Текст книги "Роковая сделка"

Глава 15

Выйдя из гостиницы, опера присели на скамейку в сквере. Борисов набрал полную грудь прохладного воздуха.

– Хорошо как!

Птицын не ответил, так как манипулировал с портативным магнитофоном: перекрутил кассету назад и прослушал запись. Остановив пленку в нужном месте, остальную информацию стер.

– Теперь и Филарета в тюрьме посетить можно.

– Ты что там с магнитофоном нахимичил? – спросил Борисов.

– Удалил ненужные для дела фрагменты. Зачем Филарету знать, что записка у Захара?

Из ближайшего магазина Птицын позвонил по телефону Сухову и сообщил, чтобы дожидался их приезда.

Через час на автомашине Воробья оперативники подъехали к воротам колонии и припарковались на специально оборудованной стоянке.

Андрей встретил их на КПП. Вместе прошли в изолятор, где содержался Булыгин, расположились в комнате для допросов.

Вскоре привели Филарета. От его прежнего тюремного лоска мало что осталось. Лицо заросло жесткой седой щетиной. Одежда была помята. Шаркая ботинками без шнурков по бетонному полу, он зашел в помещение и сел на закрепленный в полу табурет. Обвел злым взглядом сотрудников:

– Что еще от меня надо?

Сухов встал напротив него и некоторое время молча разглядывал.

– Что уставился? – с вызовом спросил Булыгин. – Беспредел творишь, начальник!

– Ты тут не выступай! – прервал его Сухов. – Я тебе пообещал, что еще встретимся, если за нос водить вздумаешь.

Филарет с презрением отвернулся.

Сухов мигнул Воробью и тот щелкнул кнопкой магнитофона.

По мере того, как перекручивалась пленка, Филарет менялся в лице. В конце записи его начало трясти и, наконец, прорвало:

– Суки, легавые, вы что творите!!! – Он обхватил голову руками и закачался из стороны в сторону.

– Прекрати истерику и слушай меня! – громким голосом приказал Сухов.

Булыгин отрешенно опустил голову.

– Так вот, берешь чистый лист бумаги и пишешь явку с повинной о том, как ты заказал Саврасова Разину. Понятно?

Филарет надолго задумался. Успокоившись, поглядел на Сухова:

– А смысл какой расклад весь давать?

– Все очень просто. Тебя сдали все. Разин, кроме убийства Саврасова столько дел натворил…Тебе самое время покаяться. От себя обещаю перевести тебя подальше. Досидишь там спокойно, не королем, разумеется, а как все. Зато жив будешь. Ведь все это на словах Захару было сказано. Слово не пришьешь. Доказать надо. Правильно я говорю? С твоим талантом стрелки переводить – ты из любой ситуации выкрутишься. Короче, будешь писать?

– Пошел ты, ментяра долбанный!!! – Булыгин вскочил с табуретки и пошел на Сухова. – Я вор и мне с тобой в падло разговаривать!!! Пусть меня общество судит!!! Задавлю!!!

Стоявший до этого безучастно Борисов одним хорошо поставленным ударом «выключил» разошедшегося зека, и пока тот валялся на полу и пускал окровавленные слюни, открыл дверь и проветрил помещение-комнатка была явно мала для четверых. К тому же Булыгин непроизвольно испражнился.

– Вот же, гад, – зло проговорил Воробей. – Мало того, что сука законченная, так еще обосрался!

Пнул Фила носком ботинка, – вставай, мразь! Еще раз рыпнешься – задушу прямо здесь!

Когда Булыгин сел, Птицын подошел к нему вплотную и взял за отворот робы:

– Ты, гнида, нашего друга убил! Поэтому в живых не останешься! Это я тебе говорю! Если хочешь жизнь окончить без позора – пиши явку! И запомни навсегда – ты теперь сука и понимания ни у кого не найдешь! Ни у воров, ни у нас!

Булыгин молчал. По его лицу струйкой стекала кровь, но он сидел неподвижно.

– Пиши! – Птицын удалил кулаком по столу. – Хоть раз в жизни не будь тварью!

Сухов положил перед ним на стол чистый лист бумаги, шариковую ручку и вышел из помещения. В нем кипели ненависть и отвращение. Спустя пару минут вышел Птицын:

– Пишет. Пойду Гаврилову позвоню – пусть допрашивать едет.

Закончив каяться, Булыгин отложил ручку и обратился к Сухову:

– Начальник, ты обещал…

– А я от своих слов не отказываюсь. Посидишь пока в камере, а там как суд решит. Обещаю, о том кто ты есть на самом деле, на зоне от меня никто не узнает.

– Пожить еще немного очень хочется, – тяжело вздохнул Булыгин и опустил голову.

Вскоре прибыл Гаврилов. Когда закончил допрос – Филарета увели. Гаврилов сложил документы в портфель.

– С чего это Булыгин так разоткровенничался? – спросил Борисова с плохо скрытым сарказмом.

– Осознал, наверно, что убийство это все – таки плохо.

– Ну, ну… – скороговоркой произнес следователь, – а как считаешь, он это подтвердит на очной ставке и в суде?

– А почему нет? – сказал Сухов.

– Тогда до встречи. – Гаврилов в сопровождении дежурного сержанта пошел на выход.

– И нам пора, – сказал Птицын.

Сухов проводил оперативников до машины, они обменялись крепким рукопожатием и расстались.

* * *

Разин, как особо опасный преступник, содержался в одиночной камере следственного изолятора, что его не очень тяготило. Наоборот, ничего не отвлекало от размышлений. Вначале ему не давали покоя мысли об Ирине. В то, что Ирина его продала, он никогда не верил. Она и сейчас всячески старалась оказать любую посильную помощь: наняла классного адвоката – того, что в прошлом защищал Маргариту.

