Текст книги "Взгляд. Лица и события от Памира до Кремля"

Умение дружить с учеными

Бободжон Гафуров готовился к созданию таджикской Академии наук. Для этого он пытался привлечь к работе в числе других ученых и таких известных историков, как А.A. Семенов, А.Ю. Якубовский, В.В. Струве, И.И. Умняков, М.С. Андреев.

«Наш учитель Александр Александрович Семенов получил приглашение от Гафурова приехать в Душанбе, – вспоминал Б.А. Литвинский. – В то время Гафуров был известен не только как партийный деятель, но и как историк».

А вот отрывок из воспоминаний самого Александра Семенова:

«В Душанбе научной общественности уделялось особое внимание со стороны партийных органов. И поэтому у нас, ученых, живших в Ташкенте, появилось желание переехать в Душанбе. Я был первым, кто это сделал. Перед тем как позвать на работу того или иного ученого, Гафуров проводил с ним личное собеседование. На следующий день после приезда в Душанбе я позвонил в ЦК. Гафуров принял сразу. Разговор был долгим. Я быстро понял, что он хорошо знает не только историю, но и археологию. Моей первой совместной поездкой с Гафуровым была поездка к крепости Шодмонкала. Гафуров подошел к подножью Шодмонкалы и начал объяснять нам, что и где там находится. Он сильно хромал и не мог подняться на холм, но раньше бывал там не раз. “Ваша задача, – сказал он, когда мы возвращались, – знать как свои пять пальцев все исторические памятники Таджикистана внутри границ республики”».

Гафуров приложил гигантские усилия, чтобы величайшие ученые-востоковеды, такие как М.С. Андреев и А.A. Семенов, занялись исследованием истории таджиков. Особое внимание он уделял трудам Александра Семенова. Он прекрасно понимал, что в востоковедении слово и замечания Семенова имеют огромную ценность и чрезвычайный вес. Ведь тот еще студентом Восточного лингвистического университета Москвы в конце XIX века посещал регионы проживания таджиков Средней Азии и как член этнографической экспедиции в восточной Бухаре занялся изучением таджикского языка. Результатами тех поездок Семенова стали «Материалы для изучения наречий горных таджиков Средней Азии», изданные в Москве в 1900 году, и «Этнографические очерки Зарафшанских гор, Каратегина и Дарвоза», изданные в Москве же в 1903 году.

Развитие Душанбе как научно-культурного центра, спасение истории таджиков от ненаучного отношения и тирании пантюркистов во многом зависело от научной поддержки и вклада настоящих ученых того времени. Участие в международных симпозиумах, письма, встречи и другие инициативы Бободжона Гафурова были ярким свидетельством его огромных неустанных усилий в этом направлении.

Письмо Гафурова профессору А.A. Семенову, который еще жил в Ташкенте и возглавлял Институт истории Академии наук Узбекистана, свидетельствует об этом:

«Профессору Семенову от Бободжона Гафурова:

Уважаемый Александр Александрович! ЦК КП(б) и Совнарком Таджикистана приняли решение о создании в течение 1941–43 гг. «Истории таджиков и Таджикистана» в двух томах, общим объемом до 80 авторских листов. 1-го июля текущего года (т. е. 1941 г.) в Сталинабаде созывается по этому вопросу совещание, на которое приглашаются научные работники – востоковеды из Москвы, Ленинграда, Ташкента и других городов.

Убедительно просим Вас принять участие в работе совещания и непосредственно в создании «Истории таджиков и Таджикистана».

О Вашем согласии просим телеграфировать. Все расходы будут оплачены нами. С приветом,

Секретарь ЦК КП(б) Таджикистана Гафуров,

22 мая 1941 года».

Упорство и настойчивость Гафурова принесут плоды. В начале 1951 года при создании Академии наук Таджикистана A.А. Семенов станет директором Института истории имени Ахмада Дониша.

