Текст книги "Катынь: спекуляции на трагедии"

Кстати сказать, утверждения пана Ю. Мацкевича об обнаружении немцами могил совершенно не совпадает с версией, предложенной первоначально самими гитлеровцами. В одной из директив Геббельса обстоятельства обнаружения могил излагаются так: «…случайно обер-лейтенант полевой полиции группы армий «Центр» догадался о том, что там, по-видимому, лежат горы трупов…» До чего проницательным был этот безымянный обер-лейтенант! Летом и осенью 1941 года никто из немцев, проходивших службу в нескольких десятках метрах от места расстрела, ни о чем не догадался. И весной, а затем и летом 1942 года смекалистых среди них тоже не нашлось. А зимой 1943 года, когда могилы были заметены снегом, нашелся провидец. Как же это он сквозь снег могилы-то увидел? Да по двум крестам, сообщается в директиве министра пропаганды, поставленным теми самыми поляками, что в 1942 году обнаружили могилы. Что же получается? А то, что полицейский аноним «догадался о горах трупов» крайне своевременно, а поляки пришли к немцам со своим «открытием», когда оно им в качестве заготовки для пропагандистской кухни еще не требовалось. И, конечно, лопается версия, согласно которой на могилы им указал И. Кривозерцев. С версиями у подчиненных министра пропаганды вышел явный перебор и потому концы с концами никак не сходятся.

Несомненно, гитлеровское руководство, как сейчас модно говорить, раскручивать «по-деловому» тему «катынского расстрела» весной 1943 года подтолкнуло сокрушительное поражение немецких войск под Сталинградом. В работу включился сам Геббельс. Как известно, он был большим любителем давать всевозможные указания, рекомендации, советы. Он давал их даже обожаемому фюреру. А уж оставить без внимания подготовку столь важной для фашистов провокации, как обвинение Советского государства в собственном преступлении, без личных указаний он, конечно, никак не мог. К сожалению для всех антисоветчиков, эти указания сохранились. Впрочем, их это обстоятельство, кажется, совершенно не волнует. А, может, они просто делают такой вид при постыдной игре с фактами? Но уж вид, что документы им не известны, делают – это точно, демонстративно игнорируя их существование. Оставленный лично Геббельсом след в этой гнусной пропагандистской кампании можно не замечать только при большом-большом желании. Документы гитлеровского министерства просвещения и пропаганды сохранились. В советское время они находились в Центральном Государственном архиве СССР, да и сегодня, может быть, лежат на тех же полках. Однако инструкции Геббельса – «Директивы господина министра», данные им своим подчиненным в апреле 1943 года, – даже не надо искать в архиве. Их еще в конце 1990 года опубликовал «Военно-исторический журнал».

«Директивы…» писались с учетом того, что сотрудники министерства, привлеченные к пропагандистской акции, не должны знать правды, за исключением, тех, кто принимал участие в провокации, находясь непосредственно в Катыни. И хотя «Директивы…» нашпигованы фашистской риторикой, как салями салом, – это деловой документ, своего рода методические указания. Геббельс чрезвычайно обстоятельно разъясняет подчиненным, что они должны делать, как делать и почему должны поступать именно так, а не иначе, о чем можно, а о чем нежелательно и даже нельзя писать в газетах и говорить по радио. И так как, напомню, это деловой документ, предназначенный для своих, Геббельс в указаниях довольно откровенен, порою просто циничен: «По отношению к англичанам мы нахально скажем: «Не врите столько, Красный Крест уже на пути в Катынь». Действительно, так заявлять – нахальность: руководители Красного Креста 17 апреля, в день, когда министр пропаганды давал эти указания, еще не ответили Германии на ее предложение. Что совсем не мешало Геббельсу в той же самой «Директиве…» указывать: «…нужно сказать следующее: «Это не пропагандистская битва, а фанатичная жажда правды».

Шеф гитлеровской пропаганды посчитал необходимым обратить внимание сотрудников министерства: «… фюрер придает значение тому, чтобы еврейский вопрос был связан с Катынским делом». Это, разумеется, принципиальная установка. Но министр и о частностях не забывает: «Вообще нам нужно чаще говорить о 17-18-летних прапорщиках, которые перед расстрелом просили разрешить послать домой письмо и т. д., т. к. это действует особенно потрясающе». Может быть, и просили. Геббельсу это могло быть известно.

