Текст книги "Владимир Набоков, отец Владимира Набокова"

Глава восьмая
Выборг и Кресты

Роспуск первой Думы был связан в первую очередь с противостоянием выборных депутатов и Совета министров, который тогда возглавлял непопулярный Иван Горемыкин. «Можно ли было тогда предотвратить удар и сохранить первую Думу, а с нею вместе и возможность безболезненного развития – это сейчас вопрос праздный. С первого дня было ясно, что между Думой и правительством нет ни взаимного доверия, ни готовности ко взаимным уступкам, – что ни в правительстве, ни в Думе, ни в обществе нет места для настроения компромиссов»[16]16
  «Руль», 10 мая 1921 г.


[Закрыть], – писал В. Д. Набоков в берлинской газете «Руль» 15 лет спустя. В манифесте о роспуске Думы, подписанном лично Николаем Вторым, было сказано: «Выборные от населения, вместо работы строительства законодательного, уклонились в не принадлежащую им область и обратились к расследованию действий поставленных от Нас местных властей, к указаниям Нам на несовершенства Законов Основных, изменения которых могут быть предприняты лишь Нашею Монаршею волею, и к действиям явно незаконным, как обращение от лица Думы к населению»[17]17
  Цит. по: https://diletant.media/articles/36455877/.


[Закрыть].

Выборные, резко негативно настроенные в адрес правительства, хотели установить его подотчетность Думе, направляли бесконечные запросы о незаконных действиях Совета министров, постоянно провоцируя политические столкновения с Горемыкиным. Сам председатель правительства все требования Думы отклонял. Главным камнем преткновения стал земельный вопрос: депутаты, причем из разных фракций, хотели дать больше земли крестьянам. «Аграрный вопрос» вызывал настоящие волнения в обществе, в связи с чем правительство пригрозило Думе роспуском.

Дело дошло до абсурда: парламент выразил недоверие правительству и потребовал его отставки (что осталось без видимых последствий), после чего некоторые министры стали бойкотировать заседания, а министры в качестве мести направили в Думу законопроект о выделении 40 тысяч рублей на постройку пальмовой оранжереи и сооружение прачечной при Юрьевском университете – месть заключалась в ничтожности суммы и смехотворности повода, по которому Совет министров обратился к Думе (впрочем, документов, подтверждающих этот факт, не нашлось).

Неизвестно, хорошо ли выборные представляли себе последствия своего резкого противостояния, но получилось так, что полную победу одержало правительство. И дело даже не в том, что Дума была распущена, а в дальнейших последствиях.

О том, что Дума больше не существует, депутаты узнали, когда пришли утром 9 июля 1906 года в Таврический дворец и обнаружили, что двери заколочены, а на стене висит тот самый императорский манифест. Позднее Набоков сказал, что роспуск Думы был для него и его единомышленников «крушением надежд», а историк Кирилл Соловьев приводит такие слова В. Д. Набокова, написанные им брату Константину: «Думая предотвратить грозу, они разбили барометр».

Что сделали (уже бывшие) депутаты? Коротко посовещались, оценив обстановку, и на следующий день уехали в Выборг – это был ближайший к Петербургу город, входивший тогда в Княжество Финляндское. Царская полиция власти там не имела, а Муромцев, говорят, открыл совещание, проходившее в местном отеле «Бельведер», словами: «Заседание Думы продолжается». В Выборге под непосредственным руководством В. Д. Набокова собравшиеся уже через два дня составили и опубликовали воззвание, получившее название «Выборгское». Подписали воззвание 180 человек – более трети работавших в Думе депутатов.

«…теперь, когда правительство распустило Государственную думу, вы вправе не давать ему ни солдат, ни денег. Если же правительство, чтобы добыть себе средства, станет делать займы, то такие займы, заключенные без согласия народного представительства, отныне недействительны и русский народ никогда не признает и платить по ним не будет. Итак, до созыва народного представительства (то есть следующей Думы. – Г. А.) не давайте ни копейки в казну, ни одного солдата в армию. Будьте тверды в своем отказе, стойте за свои права все как один человек»[18]18
  Цит. по: http://www.hrono.ru/dokum/190_dok/19060710vyb.php.


