Текст книги "Катынь: спекуляции на трагедии"

Права Особого совещания

Как говорится, на белый свет «документы» Особой папки были извлечены несколько позднее, чем пошли разговоры о том, что дела на поляков рассматривались Особым совещанием при НКВД СССР. Лишь М. Горбачев знал, что между бумагами, которые ему приносил В. Болдин, и документами, обнаруженными в других архивах, есть принципиальной важности противоречие. Но промолчал.

Почему? Боюсь что-либо утверждать определенное, но, думаю, что даже М. Горбачев, утаивая информацию, делал это без злого умысла. И В. Фалин, которого, откровенно говоря, мне уже и упоминать надоело, но что делать, если в кремлевском закулисье он наиболее энергично подвигал М. Горбачева к признанию советской вины за расстрел поляков, вряд ли сознавал, что означает выявленная информация. И – это, конечно, поразительно – Генеральный прокурор СССР Н. Трубин не ведал, что творил, когда писал М. Горбачеву: «Собранные материалы позволяют сделать предварительный вывод о том, что польские военнопленные могли быть расстреляны на основании решения Особого совещания при НКВД СССР (подчеркнуто мною – авт.)…» Так в чем же дело? А в том, что, похоже, абсолютно никто из них тогда не имел ни малейшего представления о функциях Особого совещания при НКВД СССР. Возможно, и не все читатели имеют о них ясное представление.

Я уже высказывал мысль о том, что сознательные и невольные антисоветчики, десятилетиями тиражируя пропагандистские измышления о сталинском произволе, правовом бесправии советских граждан, и себя убедили в этом. Историки, юристы, журналисты, старательно искавшие доказательства советской вины или просто писавшие о ней, разумеется, слышали о тройках, трибуналах, Особом совещании, рассматривавших дела по обвинениям в политических преступлениях. Но для них эти органы советского правосудия были всего-навсего некими бутафорскими сооружениями. В их представлении все они существовали лишь для оформления приговоров, которые выносил режим или лично И. Сталин своим противникам (хотя бы задумались, как это возможно!). Ну тройка, ну трибунал, ну Особое совещание – какая разница! Поэтому ни у кого, даже у юристов, и сомнения не зародилось в том, что Особое совещание при НКВД СССР, протоколы которого они так старательно искали, не могло приговорить поляков к расстрелу. Не было у Особого совещания такого права – приговаривать людей к смертной казни.

Сразу же после вступления в должность наркома уже упоминавшимся приказом № 00762 «О порядке осуществления Постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 17 ноября 1938 г.» Л. Берия произвел в деятельности Особого совещания ряд изменений. В частности, он приказал максимально сократить количество дел, направляемых на его рассмотрение. При нем был создан Секретариат, на который нарком возложил проверку соответствия дел, направляемых на Особое совещание, Постановлению СНК СССР и ЦК ВКП(б). Но руководящим документом для Особого совещания осталось «Положение об Особом совещании при народном комиссаре внутренних дел».

Впервые у рядовых граждан возможность познакомиться с его функциями появилась в январе 1991 года. Тогда читатели «Военно-исторического журнала» узнали о Постановлении ЦИК СССР от 1 декабря 1934 года «О внесении изменений в действующие уголовные кодексы союзных республик». Наверняка это Постановление в свое время было опубликовано, но кто о нем помнил, знал в восьмидесятых-девяностых годах? ЦИК СССР установил особый порядок расследования и рассмотрения дел «о террористических организациях и террористических актах против работников советской власти». Этим же Постановлением было создано и Особое совещание при НКВД СССР. Как можно понять из публикации журнала, позднее Особому совещанию на короткий срок предоставили право выносить смертные приговоры. Но документально это предположение не подтверждается.

Весной 1936 года А. Вышинский, возглавлявший в то время союзную прокуратуру, проинформировал И. Сталина о том, что Особое совещание и тройки осудили в 1935 году 150 823 человека. По мнению А. Вышинского – слишком много. Он предложил И. Сталину ограничить компетенцию Особого совещания.

