Текст книги "Сожженные Леса"

ГЛАВА XIV. Охотник Бенито Рамирес

Было уже около семи часов вечера, когда капитан Кильд и тот, кого он называл своим спасителем, достигли лагеря.

Время было холодное, и сильно морозило.

Ночь была очень ясная, и чистое прозрачное небо было усеяно массами звезд.

Блю-Девиль собирался уже послать на поиски капитана, когда этот последний показался в лагере вместе со своим новым другом.

Капитана приняли с особенным, горячим вниманием, но не потому, что его особенно любили, а потому, что все были бы в большом затруднении, если бы их начальник исчез.

Поблагодарив всех за их внимание, капитан осведомился о том. что произошло во время его отсутствия, и приказал Блю-Девилю, указав ему местность, послать Линго с тремя или четырьмя человеками за медведем, убитым Рамиресом.

– Линго еще не возвратился, – ответил Блю-Девиль.

– Как! Так поздно! – вскрикнул капитан, – однако теперь не совсем безопасно бродить в пустынях; не случилось ли с ним чего-нибудь – вот что меня особенно беспокоит. Велите Шакалу взять с собой шесть человек и принести медведя, а после этого отправиться на поиски Линго.

Это приказание было немедленно исполнено.

Между тем капитан стоял у входа в лагерь до тех пор, пока все люди скрылись у него из виду.

– Я ужасно утомлен, – сказал он Блю-Девилю, – и теперь пойду к себе. Смотрите за лагерем. Если произойдет что-нибудь особенное – то вы меня тотчас же предупредите.

– Слушаю, – ответил Блю-Девиль.

– Следуйте за мной, – сказал тогда капитан, обращаясь к Бенито Рамиресу.

Рамирес молча поклонился, и они оба направились в ту палатку, куда мы уже не раз водили нашего читателя.

В первом отделении этой палатки был накрыт стол, капитан приказал добавить еще один куверт и предложил своему спутнику сесть, а потом, когда все было подано, приказал негру Самсону просить сеньору. Не прошло и пяти минут после этого, как портьера поднялась и за ней показалась Розарио. Молодая девушка шла очень тихо и опустив глаза. Она была очень бледна и казалась чем-то занятой.

Но вдруг ее взгляд упал на незнакомца.

Легкая краска покрыла ее лицо, губы слегка раскрылись, но ни один звук не слетел с ее губ. Однако это волнение продолжалось только несколько мгновений, и молодая девушка села тотчас же на стул между двумя новыми знакомыми. В свою очередь и Бенито Рамирес при неожиданном появлении молодой девушки сперва покраснел, а потом побледнел, и его глаза блеснули молнией. Но и он тоже мгновенно овладел собой и принял свое обычное выражение. Если бы капитан Кильд – этот физиономист – не был бы в эту минуту занят разрезыванием кусков медвежьего жаркого, то взгляды, которыми перекинулись молодые люди, заставили бы его крепко задуматься; но, к счастью для них и к несчастию для него, они были совершенно не замечены им.

– Я извиняюсь перед вами, нинья, – сказал он по-испански, – что не предупредил вас, что вы найдете здесь постороннего человека.

– Вы здесь хозяин, сеньор, и можете поступать так, как вам будет угодно, – ответила молодая девушка бесстрастным голосом.

– Позвольте, погодите, нинья, я бы не желал, чтобы этот иностранец был обо мне дурного мнения и думал, что я держу себя тираном в отношении вас.

– Дорогой сеньор, – сказал Бенито Рамирес, – у меня привычка не думать о том, что до меня не касается. У всякого довольно своих дел. Вы поступаете с сеньоритой, которая, вероятно, ваша дочь, так, как вам угодно, и мне незачем входить в разбор ваших отношений.

– Извините, сеньор дон Бенито, – возразил капитан важным голосом. – Сеньора не моя дочь – я имею честь быть очень дальним родственником ее и теперь только считаюсь ее опекуном. Я стараюсь, насколько это зависит от меня, удовлетворять ее всем, что только может сделать ее счастливой.

