Текст книги "Панорама времен"

– Отправьте этого заключенного в самую глубокую темницу.

Гордон нахмурился: определенно вино размягчило мозги этого человека.

– Это из Тома Свифта, – подсказала Пенни.

– Что? – раздраженно спросил Гордон. Клифф вяло кивнул.

– Ну, это шутка… Игра слов, – ответила Пенни, взглядом умоляя Гордона пропустить это мимо ушей и закончить вечер на веселой ноте. – Ты должен продолжить диалог.

– Ну… – Гордон почувствовал себя не в своей тарелке. – Я не могу…

– Моя очередь. – Пенни похлопала Клиффа по плечу, отчасти для того, чтобы он тверже держался на ногах. – А как насчет “Я многое узнал о женщинах в Париже”?

Клифф заливисто расхохотался, подмигнул ей и зашаркал к выходу.

– Оставьте это вино себе. Гордон, – проговорил он. Пенни проводила Клиффа до двери. В слабом свете висевшей над косяком лампы Гордон увидел, как Пенни на прощание поцеловала его. Клифф улыбнулся в ответ и ушел.

Он бросил бутыль “Бруксайдского” в ящик для мусора и прополоскал стаканы. Пенни убирала со стола остатки запеченной картошки.

– Я не хочу, чтобы ты приводила сюда своих старых приятелей, – сказал Гордон.

– Что? – Она резко повернулась в его сторону, глаза ее расширились.

– Ты слышала.

– Почему?

– Мне это не нравится.

– Да?.. А почему тебе это не нравится?

– Ты живешь со мной, и я не хочу видеть здесь никого другого.

– Господи, между мной и Клиффом ничего нет. Он пришел просто так. Мы очень давно не виделись.

– Не надо было с ним так много целоваться.

– Боже мой, – закатила глаза Пенни. Ему стало жарко, и он неожиданно почувствовал, что теряет уверенность. Сколько же он выпил? Не так уж много.

– Я знаю, что говорю. Мне все это не нравится. Он мог тебя неправильно понять. Вы вспоминали школьные дни, ты его обнимала…

– Господи, “неправильно понять”. Эта фразочка словно из “Гарри в средней школе”. Откуда это в тебе, Гордон?

– Ты его провоцировала.

– Ни черта я его не провоцировала. У него душа изранена. Я пыталась как-то его успокоить. Слушала, что он говорил. Как только Клифф постучал в нашу дверь, я поняла, что у него что-то застряло внутри, что-то, чему армия не дает выйти наружу. Он почти умирал от этого. Гордон. А Берн и – его друг.

– Да? Ну хорошо. И все-таки мне это не нравится. – Его злость прошла, он пытался другим способом доказать свою правоту. А в чем, собственно, дело? Он почувствовал угрозу со стороны Клиффа с самого начала, как только он появился. Если бы мать могла видеть по телефону, она бы знала, как охарактеризовать поведение Пенни. Она бы… Гордон остановил поток мыслей и перевел взгляд на торчащую из мусорного ящика бутыль “Бруксайдского”, которая одиноко ждала своей участи. Он взирал на Пенни и Клиффа глазами своей матери, своим нью-йоркским нутром, и понял, что упустил что-то самое главное. Разговор о войне вывел его из равновесия, он не был уверен в том, что все понял правильно, а теперь требовал объяснений от Пенни.

– Слушай, – начал он. – Я сожалею. Я… – Он поднял руки, но тут же беспомощно уронил их. – Знаешь, я, пожалуй, прогуляюсь.

Пенни пожала плечами, и он прошел мимо нее к двери.

На улице было прохладно, пахло морем, туман окутывал старые дубы. Он шел по ночной Ла-Ойе. Его лицо горело.

На Ферн Глен внимание Гордона привлекла какая-то фигура. Лакин. Он огляделся по сторонам и скользнул в свой “остин-бентли”. В доме, из которого вышел Лакин, на окне затрепетали венецианские занавески и показался силуэт женщины. Гордон знал этот дом. Здесь жили две студентки старших курсов гуманитарного факультета. Он улыбнулся про себя, когда лакинский “бентли”, мягко урча, проплыл мимо. Почему-то это маленькое свидетельство человеческой слабости развеселило его.