(Кстати, однажды случай свел с А. Вышинским одного из героев этих заметок – Б. Меньшагина. И произошла встреча в страшном, как уверяют все без исключения антисоветчики, 1937 году, когда нарушения законности приняли наибольший масштаб. Б. Меньшагин, рядовой смоленский адвокат, тогда участвовал в процессе по обвинению нескольких человек во вредительстве в животноводстве. Несмотря на то, что суд не исследовал полностью обстоятельства дела, обвиняемых приговорили к расстрелу. Приговор был окончательный и обжалованию не подлежал. Но Б. Меньшагин, убежденный в том, что суд не собрал доказательств для столь жестокого приговора, вместе с коллегами отправился в Москву, в союзную прокуратуру.

Постовой объяснил провинциальным адвокатам, что такие вопросы рассматривает старший помощник Прокурора СССР Тадевосян. Последний, несмотря на то, что собирался куда-то уезжать, адвокатов принял, ознакомился с представленными ими документами и сказал, что не может решить их вопрос, что им «надо к Андрею Януарьевичу». Только он, Тадевосян, не знает, когда А. Вышинский сможет их принять, но предложил адвокатам приехать в прокуратуру на следующий день, часам к десяти утра.

В десять часов Б. Меньшагин с товарищами был в приемной Прокурора. Там уже находилось три-четыре посетителя. Минут через сорок смоленских адвокатов пригласили к А. Вышинскому. Неприветливо встретил визитеров хозяин кабинета и сразу же предъявил им серьезное обвинение. В чем?

Не сомневаюсь, каждый, кто представляет А. Вышинского по портрету, созданному антисоветски настроенными журналистами и писателями, решит, что он сказал примерно следующее: «Что вы тут шляетесь! Отнимаете время у занятых людей. Состоялся справедливый суд, вина врагов народа полностью доказана. Выкатывайтесь из кабинета и не попадайтесь мне впредь на глаза». «Шляетесь» сказал, конечно, не в грубой форме. И даже пригрозил в конце разговора наказанием. Но о причине недовольства Прокурора Союза адвокатами, пожалуй, никто не догадается. Предъявленное им А. Вышинским обвинение выглядит в изложении самого Б. Меньшагина так: «Вот вы – защитники. Вы приезжаете сюда: и то не так, и это не вашему, все дело неверное. А что вы там на месте делаете? А там вы: «Согласен с товарищем прокурором, прошу снисхождения», – дальше этого вы не идете».

Б. Меньшагин возразил: именно потому и приехали в Москву, что не согласны со смоленским прокурором. «Так ли это?» – спросил А. Вышинский. – И в протоколе ваше мнение записано?»

– Да так.

– Ну, хорошо. Я приостановлю исполнение приговора, и мы дело проверим здесь. Но предупреждаю: если в деле мы не увидим того, что вы тут понаписали, я тут же против вас возбуждаю дисциплинарное дело».

В конце января 1938 года, через два месяца после вынесения приговора, Б. Меньшагин получил телеграмму: «Приговор по делу Кадетского и других протесту Прокурора СССР Верховным Судом отменен полностью». Не правда ли, этот эпизод из адвокатской практики «страшных лет» несколько не соответствует облику А. Вышинского, созданному свободными от цезуры антисоветчиками, по утверждением которых он якобы только тем и занимался, что творил беззаконие в угоду И. Сталина. Что же касается Б. Меньшагина, то, на мой взгляд, этот пособник немецких фашистов оказался честнее клеветников-антисоветчиков, ставящих на одну доску коммунизм и фашизм, коммуниста Сталина и нациста Гитлера. И мне еще очень интересно: в демократической России адвокат из Смоленска может ли на следующий день после приезда в столицу попасть на прием к Генеральному прокурору? Или даже московский, если президент В. Путин не определил его совестью народа и не зачислил в Общественную палату?)