Особенно откровенен Геббельс на конференции (это что-то вроде совещания), состоявшейся 17 апреля. В отчете о ней сообщается: «…министр подчеркивает, что катынское дело приняло такой размах, которого он не ожидал. Если бы мы теперь продолжали работать исключительно умело и точно, придерживаясь принципов, которые определены здесь на конференции, если бы далее позаботились о том, чтобы никто не выходил вон из ряда, то можно было бы надеяться, что нам удастся катынским делом внести довольно большой раскол во фронт противника…». Обращает на себя внимание его распоряжение: «Немецкие офицеры, которые возьмут на себя руководство, должны быть исключительно политически подготовленными и опытными людьми, которые могут действовать ловко и уверенно. Такими же должны быть и журналисты, которые будут при этом присутствовать. Министр, между прочим, считает, чтобы присутствовал кто-нибудь из круга министерской конференции, чтобы в случае возможного нежелательного для нас оборота дела можно было соответствующим образом вмешаться. Некоторые наши люди должны быть там раньше, чтобы во время прибытия Красного Креста все было подготовлено и чтобы при раскопках не натолкнулись бы на вещи, которые не соответствуют нашей линии. Целесообразно было бы избрать одного человека от нас и одного от ОКБ, которые уже теперь подготовили бы в Катыни своего рода поминутную программу».

Много вопросов вызывают только эти указания шефа гитлеровской пропаганды. Скажем, было бы вполне естественным требование Геббельса прикомандировать к Международной комиссии хорошо воспитанных и знающих иностранные языки офицеров. Но зачем для сопровождения специалистов по судебной медицине необходимо подбирать ловких людей с исключительной политической подготовкой? И какие такие вещи, которые не соответствовали «немецкой линии», могли увидеть иностранцы в могилах поляков? Как вообще что-то в могилах могло не соответствовать «линии», если люди в них захоронены за год с лишним до начала войны, то есть, если немцы не имели к ним ни малейшего отношения?

Ответы напрашиваются сами собой. Геббельс явно опасался, что при вскрытии могил члены Международной комиссии или каких-то делегаций, которые немцы планировали направлять в Катынь, обнаружат что-либо (а так и вышло – с пулями, с идентификацией тел), опровергающее их утверждение о расстреле поляков по приказу советских властей. Конечно, это не прямое, а лишь косвенное, но очень убедительное свидетельство виновности фашистов в расстреле поляков. Но все послевоенные пособники Геббельса – американские сенаторы, английские парламентарии, польские и советские, а ныне российские ученые мужи и дамы, все эти Горбачевы, ельцины, фалины, «демократические» журналисты и прочая антисоветская и русофобствующая публика – начисто игнорируют это доказательство преступления фашистов. Да что там косвенные свидетельства, они и более убедительные доказательства виновности немцев не признают! Их немало нашла Специальная Комиссия и о них речь, как и о других, пойдет ниже, а пока вернемся в 1943 год.

Руководство Международного Красного Креста предложило советскому правительству направить своих представителей в Катынь. Но оно решительно отвергло предложение о каких-либо контактах с оккупантами. После этого и МКК отказался послать в Катынь свою делегацию.

Немцы не растерялись и очень быстро создали собственную «международную комиссия». Антисоветчики обычно представляют ее весьма авторитетной комиссией, состоявшей из профессоров судебной медицины и криминологии европейских университетов, а также других представителей науки. Верно, но для полной ясности необходимо уточнить: все 12 её членов, кроме одного, были гражданами завоеванных государств или стран-сателлитов Германии, а во главе стоял в буквально смысле слова свой человек – проф. Г. Бутц, немец, гражданин Германии. Он же и написал потом заключение комиссии, которое ее члены подписали не в Катыни, не в Смоленске, а на каком-то военном аэродроме, на котором самолет с членами комиссии сделал промежуточную посадку по пути в Берлин.

Комиссия экспертов прибыла в Катынь по крайней мере через месяц после того, как немцы стали готовить могилы к осмотру их иностранными комиссиями и делегациями. Точная дата неизвестна, но в «Директиве господина министра от 6 апреля 1943 г.» говорится: «Там работает сейчас известный химик из Кенигсберга…» Как можно понять из текста «Директивы…», к этому времени часть могил была уже вскрыта. Так что время у гитлеровцев подготовиться к приему гостей было.