Непосредственные отношения Гафурова с научным и культурным сообществом были сродни электромагнитному притяжению, которое влекло это сообщество в сторону Таджикистана. Сотни примеров из жизни самого Гафурова – подтверждение тому. Он последовательно устанавливал и поддерживал связи с теми, кто играл важную роль в развитии Таджикистана. Он лично писал им самые теплые и уважительные письма, хотя был первым лицом республики. Его временные границы, как и территориальные границы страны, были узкими и напряженными, но он находил время, чтобы лично встречаться с учеными, деятелями культуры и литературы.

Письмо от академика Е.Н. Павловского, вклад которого в создание науки в Таджикистане огромен, – тому яркое свидетельство:

«Дорогой Бободжон Гафурович! Я радовался, читая Ваш рапорт товарищу И.В. Сталину об успехах развития хлопкового производства и славе таджикскому народу и его руководителям. Открытие Академии наук Тадж. ССР нашло себе довольно пространное отражение в Вестнике Акад. наук ССР № 10; этот номер я посылаю Вам. Открытие же Туркменской АН отмечено лишь приветственным обращением президента этой Академии в АН СССР на 1 стр. Я также посылаю Вам недавно вышедшую монографию «Кондара», которая в возможных подробностях знакомит с природными особенностями этого прекрасного уголка и с опытом хозяйственного его освоения новыми научными методами. Эту книгу, изданную зоологическим Институтом, мы посвятим новой народившейся Академии на базе Тадж. ФАН СССР, в стенах которого зоологический Институт АН СССР нашел себе дружеский приют в нелегкие годы Великой Отечественной войны. Дошли слухи, что Кондара как Кондара может прекратить свое существование, раз там найдены новые богатства земных недр. Хорошо бы совместить и то, и другое. В другом месте Кондара не создать, да и времени потребуется много, раз пришлось бы начинать сначала. Прилагаю также мою с Лотоцким брошюру, изданную в Сталинабаде, по борьбе с паразитами скота. Академия наук меня загрузила после Таджикистана, поставив председателем Крымского филиала Акад. наук. Там, в Симферополе, я уже был. Пока что перспективы рисуются более трудными, чем то было в Таджикистане. Нагружают изрядно поручениями и постоянной работой в Москве, и это в добавление к директорству в зоологическом Институте АН. Чаще и чаще обращаюсь мыслью в прошлое, когда можно было на три месяца уйти в горы и целиком отдаться природе и людям… и это стало уже невозвратным прошлым, теплая память о котором не ослабляется. Шлю Вам, дорогой Бободжан Гафурович, искренний привет и лучшие пожелания в Вашей многотрудной государственной должности, дающей столь яркие плоды. Ваш Павловский П.С.

P.S. Все же я ожидаю обещанного Вами Вашего портрета.

Когда будете в Москве, прошу меня навестить. (Архив АИ СССР в Ленинграде; ф. 878, ед. хр. 55 (1868–1981), 7 л., оп. 4, кр. д.; 1947 июль 1. Переписка 1951, окт. 10, с.10.)

Приглашение музыкантов

Основание Академии наук Таджикистана стало плодом многолетней кропотливой работы Бободжона Гафурова. 14 апреля 1951 года было подписано совместное решение ЦК Компартии, Президиума Верховного Совета и Совета Министров Таджикской ССР о создании Академии наук Таджикской ССР. Садриддин Айни, Мирзо Турсунзода, И.Н. Антипов-Каратаев, А.А. Семенов, Б.Н. Ниёзмухамедов, А.Ю. Якубовский, С.М. Юсупова станут первыми академиками этой новой Академии.

Академия имела 20 научно-исследовательских институтов. Устод Садриддин Айни был избран первым ее президентом. Бободжон Гафуров лично принимал участие в научных совещаниях и защите диссертаций. Его заинтересованное участие в жизни Академии побуждало других партийных и советских работников проявлять интерес к истории и культуре своего народа.

Культурному и духовному развитию народа при Гафурове уделялось времени и ресурсов больше, чем развитию хлопковых плантаций. Ясно, что для обеспечения культурного прогресса требовалась разумная кадровая политика. В правительственных учреждениях трудно было найти невежественных сотрудников, но там не было и высокопросвещенных людей. Живые корни древа таджикской нации находились за пределами границ их новой страны.