Внесудебное «Особое совещание» было создано по постановлению ЦИК и Совнаркома СССР «Об особом совещании при НКВД СССР», принятому 54 ноября 1934 года. Постановление предусматривало:

1. Предоставить Народному Комиссариату Внутренних Дел Союза ССР право применять к лицам, признаваемым общественно-опасными:

а) ссылку на срок до 5 лет под гласный надзор в местности, список которых устанавливается Народным Комиссариатом Внутренних Дел Союза ССР;

б) высылку на срок до 5 лет под гласный надзор с запрещением проживания в столицах, крупных городах и промышленных центрах Союза ССР;

в) заключение в исправительно-трудовые лагеря на срок до 5 лет;

г) высылку за пределы Союза ССР иностранных подданных, являющихся общественно-опасными.

2. Для применения мер, указанных в ст. 1, при Народном Комиссаре Внутренних Дел Союза ССР под его председательством учреждается Особое Совещание в составе:

а) Заместителей Народного Комиссара Внутренних Дел Союза ССР;

б) Уполномоченного Народного Комиссариата Внутренних Дел Союза ССР по РСФСР;

в) Начальника Главного Управления Рабоче-Крестьянской Милиции;

г) Народного комиссара внутренних дел союзной республики, на территории которой возникло дело.

Как видим, право «Особого совещания» осуждать людей законодательно было ограничено пятью годами.

В 1937 году была утверждена новая редакция «Положения об Особом совещании при народном комиссаре внутренних дел». «Положение» начинается с определения прав Особого совещания. Вот они: «1. Предоставить Наркомвнуделу право в отношении лиц, признаваемых общественно опасными, ссылать на срок до 5 лет под гласный надзор в местности, список которых устанавливается НКВД; высылать на срок до 5 лет под гласный надзор с запрещением проживания в столицах, крупных городах и промышленных центрах СССР; заключать в исправительно-трудовые лагеря и в изоляционные помещения при лагерях на срок до пяти лет, а также высылать за пределы СССР иностранных подданных, являющихся общественно опасными.

2. Предоставить Наркомвнуделу право в отношении лиц, подозреваемых в шпионаже, вредительстве, диверсиях и террористической деятельности, заключать в тюрьму на срок от 5 до 8 лет».

Так что не только о расстреле тысяч поляков по решению Особого совещания не может быть речи, оно и одного-то человека в 1940 году не могло лишить жизни. Максимум, к чему могли приговорить польских офицеров – к пяти годам заключения в ИТЛ. Вероятнее всего такое решение и вынесло Особое совещание.

Большая тайна СССР

Однако пора рассказать, каким же образом поляки оказались в Катынском лесу? Почему из лагерей для военнопленных их перевели под Смоленск, в особые лагеря № 1, № 2, № 3? Почему это перемещение тщательно скрывалось от мировой общественности?