[Закрыть] – так заканчивалось воззвание. Кстати, по воспоминаниям Ариадны Тырковой-Вильямс, единственным членом партии, который действительно отказался платить налоги, стал отнюдь не В. Д. Набоков, а адвокат Евгений Кедрин…

Конечно, терпеть такой бунт правительство не собиралось. Реакция властей была мгновенной: уже 16 июля было открыто уголовное дело против почти всех подписавших воззвание (точнее, против 167 бывших выборных). Всех участников обвиняли по статье 129 Уголовного уложения 1903 года, в которой, помимо прочего, говорилось:

Виновный в произнесении или чтении публично речи или сочинения или в распространении или публичном выставлении сочинения или изображения, возбуждающих: 1) к учинению бунтовщического или изменнического деяния, 2) к ниспровержению существующего в государстве общественного строя, 3) к неповиновению или противодействию закону, или законному постановлению, или законному распоряжению власти, 4) к учинению тяжкого, кроме указанных выше, преступления, наказывается…[19]19
  Цит. по: https://pravo.by/upload/pdf/krim-pravo/ugolovnoe_ulogenie_1903_goda.pdf.


[Закрыть]

И дальше перечисляются виды наказания: ссылка на поселение, заключение в исправительный дом на срок до трех лет.

Адвокаты и сами фигуранты дела пытались напирать на то, что составители и подписанты Выборгского воззвания не занимались «произнесением», «чтением», «распространением» или «публичным выставлением» своего текста, а за одно составление/написание лишать политических прав нельзя. Но суд не принял эти доводы во внимание, хотя в процессе принимали участие лучшие юристы страны.

Кому-то из бывших депутатов удалось предоставить доказательства своей непричастности к событию в Выборге, но большинство было осуждено на три месяца тюрьмы, не такой большой срок, если бы вместе с ним не полагалось лишения избирательного права. Огромное количество критически настроенных в адрес правительства политиков, далеко не только кадетов, не могли больше избираться в Думу. Включая Владимира Набокова.

…Сохранилась фотография: красивый статный господин в сопровождении пожилого мужчины едет в пролетке, груженной чемоданами. На господине не шляпа, а широкая кепка. Загородная прогулка? Отъезд в Биарриц? Нет: это Владимир Набоков – старший едет в тюрьму отбывать наказание. Вскоре после публикации Выборгского воззвания он заявлял, что не надо бояться репрессий, так как «ореол мученичества» придаст силу кадетам. Вот и дождался его – ореола.

Суд проходил с 12 по 18 декабря 1907 года (в Санкт-Петербургской судебной палате), рассмотрение апелляций и прочие формальности тоже заняли определенное время, поэтому Набоков оказался за решеткой только 14 мая 1908 года. Кстати, одновременно с ним отбывали наказание и другие бывшие депутаты от кадетов (как минимум упомянутый Кедрин, Михаил Петрункевич, Алексей Ломшаков).

О тех месяцах остались два бесценных свидетельства – десять писем Набокова жене из тюрьмы (их было больше, но сохранились не все), которые были отдельно изданы под названием «Письма из “Крестов”», а также длинный очерк «Тюремные досуги» (по современным стандартам – почти 60 страниц), где Набоков вначале коротко описывал свой опыт посещения петербургской тюрьмы в качестве юриста и общественного деятеля, а далее описывал свои арестантские переживания. «Тюремные досуги» были написаны и опубликованы (вначале в газете «Право», потом отдельным изданием) в том же 1908 году.

Вообще при чтении этих текстов, не покидает несколько настойчивых мыслей. Первая: Набоков совершенно не пострадал за время заключения ни физически, ни морально (в письмах он подчеркивал, что «бодр, спокоен и весел», а в «Тюремных досугах» вспоминал, что сам факт нахождения в неволе не вызвал в нем никаких специфических ощущений – разумеется, хорошо понимая и упоминая то, что краткий срок заключения весьма ободряет). Условия содержания, описываемые им, были тепличные. «Меня не обыскивали, вообще обращались вежливо, любезно», – писал Набоков. По сути, его переместили, выражаясь нынешним языком, в профилакторий строгого режима. И на основе набоковского опыта решительно невозможно делать какие-либо выводы о тогдашних тюремных порядках. Наказание депутатам было серьезным, но все-таки символическим. Вторая мысль: вопреки всему этому, В. Д. Набоков в очередной раз, на сей раз на своем опыте, осознал важность и радость свободы. И третья: Набоков только укрепился в своих либеральных убеждениях.