Бободжон Гафуров создал атмосферу, в которой стало регулярным привлечение внутри и из-за границ Таджикистана деятелей науки, культуры и искусства для участия в социально-политической, экономической, научной и культурной жизни. Сотрудничество с творческой интеллигенцией становится предметом гордости для государственных служащих. И в этой работе Бободжон Гафуров опирается на своего духовного учителя – Садриддина Айни.

В свое время Камол, сын Садриддина Айни, поделился воспоминаниями о визите отца в Ташкент с Усмонджоном Гафуровым:

«Как только мы прибыли в этот дом Султана Умарова в Ташкенте, нас тепло встретили несколько друзей Султана. Все они были бухарцами, работавшими в различных сферах культуры и искусства. Сразу же посыпались шутки, и в мгновение ока смех, радость, восторг и ликование охватило нас всех.

Вскоре пришли новые гости, которые в большинстве своем были поклонниками моего отца – всего собралось более 20 человек. Среди них были Мухтар Ашрафи, Тамарахонум, Ходжикул Рахматуллоев, Комил Ёрматов, Шахназар Сохибов, Фазлиддин Шахобов и Давид Муллокандов. Разговор был очень оживленным. Как всегда, главой застолья и тамадой был сам Султан. Домулло Садриддин Айни говорил мало, но рассудительно…

Примерно к 10 часам, к самому разгару веселья из Худжанда подъехал другой друг Умарова – Мавлон Ваххобов. Он поведал новость, которая шокировала всех: «Сегодня правительство Узбекистана провело экстренное заседание. На нем музыкальное направление «Шашмаком» было объявлено стилем дарбора – царского двора, музыкой феодальной. Шашмаком запретили в Узбекистане. Пропагандисты этой музыки будут наказаны».

Султан Умаров тут же сильно побледнел. Он работал на высоких должностях в органах государственной власти республики и хорошо знал, как наказывают отступников. От этой «музыкальной» новости пахло 1937-м годом.

Собрание разом стихло. Наконец молчание нарушил устод Айни:

– Друзья, в жизни часто случаются и взлеты, и падения. В народе говорят, что за темной ночью неизбежно приходит светлая заря. К нашему счастью, руководители Таджикистана хотят перевезти в Сталинабад (в 1929–1961 годы так назывался город Душанбе) бухарскую традиционную школу «Шашмаком» – тысячелетнюю традиционную музыку таджиков. Мы сделаем все, чтобы принять наших мастеров «Шашмакома» в Сталинабаде и создать для развития их искусства наилучшие условия.

Султан Умаров воскликнул:

– Отлично! – И обратился к самым знатным певцам, Фазлиддину Шахобову и прославленному мастеру «Шашмакома» Шахназару Сохибову: – Как вы к этому относитесь? Добро пожаловать в Таджикистан!

Фазлиддин Шахобов ответил:

– Я – всем сердцем – за! Поеду, тем более мои дедушка и бабушка родом оттуда. Только одна загвоздка – если я поеду в Таджикистан, то меня в Термезе задержат как беженца из рабочей колонии, потому что у меня нет брони.

Все опять утихли. Султан Умаров обратился к Тамарахонум, поскольку по своей работе он знал много разных государственных секретов:

– Тамарахонум, что можно сделать? Домулла Айни считает, что хорошо бы Фазлиддину Шахобову возглавить коллектив «Шашмакома» и проложить нам дорогу в Сталинабад.

Тамараханум сказала:

– Я позвоню другу, возможно, он сможет решить проблему. – Она подняла трубку телефона и заговорила с собеседником по-русски: – Иван Ефимович, я знаю, что ты мой друг и что любишь меня. Теперь докажи это. Ситуация с мастерами «Шашмакома» плохая, их жизни грозит опасность. Главный домулла Садриддин Айни предложил нам переправить наших мастеров в Сталинабад, но они не имеют брони для пересечения Термеза.