На территории Советского Союза после воссоединения с Украиной и Белоруссией их западных земель, захваченных в годы Гражданской войны и интервенции Польшей, оказалось довольно много поляков. В современной российской печати приводятся разные цифры: от 217 тысяч человек до 300 тысяч. Однако есть и данные, значительно от них отличающиеся. Их привел в статье «Осень 1939 года: к вопросу о польских военнопленных», опубликованной в начале 1990 года в Военно-историческом журнале, С. Осипов, бывший тогда адъюнктом Института военной истории Министерства обороны СССР. И у меня его подсчеты вызывают доверие. Дело в том, что все цифры, публикуемые в так называемых демократических изданиях, имеют по существу один и тот же источник – отчет ротмистра польской армии Ю. Чапского, которого генерал Андерс уполномочил разыскивать пропавших на территории СССР польских военнопленных. Ю. Чапский, вообще поляки, даже, если исходить из того, что они вели учет честно, так сказать, без приписок, исходили из своих предположений, основанных на каких-то расчетах, но все-таки предположений. А выводы С. Осипова основаны на данных, которые он извлек из военных архивов. И он дает точные «адреса», по которым он обнаружил публикуемые сведения: архив такой-то – ЦГАСА, фонд такой-то, опись такая-то, дело такое-то, лист такой-то. Подводя итоги своих подсчетов, С. Осипов пишет: «Таким образом, абсолютно достоверно можно говорить о том, что на 15 ноября 1939 года в СССР было не более 61 485 польских военнопленных, в том числе 8 472 офицера. С меньшей достоверностью можно говорить о том, что до конца 1939 года был освобожден еще 23 681 человек – уроженец Западной Украины Западной Белоруссии. В таком случае остается 37 804 человека, в том числе 8 472 офицера, 4 678 жандармов и полицейских и 1 157 беженцев. Если допустить, что все обмененные с Германией 13 544 уроженца западных районов Украины и Белоруссии также были освобождены, то в лагерях должно было остаться только 24 260 польских военнопленных и беженцев». Ладно, предположим, что все уроженцы западных районов Украины и Белоруссии, интернированные во время боевых действий, остались в советских лагерях. Хотя такое допущение невозможно в принципе. Этот факт не оспаривают даже отечественные антисоветчики. И, кажется, вообще никто не оспаривает. Но допустим. Однако и цифра в 61 485 человек весьма отличается от цифр, приводимых антисоветчиками и русофобами. А какое, собственно, сегодня имеет значение, сколько польских военнослужащих оказалось в 1939 году на советской территории? 60 тысяч или в 4–5 раз больше? Для ненавистников Советского государства, России – огромное. Публикуемые ими цифры предоставляют им же простор для антисоветских измышлений.

Военнослужащие в соответствии с общепринятой мировой практикой были интернированы, то есть они были лишены возможности свободно передвигаться, тем более покидать страну. Через полтора месяца правовое положение значительной части польских военнослужащих кардинальным образом изменилось. 31 октября 1939 года в Москве открылась внеочередная пятая сессия Верховного Совета СССР. Она рассмотрела декларации Народных собраний Западной Украины и Западной Белоруссии о вхождении в состав СССР. Депутаты приняли законы о включении их в состав СССР и о воссоединении с Украинской ССР и Белорусской ССР. Солдаты и офицеры Войска Польского – жители Западной Украины и Западной Белоруссии становились гражданами Советского Союза, с них немедленно снимались все наложенные на интернированных ограничения. (Поразительно, но даже этот акт историк Н. Лебедева исхитрилась использовать для того, чтобы бросить лишний ком грязи в Советское правительство. Оказывается «сталинское руководство» распустило бывших военнослужащих по домам, потому что не могло их ничем обеспечить, даже питьевой водой…» Все-таки у этой публики весьма специфические представления о способах утверждения правды.)

Как можно понять из одного опубликованного документа, необходимость освободить тысячи человек понравилась не всем руководителям местных органов внутренних дел. Дело в том, что они к этому времени уже «пристроили» часть поляков к общественно-полезному труду, в частности, к сооружению автодороги Новгород-Волынский – Львов.

Новые граждане СССР с производственными планами милиционеров считаться не захотели и стали расходиться по домам. За несколько недель со строительства дороги ушло 1400 человек. Тогда руководство УВД обратилось в прокуратуру с просьбой дать санкцию на их задержание. Полученный им ответ – это своего рода и ответ на вопрос о соблюдении в Советском Союзе прав его граждан. Прокурор отказался дать санкцию, разъяснив «недогадливым» милиционерам, что граждане страны не могут быть в ней на положении военнопленных.

Но каким же образом интернированные поляки оказались военнопленными: Советский Союз вроде с Польшей не воевал? Не воевал. Зато воевало с нами польское правительство в Лондоне. Когда началась советско-финская война, правительство генерала В. Сикорского объявило в знак солидарности с финнами нам войну и даже собиралось отправить им на помощь бригаду. Для СССР театральный жест прогоревших панов министров не имел никаких последствий. А вот на положении польских граждан, интернированных в СССР, он сказался сразу: они превратились в военнопленных.