Гордон долго шагал мимо заколоченных летних коттеджей с пожелтевшими газетами на ступеньках. Иногда все-таки попадались дома, в которых горел свет. Лаос, Клифф и то, о чем он говорил – о вещах реальных и важных, а также о грязи и печальных событиях, – все это Гордон медленно перебирал про себя, перемежая мыслями о Пенни и о его далекой, но тем не менее реальной матери. Экспериментальная физика казалась, не более чем разгадыванием кроссвордов по сравнению с этими проблемами. Далекая война могла перекатиться через океан и обрушиться на этот берег. В его одурманенном вином мозгу всплыл пирс Скриппса, выступавший далеко в океан рядом с университетским городком. Его использовали в качестве разгрузочной площадки для амуниции, танков и людей. Но тут он спохватился. Конечно, алкоголь путает его мысли. Этому густо застроенному району Ла-Ойи не могли угрожать люди в темных одеждах, борющиеся против правительства Дьема. Просто в этом нет никакого смысла.

Гордон повернул к дому. Видимо, он слишком переволновался сегодня – Клифф, Вьетконг, Лакин. Волны не сметут берега за одну ночь. А что касается неясных сообщений, что кубинцы выбрасывают удобрения в океан и убивают там жизнь, – это маловероятно. Скорее всего – просто паранойя.

Этой ночью он был уверен, что дела обстоят именно так.

Глава 14

22 марта 1963 года

Гордон взял с лабораторного стола и раскрыл “Сан-Диего знион”. Он сразу же пожалел, что не купил “Лос-Анджелес аймс”, так как “Юнион” в его обычной буколически-пасоральной манере уделил много места описанию свадебной церемонии Хоуп Кук – недавней выпускницы Института Сары Лоуренс, и кронпринца Сиккима Палдена Тонула Намгиала. “Юнион” просто захлебывался от восторга, что американская девушка выходит замуж за человека, который на днях может стать махараджей. Стоящую новость опубликовали на первой странице в виде короткой заметки: смерть Дейви Мура. Гордон нетерпеливо перелистал страницы, чтобы попасть в спортивный раздел, и был удовлетворен, когда нашел там более подробный рассказ. Сахарный Рамос послал Мура в нокаут в десятом раунде их схватки за звание чемпиона в весе пера, которая проходила в Лос-Анджелесе. Гордон запоздало пожалел, что не достал билеты. Он так замотался с классами и с исследовательской работой, что все остальное отошло на второй план, а когда вспомнил, билеты были уже проданы. Значит, Мур умер от кровоизлияния в мозг, не приходя в сознание. Еще одно пятно на репутации бокса. Гордон вздохнул. В прессе появлялись вполне предугадываемые комментарии профессионалов, требующих вообще покончить с этим видом спорта. На какое-то мгновение он задумался: а не правы ли они?

– Вот новый материал, – раздался над ухом голос Купера. – Я в течение недели получал хорошие резонансные кривые, и вдруг – на тебе!

– Вы его расшифровали?

– Конечно. Почему-то очень много повторов. Гордон прошел за Купером к его рабочему месту, где на столе лежали развернутые лабораторные тетради. Он вдруг почувствовал, что надеется на то, что все это окажется ерундой, простыми помехами. Тогда ему сразу стало бы гораздо легче. Не пришлось бы беспокоиться о каких-то посланиях: Купер смог бы спокойно работать над экспериментальным подтверждением своих тезисов, и Лакин остался бы доволен. У него сейчас и так хватало сложностей, и ему хотелось, чтобы этот спонтанный резонанс развеялся как дым. Их письмо в “Физикал ревью леттерс” вызвало интерес, и никто не критиковал их работу. Может, лучше оставить все как есть?