При этой неожиданной откровенности на губах донны Розарио и Бенито Рамиреса показалась насмешливая улыбка.

Но между тем капитан продолжал, передавая блюдо охотнику:

– Итак, я говорю, любезная нинья, что если я позволил себе, не предупредив вас, пригласить к себе этого иностранца, с которым я познакомился всего два часа тому назад, то это потому, что этот иностранец оказал мне одну из таких услуг, которая никогда не забывается. Одним словом, он спас мне жизнь.

– Он поступил очень великодушно, – заметила молодая девушка, кушая или, вернее сказать, делая вид, что ест.

– Действительно, – возразил, смеясь, охотник, – скажу не хвастаясь, дорогой сеньор, что, кажется, я вовремя вступил в разговор с серым медведем – иначе дело приняло бы дурной оборот для вас.

– Бррр! – проворчал капитан, – я содрогаюсь при одном воспоминании; не напоминайте мне про эту ужасную минуту.

– Да, да…

– Этот господин на самом деле спас вас от серого медведя? – спросила сеньора, как бы в первый раз заинтересовавшись оборотом разговора.

– Спас ли он меня! – вскричал капитан. – Я утверждаю, что без него был бы растерзан этим отвратительным зверем. И я, – добавил он, – так обязан ему за свою жизнь, что даю честное слово честного человека, что никогда не позабуду этого и готов вознаградить его всем, что ему только угодно – даже половиной всего своего состояния.

– Хорошо, я принимаю ваше обещание, сеньор капитан, – заметил, смеясь, охотник, – помните это, я тоже никогда не забываю о том, что мне обещают, и если я отказываюсь от чего-нибудь в настоящее время, то очень может быть, что когда-нибудь я вам напомню ваши слова и попрошу вас исполнить ваше обещание. Кто знает, что еще случится, и всегда нужно принимать заранее меры предосторожности.

– Со мной это совершенно напрасно, – ответил довольно холодно капитан, – я всегда готов сдержать слово, данное мной вам.

– Очень хорошо, я и не буду настаивать. Но что вы делаете, капитан, в этих пустых местностях? Вы, вероятно, не пришли драться с индейцами? Здесь их нет. А если здесь иногда и встречаются краснокожие, то это только одни охотники. И с ними вам нечего делать.

– Это правда, я и не думал иметь дело с ними, я просто прохожу здесь.

– Вы проходите. Но куда же вы идете? Я извиняюсь перед вами за нескромность моего вопроса, и вы, конечно, можете не отвечать мне.

– Нет, нисколько, я не нахожу ваш вопрос нескромным, сеньор, и в доказательство не задумываюсь отвечать вам. Что касается до меня, то я и не нахожу нужным скрывать своих дел: я иду в Калифорнию.

– В Калифорнию! – вскричал Бенито с притворным изумлением, – вы, вероятно, шутите?

– Нисколько, я уверяю вас, что иду в Калифорнию.

– Если это так, то я считаю своим долгом предупредить вас, дорогой сеньор, что теперь вы показываете Калифорнии спину. И я вам скажу даже более – если вы будете продолжать в этом направлении свой путь, то вы придете не в Калифорнию, а в Ванкувер, что совсем не одно и то же. Ко всему этому я добавлю, что меня очень удивляет, что вы заставили сеньору сопутствовать вам в этом не только утомительном путешествии, но и сопряженном со многими опасностями.

– Боже мой! То, что вы говорите, может быть и верно, сеньор, но я вам должен сказать, что я и не думал принуждать сеньору следовать за мной. Это, напротив, было желание моего милого дитяти.

– А, в таком случае, – воскликнул охотник, улыбаясь сардонически, – мне остается только поклониться.

К тому же такое самоотвержение не удивляет меня со стороны сеньоры: женщины всегда не скажу храбрее, но преданнее нас.