В первом же письме Елене Набоков детально описал свой тюремный быт. Владимир Дмитриевич сидел в просторной камере под номером 730, на втором этаже, из окна были видны Нева и купол Таврического дворца (впрочем, до окна еще надо было дотянуться – Набоков со своим ростом выше среднего мог только на цыпочках). Символично, что виден был именно Таврический дворец – где заседала первая Дума, «набоковская». (Вторая Дума просуществовала немногим дольше первой, так что на момент отбывания Набоковым тюремного заключения работал уже третий созыв.)

Камеру постоянно проветривали, параша была чистой, не пахла – сам Набоков предположил, что ее недавно привезли, но отмечал, что ранним утром, когда параши чистили и выносили, вся территория наполнялась ужасным зловонием, которое, впрочем, быстро и бесследно исчезало. Отдельно Набоков отмечал, что воды ему хватало с избытком, включая кипяток, и это в данном случае не было простым перечислением: воду к «Крестам» просто не подвели, поэтому вопрос водоснабжения стоял всегда остро. Еда у Набокова была разнообразной и свежей, предметы личной гигиены не запрещали, включая одеколон. Парашу приходилось убирать самостоятельно, а кровать была жесткой и узкой, а еще на нее запрещалось ложиться с шести утра до восьми вечера, но Набоков приспособился. Он писал, что попросил у врача специального разрешения на отдых только в дни июльского зноя.

Непосредственно с «досугом» у Набокова тоже все было в порядке. Он вставал в пять утра, ложился в десять вечера, а в промежутке успевал (по собственному признанию) не только завтракать-обедать-ужинать и совершать прогулки по тюремному двору, но и читать, заниматься гимнастикой, учить итальянский язык (!) и просматривать литературу и периодику по уголовному праву. В общем, он всеми силами занимался главной тюремной задачей, которую сам для себя сформулировал: «упразднением праздности».

В следующих письмах Набоков отдавал через жену распоряжения слуге, что тому следует принести в тюрьму – три простыни, три мохнатых полотенца, новые воротнички, два темно-зеленых галстука… Все это с точки зрения тюрьмы совершенно несерьезно. Это понимал и сам Набоков. Он писал, что эти три месяца «доставят нам больше лавров, чем терний». Он, конечно, не хотел бы сидеть в тюрьме «из-за пустяков» (ближе к концу срока он называл свою отсидку «дурацкой, позорной и низкой комедией»), но он прямым текстом писал, что «для всей исторической картины наше заточенье очень важная и нужная черта»[20]20
  Цит. по: http://az.lib.ru/n/nabokow_w_d/text_1908_pisma_nabokova_zhene.shtml.


[Закрыть].

Приятно читать нежные слова, обращенные Набоковым своей жене: «Радость моя, мое солнышко, я был несказанно счастлив видеть сегодня твое дорогое, родное личико и слышать твой обожаемый голосок. Я стараюсь не слишком это показывать, чтобы не растрогать тебя и себя, но теперь я мысленно обращаю к тебе все нежности, которые не мог сказать. Боюсь одного, что эти свидания тебя расстраивают, это меня мучит»[21]21
  Там же.


[Закрыть]. (Подобных пассажей с некоторыми вариациями было много.) И чуть позже: «Ведь ты – самое дорогое, что у меня есть на свете»[22]22
  Там же.


[Закрыть]. С учетом слухов, которые ходили о расчетливом характере женитьбы Набокова, это по-человечески удовлетворяет любопытство и отвечает на многие вопросы. И еще интересный нюанс: именно в этих письмах В. Д. Набокова впервые возникает домашнее прозвище его старшего сына, будущего писателя. Оригинал Набоков не хотел его в простоте называть Вовой или Володей. Для отца он был ни много ни мало Lody!

Но вернемся к делам более важным и менее частным.

Конечно, Набоков писал письма жене, вряд ли предполагая возможность их публикации. А вот «Тюремные досуги» – дело совсем другое. Набоков использовал свой публицистический дар и свои журналистские возможности не просто для описания опыта пребывания в «Крестах», и даже не для описания «Крестов». Набоков подробно и очень аргументированно (вопрос убедительности – спорный, каждый решает по себе) излагает свои взгляды на исправительную систему в Российской империи, на тюремный вопрос и в целом на наказание как на феномен.