«Международная комиссия» находилась в Катыни с 28 по 30 апреля и за это время «исследовала все трупы (комиссия указывает точное количество – 982 трупа), которые были эксгумированы до ее прибытия». За два рабочих дня несколько судебных медиков провели патологоанатомическое исследование почти тысячи трупов! Какой-то немыслимый профессиональный подвиг! Конечно, немыслимый. И его никто не совершал. Уже из следующей фразы отчета видно, что специалисты с европейскими именами к этим исследованиям имели, как говорится, весьма касательное отношение: «Их (трупов) патологоанатомическое исследование в большинстве случаев было выполнено доктором Бутцем и его сотрудниками». Любопытный, конечно, факт, но еще любопытнее заключение судебных медиков, подписанное не на основании обследования трупов – им всего-то девять тел показали, а на основе… Но я лучше процитирую заключение: «Из показаний свидетелей и судя по письмам, дневникам, газетам и т. д., найденным на трупах, следует, что расстрелы происходили в марте и апреле 1940 года». Профессора судебной медицины европейских университетов устанавливают время смерти не по состоянию трупов, а по обнаруженным на них бумажкам! Если бы куры в европейских странах умели читать, они передохли бы от смеха. Но куры не читают, а читавшие и читающие этот более чем странный документ европейцы, а вместе с ними обитатели других континентов находят вполне естественным столь противоестественный для судебно-медицинских экспертов способ установления времени смерти.

Создали немцы и еще одну комиссию, состоявшую исключительно из поляков, – Техническую комиссию Польского Красного Креста. О целях ее создания и условиях работы на совещании в министерстве пропаганды совершенно определенно высказался некий майор Бальцер. А Геббельс облек его предложения в форму собственной директивы. Идентификация тел, по мнению этого майора, должна быть проведена в пропагандистских целях, а для этого следует «привлечь членов польского Красного Креста под немецким контролем». Однако поначалу поддержавший предложение майора о необходимости идентификации тел, Геббельс через десять дней пошел на попятную: «Вообще работы по раскопке и идентификации должны по возможности проводиться по мере надобности только тогда, когда туда прибывает какая-нибудь комиссия». Что случилось? Да то, чего Геббельс и опасался. Стали обнаруживаться «вещи», которые не соответствовали немецкой линии. Выяснилось, например, что среди убитых не все офицеры, а некоторые офицеры – евреи по национальности. Это обстоятельство не укладывалось «в линию» о расстреле поляков по приказу евреев. Что, одни евреи расстреливали других? Разумеется, «при фанатичной жажде правды» Геббельсу не составляло большого труда найти подходящее объяснение. Тем не менее, такие несовпадения с «линией», вероятно, воспринимались министром, как совершенно нежелательные. Русскую пословицу «от греха подальше» он, скорее всего, не знал, но поступил вполне предусмотрительно.

Стоит ли сомневаться, что поляки в Катыни могли делать только то, что им позволяли немцы? Между тем, польский профессор Ч. Мадайчик, автор «Катынской драмы», ссылаясь на члена этой комиссии М. Водзиньского, ассистента Института судебной медицины в Кракове, ничуть не смущаясь, утверждает, что «деятельность группы проходила под наблюдением немцев, но она работала без ограничений».

У пана профессора, надо отметить, весьма своеобразное представление о том, что такое работа без ограничений. Что и подтверждает сохранившейся отчет о деятельности Технической комиссии, написанный сразу после окончания работ ее руководителем К. Скаржиньским. В нем, в частности, объясняется, чем занимались члены этой комиссии: «Рабочие разрезали все карманы, извлекая содержимое, вручая все найденные документы членам ПКК. Как документы, так и найденные предметы вкладывались в конверты, носящие очередной номер, причем тот же номер, выбитый на металлической пластинке, прикреплялся к трупу… Члены комиссии, занятые поисками документов, не имели права их просмотра и сортировки. Они обязаны были только упаковывать».