Но надежды растаяли, когда он увидел записи, сделанные четким почерком Купера:

TPANSWBPRY 7 FROM CL 998 CAMBE 1998 3 ZX RA 18 5 36 DEC 30 29.2 RA 18 5 36 DEC 30 29.2 RA 18 5 36 DEC 30 29.2 Этот таинственный напев из букв и цифр занимал целых три страницы, а затем следовало: ДОЛЖНО ПОЯВИТЬСЯ В ТАХИОНОВОМ СПЕКТРЕ 263 КЕЛЬВИНА ПИК МОЖНО ПРОВЕРИТЬ РЯДОМ НАПРАВЛЕННЫХ ИЗМЕРЕНИЙ СЛЕДУЕТ ZPASUZC AKSOWLP ПРОБОЙ В ПРЯМОУГОЛЬНЫХ КООРД MZALS SMISSION ИЗ 19BD 1998 COOPGHQE После шла полнейшая бессмыслица. Гордон изучал информацию, полученную Купером.

– Остальное выглядит как простой набор включений и отключений. Там нет никакого кода.

Купер кивнул и почесал ногу ниже своих обрезанным под шорты джинсов.

– Просто точки и тире, – пробормотал Гордон.

– Забавно, – снова кивнул Купер.

Гордон заметил, что в последнее время Купер ограничивался получением данных и воздерживался от высказывания своего мнения. Возможно, столкновение с Лакиног, научило его тому, что агностическая позиция – наиболее безопасная. Казалось, Купер вполне доволен, что само писец регистрировал обычные резонансные сигналы: они служили теми самыми кирпичами, из которых будут ело жены его тезисы.

А вот в этих первоначальных RA и DEC, – Гордон погладил подбородок, – что-то похожее на астросигналы.

– Хм-м, – позволил себе высказаться Купер, – может быть.

– Конечно, Right ascention – прямое восхождение, а DEC – declination – склонение. Это координаты, фиксирующие место в пространстве.

– Может быть.

Гордон с раздражением посмотрел на Купера.

– Своя рубашка ближе к телу. Послушайте, я хочу во всем разобраться. А вы продолжайте измерения.

Купер кивнул и отвернулся, явно довольный тем, что ему удалось избавиться от этой проблемы. Гордон вышел из лаборатории, поднялся в комнату 317 – кабинет Кэрроуэя. На его стук никто не откликнулся. Тогда он зашел в приемную факультета, просунул голову в дверь и спросил:

– Джойс, где доктор Кэрроуэй?

По когда-то заведенному обычаю конторских служащих называли по имени, а научных работников факультета титуловали. Гордон всегда чувствовал себя неловко, когда придерживался этого правила.

– Вам большого или маленького? – спросила темноволосая секретарша, поднимая брови, никогда не остававшиеся в покое.

– Большого, но не ростом, а массой.

– Ищите его на семинаре по астрофизике. Он сейчас закончится.

Гордон тихонько проскользнул в помещение, где проходил семинар, как раз тогда, когда Джон Бойль заканчивал лекцию. Зеленые классные доски были испещрены дифференциальными уравнениями новой гравитационной теории Бойля. Он выдал заключительную фразу, приправил ее шотландской шуткой, и семинар рассыпался на отдельные кружки, в которых начались оживленные беседы. Бернард Кэрроуэй тяжело поднялся со своего места и принялся спорить с Бойлем и каким-то человеком, которого Гордон не знал. Гордон наклонился к Бобу Гоулу.

– Кто это? – спросил он, кивком показав на высокого курчавого мужчину.

– Сол Шриффер из Йельского университета. Он и Фрэнк Дрейк занимались проектом “Озма” – слушали радиосигналы других цивилизаций.

– Ух ты. – Гордон откинулся назад и стал наблюдать за Шриффером. Он чувствовал прилив энергии, ноздри раздувались от предвкушения охоты. Ему пришлось отложить на несколько месяцев дело с посланиями, во-первых, из-за безразличия Лакина, а во-вторых, все это время новых сигналов не поступало. Но теперь, когда сигналы пришли вновь, он неожиданно понял, что нужно заняться ими вплотную.

Бойль и Шриффер спорили о справедливости вывода Бойлем приближенного значения некоторой величины для упрощения уравнения. Гордон наблюдал за ними с интересом. Только непосвященные думают, что ученые спокойно обмениваются мнениями. В действительности эти споры протекают очень бурно, с выкриками и жестами. За ними, конечно же, скрывается столкновение личностей. Шриффер шумел гораздо сильнее, чем его оппонент. Он здорово нажимал на мел, который скрипел и ломался, хлопал руками, пожимал плечами, хмурился. Он говорил и писал очень быстро, часто опровергая то что говорил несколько мгновений назад. В его расчетам проскакивали небрежности, которые он тут же поправлял, стирая неправильные записи широкими взмахами тряпки. Тривиальные ошибки не имели значения, Шриффер старался схватить суть проблемы. Точное решение могло быть получено и позже. Доску покрывали его торопливые каракули.