– Извините, сеньор, – проговорила молодая девушка, смотря на него, – если я позволю себе вмешаться в ваш разговор; в нем встретился такой факт, который я должна подтвердить, сеньор де Бенито… вас, кажется, так зовут?

– Да, сеньора, Бенито Рамирес.

– Итак, сеньор Бенито Рамирес, я не заслуживаю нисколько тех похвал, которые вы мне расточали. Сеньор Кильд лжет – он это знает очень хорошо, – говоря вам, что я пожелала следовать за ним. Если вы меня и видите здесь, сеньор, то это положительно вопреки моей воле, потому что я была изменнически похищена из своего семейства и выдана на руки этого человека, который надевает теперь перед вами маску лицемерия, но так плохо скрывает бесчестность его поведения. Я не опекаемая им, а просто его раба.

– Сеньора! – вскрикнул горячо капитан.

– Осмелитесь ли вы опровергать меня? – возразила энергично молодая девушка, смотря прямо в глаза ему. – Необходимо, чтобы правда вышла наконец наружу и чтобы все знали, на что вы способны и что я для вас. Вы желали, чтобы при нашем ужине присутствовал иностранец; я благословляю за это Бога. Вы очень много рассчитывали на меня, сеньор, и на ту ненависть, которую вы мне внушаете, и имели слишком много смелости, или, вернее сказать, цинизма говорить то, что вы только что произнесли здесь. Я не сделаюсь вашей сообщницей. Сеньор Рамирес, – продолжала она, обернувшись к охотнику. – этот человек солгал: он похитил меня, купив меня я не знаю за какую сумму, и его теперешнее желание продать меня таким же презренным негодяям, как и он сам, которые еще трусливее его.

– Сеньорита, – прервал ее мрачно капитан, – я больше не в силах выносить. Берегитесь!..

– Погодите, сеньор, – заметил холодно Рамирес, – ваши домашние ссоры не касаются меня, и я не имею ни малейшего желания разбирать их – я только имею честь заметить вам, что вы ведете себя совсем не так как кавалер. Вы позволяете себе угрожать женщине, и я не могу терпеть этого.

– Но если…

– Тут нет ни «но», ни «если», сеньор, так как подло угрожать женщине, которая не может защищаться. Вы сами привели меня сюда – тем хуже для вас, – и я объявляю вам, что до тех пор, пока я здесь, вы должны обращаться так почтительно и вежливо с этой сеньорой, как того требует ее пол, – иначе, клянусь вам Богом, что вы не уйдете так легко из моих когтей, как вы избавились два часа тому назад благодаря мне от когтей серого медведя.

– Боже мой, сеньор! – возразил капитан жалким голосом, – поверьте мне, что я глубоко опечален тем, что произошло здесь. Я сознаю, что зашел несколько далеко, и, чтобы доказать вам, что я сознаю свою ошибку, я прошу сеньориту извинить меня за то, что произошло здесь, и позабыть мои слова так же, как я забываю ее слова.

Молодая девушка пожала плечами и с презрением отвернулась.

– Вот это лучше, – заметил охотник, – так как вы извинились, то мне нечего больше сказать.

– Да, повторяю, я так опечален этим… Но возвратимся, пожалуйста, к нашему прежнему разговору.

– Но о чем мы говорили? Эта ссора заставила меня окончательно потерять нить нашего разговора.

– Вы мне говорили, что если я буду продолжать этот путь, то не только не достигну Калифорнии, но попаду в Ванкувер. Уверены ли вы в этом?

– Бог мой! Уверен ли я? Но ведь я провел всю свою жизнь в этих проходах.

– Черт побери! Это очень неприятно для меня! Мне положительно нечего делать в Ванкувере, который совершенно заброшен всеми.

– В таком случае перемените направление, направьтесь в Калифорнию.