На первой же встрече Перельзон сказал:

– Что же поделать, приходится работать и с законченными негодяями, но это моя профессия, и профессиональный долг превыше всего! – Высокопарно заявил адвокат. – Так вот, юноша, на определенный период я буду вашим папой, мамой, другом и деловым партнером, поэтому между нами не должно быть секретов и недомолвок. Прошу Вас быть со мной предельно откровенным. Только в этом случае наша совместная работа будет наиболее эффективной. Разумеется, все останется строго между нами. Таким образом, предлагаю все обдумать и дать ответ. Я надеюсь получить положительный. В ином случае, я сомневаюсь, что буду сотрудничать с Вами.

Перельзон пообещал посетить Макса через два дня.

После мучительных раздумий Макс согласился на условия защитника и раскрыл перед Перельзоном душу, рассказав все без утайки.

Адвокат удовлетворенно потер ладони:

– Что же, дело очень неординарное и сложное. Но могу отметить, что небесперспективное. От Вас требуется лишь строго следовать моим рекомендациям и в мое отсутствие не отвечать ни на какие вопросы, касающиеся дела. Кто бы их ни задавал.

– А не обойдется мне это боком? – Боязливо поежился Разин. Уж он-то прекрасно знал о способах и методах воздействия на арестантов.

– Ни в коем случае, – успокоил Перельзон. – Кстати, как у Вас со здоровьем, болит что?

Макс пожал плечами. Синяки, полученные при задержании, сошли, и ссадины затянулись. Тело, как раньше, не ломило.

– Вроде нет, все нормально.

– Это Вам только кажется, – Перельзон порылся в объемном кожаном портфеле, достал листы бумаги и ручку.

– Сейчас вы напишете на имя администрации заявление о медицинском освидетельствовании и второе заявление на имя прокурора о противозаконных методах, которые применялись к вам при задержании и в процессе допросов.

– Так ничего такого вроде не было, – возразил Макс.

Перельзон укоризненно посмотрел на него поверх роговых очков:

– Что Вы заладили – «вроде, вроде»! Мы же договорились, что будете следовать моим рекомендациям. Берите ручку и пишите! Я продиктую.

Исписав под диктовку Перельзона несколько листов, Макс отдал их адвокату. Тот бегло прочитал текст и положил в портфель.

– Я передам в канцелярию. Есть еще просьбы, пожелания?

– Я хотел бы написать Ирине записку.

– Пишите, только быстро, – прошептал Перельзон.

Пока Макс писал, адвокат стоял перед дверью, заслоняя спиной глазок.

Забрал у Макса письмо и положил в карман брюк. После этого нажал кнопку вызова конвоя.

* * *

Предварительное следствие продвигалось со скрипом. Обвиняемый держался замкнуто. Чувствовалась рука Перельзона. Следователь прокуратуры Гаврилов замучался отписываться на бесчисленные ходатайства и жалобы Разина и Перельзона.

Но апофеозом стал отказ Разина от своих прежних показаний. Теперь он говорил, что пистолет и картину нашел в подъезде, упакованными в пакет. Когда распаковал находку, хотел сдать в милицию, но было уже поздно, поэтому отложил до утра. И этим же вечером его задержали сотрудники милиции. На «уличной» показывал место преступления по наущению оперативников.

Прочитав с разрешения Гаврилова протокол допроса, Борисов покачал головой:

– Ну дает, сволочь!

– А что ты хотел? – невозмутимо ответил Гаврилов, сшивая суровой ниткой том дела, – слава Богу, по горячим следам успели выполнить необходимые следственные действия. Не беспокойся, никуда не денется. В суд дело пойдет, как огурчик. Я его так вылощу, что ни у одного судьи сомнения не возникнут.

Гаврилов оказался прав. Суд прошел без волокиты, и лишь два раза заседание было отложено в связи с болезнью Перельзона. Адвокат хотел приболеть еще разок, но судья городского суда Иванова – женщина средних лет с решительным красивым лицом, предупредила его, что очередное ходатайство отклонит и прибегнет к услугам дежурного адвоката. Перельзон попытался эмоционально возразить, но, наткнувшись на непробиваемый взгляд Ивановой, сник и больше судебный процесс не затягивал.

По совокупности совершенных преступлений и приняв во внимание то, что Разин ранее судим за совершение аналогичных преступлений, суд признал его рецидивистом и приговорил к пятнадцати годам лишения свободы.

Булыгин, не дожидаясь суда, повесился в камере на скрученной простыне. Обвинение в убийстве Саврасова с Разина судом было снято в связи с недоказанностью вины.

* * *

Сотрудники, участвовавшие в расследовании, были поощрены в приказе и премированы, что особенно всех порадовало.

Как положено в таком случае, организовали банкет в давно облюбованном уютном кафе у парка. Мероприятие проходило по-домашнему и без пафоса. На минутку заехал начальник Управления Ильиных. Выпив вместе с коллегами по рюмке, Виктор Михайлович убыл по делам.

Между тем, Борисов и других чувствовали незавершенность в деле – так и не смогли доказать причастность Разина к убийству Коли Саврасова.

– Почему не вышак дали? – возмущался захмелевший Воробей. – Я не понимаю!

– А вдруг в тюрьме его перевоспитают, и он станет полезным обществу, – шутил Сухов и в очередной раз наполнял рюмки. – И вообще, боженька высоко, он все видит. Филарет вот руки на себя наложил.

– Туда ему и дорога!

Разошлись поздно ночью. Борисов пришел домой. Накопившаяся в течение многих дней усталость навалилась неожиданно. Он разделся и прошел в комнату. Завалился на диван и мгновенно погрузился в глубокий, спокойный сон.