Отношение Набокова к тюремному заключению двоякое. С одной стороны, он указывает, что тюрьма (на тот момент) – наиболее гуманный вид доступных мер воздействия, если сравнивать ее со смертной казнью, телесными наказаниями, разнообразными пытками, на которые были «славны» прошлые времена. Идеальное наказание, с точки зрения ВДН, – денежный штраф, но эта мера по экономическим очевидным причинам применима далеко не ко всем. Так что тюрьма – отнюдь не самое плохое, что может быть.

Но вместе с тем Набоков убежденно и, как теперь, спустя более чем 110 лет, кажется, совершенно резонно, говорит, что тюрьма не достигает своих целей. И проблема не только в том, что тюрьма в целом не способствует исправлению, хотя и это правда, а в том, что это наказание крайне неравномерное. «Лишение свободы направлено на психическую сторону, стремится вызвать душевные переживания, каковые у различных людей донельзя разнообразные»[23]23
  Набоков В. Д. До и после Временного правительства. – СПб.: Symposium, 2015. С. 66.


[Закрыть], – писал Набоков.

Он предлагал отказаться от института уголовного наказания и сосредоточиться на борьбе с социальными явлениями, которые провоцируют преступность, и на это можно было бы направить те деньги, которые освободились бы после закрытия тюрем. Набоков различает предупреждения адресные и общие. Государство (любое) исходит из общих предупреждений, упрощенно говоря, чтобы другим было неповадно. А Набоков считал, что в идеальном мире предупреждение преступникам должно быть адресным, учитывающим психику и особенности каждого отдельно взятого человека, и в этом случае «лавочку пришлось бы давно прикрыть» (то есть тюрьмы). И в том числе из-за профнепригодности большинства тюремщиков, а карьера тюремщика уже в те годы считалась карьерой неудачника, отношение к наказаниям следовало начать пересматривать.

Кроме того, Набоков поднимает в совершенно бытовой статье воистину достоевский вопрос: может ли страдание быть эффективным? Наказание, что логично, связано со страданием, но может ли оно воспитать добродетель, «унижая и клеймя человеческую личность»? «Можно себе представить, какие “граждане” вырабатываются двенадцатилетним сидением! Трудно придумать что-нибудь более бессмысленное»[24]24
  Там же. C. 77.


[Закрыть], – восклицал Набоков.

Он, будучи не просто политиком и юристом, а еще и практикующим криминалистом, считал, что таким образом добродетель недостижима, так как в первую очередь наказания носят характер обобщающий, не адресный, а во-вторых, почти все осужденные считают свое наказание несправедливым, утверждая, что на преступление их толкнули условия проживания в обществе, которые невозможно преодолеть. И – повторим – Набоков предлагал начинать работу с этого конца. Следует признать, что в 1908 году он был прав в той же – огромной – степени, в которой прав и по сей день, хотя узнать это идеалисту Набокову было бы крайне мучительно.

⁂

Набоков отсидел в тюрьме ровно три месяца, выйдя на свободу 12 августа 1908 года. С учетом, что он оказался в неволе 14 мая, кажется, что два дня остались неотсиженными. Но дело было в другом: по тогдашним правилам, тюремный месяц исчислялся не по формуле «с первого по первое», а по принципу «30 дней как среднестатистический срок». То есть, если человек, осужденный на месяц, попадал в тюрьму первого февраля, он выходил второго марта, а если первого мая – то еще в мае, тридцатого. Осознав, что их собираются выпускать 14 августа (на 92-й день), Набоков и другие его друзья, также находившиеся в тюрьме, решили из принципа добиться своего, то есть выхода на волю на 90-й день – и добились, хотя для этого им из тюрьмы пришлось обратиться в Сенат.