В ответ генерал Иван Ефимович Петров, глава Туркестанского военного округа и друг Тамарахонум, сказал:

– Дорогая Тамара, скажите друзьям и устоду Айни, что я доставлю их в целости и сохранности, а понадобится, использую и военный конвой.

С лицом, сияющим от радости, Тамараханум передала собранию этот ответ генерала.

Вечер закончился отлично…

Через несколько месяцев под охраной обещанного конвоя Фазлиддин Шахобов был доставлен в Таджикистан и назначен руководителем группы «Шашмаком» на радио «Таджикистан». А затем, снабженный необходимыми документами, отправился в Ташкент, чтобы привезти Шахназара Сохибова. Это ему удалось тоже.

В Таджикистане же, основываясь на письменном предложении Айни и дополнявшей его записке Фазлиддина Шахобова, была создана государственная группа «Шашмаком».

Дорога на Родину Султана Умарова

Пространство азиатского континента заполняется музыкальными напевами Шашмакома из Душанбе. Таджикистан притягивает зарубежных таджиков в свои крепкие добрые объятия. Взоры таджиков-соплеменников со всего мира обращены в Таджикистан, они ищут возможность посетить Душанбе, ставший столицей их помыслов и надежд. Однако путь этот в их новую Арянам-Ваэджа был все еще неровным, как и тернистая стезя и рождения и строительства республики. Те, кто выбирали столицу Таджикистана в качестве своего нового места жительства, еще не знали, что их ожидает в этой стране. Но, несмотря ни на что, их притягивали сюда любовь к Родине и желание служить собственной культуре. Султан Умаров был одним из них. С этой целью он приезжает в Самарканд, к своему устоду Садриддину Айни. Узнав о цели визита своего друга, Айни пишет письмо секретарю ЦК КП Таджикистана:

«Товарищ Пулотов. Это письмо я должен был написать Гафурову. Однако, насколько я знаю, у него сейчас работы и забот непомерно много, поэтому я пишу вам, чтобы вы могли прочитать и передать ему содержание этого письма в удобное для него время.

Вечером в четверг мой друг из Ташкента товарищ Султан Умаров позвонил мне домой и, справившись о моем здоровье, спросил, может ли он в субботу 24 марта приехать в Самарканд, чтобы посетить меня.

Конечно же, я с радостью согласился. В итоге в эту субботу в 15 часов дня он пришел ко мне. Он рассказал о своем здоровье и о положении в Ташкенте. Из содержания разговора я понял, что жизнь в Ташкенте ему не в радость. Я сказал ему: «Если это так, то вам нужно переезжать в другое место». Он спросил: «Как вы думаете, куда мне лучше переехать?» Я ответил: «В свою республику – в Таджикистан». Он сказал: «Именно по этой причине я и пришел к вам. Я сам сперва хотел поехать в Сталинабад, как бы для того, чтобы навестить кого-либо. Но думаю, в Ташкенте об этом будут много судачить. Хотел написать Зарифу Раджабову в Сталинабад. И снова подумал, что прежде, чем о моем желании услышат лидеры Таджикистана, об этом повсюду будут ходить слухи. Поэтому я и пришел к вам. Напишите, пожалуйста, о моем желании товарищу Гафурову…»

По словам Умарова, дела Кори Ниёзи тоже очень плохи. Если его, записавшего себя «узбеком», притесняют как «укрывателя своей настоящей этнической принадлежности», то Умарова, который записал себя как «таджик», преследуют другими способами.

Цель Умарова в том, что если таджикские лидеры примут его на службу, то он планирует переехать в Сталинабад после завершения своих текущих лекций в Университете Центральной Азии – САГУ.

Это и есть та проблема, и, на мой взгляд, очень важная, о которой я хотел сообщить товарищу Гафурову… Сердечно хочу, чтобы высококвалифицированные кадры – таджики, работающие в других странах, были собраны в Таджикистане. Потому что у Таджикистана, на мой взгляд, большие перспективы, но пока они мало ценятся.