Из дальнейшего текста справки К. Скаржиньского следует, что членам Технической комиссии давали потом просматривать лишь паспорта, а «…дневники, воинские приказы, некоторые письма и т. п. забирались германскими властями для перевода на немецкий язык. Все ли они были возвращены и вложены в соответствующие конверты, комиссия утверждать не может». Но сотрудники секретариата тайной полиции даже не позволили полякам вкладывать в эти конверты очищенные от грязи документы. «Эту операцию выполняли немцы», сообщает автор отчета… Своеобразное все-таки у пана профессора Ч. Мадайчика представление о том, что такое работать без ограничений…

Работавшие «без ограничений» члены Технической комиссии подтвердили обвинения геббельсовской пропаганды. Однако они были не первыми поляками, которых немцы привезли в Катынь. 10 апреля, то есть до объявления по радио об обнаружении могил, немцы доставили в Катынский лес неких докторов К. Ожеховского и Э. Гродзского, какого-то пана К. Пороховика и нескольких других панов. Зачем немцы привезли в Катынь этих панов, не совсем понятно. Может, они чем-то заслужили особое доверие фашистов? И после нужного немцам заявления, которое сделают паны, другим полякам, которых предполагалось привозить в Катынь, ничего другого не останется, как вторить соотечественникам? Как мы знаем, Геббельс допускал возможность отклонений от немецкой «линии» и требовал от подчиненных принять меры к тому, чтобы это не произошло. Панам дали возможность посмотреть могилы, показали документы, письма, дневники. После чего они и сделали то, что требовалось немцам: уверенно заявили, что убийство офицеров произошло не позднее апреля 1940 года.

Через неделю немцы привезли в Катынь еще одну группу поляков. Эти тоже сказали, что «массовое убийство могло быть совершено не позднее весны 1940 г.». Для нас это заявление интересно тем, что его сделали члены делегации, часть которых, как пишет Ю. Мацкевич, «осталась и приняла участие в работе по извлечению и опознанию трупов». Иными словами, какая-то часть членов Технической комиссии Польского Красного Креста в начале определила дату смерти соотечественников, а потом уже приняла участие в работе по извлечению их тел из могил для установления времени расстрела. То есть до патологоанатомической экспертизы, проводимой, напомню, немецкими специалистами. Получается, что поляки, казалось бы, самые заинтересованные в объективности люди, по-существу без проверки согласились с утверждением гитлеровцев. Впрочем, если европейские светила не постеснялись сделать свои выводы, не проведя необходимых медицинских исследований, то чего же ждать от членов какой-то Технической комиссии?

Но у них или у тех работников Польского Красного Креста, которые выписывали свидетельства о смерти, все-таки хватило мужества на весьма смелый поступок. В выписанных свидетельствах они не проставили дату смерти. Это был пусть не в прямой форме, но явный отказ подтвердить утверждения немцев о расстреле поляков весной 1940 года.

Два опровержения Москвы

На немецкие обвинения Москва ответила незамедлительно. Назвав их «неуклюже составленной брехней», ТАСС заявил, что немцы «жульнически умалчивают о том, что именно близ деревни Гнездово находятся археологические раскопки…». Вероятно, люди, готовившие заявление ТАСС, не имели никакого представления о польских офицерах, а главное – совершенно не сознавали, насколько серьезны для СССР немецкие обвинения. Сейчас вряд ли возможно установить, кто да что сделал весной 1943 года не так, но нашу промашку немцы тут же использовали.

Только не следует думать, будто заявление ТАСС – полная чушь, что его безответственные авторы написали первое, что пришло им в голову. На ум-то им как раз пришло то, что только и могло прийти людям, пытавшимся в Москве понять, что могли раскопать немцы у станции Гнездово? Но, вероятно, полную информацию от консультировавших их специалистов они не получили.

Дело в том, что Гнездово – это не только железнодорожная станция и маленький поселок. Гнездово – это почти три тысячи курганов, это городище и селище, которые археологи датируют X – началом XI вв. В могилах обнаружено оружие, украшения, посуда, монеты. Именно здесь найдена знаменитая корчага с надписью – самое раннее свидетельство существования на Руси письменности. Так что археологические раскопки в сообщении ТАСС были упомянуты совсем неслучайно. Вот только тела умерших соплеменников древние обитатели городища сжигали…

И Геббельс «вознегодовал». На совещании в министерстве просвещения и пропаганды он «возмущался»: «За каких дураков считают эти нахальные еврейские болваны европейскую интеллигенцию!.. Они говорят об «археологических раскопках»! Посмотрите на снимки убитых польских офицеров в «Вохеншау». Может быть, московские евреи станут после этого утверждать, что мы одели в польскую форму 12 тысяч скелетов из времен 200 года до Христа!» Что говорить, ссылка на археологические раскопки, которые немцы якобы выдали за могилы поляков, оказалась хорошим поводом для издевательства над заявлением ТАСС.