Содержание военнопленных перед Второй мировой войной регулировалось Положением о законах и обычаях сухопутной войны (приложением к 4-й Гаагской конференции 1907 г.). В соответствии с этой международной конвенцией военнопленных солдат можно было привлекать к работам. Их и привлекли. Господа офицеры же от обязанности трудиться освобождались. По собственной инициативе, добровольно могли работать. Офицеры польской армии – немцы по национальности работали, а офицеры-поляки таскать носилки вместе с солдатами не хотели.

Сложилась просто нелепая ситуации. Советское государство должно было содержать за свой счет тысячи смертельно ненавидевших его людей, к тому же всегда готовых к антисоветским действиям. (Чуть ниже я предоставлю слово польскому офицеру, который расскажет, какие чувства питали к СССР, а точнее – к России, он и его товарищи.) Не берусь судить, кому в голову пришла идея, как заставить господ офицеров потрудиться? Может, кому-то из работников НКВД, может, кому-то еще, да это совсем и неважно. Идея состояла в том, что польских офицеров нужно осудить как контрреволюционеров. Фактически они таковыми и являлись, но никаких доказательств конкретной антисоветской деятельности большинства поляков, которые можно было бы представить суду, сотрудники НКВД не имели. На такие случаи и существовало Особое совещание при НКВД СССР. На его рассмотрение, в частности, направлялись дела, когда «виновность арестованного несомненна», а доказать ее в судебном заседании работники органов внутренних дел по разным причинам не могли. Польских офицеров осудили, они превратились в обычных заключенных, которые обязаны были работать.

Разумеется, изменения в правовом положении поляков требовалось скрыть от мировой общественности. Их и скрыли. Из лагерей для военнопленных поляков перевезли в особые лагеря под Смоленском. Переписку с внешним миром офицерам запретили. Сегодня это обстоятельство всеми антисоветчиками трактуется однозначно: переписка поляков прекратилась, потому что их расстреляли.

Когда немцы напали на Советский Союз, поляков попытались эвакуировать в глубь страны. Начальники лагерей обратились к начальнику движения Смоленского участка Западной железной дороги С. Иванову с просьбой выделить вагоны для отправки поляков вглубь страны. Он отказал. «Свободных вагонов у нас не было», – объяснил Специальной Комиссии С. Иванов. Тогда охрана решила увести поляков на восток пешим порядком. Офицеры самым категорическим образом отказались: советскому плену они предпочитали немецкий. Один из бывших военнопленных офицеров писал после войны: «Ненависть к Советам, к большевикам – скажем откровенно, – в целом ненависть к москалям была так велика, что эмоционально порождала стремление выбраться куда угодно, хоть из-под дождя, да под водосточный желоб – под немецкую оккупацию».

Увы, немецкая оккупация закончилась для них быстро. И бесславно. В Катынском лесу, выстрелом в затылок… Немцы не оценили предпочтения польских офицеров. Примерно 30 миллионов поляков, проживавших в довоенной Польше, представлялись фашистам, как известно, явно избыточным количеством.

Здесь уместно поговорить о мотивах убийства поляков. Общеизвестно, что немцы не планировали уничтожить всех славян: ведь кто-то должен был обслуживать нацию господ. Намеревались фашисты сохранить жизнь и части поляков. Но не польским интеллигентам. По поводу их Гитлер дал совершенно четкие указания: «…все представители польской интеллигенции должны быть уничтожены». Офицеры – это ведь тоже часть интеллигенции, к тому же худо-бедно, но способная на вооруженное сопротивление.

А зачем руководителям Советского Союза было убивать безоружных людей? В части мотива д-р Геббельс сильно подвел нынешних своих последователей: на кремлевских евреев расстрел поляков сегодня никак не спишешь. Но зато фюрер гитлеровской пропаганды показал своим выученикам, как можно съесть собаку и при этом не подавиться ее хвостом. Однажды он написал, что английский народ – это народ «без надежды», что он ведет «роковую» для него войну, в которую его вверг Черчилль. И это колченогий утверждал ровно за месяц до безоговорочной капитуляции Германии. Больная нога приносила И. Геббельсу немалые нравственные страдания. Но других комплексов он явно не испытывал.