Бойль разительно отличался от него. На встрече в “Лайм-хаусе” Гордон слышал энергичный, богатый эмоциями голос Бойля. Сейчас он говорил ровно, монотонно. Здесь он выступал как ученый. Время от времени голос его понижался так, что Гордону приходилось прислушиваться. Люди, которые находились поблизости, прекращали свои разговоры – психологически верный прием, чтобы привлечь к себе внимание. Бойль ни разу не перебил Шриффера. Он начинал свои фразы словами: “Я думаю, если мы попробуем вот это…”, или “Сол, неужели вы не видите, что получится, если…” Утонченное превосходство. Он никогда не позволял себе жестких заявлений, оставаясь всегда беспристрастным искателем истины. Однако постепенно его попытки вести спор спокойным, ровным тоном сошли на нет. Он не мог абсолютно точно показать, что найденное приближенное значение оправданно, и ему пришлось обороняться. Теперь подход Бойля к проблеме можно было охарактеризовать как “Докажите, что я не прав”. Мало-помалу его голос стал повышаться, а на лице появилось упрямое выражение.

Неожиданно Шриффер обнаружил способ, выявляющий неправомерность применения приближенного значения в уравнении Бойля. Суть его была в том, что нужно решить для контроля одну простую задачу, ответ на которую оба они знали. Сол пустился в расчеты и показал, что принятое Бойлем приближение годится только для очень узкого диапазона физических условий.

– Ну вот, видите, – заявил Шриффер.

– Если отбросить все нездоровые фокусы, – покачал головой Джон Бойль, – то станет видно, что это приближение точно подходит для наиболее интересного случая.

– Чепуха, – вскипел Сол Шриффер. – Вы выбросили все большие длины волн.

Публика вокруг отдавала явное предпочтение Джону. Раз принятое приближение не являлось абсолютно бесполезным, значит, его можно использовать. Сол, ворча, согласился, а через мгновение уже улыбался и обсуждал что-то еще. О предмете спора забыли. Бессмысленно волноваться по поводу любых доказуемых результатов. Гордон улыбнулся. Это был яркий пример того, что он называл Законом противоречий: страсти обратно пропорциональны объему имеющейся информации.

Он подошел к Кэрроуэю и показал ему координаты из послания.

– Бернард, как вы думаете, где это находится в пространстве?

Кэрроуэн поморгал, уставившись на цифры.

– Я никогда не помню таких деталей. А вы, Сол?

– Вблизи Веги, – сказал Сол. – Если хотите, я посмотрю и отвечу вам точнее.

После лекции по классической электродинамике Гордон собирался найти Сола Шриффера. Однако когда он зашел в свой кабинет, чтобы оставить записи лекции, оказалось, что там его ждал Рамсей, химик.

– Я решил завернуть сюда и рассказать, как идут дела, – сказал Рамсей. – Я стал разгадывать ту маленькую загадку, которую вы мне задали.

– Да?

– Считаю, что в этом есть что-то стоящее. Нам еще далеко до того, чтобы разобраться в длинноцепочечных молекулах, знаете ли, но меня эта задача заинтересовала. Особенно та часть, где сказано “вступает в режим симуляции и начинает имитировать исходную форму”. Это напоминает механизм самовоспроизводства, о котором мы ничего не знаем.

– А это случается с молекулярными формами, которые вам известны?

– Не-а, – наморщил лоб Рамсей. – Но я изучал специальные виды удобрений, с которыми экспериментируют некоторые фирмы, и.., ну, об этом еще рано говорить, просто кое-какие подозрения… А зашел я сказать вам, что не забыл об этом деле. Знаете, классы и мои регулярные гранты садятся на вас верхом. Но я все-таки буду копаться в этой проблеме. Может, спущусь и выведаю кое-что у Уолтера Мунка насчет океанографических связей. Во всяком случае, – он встал и шутовски отдал прощальный салют, – благодарю за информацию. Думаю, это приведет к чему-нибудь хорошему. Большое грасиос.