После этих «обличений» Геббельса ТАСС выступил с сообщением, что в районе Смоленска действительно находились польские военнопленные, которые строили дороги, что эвакуировать поляков не удалось, их захватили немцы и расстреляли. Понятно, что подтвердить заявление ТАСС какими-либо доказательствами мы в то время не могли. Но едва представилась возможность, то есть сразу после освобождения этой территории от оккупантов, Советское правительство приступило к расследованию «Катынского дела». Чрезвычайная Государственная комиссия по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их пособников создала под руководством одного из своих членов – академика Н. Н. Бурденко – Специальную Комиссию по установлению и расследованию обстоятельств расстрела немецко-фашистскими захватчиками в Катынском лесу (близ Смоленска) военнопленных польских офицеров.

Сто свидетелей академика Бурденко…

В марте 2005 года в российских средствах массовой информации появились сообщения о недовольстве поляков решением Главной военной прокуратуры. Это после того, как папа римский самолично одобрил старания военных прокуроров! После того, как М. Горбачев, а вслед за ним и Б. Ельцин посыпали свои головушки пеплом! Чем же поляки теперь-то были недовольны? А тем, что ГВП России отказалась признать свою Родину виновной в геноциде польского народа.

По этому случаю в Центральном доме литераторов Фонд социально-экономических и интеллектуальных программ совместно с журналами «Кольцо А» и «Знамя» собрал убитую горем группку людей. Закоперщиком на панихидке по несбывшимся планам поляков выступал интеллектуал по фамилии С. Филатов. Может, читатели помнят: был такой подручный у интеллектуала по фамилии Б. Ельцин. Был там и интеллектуал по фамилии В. Шейнис. Еще помните такого господина? Он горько сетовал и возмущался по поводу того, что из 183 томов уголовного дела, которые собрали военные прокуроры, 116 Главная военная прокуратура полякам предоставить отказалась: в них содержится государственная тайна. Какая такая тайна, вопросил этот интеллектуал, и тут же пояснил: их засекретили, чтобы наказать поляков за отношение к украинской революции. Н-да, титан мысли, этот подержанный временем столп российской «демократии».

Однако вопрос-то он поставил очень важный: в самом деле, какая государственная тайна может быть в документах, связанных с деятельностью уже несуществующего государства? По-моему, засекретить уголовное дело против хотя и давно умерших, но своих политических врагов власть современной России могла – для нее это является и необходимостью – только в одном случае: если в нем содержатся свидетельства непричастности руководителей СССР к убийству поляков.

Среди других интеллектуалов в выступлениях отметилась литературовед и публицист и к тому же доктор филологических наук М. Чудакова. Дама, как можно судить по отчету в Интернете, для начала поведала своим единомышленникам о том, как она убедилась в том, что отчет комиссии Н. Бурденко – ложь. Произошло это еще во времена молодости будущего доктора наук. В те далекие годы М. Чудакова занималась русской литературой 30–40 годов и однажды, раскрыв газету с Сообщением Комиссии, сразу поняла: отчет этот – ложь. «Неестественно крупный текст (доктор филологических наук, видимо, имела в виду шрифт – авт.), его расположение на развороте и стилистика отчета» просто «кричали» ей об обмане. Вероятно, крик был в таких огромных децибелах, что навсегда отшиб у аспирантки способность понять, что столь важное сообщение не могло быть напечатано в подвале последней полосы, что стилистика отчета комиссии Н. Бурденко – это стилистика любого отчета, если он почти полностью состоит из описаний чего-либо, протоколов опросов свидетелей, документов. Увы, увы, увиденный в далекой молодости «неестественно крупный текст», да еще на развороте, да еще «со стилистикой» так необратимо повлиял на мыслительные возможности интеллектуалки, что она и по сей день даже не может сообразить: и самый громкий крик – совсем не основание обвинять в подлости людей. А люди-то в комиссии подобрались весьма уважаемые. Их фамилии указаны в начале Сообщения: кроме Н. Бурденко – писатель А. Толстой, митрополит Николай, Председатель Всеславянского комитета генерал-лейтенант А. Гундоров, председатель Исполкома обществ Красного Креста и Красного Полумесяца С. Колесников, нарком просвещения РСФСР академик В. Потемкин, начальник Главного Военно-Санитарного Управления Красной Армии генерал-полковник Е. Смирнов, председатель Смоленского облисполкома Р. Мельников. Далее в Сообщении приводятся фамилии судебно-медицинских экспертов, привлеченных Комиссией для участия в своей работе: в их числе – крупные специалисты: главный судебно-медицинский эксперт Наркомздрава СССР, директор Научно-исследовательского института судебной медицины В. Прозоровский, заведующий кафедрой судебной медицины 2-го Московского медицинского института доктор медицинских наук В. Смольянинов, главный патолог фронта профессор Д. Выропаев.