Несмотря на то, что д-р Геббельс не обеспечил своих последователей подходящим для нынешних времен мотивом убийства польских офицеров по приказу руководителей Советского государства, они не должны быть на него в обиде. Ну, не рассчитывал он в 1943 году, что в 1945 ему придется досрочно перебираться на тот свет. Но все-таки идейку насчет мотива успел подкинуть. Больше того, точно указал своим последователям, какие обвинения им следует предъявлять Советскому Союзу, на что необходимо напирать в пропагандистской войне: «…у поляков только один выбор – или быть насильственно истребленными или подчиниться Кремлю».

Прошли годы, и мы читаем у Ю. Зори: «Факт уничтожения органами НКВД польских граждан является одним из элементов политики репрессий, проводившейся в Советском Союзе не только против его граждан, но и граждан других государств». А другой подельник д-ра Геббельса пошел еще дальше: «Это был результат того самого иррационального мышления, которым руководствовались Сталин и Берия, совершая геноцид своего собственного народа». Но никто при этом не берется объяснить, почему Сталин и Берия проводили против польского народа какой-то выборочный геноцид. Одних расстреливали, а других обували, одевали, кормили и даже вооружали! А потом еще за счет Германии прирезали Польше весьма приличный кусок земли…

Подлые инсинуации нацистского преступника с энтузиазмом подхватили сами поляки. Весной 2005 года польский сейм заявил, что он ожидает «от Российской Федерации и российского народа признания, что убийство польских пленных было геноцидом». Конечно, чего уж мелочиться, довольствоваться признанием расстрела офицеров военным преступлением. Русские хотели уничтожить весь польский народ, иначе зачем же требовать, чтобы весь русский, нет, не только, весь российский народ признал геноцид? Впрочем, в формулировках сейм проявил умеренность. Он посчитал, что «это преступление… было частью плана двух тоталитарных государств – Третьего Рейха и Советского Союза – по порабощению Польши путем уничтожения» всего лишь «ее лучших и патриотично настроенных граждан». Между прочим, из этого заявления можно сделать вывод, что генерал В. Андерс и ушедшие с ним поляки не принадлежали к лучшим и патриотично настроенным гражданам Польши. Может быть, этим и объясняется, почему воинство В. Андерса подалось подальше от самых кровопролитных битв Второй мировой войны, предпочтя бороться за освобождение своей родины подальше от ее границ. Ну, а что другого можно было ожидать от не лучших и непатриотично настроенных граждан?

Заявление сейма заканчивается требованием к российской стороне передать полякам все документы, собранные в ходе следствия. Я двумя руками поддерживаю это требование, правда, с оговоркой: пусть вначале российская власть рассекретит и обнародует материалы следствия. Но, как и депутаты польского сейма, я понимаю, что нынешняя власть на это не пойдет.

Не знаю, известен ли всем этим разоблачителям «сталинских злодеяний» приказ народного комиссара обороны И. Сталина № 55 от 23 февраля 1942 года. В нем есть такие строки: «Иногда болтают в иностранной печати, что Красная Армия имеет своей целью истребить немецкий народ и уничтожить немецкое государство. Это, конечно, глупая брехня и неумная клевета на Красную Армию… Иногда в иностранной печати болтают, что советские люди ненавидят немцев, именно как немцев, что Красная Армия уничтожает немецких солдат, именно как немцев, из-за ненависти ко всему немецкому, что поэтому Красная Армия не берет в плен немецких солдат, Это, конечно, такая же глупая брехня и неумная клевета на Красную Армию.» Скорее всего не знают. Да и зачем им знать правду: клеветать с ощущением незапятнанной совести все-таки приятнее. Впрочем, если бы какому-нибудь из этих незнаек дать прочитать приказ, то, прочитав, он бы, как антисоветчики это делают всегда в подобных случаях, заявил, что сталинские слова – пропагандистский маневр.