– Что это значит?

– Благодарю – по-испански.

– О, не стоит.

Бравирование испанским очень шло Рамсею. Но за манерами пройдохи-толкача подержанных автомашин скрывался острый ум. Гордон порадовался, что Рамсей просмотрел первое послание и не забросил его. Этот день казался удачным. Все нити свивались вместе. Да, пожалуй, счастливый день. “На высший балл с плюсом, по крайней мере пока” – к такому заключению пришел Гордон и занялся поисками Шриффера.

– Я для вас точно нашел это место, – решительным тоном сказал Сол и показал пальцем какую-то точку на карте звездного неба. – Эта точка находится очень близко от нормальной звезды типа F7, которая называется 99 Геркулес.

– А она не упирается в эту звезду?

– Нет, но находится очень близко от нее. А что за этим стоит? С чего бы это физик-твердотельщик вдруг заинтересовался положением звезды?

Гордон рассказал ему о настойчивых сигналах и показал последнюю расшифровку Купера. Сол сразу же разволновался. Они вместе с русским ученым Кадарским писали статью, посвященную поиску внеземных цивилизаций, и считали, что радиосигналы являются естественным выбором. Однако если полученные Гордоном сигналы невозможно объяснить как переданные земными средствами , связи, то почему бы не рассмотреть гипотезу их внеземного происхождения? Координаты четко указывают на это.

– Смотрите, прямой подъем 18 часов 5 минут 36 секунд. А у 99 Геркулеса 18 часов 5 минут 8 секунд – немного в стороне. Наклон вашего сигнала 30 градусов – 29,2 г минуты. Как раз подходит.

– Ну и что? Ведь точного совпадения нет.

– Но они же очень близко друг от друга! – Сол помазал рукой. – Несколько секунд разницы – это ничто!

– Откуда, черт побери, внеземные цивилизации знают нашу систему астрономических измерений? – скептически поинтересовался Гордон.

– А наш язык откуда они знают? Просто слушают наши старые радиопрограммы, конечно. Смотрите – параллакс для 99 Геркулеса составляет всего 0,06. Это значит, что он находится на расстоянии 16 парсек.

– И что это значит?

– Это значит, что расстояние составляет 51 световой год.

– Как же тогда они могут нам сигналить? Радио появилось только около шестидесяти лет назад. Свету просто не хватило бы времени пропутешествовать туда и обратно. Ведь на это нужно около столетия. Скорее всего они никак не могут отвечать на наши радиосигналы.

– Действительно, – казалось, из Сола выпустили воздух. – Вы говорите, в послании содержалось кое-что еще? Дайте мне посмотреть. – И лицо у него опять просветлело.

Через несколько секунд он ткнул пальцем в послание и воскликнул:

– Правильно! Так и есть. Видите это слово?

– Какое?

– Тахионы. Это слово греческого происхождения. Оно означает “быстрые”. Значит, они осуществляют передачу, которая транслируется быстрее света.

– Да что вы?

– Гордон, подключите ваше воображение. Все точно, черт возьми!

– Ничто не движется быстрее света.

– Но это послание свидетельствует, что кое-что движется именно так.

– Ерунда. Просто ерунда.

– Ладно, а как вы объясните это: “Должно появиться в спектре тахиона пик 263 KEV”? Они используют тахионы, чем бы эти самые тахионы ни были, с энергией 263 кило-электронвольт. KEV – это кило-электронвольты.

– Сомнительно, – Гордон покачал головой.

– Ну а как насчет остального? “Можно проверить с NMR направленностью, измерения следуют”. NMR – ядерный магнитный резонанс. Потом какая-то чепуха, вновь несколько слов, и снова что-то непонятное. SMISSTON FROM 19 BD 1998 COORGHQE и так далее…

– Не все тут чепуха. Видите, дальше – точки и тире.

– М-да. – Сол стал рассматривать эту часть текста. – Интересно.

