подонки…

Когда же Рыжий припомнил, сколько найдется в мире людей, которым он небезразличен, которые ему рады, для их подсчета у него хватило пальцев одной руки: мама, сестренка, пара человек из рок-группы, в которой он когда-то играл, да, пожалуй, Сашка Карась… Да и эти не навсегда. Взять Карася. Пока они учатся вместе, приятель рядом. Но пройдет пара лет, они окончат университет – и все. Карась устроится на работу, женится, станет растить детишек, обзаведется хозяйством, найдет уйму новых друзей, быть может, и вовсе переедет в другой город. Поначалу они с Рыжим будут видеться, но с каждым годом все реже. Потом останутся лишь телефонные звонки раз в полгода. А после и вовсе забудут о существовании друг друга, разве что случайно встретятся на улице лет через десять-двадцать, удивятся, насколько каждый из них изменился (причем в худшую сторону). Может, даже выпьют вместе горькой, поностальгируют о детских и студенческих годах. Других тем для разговора не найдется – слишком разными станут. А потом пожмут друг другу руки, сказав: «Увидимся», – и при этом соврут, разойдутся, скорее всего, навсегда…

Хотя может произойти и хуже. Как с Койотом. Ведь люди не всегда исчезают из твоей судьбы из-за того, что выбирают иной жизненный путь. Нередко разлучает смерть…