Но все это – тюрьма, «Досуги» – случилось, как мы уже упомянули, в 1908 году. А до того, вскоре после выборгской истории, Набоковы были вынуждены временно уехать из страны. 18 июля 1906 года черносотенцы-реакционеры убили одного из ближайших друзей и соратников ВДН по партии, также подписавшего Выборгское воззвание, – Михаила Герценштейна. Дополнительную остроту происходящему придавало то, что Герценштейн в день убийства был у Набоковых, а потом отправился в Териоки (ныне Зеленогорск), где его ранним вечером и убила группа националистов из «Союза русского народа». Политик в тот момент гулял по берегу Финского залива с женой и дочерью (жена не пострадала, дочь была ранена в руку). Убийство было настолько четко спланированным, что уже за час до происшествия в Санкт-Петербурге начали продавать очередной номер черносотенной газеты «Маяк», где на первой же полосе значилось: «Убит Герценштейн».

Эта трагедия произвела на всех кадетов огромное впечатление. (В марте 1907 года, и вновь по инициативе «Союза русского народа», был убит и еще один кадет, бывший депутат первой Думы, подписант Выборгского восстания Григорий Иоллос. Но это все-таки случилось позднее.) И хотя преступление явно носило антисемитский характер, друзья и коллеги уговорили ВДН не рисковать и на время выехать с семьей за рубеж, что Набоковы и сделали.

Сначала они посетили Брюссель, где служил брат Владимира – Константин, затем пожили какое-то время в Гааге. К тому моменту детей у Набоковых уже было четверо, в том же году, в марте, родилась дочь, которую назвали в честь мамы Еленой.

В конце сентября Набоков выехал в Финляндию, где в Хельсинки (Гельсингфорсе) проходил четвертый съезд кадетов. Там ВДН выступил с большим докладом о деятельности партийной фракции в Думе первого (на тот момент – единственного) созыва, сделав публичный вывод, что в роспуске парламента были повинны не кадеты, а «ненормальная атмосфера» в Думе и неготовность царского правительства идти на компромиссы, так как последнее может выглядеть как полная капитуляция кабинета министров.

Непопулярный Горемыкин был отправлен в отставку одновременно с Думой, на его место назначен Петр Столыпин («И взошла звезда Столыпина, понявшего положение и “дерзнувшего”»[25]25
  «Руль», 10 мая 1921 г.


[Закрыть], – писал В. Д. Набоков в «Руле»). Очевидно, идея общероссийского парламентаризма не казалась царскому правительству слишком ужасной, поэтому были назначены новые выборы – в Думу второго созыва. Задача перед властью стояла ясная: ослабить позиции кадетов, и ей это удалось. С учетом запрета на избрание, введенного после Выборгского воззвания, кадеты лишились около 100 известных парламентариев (в Думе второго созыва заседало менее десяти процентов депутатов из первого собрания), а вместе с ними и статус главной оппозиционной силы. В целом же конституционные демократы на этих выборах потеряли почти 80 мандатов, хотя и сохранили главный пост – председателя Думы, им стал Федор Головин.

Кадеты, осознав опрометчивость своего поведения, поменяли тактику. Они более не закидывали Думу запросами и старались не позволять левым фракциям делать это (такое поведение получило название «бережение Думы»), и в итоге количество запросов в сравнении с заседаниями первого созыва снизилось буквально в десять раз – и это с учетом, что вторая Дума просуществовала на треть дольше, целых 102 дня. Но между правительством Столыпина и Думой (начиная с кадетов) было одно неразрешимое противоречие: аграрный вопрос. У Столыпинской реформы были противники на всех флангах парламента, что в итоге привело к роспуску и этой Думы: не добившись одобрения реформы, Столыпин решил зайти с другого фланга.

Не помогли и личные, не самые враждебные отношения между сторонами. Накануне официального указа о роспуске Думы на дачу Столыпина, где проходило заседание Совета министров, прибыла внушительная делегация, в которую вошел в том числе Милюков. Разговор, по свидетельствам участников, проходил вовсе не на повышенных тонах, но это не помогло: Столыпин дал понять, что по аграрному вопросу они компромисса не найдут, а значит, суть остается неизменной: Думе не жить. Утром 3 июня 1907 года она была распущена.