– Переменить путь! А!.. Сеньор, это легко сказать, но чтобы переменить дорогу, нужно знать ту, по которой нужно следовать, а после всего того, что вы мне сказали, я вынужден сознаться, что я окончательно потерялся.

– Так, но теряются оттого, что не привыкли к степям.

– Гм! И чаще, чем вы предполагаете. Посмотрим, сеньор, не согласитесь ли вы оказать мне услугу?

– Нужно знать какую.

– Черт побери, – проговорил капитан с горькой

улыбкой, – вы, кажется, не любите быть компрометированы, сеньор?

– Да, вы правы.

– Это очень благоразумно.

– Посмотрим – в чем же дело?

– Сперва позвольте мне задать вам один вопрос?

– Какой?

– Имеете ли вы какое-нибудь серьезное желание остаться в этой местности?

– Сперва я хотел, но теперь у меня только одно желание – уйти отсюда как можно скорей.

– В таком случае это великолепно.

– Как так?

– Да, мы пойдем вместе.

– Как это понять?

– Вы хотите оставить эту местность, я тоже, итак, мы уйдем вместе отсюда.

– А! Извините, это совсем другое дело.

– Почему же?

– По двум причинам: во-первых, потому, что я люблю путешествовать один, и, во-вторых, если я путешествую в обществе, то это только с людьми, которые мне нравятся.

– Хорошо – комплимент не особенно длинен, благодарю вас. Итак, я вам не нравлюсь?

– Я не говорю этого.

– Однако мне кажется…

– Вы меня плохо поняли или вы желаете меня плохо понимать, капитан Кильд.

– В таком случае лучше всего – объяснитесь. Охотник нагнулся вперед, облокотился на руки и пристально посмотрел на капитана.

– Дорогой сеньор, – начал он, – хотя я и мексиканец, но я очень часто посещал янки и хорошо усвоился с их вероломной пословицей: «Time is money» 11
  Время – деньги.


[Закрыть]; вы меня, вероятно, понимаете?

– Отлично… продолжайте…

– Дружба дружбой, а дело делом – вы хорошо знаете, что я охотник и что теперь сезон охоты, то есть лучшее время моей торговли. Если мое ружье не будет делать промахов, то я могу получить большие проценты за это время – так как за каждого медведя, то есть за шкуру его, мне платят восемьдесят долларов. Если же я пойду провожать вас, то я потеряю самое благоприятное время и все свои доходы. Я говорю с вами откровенно, для того чтобы вы могли составить себе ясное понятие о том, что заставляет меня отказаться от вашего предложения. Вы, вероятно, поймете меня.

– Благодарю за откровенность, дорогой сеньор, и она мне нравится больше всех тех причин, которые вы бы могли представить мне, отказываясь от моего предложения, я рад видеть, что дело стоит только за деньгами.

– Позвольте, сеньор, есть еще другая причина – я не знаю, убедились ли вы, что я люблю свободу в своих действиях и не могу допустить никого судить их. Положим, что мы сойдемся в цене, и тогда нам нужно будет решить еще один вопрос особенной важности. Он заключается в следующем: я хочу, если я буду вашим проводником, чтобы никто не вмешивался в мои действия и исполнял и вообще следовал по той дороге, которую я только выберу, и чтобы во все время моего пути я мог бы, не отдавая никому и никакого отчета, оставлять вас на сутки или даже больше. При таких условиях, а также если ваша плата удовлетворит меня, я берусь быть вашим путеводителем, и это потому, что я не хочу, чтобы кто-нибудь и когда-нибудь упрекнул меня в том, что, однажды спасши вам жизнь, я допустил возможность погибнуть вам в пустыне. Подумайте… да или нет!..

– Однако вы предлагаете довольно строгие условия.

– Я понимаю это… но ведь вы можете отказаться от них, – ответил, смеясь, охотник.