– Сол, я высоко ценю ваше…

– Подождите минутку. 99 Геркулес не просто звезда, знаете ли. Я посмотрел справочники. Это тот вид звезд, которые, как мы полагаем, могут поддерживать жизнь.

Гордон поджал губы. Видно было, что его одолевают сомнения.

– Точно, она относится к классу F7. Она немного тяжелее нашего Солнца – я имею в виду, у нее большая масса, – и в большой зоне вокруг нее может существовать жизнь. Это бинарная звезда. Подождите-подождите, я знаю, что вы хотите сказать, – произнес Сол драматическим тоном, вытянув руку открытой ладонью в сторону Гордона, который не собирался ничего говорить. – Бинарные, или, как их называют, двойные звезды не могут иметь планет, на которых может существовать жизнь. Правильно?

– А почему нет?

– Потому что на этих планетах все время происходят различные катаклизмы. А на 99 Геркулесе – нет. Эта звездная пара делает полный оборот за 54,7 года. Планеты достаточно далеко отстоят друг от друга, и вокруг каждой из них имеется пространство – вполне возможно, жизненное.

– И обе эти звезды относятся к классу F7?

– Насколько нам известно, большая из них относится. Нужна только одна звезда, – закончил он не совсем уверенным тоном.

Гордон повторил:

– Сол, я высоко ценю…

– Гордон, дайте мне еще раз это сообщение. Я про точки и тире.

– Конечно, сделайте одолжение.

– Окажите мне любезность. Может быть, наши идеи насчет радиосвязи и 21-сантиметровой линии водородного спектра в корне неправильны. Мне хотелось бы поработать с вашим посланием. Вы не будете возражать?

– Хорошо, – не очень охотно согласился Гордон.

Когда Гордон на следующее утро затащил свой тяжеленный кейс в кабинет, там его уже поджидал Сол. Его возбужденный вид, бегающий взгляд сразу же вызвали у Гордона предчувствие.

– Я расшифровал его, – заявил Сол. – Это послание.

– Что?..

– Помните точки и тире в конце? Те, из которых не получались слова? А это не слова – это изображение!

Гордон скептически посмотрел на него и поставил кейс на пол.

– Я сосчитал количество тире в этом длинном послании. Вы сказали “шумы”. Там всего 1537 тире.

– Ну так что?

– Фрэнк Дрейк, я и множество других людей раздумывали о способах передачи изображений с помощью простейших сигналов “включено – отключено”. Это очень просто – нужно послать прямоугольную сетку.

– Вы говорите о той запутанной части послания “ПРЯМОУГОЛЬНЫЕ КООРД MZALS” и так далее?

– Точно. Чтобы вычертить сетку, вы должны знать, сколько линий вы хотите вычертить перпендикулярно каждой оси. Я испробовал множество различных сочетаний, но ничего не получалось. Единственно соответствующей этому произведению оказалась сетка 29 х 53, размеры которой, если немного подумать, – простые числа, то есть не делимые на целое число. Замысел совершенно ясен: есть только один способ разделить число 1537, чтобы получить простые числа.

– Хм-м. Очень остроумно. А это и есть ваше изображение?

Сол протянул Гордону лист разлинованной бумаги с проставленными точками, соответствующими каждому тире в послании. Получился сложный комплекс пересекающихся справа налево кривых. Каждая кривая составлялась на основании набора точек, которые образовывали сложный, но правильный узор.

– Что это? – спросил Гордон.

– Я не знаю. Все практические задачи, решенные мной Дрейком, давали изображения солнечных систем с одной выбранной планетой. А это изображение не похоже на одно из них.

– Какой же тогда смысл во всем этом? – Гордон бродил рисунок на стол.

– Вот увидите, как только нам удастся во всем разобщаться, будет громадная польза.

– Ну…

– В чем дело? Вы считаете, что все не так?

– Сол, я знаю, что у вас репутация человека, который может – как это у Германа Кана? – мыслить о немыслимом. Но это!

– Вы считаете, что я все придумал?

– Вы? Сол, но ведь это я обнаружил послание. И именно я показал его вам. Но ваше объяснение!.. Телеграфные сигналы с другой звезды, передаваемые со скоростью большей, чем скорость света. Только вот координаты звезды не совсем подходят. Изображение получается, да. Но изображение бессмысленное. Право, Сол…

Сол покраснел, отступил назад, уперев руки в бока.