Ладно, пусть не та стилистика, не тем шрифтом набрали, не на том месте расположили. Но, как известно, не место красит или не красит. И в документах главное все-таки – их содержание. Что же в самом Сообщении Специальной Комиссии вызывает сомнения, недоверие? Да все, утверждают духовные наследники д-ра Геббельса. Я это «все» в их «исследованиях» встречал множество раз. Хотя бы сделали исключение для содержавшегося в Сообщении описания месторасположения могил, упоминаемых в нем фамилий свидетелей, найденных в могилах писем и вещей. Так нет! Все – ложь! И только. Анализа же подготовленного членами Комиссии документа, даже отдельных содержащихся в нем фактов «правдолюбцы» старательно избегают. И тут все понятно: опровергнуть факты невозможно, их можно только игнорировать, замалчивать. Этим продолжатели дела главного гитлеровского пропагандиста с усердием и промышляют.

Выше я упоминал, что работа по выяснению обстоятельств гибели поляков началась сразу после освобождения Смоленска от захватчиков. Достаточно ясные указания на этот счет содержатся в Сообщении. Но вот читаю у очередного геббельсовского наследника «размышления» о том, почему Комиссия приступила к работе лишь в январе 1944 года, он даже точную дату указывает: с 16 по 23 января. Да только потому, конечно, объясняет он, что советским властям требовалось время на уничтожение следов своего преступления. И вопросец подкидывает, ответ на который напрашивается лишь один: нет. А вопрос такой: можно ли за неделю выполнить тот объем работ, который проделала Специальная Комиссия, судя по ее Сообщению? Ведь одних свидетелей опросила более ста. Когда ж успела?

Откуда же взял этот ретивый обличитель злодеяний тоталитарного режима дату? С потолка? Нет. Из… Сообщения Комиссии Н. Бурденко. В нем можно прочитать, что «комиссия… в период с 16-го по 23-е января 1944 г. произвела…». Эта фраза из включенного в Сообщение акта судебно-медицинской экспертизы, подписанного 24 января членами судебно-медицинской комиссии, которую возглавлял В. Прозоровский. Именно в эти дни комиссия «произвела эксгумацию и судебно-медицинское исследование трупов польских военнопленных, погребенных в могилах на территории «Козьи Горы» в Катынском лесу…» Заключение экспертов имело решающее значение для доказательства того, что преступление совершено немцами, и, несомненно, именно поэтому члены Специальной Комиссии полностью включили «Акт судебно-медицинской экспертизы» в свое Сообщение. О начале же работы Специальной Комиссии в Сообщении говорится, что член Чрезвычайной Государственной Комиссии академик Н. Бурденко, его сотрудники и судебно-медицинские эксперты прибыли в Смоленск 26 сентября 1943 года и «провели предварительное изучение и расследование обстоятельств всех учиненных немцами злодеяний». 26 сентября – это через сколько же дней или недель после изгнания оккупантов? На следующий день! Смоленск Красная Армия освободила 25 сентября 1943 года.