– В таком случае я буду не менее вас откровенен… я окружен разбойниками без веры и законов, которые не стоят даже той веревки, на которой их повесят, и которым я вверился. В таких обстоятельствах я совсем потерялся. Сегодня утром у меня взяли большую сумму денег, и я не желаю, чтобы это повторилось еще раз. Вы мне кажетесь честным человеком, и вы мне оказали особенную услугу… Мне кажется, что я могу быть откровенен с вами. Как ни тяжелы эти условия, я их принимаю. Попробуем уладить теперь денежный вопрос. Так как я хочу избежать всяких споров, то я выскажу вам свою цену и надеюсь, что вы согласитесь на нее. Я вам дам тысячу пиастров, пятьсот вперед и пятьсот тогда, когда мы достигнем до реки Журдан. Что вы думаете об этом? Довольны ли вы этой ценой?

Охотник как будто размышлял.

– Ну, хорошо, – сказал он наконец, – я согласен, что касается пятисот долларов, то оставьте их у себя, вы мне отдадите их тогда, когда мы будем расставаться совсем: мои деньги сохранятся лучше в ваших руках, чем в моих – мне здесь нечего с ними делать, и они понапрасну отяжелят меня.

– Итак, все улажено и условие заключено?

– Да, тогда вы поднимаетесь завтра с восходом солнца – итак, до свидания, – проговорил охотник, вставая и беря свое ружье.

– Как – вы уходите? – спросил капитан Кильд.

– Сейчас.

– Но куда же это вы пойдете так поздно?

– Уже вопросы? – заметил иронически охотник, – это мое дело.

– Верно… До завтра. – Охотник вышел в сопрождении капитана, который проводил его до самого выхода из лагеря.

– Боже мой! – пробормотала молодая девушка, оставшись одна, – счастье только что начинало мне улыбаться, о, я не знаю, как я могла скрыть свое смущение при виде его… Боже мой! Бог мой! Не оставляй нас и помоги нам, – добавила она и, не ожидая возвращения капитана, вошла во внутренность палатки.

Простившись с охотником, капитан медленно пошел к своей палатке, на половине дороги он встретился с Блю-Девилем, который с озабоченным видом прогуливался взад и вперед по лагерю.

– Ну, что нового? – спросил его капитан.

– Еще ничего, – ответил мрачно Блю-Девиль.

– Как, наши люди еще не возвратились?

– И я их тоже ожидаю. Они принесли серого медведя и по вашему приказанию отправились искать презренного Линго, да, было бы для нас большим счастьем, если бы он скатился в какую-нибудь пропасть.

Э! э! – заметил, смеясь, капитан, – вы, кажется, недолюбливаете этого беднягу Линго.

– Я и не делаю из этого тайны.

– Я его тоже не люблю… у него такое изменчивое лицо… Но нам нечего беспокоиться – он возвратится, так как мы были бы очень счастливы, если бы потеряли его.

В эту минуту вдали показались несколько факелов.

– А, вот и наши, которые, вероятно, нашли его.

И, сказав это, капитан вместе с Блю-Девилем подошел к выходу лагеря.

– Почему они идут так медленно, – проворчал капитан, – мне сдается, что это похоже на какую-то похоронную процессию.

– Кто знает, – заметил Блю-Девиль, – может быть, они наткнулись на этих индейских чертей, которых бродит так много в этих местах.

– Полно… ночью. Если бы это было еще днем – ну тогда может быть, но в такое время и когда так светло – ну да мы скоро узнаем, в чем дело.

Прошло около получаса, прежде чем можно было различить приближавшихся. Они шли чересчур медленно и наконец вошли в лагерь; четверо из них несли на плечах что-то вроде носилок, на которых лежала какая-то фигура, похожая на человека.

– Что случилось? – спросил капитан, не будучи в силах сдерживать своего любопытства.

– Вы это увидите, – ответил мрачно Шакал.

– Нашли ли вы Линго?

– Да, да, капитан, мы его нашли, но в каком виде!

– Что вы хотите сказать, он ранен?