С товарищеским приветом – Айни.

25/III.1951. Самарканд»

В поисках могилы Рудаки

Бободжон Гафуров видел признание таджиков в возрождении и развитии их культуры. Он прекрасно понимал, что если государство не опирается на науку и культуру, то его ждет мрачное будущее. Он посещает города и села, исследует памятники прошлого на территории страны, ищет учителей, образованных людей, деятелей науки, литературы, выпускников старой школы. Если он узнавал, что какой-то мудрец или ученый живет в дальнем селе, отправлялся туда лично для встречи с ним.

Одним из крупнейших открытий Гафурова на этом поприще было обнаружение места захоронения основателя персидской и таджикской литературы Абу Абдулло Рудаки. Согласно историческим памятникам, местом рождения Рудаки были окрестности Самарканда. Туда и направляются все силы занятых поисками. Первый этап поисковых работ состоял в сборе документов, исторических свидетельств и опросе жителей, хоть что-то слышавших о месте захоронения великого поэта.

К этой работе Гафуров привлекает Садриддина Айни и Михаила Герасимова, антрополога, создавшего более 200 скульптурных антропологических портретов, в том числе реконструкции таких исторических личностей, как Тамерлан, Иван Грозный, Улугбек. К работе подключается и первый секретарь райкома партии Пенджикента Шароф Мухаммадиев.

Из вспоминаний Шарофа Мухаммадиева:

«Первая моя встреча с домулло Айни была в 1938 году. В то время я был заведующим отделом политики и просвещения ЦК Компартии Таджикистана. Потом меня назначили первым секретарем Пенджикентского райкома. В августе 1940 г. я получил письмо от домулло Айни, в котором он спрашивал, есть ли в Пенджикентском районе места с названиями «Рудак», «Панджрудак», «Панджруд», «Мургузор». Если есть, пожалуйста, сразу дайте мне знать.

Поскольку через два дня я собирался в Ленинабад на пленум обкома партии, то подумал, что по пути зайду к нему, незачем отвечать письменно.

На обратном пути я рассказал ему о селе Рудак или Панджруд, которое находится в Пенджикентском районе. Он обрадовался, сказал, что был уверен, что там родина Рудаки, так как во многих исторических книгах было указано, что он родился недалеко от Самарканда. Затем он достал старинную книгу и прочитал отрывок из нее.

Позже я узнал, что у него в доме в Самарканде работали мастера из села Форёб Пенджикентского района. От них он и узнал о селе Рудак.

Домулло Айни засиял от радости: «Я напишу в Душанбе, чтобы отправили экспедицию в Панджрудак».

На прощание он мне сказал: «Какая хорошая новость! В науке и литературе будет сделано великое открытие!».

Через несколько дней после этой встречи из Душанбе приехал востоковед Бузургзода. Он зашел ко мне на работу и передал письмо от домулло Айни. В письме была просьба помочь этому Бузургзода с транспортом. Мы отправили его в Панджрудак на поиски могилы Рудаки…»

Шароф Мухаммадиев собрал в селении Кулоли тамошних старцев. Одним из них был Мулло Ато, который сорок лет жил, учился и преподавал в Бухаре, был однокурсником Садриддина Айни. Мулло Ато убедил стариков собирать любые ведения и слухи о жизни Рудаки.

Через некоторое время в Панджруд приезжают Бободжон Гафуров, Садриддин Айни, М.С. Герасимов и еще несколько человек. Встретить и поприветствовать их приходит много людей. Среди них и Мулло Ато, который держит в руках огромную книгу в черном старинном переплете.

После приветственных слов разговор переходит на волновавшую всех тему места жительства Рудаки, и Мулло Ато зачитывает отрывок из книги в черном переплете.