Чем занималась Комиссия? Об этом можно узнать из опубликованного Сообщения, стилистика которого так пагубно отразилась на интеллектуалке М. Чудаковой. В нем говорится: «По распоряжению Специальной Комиссии и в присутствии всех членов Специальной Комиссии и судебно-медицинских экспертов могилы были вскрыты. В могилах обнаружено большое количество трупов в польском военном обмундировании. Общее количество трупов по подсчету судебно-медицинских экспертов достигает 11 тысяч.

Одновременно со вскрытием могил и исследованием трупов Специальная Комиссия произвела опрос многочисленных свидетелей из местного населения, показаниями которых точно устанавливается время и обстоятельства преступлений, совершенных немецкими оккупантами».

Свидетелей убийства поляков не нашлось, за исключением расстрела двух офицеров, хотя, строго говоря, и их казнь никто не видел. Но из показаний местных жителей, как из отдельных керамических плиточек создается мозаичное полотно, сложилась картина разыгравшейся в Катынском лесу трагедии. И она действительно кричала – о злодеянии гитлеровцев.

Прежде всего, члены Специальной Комиссии стали выяснять то, в чем, конечно, они лично не сомневались: а были ли поляки в 1941 году в Смоленской области? Оказалось, что польских офицеров даже в первые месяцы оккупации видели многие смоляне. В Сообщении упоминается несколько фамилий: староста деревни Борок В. Солдатенков, врач из Смоленска А. Колачев, священник А. Оглоблин, дорожный мастер Т. Сергеев, жительница Смоленска А. Московская, председатель колхоза дер. Борок А. Алексеев, водопроводный техник И. Куцев, священник В. Городецкий, дежурный по ст. Гнездово И. Савватеев… Крестьянин Н. Даниленков из колхоза «Красная Заря» показал, что в августе-сентябре 1941 года встречал поляков, работавших на шоссе группами по 15–20 человек.

Учительница начальной школы в дер. Зеньково М. Сашнева сообщила Комиссии, что в августе 1941 года она прятала у себя польского офицера. «…Поляк был в польской военной форме, – приводится в Сообщении выдержка из протокола ее опроса, – которую я сразу узнала, так как в течение 1940–1941 г.г. видела на шоссе военнопленных поляков, которые под конвоем вели какие-то работы на шоссе… Поляк меня заинтересовал потому, что, как выяснилось, он до призыва на военную службу был в Польше учителем начальной школы. Так как я сама окончила педтехникум и готовилась быть учительницей, то потому и завела с ним разговор. Он рассказал, что окончил в Польше учительскую семинарию, а затем учился в какой-то военной школе и был подпоручиком запаса. С начала военных действий Польши с Германией он был призван на действительную службу, находился в Брест-Литовске, где и попал в плен к частям Красной Армии… Больше года он находился в лагере под Смоленском.

Когда пришли немцы, они захватили польский лагерь, установили в нем жесткий режим. Немцы не считали поляков за людей, всячески притесняли и издевались над ними. Были случаи расстрела поляков ни за что. Тогда он решил бежать. Рассказывая о себе, он сказал, что жена его также учительница, что у него есть два брата и две сестры».

На следующий день поляк ушел. Перед прощанием он назвал свою фамилию, которую М. Сашнева записала в книге. Члены Комиссии попросили учительницу показать им эту книгу. Она ее представила: «Практические занятия по естествознанию», автор Ягодовский. На последней странице оказалась запись: «Лоек Юзеф и Софья. Город Замостье улица Огродная дом № 25». Лейтенант Юзеф Лоек значится в составленных немцами списках, как расстрелянный большевиками весной 1940 года в Катынском лесу.

Нашлись свидетели облав, которые немцы устраивали осенью 1941 года на поляков, бежавших из лагерей. Бывший староста деревни Новые Батеки М. Захаров показал, что осенью 1941 года немцы усиленно «прочесывали» деревни и леса. Уже упомянутый Н. Даниленков тоже рассказал о поиске немцами поляков: «У нас производились специальные облавы по розыску бежавших из-под стражи военнопленных поляков. Такие обыски два или три раза были в моем доме. После одного обыска я спросил старосту Сергеева Константина – кого ищут в нашей деревне. Сергеев сказал, что прибыл приказ из немецкой комендатуры, по которому во всех без исключения домах должен быть произведен обыск, так как в нашей деревне скрываются военнопленные поляки, бежавшие из лагеря. Через некоторое время обыски прекратились».