– Немножко потерпите, и вы тогда узнаете больше, чем вы хотите.

Войдя в лагерь, люди, несшие носилки, осторожно опустили их на землю и поставили около костра.

– Осторожней, дьяволы, – вскрикнул Линго, сбрасывая с себя одеяло, которым он был покрыт, – вы хотите окончательно доломать мне мои кости.

– Друг, что же с тобой случилось?

– Вот глупый вопрос! Если бы вы спросили, как это случилось, я бы еще понял вас.

– Гм!.. мне кажется, что случай, происшедший с тобой, сделал тебя еще более грубым, чем ты был всегда.

– Вы называете это происшествием, капитан, благодарю вас – вы очень любезны. Какое неприятное происшествие!

– Да ну же, говори, наконец, чтобы мы могли по крайней мере знать, что нам нужно делать.

– Что со мной? Дайте мне сперва немного рому.

– Как, несчастный, в твоем положении ты хочешь пить еще ром?

– Да что вы за глупец, капитан, разве вы знаете, в каком я теперь положении? Я задыхаюсь от жажды, и если вы мне не дадите пить – то я вам ничего не скажу.

– Пей и говори, – крикнул капитан, суя ему в рот фляжку с ромом.

Линго улыбнулся и сразу сделал громадный глоток.

– Так, – проговорил он, передавая фляжку капитану, – теперь мне лучше – странно, как мой организм привык к спирту, благодарю вас!

– Да будешь ли ты говорить, животное?

– Сколько хотите.

– Ну начинай, как это случилось?

– Первая пуля попала мне в бок, потом другая в правую руку – затем я свалился и катился около шестидесяти шагов. Нужно, чтобы моя душа была так же крепка, как и мое тело, чтобы переносить такие муки… Но все равно. Я ему отомщу…

– Кому?

– А тому, кто меня так поподчевал. Неужели вы думаете, что я сам угостил себя так?

– Ты знаешь, что если мы будем так продолжать, то мы никогда тебя не поймем.

– Действительно, вы правы, капитан. Итак, слушайте, вы меня послали сегодня на разведку – так ведь?

– Да – дальше?

– Итак, я пошел и начал бродить в окрестностях, желая напасть на какой-нибудь след – снег везде был покрыт льдом, и на нем не было видно ни одной кошачьей лапки; соскучившись и не найдя ничего, я около пяти часов вечера уже собирался возвратиться в лагерь, так как я сильно проголодался, когда вдруг шум в кустарниках в нескольких шагах от меня заставил невольно прислушаться, а в это время чей-то голос грозно крикнул: «Кто идет?»

– Это был человек? – спросил капитан.

– Да уж, конечно, не щенок, – заметил, смеясь, парижанин, – однако вы очень хитры, если угадали, что это был человек. Хорошо, подумал я тогда, теперь по крайней мере мне есть с кем поговорить. «Друг!» – крикнул я. «Я недруг такого бездельника, как ты», – ответил мне голос. Мне кажется, что я знаю этот голос, подумал я и не долго думая приложился – но он тоже не дремал и послал тотчас же в меня пулю. Я хотел поднять ружье, которое выпало у меня из рук, но он в ту же минуту послал в меня вторую пулю и вслед за тем крикнул, удаляясь в кусты: «Ты получил свое, и твои товарищи не замедлят получить должное».

– Как, он сказал это? – вскрикнул Кильд.

– Совершенно верно, что и заставляет меня предполагать, капитан, что около нас находятся такие личности, которые сыграют с нами плохую штуку, если вы только поддадитесь им.

– Продолжай, – крикнул, нахмурившись, капитан.