Устод Айни подходит к Мулло Ато и с разрешения последнего сам читает ту книгу. Перечивывает несколько раз этот отрывок, после чего, поцеловав книгу, крепко обнимает Мулло Ато…

Позже Михаил Герасимов и несколько местных старейшин посетят могильный холм, который у жителей долины считался священным местом паломничества. Один из них, Бобомурод, нанесет первый удар киркой по тому холму. На лицах собравшихся видны сильное волнение и тревога. Согласно легендам, над могилой Рудаки был похоронен ребенок. И вот под холмом, в раскопанной земле показываются детские кости…

Последовавшие за этим открытием работы были уже намного деликатнее: в дело вступили археологи с руками мастеров-ювелиров. Через некоторое время сам Михаил Герасимов спустился в погребальную яму. Точными движениями пальцев он отделял пыль от костей и помещал останки в свою сумку. Ночевал Герасимов в доме Насриддина Зохида, и позже местные жители рассказывали, что Герасимов чуть ли не спал на той сумке, сделав из нее себе подушку – чтобы, не дай бог, не украли.

Бободжон Гафуров тоже посетил эти места в это время, о чем мне рассказывал мой отец Хамдами Ниёз. В числе жителей, собравшихся на встречу с Гафуровым, был и Мулло Ато. Гафуров приглашает его в Душанбе, на работу в Академию наук.

Отец мой вспоминал, что Мулло Ато тогда опустил голову и тихо ответил: «Душанбе не принимает людей, носящих тюрбан, а тюбетейку я не могу носить». (Он имел в виду, что не готов распрощаться со своим духовным званием, которое станет неизбежной помехой при работе в Академии.)

Как детдомовец Гафуров оказался сыном богатея

Служить на посту руководителя страны Бободжону Гафурову было чрезвычайно трудно. Хотя работа его была весьма плодотворной, но в то же время изнуряющей, связанной со многими рисками, а иногда и просто опасной для жизни. Каждый шаг измерялся его недругами на весах возможности его дискредитации. А в Кремле все еще сидел «всесильный усатый старожил», по взмаху пера которого могли исчезать с лица земли всякие «троцкисты, националисты, икрамовцы и прочие недосталинцы»…

Да, время было такое, скажут седовласые старцы…

У Бободжона Гафурова, естественно, были враги, за которыми нужен был глаз да глаз, да и поддержка в Кремле. Однако от происков недругов сильнейшей защитой для него были его исключительная порядочность и приверженность к вечным ценностям.

Избрание его первым секретарем Компартии Таджикистана еще не означало нерушимости его позиции и положения в составе руководства СССР, да и возможности всецело отдаться возрождению республики, ее истории и культуры было не так уж и много. Все еще продолжалась и открытая и закулисная борьба недругов таджикского народа против него и Садриддина Айни.

Великие личности и их великие дела порождали и великих врагов. Те, кто имел поддержку на самом высоком уровне, искали способ дискредитировать и устранить Гафурова с его поста. В их числе был секретарь ЦК КП(б) Таджикистана Тоджиддин Исоев, предпринявший попытку очернить предков Бобожона Гафурова.

Петр Обносов, второй секретарь ЦК Компартии Таджикистана, еще в советское время рассказал мне следующее:

«Этот процесс хорошо ощущался накануне VII съезда ПК Таджикистана (20–23 декабря 1948 г.). Некие люди активно распространяли слухи среди делегатов съезда, что Бободжон Гафуров был сыном крупного торговца и потому не имел права занимать высокий партийный пост. За два года руководства Гафурова республика добилась больших успехов. Но его стремление собрать ученых, писателей и интеллигенцию в новой столице Таджикистана не нравилось его недругам как в Таджикистане, так и за его пределами. Они пытались всеми способами отстранить Гафурова от власти. Он мог и не обсуждать этот вопрос на съезде, но когда его кандидатура была предложена для членства в ЦК КПСС, решил, что обязан доложить делегатам о скверных слухах».

Конечно, и раньше существовали подобные нападки в отношении лучших сынов народа. Известно, например, что именно такая провокация привела к гибели академика, президента Академии наук Таджикистана Султана Умарова.