– Вы слепец, знаете ли. Просто слепец.

– Лучше сказать.., скептик.

– Гордон, вы очень торопитесь со своими заключениями.

– Тороплюсь? Я согласен, что в вашем рассуждении что-то есть. Но до тех пор, пока не будет расшифровано изображение, у вас не может быть серьезного обоснования.

– Ладно, ладно, – вновь драматически воскликнул Сол и ударил кулаком правой руки в ладонь левой. – Я узнаю, что тут изображено. Нам придется обратиться ко всей академической общественности, чтобы разгадать эту загадку.

– Что вы имеете в виду?

– Привлечем общественность.

– Пойдете спрашивать всех вокруг?

– Кого спрашивать-то, каких специалистов? Астрофизиков? Биологов? Если вы не знаете, то нужно взглянуть на проблему шире.

– Да.., но… – Гордон неожиданно вспомнил о Рамсее. – Сол, есть еще одно послание.

– Что?!

– Я получил его несколько месяцев назад. Вот, пожалуйста. – Он покопался в ящиках стола и нашел расшифровку. – Попробуйте заняться.

Сол долго изучал длинный отпечатанный текст.

– Я не понимаю.

– Я тоже.

– А вы уверены в подлинности этого текста?

– Настолько же, насколько и в том, который вы сейчас расшифровали.

– Чертовщина какая-то. – Сол откинулся на спинку кресла. – Это действительно все запутывает.

– Вот именно.

– Гордон, но в этом нет никакого смысла!

– Так же, как в вашем изображении.

– Слушайте, может быть, вы получили взаимно противоречащие послания? Если вы настраиваетесь на разные радиостанции, то слышите музыку, передаваемую по одной из них, спортивные новости – по другой, сообщения о текущих событиях – по третьей. Может быть, ваш приемник принимает сразу все?

– Хм.

Сол подался вперед и сжал руками виски. Гордон понял, что тот очень устал. Он, наверное, работал всю ночь, чтобы расшифровать изображение. Гордон почувствовал прилив симпатии к этому человеку. Сол был известен как проповедник межзвездных влияний, и многие астрономы считали, что у него неуемное воображение, что он слишком молод и импульсивен. Но это совсем не значит, что он ошибается.

– Ладно, Сол. Я принимаю ваше изображение – условно. Оно не может быть случайным. Но что же это такое? Мы должны понять. – Он стал рассказывать Солу о Рамсее. Это, конечно, усложняло дело, но Гордон решил, что Сол имеет право знать.

– Гордон, я все-таки считаю, что в этом что-то есть.

– Согласен.

– Я все-таки настаиваю на обращении к общественности.

– С биохимией? С первым посланием?

– Нет… – Сол задумался. – Только со вторым сообщением. Оно повторяется целыми страницами. Как часто вы получали первый сигнал?

– Всего один раз.

– Один раз?

– Да.

– Тогда забудьте о нем.

– Почему?

– Это могло быть ошибкой расшифровки. Гордон припомнил историю о Лоуэлле, которую ему рассказал Лакин.

– Ну…

– Слушайте, у меня гораздо больше опыта в этой области, чем у вас. Я знаю, как это воспримут. Если вы замутите воду, то никто не станет ловить там рыбку.

– Но это будет означать, что мы утаиваем информацию.

– Утаиваем? Да, но не навсегда. Только до тех пор, пока мы не поймем, что означает наше изображение.

– Мне это не нравится, – упрямо повторил Гордон.

– Мы просто предложим сразу одну задачу. – Сол поднял палец. – Одна проблема. Позже мы расскажем всю историю.

– Мне это не нравится.

– Слушайте, Гордон. Я считаю, что поступать надо именно так. Вы согласны?

– Может быть.

– Я покажу этот материал кое-кому. Меня знают. Я сумасшедший, который занимается глупостями с межзвездными радиосигналами, ну и с подобной чепухой. Признанный авторитет по части несуществующих объектов. Я могу привлечь внимание академического сообщества.

– Да, но…

– Одну проблему сразу, Гордон!

– Ну…

– Сначала изображение. Остальное потом.