О том, что население Германии поддерживало фашистский режим, который принес неисчислимые беды советскому народу, И. Сталин знал лучше других, но выступил против массового уничтожения немцев, как выступил против ликвидации германского государства. Истребление немецкого народа, уничтожение германского государства И. Сталин назвал в этом приказе «идиотской целью». И это говорилось в феврале 1942 года о смертельном враге! А ведь польские правители, несмотря на все их козни и подлость и планы захвата советской территории, польские офицеры, тем более польский народ таким врагом не рассматривались. Ни-ког-да! В политике советского руководства даже нельзя найти намека на какое-нибудь ущемление интересов польского народа. Но ненавидящих советское государство людей это совершенно не смущает.

Все эти зори, фалины, Лебедевы, ельцины и пр. не понимают, что И. Сталин был марксистом, и не понимают, что значит быть марксистом. И поэтому со своим кухонным мышлением обвиняют И. Сталина во всех мыслимых и немыслимых грехах. Даже самые честные из них не в состоянии уяснить, что подходить к И. Сталину со своим мировоззрением, со своей моралью, буржуазной по самой природе, нельзя: в этом случае И. Сталина не понять. Потому-то некоторые «обличители», но далеко не все, конечно, искренне считают, что офицеров расстреляли по решению Политбюро ЦК ВКП(б). К сожалению, «кухонные образованны», которые даже не скрывают, что свои антисоветские университеты проходили на кухнях со стаканом водки под селедочку или соленый огурчик, никогда и ничего не поймут. Да они и не хотят понимать – сегодня им это просто невыгодно… Однако, может быть, я и ошибаюсь. Возможно, напротив, они все хорошо понимают и именно поэтому так остервенело клевещут на И. Сталина. Сделав из И. Сталина исчадие ада и персонифицировав в нем советскую историю, они тем самым убеждают людей в том, что само социалистическое общество, антипод нынешнего капиталистического строя России, который у нас именуют обществом с рыночной экономикой, является величайшим злом.

К счастью, большинство польских офицеров избежало участи поляков из смоленских лагерей. И даже приняло участие во Второй мировой войне. 30 июля 1941 года по инициативе советской стороны было заключено Соглашение между Правительством СССР и Польским Правительством, которым предусматривалось восстановление между странами дипломатических отношений, взаимная помощь и поддержка во время войны, организация на территории СССР польской армии. 12 августа Президиум Верховного Совета предоставил амнистию «всем польским гражданам, содержащимся ныне в заключении на Советской территории в качестве ли военнопленных или на других достаточных основаниях». Вероятно, освобождение поляков началось немедленно: к 31 августа в польскую армию было призвано почти 30 тысяч человек.

Сформированная в самое трудное для Советской страны время польская армия, как известно, не приняла участие в боях на советско-германском фронте. Использовав, как причину, трудности в СССР с продовольствием, ее командующий генерал В. Андерс добился от советского правительства разрешения вывести армию в Иран. С ним ушло 69 917 солдат и офицеров. 12 тысяч военнослужащих были направлены в Англию. Получилось так, как сказал 3 декабря 1941 года И. Сталин генералу В. Сикорскому:

– Если поляки не хотят здесь воевать, то пусть прямо и скажут… Обойдемся без вас. Отвоюем Польшу и тогда вам ее отдадим.

Отвоевали. Отдали. Даже в значительно больших размерах, чем те, на которые смели надеяться поляки. И отдали за их нынешнюю жизнь 600 тысяч своих жизней. Теперь родственнички нас благодарят…

Несколько офицеров во главе с полковником 3. Берлингом отказались последовать за генералом. В апреле 1943 года полковник стал одним из организаторов польской дивизии имени Тадеуша Костюшко, положившей началу Войску Польскому, которое закончило войну на развалинах Берлина. Но это уже совсем другая история.