После разговора с Обносовым я начал искать стенограмму того съезда. К счастью, она сохранилась. И это – часть нашей истории. А история – это школа для тех, кто способен извлекать из нее уроки. Более того, отражать реальность тех дней – это значит восстанавливать историческую справедливость, налаживать лучшее взаимопонимание между людьми и народами.

Вот отрывок из стенограммы VII съезда ПК Таджикистана. Вечернее заседание, 23 декабря 1948 г.:

«Тов. Гафуров: Товарищи! Я хочу, чтобы съезд знал, что у меня был дядя торговец, и он раскулачен. Я решил это рассказать, потому что бывший секретарь ЦК КП(б) тов. Исоев (секретарь ЦК) всюду рассказывает, что я являюсь сыном крупного торговца, что у меня в семье много таких людей. Я хочу, чтобы съезд знал, что у меня действительно был дядя торговец, но я с ним связи не имел. Что касается лично меня, то я воспитывался в детском доме, и многие товарищи, сидящие здесь, учились вместе со мной. Если есть какие-либо замечания, прошу сказать, потому что тов. Исоев усиленно распространяет эти разговоры и в Москве, и здесь.

Мирзо Турсунзаде: Товарищи, иногда невежество берет верх. Мы знаем, что когда-то советская власть была очень бедна кадрами. Наше Советское государство создано рабочим классом вместе с беднейшим крестьянством и батраками. Миллионы этих батраков выросли за это время, они стали настоящими хозяевами нашей страны. Но, к сожалению, среди нас еще остались люди, которые ничему не научились. Есть еще люди из партийных работников, которые не повышают свой уровень, они знают то, что знали 20 лет назад, они бьют себя в грудь и говорят, что создали революцию и поэтому должны управлять государством. Не выйдет! Наша страна из года в год растет. Наша страна требует: если ты предан партии, то ты должен учиться; ты учись, ты только наукой и знанием можешь управлять страной. А вот мы: я, товарищ Исоев, и вы – тоже батраки. Что мы сделали для своего народа и республики? Мы с вами являемся малограмотными людьми. Если товарищ Гафуров не оправдал себя на своем посту, по-моему, сами коммунисты, партийная организация республики и сама жизнь попросила бы его, сказала бы, что ты, товарищ Гафуров, не сумел поднять республику, таджикский народ – уйди. Товарищ Гафуров сам заявляет, что он является воспитанником детдома. Но я не буду говорить, что он вместе с партийной организацией, вместе с народом поднял за два года нашу республику. Я знаю другое качество Гафурова. Я, как представитель своего народа, когда бываю в Москве среди читателей, среди научных работников, я слышу, как говорят о нем с удовлетворением, что в республике имеется такой секретарь. И этим я горжусь. Что мой народ, большевистская партия вырастили такого человека, что он не только возглавляет партийную организацию, но и известен всему научному миру. Этим мы гордимся, и я горжусь этим.

Исоев Тоджиддин: Товарищи! Здесь говорили, что товарищ Исоев всегда и везде говорил, что отец Гафурова – торговец. Он был секретарем ЦК, и товарищ Кульков проверял, и оказалось, что отец Гафурова не является торговцем. Это было еще в тот период, когда он работал в отделе пропаганды, и тогда я говорил, что ему не место в отделе пропаганды. Потом говорили, что его дядя – торговец, а я настаивал, что раз дядя торговец, значит, и отец – торговец. Это в Средней Азии так бывает. Я всегда говорил, если дядя – торговец, значит, и отец – торговец. Я это говорил, и пусть что хотят со мной делают (голоса с мест: вывести его из состава президиума, ерунду говорит).

Обносов Пётр: Товарищи! Есть ли необходимость говорить о том, как работает товарищ Гафуров? Единственно скажу, что с приходом к руководству ЦК КП(б) тов. Гафурова во всей организации создалось напряжение, и в результате мы имеем такие достижения, которыми можно гордиться. Дальше, товарищи, да что вас убеждать – с приходом Гафурова началась исключительная дружба, мы все отдаемся работе…»