У Гордона начинались классные занятия. В характере Сола было что-то гипнотическое. Он мог убедить в возможности и даже очевидности того, о чем говорит. “Однако, – подумал Гордон, – ухо совы даже с ленточкой остается ухом совы. И все-таки…"

– Ладно, Сол. Согласен. Вы окапываетесь, я остаюсь снаружи.

– Спасибо. – Неожиданно Сол принялся трясти его руку. – Я вам очень признателен. Это, и правда, большая помощь.

– Да-а, – выговорил Гордон безо всякого энтузиазма.

Вечерние новости Си-би-эс с Уолтером Кронкайтом в качестве ведущего начали передавать как раз тогда, когда Гордон и Пенни заканчивали обедать. Она приготовила суфле, а он открыл бутылку “божоле”. Оба чувствовали себя возбужденными. Чтобы смотреть телевизор, они перешли в гостиную. Пенни сняла блузку, обнажив свою маленькую, прекрасной формы грудь с большими сосками.

– А откуда ты знаешь, что об этом будут говорить сегодня? – спросила она лениво.

– Сол звонил после полудня. Сегодня утром в Бостоне он давал интервью. Вообще-то интервью брала местная станция, но он сказал, что его подхватила общенациональная сеть. Может, ничего и не скажут. – Он оглянулся, чтобы убедиться, занавешены ли окна.

– М-мм, очень похоже на то.

Грандиозная новость привлекла всеобщее внимание: подводная лодка “Трешер” с ядерным двигателем затонула в Атлантике без единого “SOS” во время проверочных испытаний на погружение. Военно-морское министерство заявило, что затопление произошло из-за отказа какой-нибудь системы. Нарушение изоляции электрических цепей, отказ энергоустановки – и подлодка стала погружаться, пока не взорвалась. На ее борту находился экипаж в 129 человек.

Других новостей, помимо этого удручающего сообщения, почти не было: выставка с “Джокондой” в Нью-Йорке и Вашингтоне, описание космического полета майора Л. Гордона Купера-младшего, которого должны были запустить на орбиту для двухдневного полета на корабле “фейт-7” вокруг Земли – последний полет по программе ”Меркурий”. Было передано заявление Белого дома о том, 1то помощь Южному Вьетнаму будет продолжаться, и что война, возможно, завершится к концу 1965 года, если политический кризис значительно не подорвет военные уси-г1ия. Генералы улыбались, глядя в камеру, и обещали победу южновьетнамских войск и освобождение от противника района Дельты. В Нью-Йорке ничего не получилось с попытками сохранить старое здание Пенсильванского вокзала: общественное мнение, как и следовало ожидать, высказалось в пользу нового вокзала на Мэдисон-сквер-гарден. Высотное здание “Пан Америкэн”, которое функционирует только месяц, казалось, стало символом мрачного будущего мегаполисов. Комментатор критиковал разрушение Пенсильванского вокзала и заявлял, что здание “Пан Америкэн” не только архитектурный урод, но своим появлением дополнительно ухудшает условия в и без того тесном районе. Гордон был с этим согласен. Ведущий закончил свое выступление словами о том, что встречи под часами у отеля “Балтимор”, который находился как раз напротив здания “Пан Америкэн”, не будут уже столь приятными, как когда-то. Гордон рассмеялся про себя, сам не зная почему. Его симпатии поменялись. Он никогда не встречался с девушками у “Балтимора”. Эта бессмысленная традиция была заведена студентами Йельского университета, кичащимися своим арийским происхождением, и мальчиками, которые считали, что роман “Над пропастью во ржи” именно о них. Гордон никогда не принадлежал к этому миру.

– Если это прошлое, то и черт с ним, – пробормотал он. Пенни вопросительно посмотрела на него, но ничего не сказала. Гордон нетерпеливо хмыкнул. Должно быть, его понемногу начало разбирать.

И тут на экране телевизора появился Сол.

– Неожиданное и волнующее сообщение было сделано нам сегодня в Йельском университете, – начал Кронкайт. – Профессор Сол Шриффер, астрофизик, заявил, что в результате последних экспериментов удалось получить сообщение от цивилизации, находящейся за пределами Земли.