В. Д. Набоков, как мы помним, был среди тех, кто избираться права не имел, поэтому по решению ЦК кадетов с февраля 1907 года работал над подготовкой законопроектов, которые должны были вноситься на обсуждение и рассмотрение в Думе. Набоков занимался преимущественно вопросом отмены смертной казни. В марте Набокова вновь избрали товарищем председателя ЦК по Санкт-Петербургу. Параллельно с этим кадеты подготовили трехтомник статей «Первая Государственная дума». Набоков вместе с коллегой Алексеем Мухановым (скончавшимся несколькими месяцами спустя от тяжелой болезни) были соредакторами и обеспечили финансирование сборника, а ВДН еще и написал две статьи: «Ответный адрес Государственной думы» и «Законопроект об отмене смертной казни». После роспуска Думы Набоков продолжил работу в кадетской партии, осенью присутствовал на очередном съезде в Финляндии, где был избран в ЦК, получив 124 голосов из 127 возможных (перед этим побывал на выставке собак в Дрездене и приобрел там таксу, которую остроумно назвал Трэйни (от английского train – поезд; такса была длинной и коричневой, как спальный вагон). Далее последовал уже упомянутый судебный процесс над самим Набоковым и другими инициаторами-подписантами Выборгского воззвания и отбытие наказания в «Крестах»…

К тому времени, с ноября 1907 года, уже давно работала Дума третьего созыва, в которой большинство было у проправительственных сил. Кадеты в ней находились в оппозиции, вели себя гораздо спокойнее, чем в Думе первого и второго созывов, но Милюков считал, что работать надо и в таком парламенте, так как верил в идею народного представительства. Кадеты старались следить, чтобы их парламентские завоевания не игнорировались, но при возможности вмешивались и в сам политический процесс. К примеру, именно при поддержке кадетов удалось дополнительно увеличивать суммы, выделяемые на народное просвещение, процесс, который так пугал царское правительство, что оно бы предпочло вести образование по старинке, через церковь. Но здесь удержать прежние позиции кабинету министров не удалось.

Что Набоков сделал, выйдя из тюрьмы? Ответ, возможно, кого-то удивит, но явно не тех, кто понимал, какой жизнью жил Набоков: он с женой отправился на отдых в Италию, где и работал над уже упомянутыми «Тюремными досугами». Вообще Набоковы часто выезжали за рубеж, реже – вдвоем, чаще – все вместе, в актуальном на каждый конкретный момент составе, да еще и с нянями-помощниками-гувернантками (и это мы еще не учитываем одиночные поездки ВДН по разным делам, а также тот факт, что Польша и Финляндия тогда оставались частью империи). Минимум пять раз Набоковы всей семьей отдыхали во Франции, в Биаррице или на Ривьере, часто бывали и в Германии, в том числе в курортном местечке Бад-Киссинген (всякий раз выезжали из Петербурга на парижском «Норд-Экспрессе»). Но при этом ни о переезде за границу, ни даже о проведении съезда кадетов за пределами России Набоков не только не помышлял, но и резко против этого выступал. В том же году, но осенью ВДН на конференции кадетов в Санкт-Петербурге заявил, что съезд за рубежом поставит партию в неудобное и щекотливое положение, так как подобное собрание было бы воспринято их оппонентами как конспиративное (повторим, что на Финляндию, особо удобную для жителей Петербурга, это не распространялось).

Настроение Набокова оставалось в целом стабильным, хотя политическая обстановка радости не внушала. «Все поблекло, прежде всего Государственная дума, которая вселяет глубокое разочарование даже у людей, симпатизировавших октябристам, – пророчески писал ВДН глубокой осенью 1908 года своему коллеге по партии Ивану Петрункевичу. – А между тем нет и тени надежды, чтобы этому бессилию пришел конец. Напротив. И так тянется по-будничному жизнь “граждан”, превращающихся постепенно в “обывателей”. Чувствуется, что только новый толчок может сдвинуть нас с места, но этот толчок нам обойдется слишком дорого, будет стоить бесчисленных жертв»[26]26
  Российский либерализм: идеи и люди / Под общ. ред. А. А. Кара-Мурзы. – М.: Фонд «Либеральная миссия», 2007. С. 696.


[Закрыть].

В последующие годы деятельность Набокова ограничивалась все тем же: статьи для «Речи» и других изданий, работа в партии конституционных демократов, доклады в различных профессиональных обществах и союзах. В феврале 1909 года Набоков прочел доклад об агентах-провокаторах. Выбор темы был связан с разоблачением эсера Евно Азефа, готовившего в том числе покушение на Николая Второго. А в конце того же года он в очередном выступлении в Юридическом обществе коснулся темы дуэлей.