– Мой незнакомец подошел ко мне и ударил прикладом по шее, крикнув: «Получи добавление», – и, видя, что я ищу рукой нож, привешенный к моему поясу, он так ударил меня по руке, что я больше чем полчаса не мог пошевелить ею, а он, стоя около меня, ругался, крича: «Убийца, вор, задавленник! Мы хорошо сочлись с тобой, – и при этом он ударил меня ногой и добавил: – Скоро и другие получат то же самое, и ни один из вас не избегнет этого…» Не знаю, вследствие ли этих слов, или его удара, только я кончил тем, что упал в обморок… И тогда что же он сделал? – Он толкнул ногой так, что я скатился в пропасть. Негодяй!.. Там-то меня и подняли мои товарищи, лежавшего без всякого движения. Если бы вы были так добры, капитан, и дали бы мне еще рому – я чувствую, что это принесло мне пользу.

Капитан подал ему фляжку, из которой Линго выпил и возвратил ее обратно.

– Итак, – сказал Кильд, – ты не мог исполнить поручения, которое я тебе дал, и не мог найти следов тех людей, которые явились так кстати, во время атаки индейцев.

– Каким чертом, капитан, вы хотите, чтобы я мог разыскать какие бы то ни было следы. Я был в недурном положении для того, чтобы делать какие-нибудь открытия, и кто знает, может быть, тот человек, который обошелся так грубо со мной, сделал то же и с теми, кого мы ищем… я ведь этого не знаю.

– Это невероятно, – проговорил капитан, покачав задумчиво головой.

– Кто знает, – заметил по-прежнему насмешливо парижанин, – однако я вам должен сознаться, что как друг он поступил несколько грубо со мной. Черт побери, у него мертвая рука!

– Все это странно!

– Да, или по меньшей мере удивительно.

– Но, наконец, узнал ли бы ты того человека, с которым имел дело?

– Вот смешной вопрос, – заметил парижанин, – чтобы узнать его, нужно было видеть его!

– Как «нужно его видеть»; но ведь, мне кажется, вы были достаточно близко один от другого, чтобы разглядеть друг друга.

– Во-первых, я уже вам сказал, что это было ночью, затем бездельник вскочил на меня как какой-нибудь бульдог; наконец, на нем была такая шляпа, поля которой окончательно скрывали все его лицо. Мне даже не удалось заметить кончика его носа; но, несмотря на это, если я когда-нибудь услышу его голос, то не ошибусь. Звуки его голоса остались в моих ушах.

– Тебе больше нечего сказать?

– Нет. Мне кажется, что и этого довольно.

– Ну, так позволь теперь перевязать себя.

– Делайте что хотите.

Действительно, бедный черт находился в жалком положении. На всем его теле нельзя было найти ни одного места величиною в доллар, которое бы не было страшно контужено или ранено.

Перевязка продолжалась долго. Линго перенес ее с тою беспечной веселостью, которой так отличался его характер. Благодаря случайности, которую можно было считать чудом, – у него ничего не было сломано; первая пуля прошла через кожу и мясо руки, не повредив кость; вторая скользнула по ребрам и не вошла в тело, а остальные повреждения были только контузии, полученные при падении в овраг, и, как он сам выражался, говоря тем, кто сомневался в его жизни:

– Мои дети, когда судьбой назначено быть повешенным, то нельзя утонуть.

Не больше как через полчаса после этого он был уже полупьян и спал глубоким сном.

Капитан Кильд в задумчивости возвратился в свою палатку, приказав Блю-Девилю особенно тщательно бодрствовать во время ночи.

Этот человек, игравший и насмехавшийся в продолжение нескольких лет над всеми лучшими человеческими законами, чувствовал, что горизонт его омрачается, а какое-то предчувствие, которого он не мог никак отогнать от себя, говорило ему, что наступает час страшного наказания за все его дела.

В продолжение целой ночи он был мрачен и в волнении ходил взад и вперед по своей палатке, не смыкая ни на минуту глаз и развивая в своей голове самые ужасные и бессмысленные проекты.

За пять минут до восхода солнца полы его палатки приподнялись и в нее вошел человек.

Капитан вскрикнул от радости, узнав его.

Этот человек был охотник Бенито Рамирес.